Афера с незнакомцем

Я притихла. Не надо было так строго с ним – вон как разнервничался. Из глубокого погружения в чувство вины меня вырвало его ворчание:

– … с ней как с нормальной… и что? Одни оскорбления, нелепые подозрения. Права была мама. Смертные…

– Хватит, – примирительно хватаю за рукав этот маятник на двух мускулистых ногах.

– Отпусти! С меня хватит. Я тоже не напрашивался…

– Ну, извини… – Что может быть абсурднее, чем общение с галлюцинациями? Правильно, просить у них прощения.

– Избавь меня от своих… – попытался вырвать руку. – Что? – приложил другую руку к уху. – Мне послышалось, кто-то извинился?

– Извини, – послушно повторяю вновь, наступив логике и гордости на лицо и горло, – Лель.

– Как же умилителен твой вид и как заразительна радость от встречи с божеством, – он ухмыльнулся. – Не рычи только.

– Сколько дают за убийство бога?

– Столько не живут. Но тебе это не грозит. К тому же, рожать ребёнка в тюрьме…

– Действительно, – киваю с готовностью. – Что? Какой ребёнок?!

– Что, значит, какой? Наш, – и смотрит так, будто я пытаюсь всучить ему свою голову как его собственную.

– НАШ? – внезапно хриплым голосом переспросила я. – Кто наш?

– Чем ты слушаешь? Я уже битый час перед тобой распинаюсь.

– Не было ничего про ребёнка! Так я всё-таки с тобой переспала? – От испуга забываю, что говорю с галлюцинацией. – И как ты с ходу определил мою беременность? Так не бывает, – закрываю руками плоский живот. В пупке будто горячая бомба взорвалась и внутренности улетели в бесконечность. – Не было ничего! – авторитетно заявляю, прислушавшись к своим телесным ощущениям. Память тоже все отрицает, тактично отпихивая ногой в сторону пару белых фрагментов прошлого.

– Кто говорил про переспали? – устало уточнил Лель. – Я такого не говорил. К тому же у меня алиби, – сказав это, он невольно покосился вверх.

– А ребёнок откуда?!! – В голове полный сумбур. Лихорадочно перетряхиваю свои немногочисленные связи и убеждаюсь, что ребенконосительницей я быть никак не могу. Нет мужчины – нет ребенка. Непорочное зачатие – это из разряда мифов, кто в наше время поверит… Мечущийся взгляд споткнулся о настенный календарь, висящий в углу, откуда на меня смотрел улыбающийся племянник в россыпи ромашек. Застываю на верхнем ряде цифр с возрастающим чувством недоверия. Седьмое июля.

Задержка.

Две недели почти.

Первая в жизни.

– От заклинания! Помоги мне небо! – рявкнул гость. – Я ведь тебе уже говорил. Ты превратила его из заклятья чумы в заклинание, дающее ребёнка от бога любви. Такие вот у тебя оригинальные способности, Мавра, обнаружились!

Как подкошенная падаю в кресло. Ничего себе белая горячка, или как это называется у наркоманов? А какая реалистичность! Что ж, видимо, мой мозг изрядно траванулся теми таблетками. Нет, надо вызвать все же психиатричку, потому что если это все взаправду… Юльке постучать в стенку, что ли, пусть уже спасет меня от этой надоевшей галлюцинации?

– Я бы почувствовала, если была… того… – неуверенно говорю ему.

– Ха! – резко выдохнул он. Я так поняла, что это ему заменило пару-тройку матерных пассажей. – После таблеток тех мерзких и с кашей, что у тебя в голове, помоги мне небо, ты бы заметила, когда у тебя воды отошли, наверное! Так и ходила бы с животом, подпирающим подбородок, списывая на таблетки, кишечный грипп, газы и вода знает что!

– Ну, знаешь!.. – зашипела я, как угли, на которые выплеснули воду.

