Встречающиеся красноармейцы с интересом поглядывали на грязного и потного с выпирающим животиком бойца, но Мишка на них смотрел свысока. Он ещё вчера не мог и помыслить управлять лошадкой, а тут оно вон как получается. Кобылка послушно двигалась в нужном направлении.

Через пару километров дорогу преградил какой-то сержант с двумя бойцами. Они с минуту молча смотрели друг на друга, и также молча разошлись. Мишка в недоумении пожал плечами.

Ещё через километр он попал под бомбёжку. Его обогнала полуторка, груженная ящиками. Возможно, повезли снаряды на передовую. Мишка проводил ее заинтересованным взглядом и выругался. На передовую ему не надо. Пока разворачивался, услышал гул: самолеты! Он как открыл рот, так и уставился немигающим взглядом на них. Бомбовозы отбомбились первым заходом по полуторке, а затем решили поупражняться и на его повозке. Кобылка в этот раз сама рванула с дороги в поле к ближнему лесу. Мишка упал на спину, ударился головой о контейнер и с ужасом наблюдал вырастающую тушу самолета. Гул от самолета наводил животный ужас и онемение. Мишка не моргал и смотрел на кабину пилота. Пули вонзились в деревянные части повозки, пробили два контейнера. Кобылка не уменьшила скорости и со всей дури влетела в кусты между деревьями. Сильный удар выкинул Пананина в траву. Немного ушибся, но ничего серьёзно не повредил. Вот только штаны немного потемнели от пережитого страха. Повозка застряла между деревьями, и кобылка, подёргавшись, уже мирно махала хвостом и жевала траву.

Мишка встал на четвереньки, огляделся и пошёл к повозке. Только возле неё он встал на ноги, проверил поклажу, обошёл повозку вокруг. Попытки вытолкать её обратно не удавались. Кобылка идти назад отказывалась и норовила либо толкнуть Мишку, либо угостить копытом. Он оглянулся в сторону дороги, но она не проглядывалась сквозь лес.

– Странно, что дорога пустынная. Сюда ехал кого только не было, а сейчас никого. Спрятались что ли, чтобы мне не помогать? Странно, странно. И вообще всё здесь странно. И люди, и мир, и всё! Ещё и убить хотят…по-настоящему…

Придётся без подмоги своими силами. Ничего не поделаешь, кобылку необходимо распрягать. Потеющие руки пришлось постоянно вытирать о форменные брюки.

– Распрягу, а запрячь как? Проклятые фрицы. Чёртова девка, – продолжал нарезать круги расстроенный Пананин, коверкая голос. – А помочь некому. Езжай. Ничего сложного. Это приказ. Да идите вы!

Но вдруг резко остановился от одной пришедшей на ум мысли.

– Расстреляют. Как пить расстреляют. Надо что-то делать. Впрочем, в нашем времени многие писали, что советы приписывали немецким войскам крайнюю жестокость, чтобы спрятать свои кровавые преступления. Так что можно и в плен сдаться, если что…

Пришлось распрягать кобылу и вспомнить, что ему рассказывали про вальки, хомуты, постромки. Другого выхода из данной ситуации видно не было. Повозка слегка качалась под напором Мишки, но никак не желала покидать облюбованное место. Промучился около часа, устал, захотелось пить, но вода во фляжке уже давно закончилась. От злости на всех он пнул телегу ногой по ободу колеса, смачно сплюнул. При очередном взгляде на кобылку, мирно жующую травку, Мишке стало жалко себя до такой степени, что из глаз непроизвольно потекли слёзы. Он даже всхлипнул несколько раз.

Догадка пришла неожиданно. И при помощи лаги, обломка молодой берёзы после авианалёта, ему удалось приподнять повозку и сдёрнуть с места. А вот запрячь кобылку обратно, не получилось.

В хозчасти Пананин объявился лишь к вечеру. Вместо кобылы повозку тащил сам, а сама кобыла, привязанная вожжами, тащилась позади с весьма довольным видом, как казалось Мишке.

– Где тебя носит? – раздался возмущенный крик старшины. – Тут работы немерено, а он прохлаждается.

Но увидев изможденное лицо Мишки, сменил гнев на милость.

– Иди умойся, поешь и в распоряжение Терёхина.

Бойцы окружили повозку и рассматривали крупные пробоины от немецкого пулемета.

– Повезло.

– Да ты парень в рубахе родился.

– Расписался немец.

– Закуривай.

– Портки-то застирай!