– Я тоже не в восторге от случившегося. Понимаю ещё отвечать за то, в чём виноват, но за чужую безответственность… – Лель развернулся и вышел. – Выпей, – появился снова, протянув стакан воды.

– Ааа… как? – многозначительно дорисовываю в воздухе свободной рукой то, что не выговаривает язык.

– Самым прямым. Про непорочное зачатие слышала, милочка?

– Непо… что? Что-о-о-о!?! – вскакиваю с кресла, как ужаленная в самое дорогое. Вода из стакана щедро выплеснулась на не успевшего отскочить Леля.

– Угораздило же меня… – цедит он, глядя на оттянутую на груди двумя пальцами мокрую футболку.

– Ты или временем, или мифологией ошибся, дорогуша, – торжествующе говорю ему.

– Ты о чём? – божество опасливо отступило.

– Непорочное зачатие – это тебе две тысячи два года назад надо, к Марии, Гавриил. Или как там тебя зовут?

– Люди говорят, что меня зовут Лель – пора бы запомнить! И ничего я не напутал. – Он весь как сжатая пружина. – Непорочное зачатие было во все времена, только рекламы было меньше.

– Раз, два, после пяти – Мама, папа, прости, – запела я вполголоса бессмертную композицию «Тату». – Я со-о-ошла с ума-а.

– Опять двадцать пять, – хлопнул себя по лбу Лель.

– Меня полностью нет, Абсолютно всерьёз. Ситуация help, Ситуация sos.

– Мавра, ты ведь не дикая особа из Средневековья. Там бы и то, мне скорее поверили.

– Я поверила. И что? Я оказалась беременна! Что мне писать в графе отец? – хватаюсь за голову. – О чём я вообще говорю?!

– Не так уж всё и страшно, – он попытался меня успокоить. – Ты станешь знаменитой…

– Подопытной мышью! – заканчиваю за него фразу. Следовало как можно быстрее сдаваться врачам, а не сидеть тут и думать об ирреальной беременности. Покой. Белая рубашечка с длинными рукавами. Укольчики. Кашки. Прогулки два раза в день по полчаса. Просто сил не было дойти до телефона.

– Хорошо, держи это в тайне.

– Прекрати!! – топаю ногами, закрыв уши ладонями. Гипотетического ребенка внутри себя я не чувствовала нисколечко. Зато осознала, сколько проблем он принесет с собой. Уже принес.

– Я подозревал, что ты неврастеничка. – Мои, почти дотянувшиеся до его горла, руки он легко обезвредил, заставив обнять его. Стал успокаивающе поглаживать спину. Это была мелочь, но такая приятная. Понимаю, что истосковалась по ласке и прикосновениям. К моему ужасу, из глаз полились слезы. – Поплачь, – участливо велел Лель. – Моя сестрёнка чуть что – сразу ревёт, говорит, становится легче.

– А может, того, рассосётся само? – Стать матерью я планировала, конечно, но в отдаленном будущем. Прикусываю губу, чтобы не разреветься, жалея себя.

– Обязательно.

С надеждой вскидываю на него глаза.

– Приблизительно через восемь месяцев.

Решительно высвобождаюсь из его объятий.

– Ты куда?

– В аптеку. Потом в больницу.

– Психиатрическую? – подозрительно уточняет он.

– Если не увижу две параллельные полоски (и здесь Лель!), то в нее самую.

– Купи в аптеке успокаивающие сборы какие-нибудь! Очень рекомендую.

Уже на выходе из комнаты оборачиваюсь.

– А почему я, – спотыкаюсь о заковыристое слово, – забеременела именно от тебя? Ты единственный бог Любви теперь?

– Ты в любом мужчине находишь недостатки? Чем я-то тебе не угодил? – он вдруг обиделся.

– Уходишь от ответа.

– Хотел бы я сам знать, почему твое дурацкое заклинание выбрало меня, – чуть помолчав, ответил Лель. – Ты ведь о моем существовании даже не знала. Надо с текстом заклинания разбираться. Ты запомнила, что сказала тогда?

– Шутишь? Я и под гипнозом не вспомню, – говорю, направляясь в спальню, чтобы переодеться. – Тебе на работу не пора? А то как без тебя влюблённые обойдутся?

Скидываю одежду домашнюю и невольно застываю перед зеркальной стенкой шкафа-купе. Смотрю на себя, ожидая увидеть какие-то внешние перемены. Но ничего не увидела. Разве что щеки порозовели да глаза блестят ярче, чем обычно, словно я немного подшофе. Вглядываюсь в зрачки – они чуть расширены, но это объяснимо эмоциональной бурей, разразившейся совсем недавно.

– Разберёмся, – Лель говорил немного невнятно, находясь за закрытой у него перед носом дверью. – Можно я с тобой? Я для всех видимым стану, не бойся!

– Посмотрим, – напускаю туману, хотя сама рада. Идти в этой запутанной ситуации к гинекологу лучше не одной, пусть даже в сопровождении ожившей галлюцинации.

– Могу принести средство от токсикоза, – коварно торгуется галлюцинация из-за двери. – Безотказное. Тебя не будет так жестоко терзать по утрам твой желудок.

– Себе оставь. Не порти мне настроение совсем. Я поверю, только когда увижу результаты УЗИ.

– Это опасно?

– Если ты заморочил мне голову, то опасно. Для тебя, – выхожу, затягивая на шее узлом лямки сарафана. Зеленые цветы на белом фоне меня успокаивали. Это был мой «счастливый» сарафан, приносящий удачу.

– Послушай. Нам многое надо обсудить, и за одну короткую встречу этого не сделать. С тобой все в порядке?..

– Не знаю. – Как назло, в животе мне теперь мерещилось подозрительное шевеление. «У меня болит живот. Значит, кто-то в нём живёт. Если это не глисты, значит, это сделал ты». Кажется, так говорили мы в детстве. – Я…

– Прежде всего, ты – женщина, которая носит под сердцем ребенка! Запомни это раз и навсегда. Моего ребенка, – глядя мне в глаза выпалил бог.

Я так и не смогла определить, с гордостью или негодованием это прозвучало.

– Ну, пошли что ли? – Выйти на площадку страшно, ведь это, возможно, будет первый шаг в мою новую, если что, беременную жизнь.

– После тебя, – Лель галантно распахнул дверь, опасаясь, наверное, что я захлопну за ним дверь, стоит ему пересечь порог. Хотя он же глюк, от него за обычными дверями не спрячешься.

3

– И где она, справедливость? Я вас спрашиваю: где?

– Я бы ответила, но, как сказал знакомый гинеколог – там её тоже нету… (с)

Лель всю дорогу был молчалив, за что я ему была весьма признательна. Зашли по пути в аптеку. Очередь, жара, запах лекарств, тишина. Стою, невидящим взглядом сканируя полки с лекарствами. Вздрагиваю от прикосновения. Лель кивком указывает на обеспокоено смотрящего фармацевта. Молодая девушка в круглых очочках обращается ко мне с доброжелательной улыбкой:

– Вам нехорошо?

– Н-нет, нормально, – сглатываю, облившись холодным потом.

– Слушаю вас тогда.

– Мне тест на беременность.

– А какой? – любезно уточняет она, уткнувшись в компьютер.

– Отрицательный, если можно.

Тестов на беременность я купила девять, игнорируя насмешливый взгляд фармацевта. До больницы мы с Лелем добрались молча, делая вид, что любуемся видами города. В больничный туалет я отправилась одна, вежливо-убийственно известив об это компаньона. А там оказалась очередь, как будто вселенная мало поиздевалась надо мной раньше.

– Извините, вы в женский? – вынырнув из мыслей, понимаю, что вопрос подошедшая юная мамзель на шпильках задает мне.