– Чего лыбишься? Сам-то напрудил в штаны, как первый раз танк увидел. Хотя может больше чего сделал.

Измождённый, грязный Пананин сел прямо на землю и прислонился спиной к колесу повозки. На вопросы не отвечал, в разговоры бойцов не вслушивался. Неимоверная усталость накатила, притупила чувства. Он даже не мог улыбнуться. Хотелось курить, желудок требовал пищи, а уставший организм желал отдыха и сна.

– Мы же тут даже ребят отправили тебя искать. Со штаба позвонили, дескать, встречайте. А тебя, нема, – заговорил стоящий рядом, боец. – И никто не видал тебя на дороге. Немцы-то оборону прорвали.

По распоряжению старшины двое бойцов бесцеремонно подхватили под руки апатичного Мишку и доставили до полевой кухни.

Терёхин глянул исподлобья на осунувшегося Пананина. Покачал головой. Набрал в ковш тёплой воды.

– Не полено, чай, скидай гимнастёрку, умываться будем.

Мишка устало посмотрел на повара и отвернулся.

– Штаны мокрые не беда. Страх переборол, кобылку не бросил, в часть вернулся. Это брат, показатель, а не портки. Скидывай всё. Помоешься полностью, поешь и спать до утра, если немец даст. Пока тебя не было, два вражины на леталках народ пугали. Бумажек накидали, сдавайтесь, мол. Земля наша, чего нам сдаваться басурманам? Предки наши не сдались, а мы сдадимся? Не бывать этому.

Под негромкую умиротворяющую речь повара Мишка помылся. Терёхин собрал в охапку всю одежду Пананина и бросил в ведро с водой. Сунул Мишке под нос миску с кашей, накинул на плечи свою шинель.

– Ешь. Не след ложиться спать на голодный желудок. Одёжку прополоскаю, высушу. Знаю я, что такое смерть. Для тебя вон с небес прилетела, да видать не судьба пока. Нужён ты еще на земле.

При этих словах Мишка встрепенулся. Кольнуло странно звучащее слово «нужён», подняло откуда-то изнутри давно забытое тёплое чувство полезности. И сразу же нахлынуло другое чувство, чувство жалости. Забросили его в прошлое, чуть не убили, заставляют делать то, что он никогда не делал. И ведь никто его не жалел, а тут здоровый дядька разговаривает с ним как с несмышлёнышем, жалеет. Даже портки взялся застирать. Чудно как-то. Внутренняя теплота вместе с усталостью и пережитыми событиями сморила. Мишка так и уснул с миской в одной руке и ложкой в другой под ровный голос Ивана Терёхина.

И снился Мишке сон. Добрый, светлый. Мама поздравляет его с днём свадьбы и улыбается радостно. А рядом с ним во всём белом стоит девушка. Красивая! Слов нет. Мишкино лицо растягивается в улыбке, гости кричат «горько». Он пытается поцеловать свою невесту. Глаза закрываются сами собой… и, вдруг, она толкает его руками в грудь, Мишка летит вниз. Следом будто падают слова: «твоя новая жизнь только начинается или…».

Пананин резко открыл глаза. Сердце бешено стучало, на лбу выступил пот. Вокруг темно и совсем рядом могучий богатырский храп.

Прошло несколько минут, прежде чем Мишка сообразил, где он находится. Он вспомнил всё, что произошло недавно. И так стало ему жалко себя, что из глаз потекли слёзы. Захотелось домой, где еда, компьютер, мама…

Вскоре его накрыло полностью, как только вспомнил, что вокруг идёт война, и он может погибнуть. Мишка с трудом сдерживал всхлипывания, засунув в рот кулак.

Взрыв прозвучал настолько неожиданным, что полный мочевой пузырь Мишки опростался, забыв спросить хозяина. Палатка подлетела, и сбитая комьями земли завалилась.

– Миша, живой? – крепкая рука Терёхина, не дожидаясь ответа, уже рванула Пананина за шиворот, поставила на ноги и увлекла к противовоздушной щели.

Чего уж тут сопротивляться, когда тебя пытаются спасти. А вокруг вставали разрывы, свистели осколки, кричали раненые, падали убитые. Смерть пришла под утро, выкашивая ряды полусонных, раздетых красноармейцев. Запрыгнуть в щель Мишка с напарником не успели, взрыв за спиной сбросил их на дно земляного укрытия и присыпал хорошим слоем земли. В отбитом теле ощущалась боль, но за какой-то гранью осознания. Терёхин пытался повернуться в узкой щели, сдавливая Мишку, да видно, понял, что пока это невозможно, затих.