– Нет, я в мужской – подглядывать! – огрызаюсь, влетая по своей очереди в комнату для девочек.

Мандражируя, делаю первый тест. Женский туалет – не самое лучшее место для того, что бы узнать грядет ли мне выполнить священный долг перед природой, т.е. дать жизнь потомству. Нервно хмыкаю: на коробке с тестом написано «Я мама». Они бы еще презервативы выпустили под названием «Я папа».

Жду.

Слабенькая вторая полосочка появилась, когда ее уже никто не ждал. И остальные тесты ждала та же участь – все положительные! Тесты брешут, как хотят, не один раз слышала про них. Оле был вечно положительный при отсутствии беременности, а моей сестре доказывал, что она не беременна младшенькой дочей.

В больнице все проходит на удивление просто и быстро, если ты готов отказаться от бесплатной медицинской помощи в угоду ее меркантильной сестре. Соблюдая милую старомодную вежливость по отношению к женщине, Лель даже вызвался войти со мной в кабинет гинеколога, но я его оставила снаружи, выстукивая зубами «ребенка нет, ошибка».

Кресло, осмотр, куча вопросов, писанина в карточке, пачечка направлений на анализы и пугающая до обморока фраза «беременность в норме, маточная, плод один, сердцебиение +». Этот плюс в конце показался мне вдруг крестом, который кто-то поставил на былой независимой жизни. Это уже серьезно, это не ежемесячная безликая яйцеклетка, утекающая в никуда, это уже человечек. Жесткое и конкретное обоснование неизбежности произошедшего. Срок пять недель. На руке ребенка уже есть пять пальцев.

Кажется, они извели на меня весь нашатырный спирт, прежде чем смогли с чистой совестью выставить за дверь припадочную тетку.

Лель встретил меня у двери кабинета. Ему хватило такта не задавать вопросов, он просто пошёл со мной рядом. Действительно, о чём спрашивать, когда все результаты у меня на лице написаны. «Дорогая, скажи мне те три волшебных слова, которые свяжут нас навеки! – Дорогой! Я беременна». Когда-то я долго смеялась этому анекдоту.

Июльский вечер был стеснителен и, лишь взглянув на часы, люди могли догадаться, что он наступил.

– «Похоже, Мазай сегодня не в духе…» – переговаривались зайцы, наблюдая за Герасимом, топящим Му-Му. – Лель покосился в мою сторону. Не подействовало. – Или вот ещё случай. Поймал Вини – Пух Золотую Рыбку и отпустил. Изумилась Золотая Рыбка такой доброте и решила просто так исполнять все его желания. Идёт Винни-Пух по лесу, есть хочет. Думает: «Найти бы сейчас дерево с большим дуплом, а в нём дупло с мёдом». Вдруг откуда ни возьмись перед ним дерево с дуплом, полным мёда. «Эх, – думает Винни-Пух, – лезть туда высоко, не сумею я с голодухи…» И в ту же секунду оказывается в дупле по уши в меду. Ест, причмокивает. Бежит мимо Пятачок. Видит Винни-Пуха на дереве и кричит: «Винни, что ты там делаешь?» – «Мёд ем». – «Угости медком голодного поросёнка!.. Ой! Винни!.. Что это?.. Куда это я пошёл?..» Я тебя правильно понял?

Отворачиваюсь, пряча невольную улыбку и увлажнившиеся вдруг глаза. Это все гормоны! Ну будет у меня ребенок, а мама, наконец, станет бабушкой с моей помощью.

– Мавра, не ты первая, не ты последняя. Зачем же так переживать? – Он попытался заглянуть мне в лицо. – Конечно, ситуация не самая простая.

– Убила бы тебя, если бы могла, – в сердцах ударяю его кулаком в плечо. – Ну почему именно ты?!

– Мне кажется, что нам стоит разделить ответственность. Хотя это вообще-то твоя вина.

Зыркаю на него исподлобья так, что бедняга споткнулся. Вообще-то он прав, но признать это сейчас я не готова.

– И ты вот так просто смиряешься с тем, что станешь отцом? – спрашиваю спустя какое-то время.

– А есть выбор? – Лель прищурился.

– И что мне… нам теперь делать? – спрашиваю беспомощно.

– Рожать, естественно, – с оптимистичностью мужчины заявил он мне. – Я не отрекаюсь от ребёнка и гарантирую вам всяческую заботу. Мне просто нужно время, чтобы все обдумать. Один из нас уже проявил безответственность, и вот к чему это привело. Ради ребенка мы должны сделать верный выбор. И ради нас самих.

Я увидела на его лице решимость, и почувствовала укол совести, пробудивший недовольство собой.

– Это меняет всё. – Саркастическое моё замечание заставило его поморщиться.

– Кажется, я начинаю понимать, почему ты в двадцать четыре года так и не замужем, – наотмашь нанёс свой словесный удар. – Ужиться с такой языкастой стервой мало кто сможет. И эта беременность, похоже, твой единственный шанс стать матерью.

Пощёчина болью отдалась в руку. Сама не ожидала, что способна на такое. Всю дорогу до дома в голове почему-то было пусто. Не помню, как добралась до подъезда.

Дома все валилось из рук, аппетит приказал долго жить, и было так плохо от всех дурацких мыслей, что хотелось выть. Решив эту неприятность переспать, я пораньше отравилась на боковую. Но сны шарахались от меня, как кредитор от судебных приставов. В сто пятый раз я высчитывала, пыталась убедить себя, что врачи тоже люди, тоже ошибаются. Может, сходить к врачихе еще раз, вдруг она обозналась? Тогда моя жизнь снова станет гладкой и понятной.

В два часа ночи я вышла на лоджию, подышать свежим воздухом. Пока бродила по лабиринту своих мыслей, глухая и слепая ко всему, город радовался прошедшему ливню. Отдаленные раскаты грома, уходящего куда-то на запад, и хищные зигзаги молний, расцвечивавшие небо на горизонте, очень соответствовали моему настроению. Дышать после грозы стало действительно легко, но кошкам, скребущим у меня в душе, закапывая сделанное, было на это плевать.

Когда что-то не так, сразу вспоминаются слова мамы «а я тебе говорила…». Да, говорила, да, предупреждала, ну доигралась… Делать-то что, мамочки??? Не рожать? Когда еще представится такой шанс? Рожать? Хоть на ромашке гадать садись. Жаль, ромашек под рукой нет сейчас. И маму надо еще в это посвящать будет. Боюсь, что к непорочному зачатию дочери она не будет готова никогда. Не то что бы я сама с этой мыслью свыклась, но других у меня вариантов нет все равно. А про отца ребенка ничего родителям не скажу – буду просто улыбаться загадочно, пусть думают что хотят.

Запрокидываю голову в небо в поисках подсказки. Темно-синее, усыпанное звездами, ясное-ясное. Даже если ответы в нем и написаны, то читать их не мне. Конечно, можно забыть о причине, породившей во мне жизнь, но актуальными оставались вопросы: как жить и действительно ли я готова взять на себя ответственность за чужую жизнь? Ребенок – это всегда перемены, так что мои растерянность и страх, как жить дальше, естественны и физиологичны, но жить от этого не фига не легче.

В кабинете гинеколога меня первым делом, после выявления беременности, спросили: «Аборт?» Так равнодушно, даже не поднимая голову от медицинской карты. Словно и не подразумевалось, что ребенка можно оставить. Меня даже в зубном спрашивали, лечить зуб будете или вырывать, а там всего лишь зуб – не живое существо.