Взрывы затихли также неожиданно, как и начались. Повар резко дёрнулся, придавливая Пананина, и встал отряхнувшись. Мишка провалился глубже в щель, уткнувшись лицом в землю. И сразу активно заработал руками и ногами, стараясь выкарабкаться. Через пару минут ему это удалось.

Мишка попытался задать вопрос и успел только мыкнуть, как грязная широкая ладонь повара крепко зажала ему рот.

– Тихо, – прошептал Терёхин, – немцы…

Мишкины глаза округлились. Боль, которая разрасталась в отбитом теле, мгновенно притупилась. Он обессилено опустился на колени. В это время раздались беспорядочные автоматные и винтовочные выстрелы.

– Раненых добивают, сволочи. Войну хорошо слышать, да тяжело видеть, – хмуро произнёс Терёхин, оглядываясь вокруг.

Мишке удалось убрать ладонь повара с лица.

– Что будем делать? Бежать? Только у меня ноги подгибаются. Может их перестрелять?

Мишку начало трясти мелкой дрожью, застучали зубы, задёргалась рука.

– Сказал бы словечко, да волк недалечко, – угрюмо ответил Терёхин.

– Хенде хох, швайне! – два немецких солдата направили винтовки на Мишку и повара. – Ком.

Один из немецких солдат показал стволом направление, куда им следует идти.

– Пошли, Мишаня, пошли, – пробурчал Терёхин и полез из щели наверх.

Мишка, чувствуя, как пот обливает всё тело с головы до пят, начал карабкаться следом. Развороченный край щели, где был выход, проминался под ногами. Испачканный в земле, перемазанное грязью мокрое лицо, неуклюжесть движений и большой живот, развеселили солдат. Они разом загоготали, тыкая пальцем на Мишку. Белое исподнее превратилось в чёрно-серое. Мишка с трудом вылез наверх.

Оставшихся в живых построили в один ряд у оставшейся невредимой кухне. Мишка скользнул по строю. Человек двенадцать осталось. Почти все в исподнем. Вон только Смельченко успел штаны натянуть. Вирый с перебинтованой головой, Коробейник, растерянно озирающийся вокруг, Шевчук с мрачным видом, Точилов с подбитым глазом. Старшины не было.

Немецкий офицер прошёлся вдоль стоящих пленных.

– Служить Великая Германия есть кто? – в этот момент офицер остановился напротив Мишки и ухмыльнулся, оглядев того с ног до головы. – Отчень странный сольдат. Так выглядеть большой командир. Звание, фамилия!

Мишка сглотнул вязкий комок в горле, растерялся под пристальным взглядом офицера, зашарил ладонями по грязным кальсонам.

– Это мой помощник, господин офицер, – сказал Терёхин, глядя на представителя высшей арийской расы сверху вниз.

Тот перевёл взгляд на повара.

– А ты есть кто? – немного опешил офицер.

– Красноармеец Терёхин, повар.

– Повар? А он твой помогать? – глаза немца округлились от удивления. – Такой большой повар и такой круглый помощник! Жить кто хочет, тот переходить к нам. Ты кароший повар?

– Вроде никто не жаловался, – пожал плечами Терёхин.

– Корошо.

Офицер задумался. Ещё раз оглядел Мишку.

– Повар на кухня. Этот круглый расстрелять. Остальные плен.

Мишка вздрогнул, по виску и щеке покатилась капля пота.

«Меня расстреляют. Совсем. Меня больше не будет. И я не увижу это небо, лес, поле, Ивана Николаевича…».

– Господин офицер! Никак не можно расстрелять моего помощника.

– Молчать! – взвизгнул немец и побагровел от злости. – Марш кухня!

Терёхин вздохнул и побрёл к стоящей рядом полевой кухне. Мишка посмотрел ему вслед, и такое зло взяло его на этого франтоватого офицера, на немецких солдат, на себя, что он, не соображая, что делает, со всей силы воткнулся головой в живот немецкого командира. Тот ойкнул и упал на спину. Мишка свалился рядом. Пленные красноармейцы застыли от неожиданного развития событий. Немецкие солдаты отреагировали быстро. Ближние уже оказались рядом с пленными, а дальние активно подтягивались. Мишка попытался встать, но его уже пинали ногами солдаты.