В одиннадцатом классе к нам в школу пришёл человек с черным чемоданом. Всех собрали в актовом зале. Мы посмеивались, думая, что это очередная реклама противозачаточных средств. Пожилой мужчина открыл чемодан, достал оттуда пластмассовую фигурку ребенка, железные крючки и другие самые настоящие пыточные приспособления. Всё это положил на стол перед собой, раздал фотографии и рассказал нам про аборты. Когда кто-то спросил, делал ли он когда-нибудь аборты (он был гинекологом), мужчина побледнел, опустил глаза, потом поднял их и сказал: «Делал. Много лет назад и много абортов. Теперь грех свой пытаюсь искупить». Мне полгода после той лекции снились кошмары. У каждого своя ситуация, свой выбор, свое искупление грехов.

Та подленькая трусливая часть, которая живет в душе каждого, вопила, что я не справлюсь, ребенка мне еще рано, жизнь только началась, а тут впрягаться на восемнадцать лет в кабалу. Нет человека – нет проблемы. Вторая половинка уже прикидывала, кто будет – мальчик или девочка, и куда ставить кроватку. Если рассуждать как первая половинка, то время никогда подходящее не придет, а если решила – рожай! Трудности, по сути, они временны и преодолимы. «Если бог дает ребенка, то даст и на ребенка» – любимая поговорка сестрицы моей. Ей виднее, с ее тремя маленькими разбойниками и мужем-программистом.

Мало того, что у меня случилась бессонница, так еще и звонков телефонных не было почему-то. Хотя бы работой отвлеклась что ли. Подработка эта мой хлебушек с маслицем и красной икрой, и в случае чего прокормит не только меня, но и ребенка. Вздохнув, возвращаюсь в спальню. Надо все же немного поспать, а завтра пойду в другую клинику, вдруг там скажут, что…

До больницы я так и не дошла, не сумев выделить на это время с двумя своими работами. Ни утром, ни вечером ко мне больше никто не явился в гости, и я немного расслабилась. А в четверг, возвращаясь домой из гостей, чуть не прошла родную квартиру, сбитая с толку нехарактерным для нашей площадки зрелищем. Большая плетеная корзина едва вмещала в себя пышный букет летних садовых цветов, практически закрывая собой человека. Тьфу ты, бога!

– Это не тебе, – сказал мне Лель, выступая из-за цветов. – Это ребёнку. Тебе я с удовольствием принесу свою голову на блюде, но позже.

Молча начинаю открывать дверь, как назло, никак не могу попасть ключом в скважину. Бог (очень странно его так называть!) забрал у меня ключи и занялся дверью. Неловкое молчание затягивалось – ненавижу такие мгновения.

– Я всегда смотрю, как мужчина открывает чужую дверь. Отличный способ выяснить, каков он в постели. Если грубо и торопливо втюхивает ключ в замок – от него много не стоит ждать. Если роняет ключи и не может найти замочную скважину – он неопытный любовник-торопыга. А как ты открываешь дверь? – интересуюсь у него.

Ключ царапнул дверь рядом с замком, и мы попали внутрь со второй попытки.

– Что это было сейчас? Приглашение в постель или так мне дали понять, что я прощён? – он зашёл следом за мной, захлопнул дверь, а я включила свет в прихожей.

– Скорее второе, – избавившись от босоножек, прохожу в зал.

– Я так и понял, просто решил уточнить, – кивнул Лель. – Как ты провела эти дни?

– Не расставаясь с успокоительным, – сажусь на диван, устало запрокидываю голову.

– Ты совсем не спала, – садится рядом. Светлые брюки без единой складочки, рубашка с коротким рукавом вызывающе не застегнута на верхнюю пуговицу, дорогие часы на запястье левой руки. Тонкий аромат парфюма. Кончик снятого галстука выглядывает из кармана рубашки.

– Спала.

– Врешь, – сказал он. – Вот эти тени выдают твои бессонные ночи, – и шероховатая подушечка большого пальца коснулась нежной кожи под моими глазами. Испуганно распахиваю веки: я ревностно охраняю свое личностное пространство и не люблю, когда в него без спроса вторгаются. – Они от тяжелой работы или от ночных развлечений?

– И от того, и от другого, – отбрасываю его руку. – Сделай милость, прекрати лезть в мои дела.

– Убери свои колючки, ежик. Я тебя не съем, – Лель поудобнее устроился на диване. – То есть ничего из ряда вон выходящего не происходило с тобой? – уточнил он, забросив одну руку за голову и запутав пальцы в волосах. Вокруг глаз его скопились усталые морщинки, но это не портило глянцевой красоты его лица. Да, видно бессонница не только ко мне захаживала в эти дни. Хотя разве боги спят?

– Помимо непорочного зачатия? – язвительно уточняю у него.

– Помимо. – Голубые глаза пристально смотрели на меня. Он вытянул ноги и сцепил за головой обе ладони. Выражение его лица непроницаемостью могло поспорить с ликом каменных идолов.

– Зелёные человечки мне не являлись.

– Я серьёзно.

– Не было у меня твоих родственников, успокойся, – фыркаю. Лель резко подался вперед. – Что еще?! – испугалась я.

– Почему ты заговорила о моих родственниках, если никто не являлся? – застыл, как волк перед броском. Захотелось попятиться и взять в руку тяжелый предмет – так, на всякий случай.

– Я под родственниками имела в виду всю магическую братию, а не конкретно твою родню. – Мне стало смешно. – Что, досталось из-за меня от мамочки? – не удерживаюсь от шпильки.

– Ничего не понимая в происходящем, ты играешь серьёзными вещами, – он помрачнел. – Постарайся повзрослеть. Я физически не могу быть при тебе двадцать четыре часа в сутки.

– Если я стану ещё немного серьёзнее, я сойду с ума. Причём безвозвратно. – К психиатру я все же сходила, желая получить медицинское заключение о собственной вменяемости. Получила. Но жить от этого проще не стало.

– Не надо крайностей. – Лель взял мою ногу и стал массировать ступню. Часть моего сознания была возмущена его бесцеремонностью, а другая настолько устала, что была рада этому массажу необыкновенно. – Ты живёшь сейчас одна?

– Пропустил строчку в моей биографии? – притворно посочувствовала ему я. Тонкие сильные пальцы дело свое знали на пять с плюсом, как будто пудовые кандалы снимал мне с ног. Массаж был выше всяческих похвал, но действительность нагло мешала наслаждаться ощущениями. Трудно было жить, как ни в чём не бывало, зная, что в животе у тебя растёт маленький…

– Когда я лезу в твою память, чтобы узнать необходимое, тебе не нравится, когда не лезу – тебе не нравится и подавно, – проворчал гость, склонив голову к ступне. – Не угодишь некоторым.

– Моя сеструха уехала с семьёй в Италию, и я присматриваю за квартирой. Да, после Коли я живу одна. Ещё вопросы? – угрожающе интересуюсь у него.

– Ты по мне скучала? Ну, хоть чуточку? – хитро прищурил глаз, заглядывая мне в лицо.

– Мне было некогда – я всю свою жизнь ревизии подвергла. Лель, – голос против воли дрогнул. – Кто у меня родится? – Не то, что бы мне снились кошмары по поводу рождения монстра, но определенности некоторой хотелось.

– В смысле: мальчик или девочка? – не понял он.

– В смысле: человек… неведома зверушка… или бог?

– Полубог. – Лель коснулся особо чувствительного местечка и по телу пробежались мурашки. – Получеловек. Внешность точно будет человеческая. – Пальцы исчезли, оставив щемящее чувство разочарования. – Я хотел бы, чтобы ты поносила во время беременности вот это, – передо мной возникло ожерелье с бусинами, маленькими голубками, рожками и фигурками лосей.

– Что это? – Беру украшение. Стиль этнический унисекс: подойдёт и мужчине, и женщине.

– Обереги. Их сделала мама, когда я родился, – улыбнулся при слове «мама» – тепло, но немного грустно.