Обливаясь кровью из разбитого носа, Мишка старался прикрыть голову, но оценивая ситуацию вокруг. Вдруг, немцы перестали его бить и начали разбегаться. На лицо Мишки прилетели капли чего-то горячего. Впрочем, не только на лицо. Он повернулся в ту сторону, откуда долетали ужасные крики и визги. Огромный Терёхин махал топором налево и направо. Солдаты врага забыли про оружие, бросали его и бежали кто куда. Заляпанный чужой кровью с головы до ног, со зверским оскалом повар, крушил людей, словно тоненькие осинки. Такого жуткого зрелища Мишке видеть ещё не приходилось. Офицер сидел на земле и вытаращенными от ужаса глазами и открытым ртом, наблюдал действие. Будто сама смерть вселилась в русского богатыря и собирала свой жуткий урожай.

Пленные вышли из ступора, схватили винтовки и начали расстреливать убегающих врагов.

«Сколько же их было? Наверное, около пятидесяти. Но как так получилось, что немцы бегут?»

Мишка встал на ноги и оступился, подвернулась нога. Для балансировки он выбросил в сторону руку, которая просвистела рядом с головой офицера. Лейтенант поднял руки.

– Я – сдавайс! – крикнул он, падая на землю. Шальная пуля в одно мгновение просверлила дыру в его шее.

Мишка с ужасом наблюдал, как из пробитого горла толчками выходит кровь. Рука, потянувшаяся, чтобы зажать рану, остановилась на полпути. Широко раскрытые глаза лейтенанта медленно стекленели. Не в состоянии отвести взгляд от страшного зрелища, Мишка услышал крик, смысл которого до него так и не дошёл. Близкий взрыв за спиной накрыл весь мир. Взрывной волной Мишку перевернуло, бросило лицом вниз и засыпало толстым пластом земли.

– Бежим, братцы! Танки! – услышал он на грани сознания глухой, срывающийся голос. Дальше всё исчезло…

Мишка очнулся и никак не мог сообразить где он и что с ним. Что-то тяжёлое придавило его и не давало двигаться. Он осторожно открыл глаза – темнота. Облизнул пересохшие губы – земля! Отплевавшись, понял, что воздуха мало.

«Меня похоронили заживо? Но я ведь живой! Я – живой!»

Мишка рванулся со всей злостью, на которую был способен. После некоторой борьбы ему удалось выползти наверх. Он с шумом втягивал в себя свежий летний воздух с привкусом тола. Шея затекла и ныла, болела спина и слегка шумела голова.

«Вот она какая – война. И я на войне. На самой настоящей войне».

Он смотрел на ясное ночное небо, на круглую жёлтую луну, и не знал, что ему делать. До сих пор всё происходящее казалось каким-то странным жутким сном. И вот теперь Мишка отчётливо отдавал себе отчёт в том, что он стал тем, кого в книгах называют неприветливым словом «попаданец». Он попал. Попал туда, куда попадали герои прочитанных им многочисленных книг, в 1941-й год, на Великую Отечественную войну. Вспотевшие ладони ерошили короткие волосы, а мысли Мишки пытались выделить из всего случившегося главное. Как выжить в данной ситуации, что делать сейчас, куда идти? Вокруг стояла зловещая июньская тишина…

Разброд в мыслях никак не давал сконцентрироваться на чём-то конкретном. Он получил уникальную возможность вмешаться в развитие истории. Он, Михаил Пананин, человек из будущего. Вот только всё, что он знает об этой войне поверхностно. Закончится она 9 мая 1945 года, а до этого будет Сталинградская битва и Курская дуга. Ещё битва за Москву. Нужны подробности, а вот их как раз и нет. В романах о «попаданцах» у главных героев из памяти выплывают не только исторические данные вплоть до минуты развития событий, но и устройство и тактико-технические характеристики всех видов вооружений и стран. Тут же ничего и никак не желает всплывать. А ведь много читал об оружии. Самом разном. Что уж говорить о Сталине. Даже если удастся до него добраться, то ничего кроме срока окончания войны, Мишка рассказать не сможет.

Он, действительно, попал. И попал крепко.

Мишка попробовал встать на ноги, но боль во всём теле, заставила застонать и вернуться на пятую точку.

«Надо найти свою форму, одеться».

Наконец-то пришла первая деятельная мысль в голову Мишки.

Если бы не луна, то найти упавшую палатку не получилось бы. Гимнастерку и брюки обнаружил сразу. Ботинки и вещмешок не нашёл. Глубоко вздохнул и решил дождаться утра, чтобы найти оставшееся имущество и винтовку.

Спать на месте боя не хватило смелости. Мишка сориентировался по памяти и решил заночевать на опушке дальней рощицы. Неудобно, но зато сухо.

Приснился ему Терёхин в измазанном грязью исподнем и забрызганном чем-то тёмным. Лицо было бледным. Он долго смотрел на Пананина, молчал. Мишка не выдержал первым.

– Иван Николаевич! Жив! И я жив!

– Нет, Мишаня, жив только ты. Я убит. Вчера вечером меня и убили. Но и я топором добре поработал.

– Как же мы разговариваем сейчас?

– Вот захотел я с тобой поговорить, потому и говорим, – усмехнулся Терёхин. – Я знаю, что ты из будущего. Тяжёлое испытание досталось тебе, Мишаня, ох и тяжёлое. И остался ты один. Но помни, что и один в поле воин. Ты же читал интересные книжки про героев. Вот и стремись стать таким. Только голову зря не подставляй под пули. Береги себя и тех, кто окажется рядом с тобой. Дружба, это брат, великая вещь.

– Какой с меня воин? Иван Николаевич! С моей комплекцией…

– Голова у тебя на что, Мишаня? Воюй! Ну, бывай…

Мишка проснулся от странного ощущения, что кто-то только что здесь был.

– Иван Николаевич! – забормотал Мишка, не повышая голоса. – Ты здесь?

Утренние сумерки понемногу уходили, и Мишка сумел разглядеть место, где он заночевал. Рядом лежал красноармеец на животе, уткнувшись головой в траву, в военных штанах и исподней рубахе. Спина была нашпигована огромным количеством осколков, вокруг ран от которых расползлись по рубахе кровавые пятна.

Мишка неосознанно повернул рукой голову бойца и отшатнулся. Это был Смельченко.

Невзирая на боль, Мишка вскочил на ноги и быстрым шагом пошёл к палатке. Место стоянки хозвзвода изрыто воронками и раздавлено гусеницами танков. Не доходя несколько метров до своей бывшей палатки, Мишка наткнулся на переломанное тело, с выпущенными кишками, растянувшимися вслед уходящему танку. Поплохело сразу. Выполоскало непонятно чем, ведь последний раз Мишка ел сутки назад. Качаясь из стороны в сторону, он всё же добрался до палатки, обул свои ботинки с обмотками, вытянул из-под лежанки вещмешок. Винтовку так и не обнаружил. Похоже, что оружие уже кто-то успел собрать. Возле полевой кухни лежал Терёхин с бледным мертвенным лицом, в грязном исподнем, забрызганном запекшейся кровью, а в крепко сжатой ладони покоился чёрный топор.

– Как же так, Иван Николаевич? – Мишка не сдерживал слёз. – Как же так?

Задавал вопросы сам себе непутёвый «попаданец». С передка кухни снял лопату и принялся копать могилу.

– Как же так?

С трудом спустил на дно вырытой ямы тяжёлое тело Терёхина. С ещё большим трудом освободил топорище из его огромной сжатой в кулак ладони. Посидел несколько минут у свежей насыпи могилки, вспоминая живого и доброго повара, затем закинул за спину вещмешок и с топором в руке направился в сторону ручья, где совсем недавно, он набирал воду.

«Не могу я вас всех похоронить. Боюсь, что опять придут немцы. А мне надо отомстить за вас. Отомстить так, чтобы все удивлялись. Чтобы видели, на что Мишка способен».

Топор долго не желал отмываться от склизкой подсохшей крови. Пришлось шоркать песком. Когда Мишка управился и с этим делом, то краем глаза увидел торчащие из-под куста сапоги. Взяв наперевес топор осторожно подобрался к кустам и резко их раздвинул, будучи готовым нанести удар. В кустах, опёршись к стволу дерева, сидел часовой с перерезанным горлом. Мишка только судорожно сглотнул, подобрал валявшуюся пилотку часового и вернулся к ручью. По дороге он подобрал алюминиевую фляжку под воду, и теперь у него их было две. Одна выдана вместе с обмундированием, стеклянная, и вторая, которую он подобрал. Обе сунул в вещмешок. Посидел у ручья, повздыхал, смыл с лица грязь. Холодная вода хорошо подействовала. Голова стала свежей, мысли упорядочились.

«Надо идти к своим. Не думаю, что наши ушли далеко».

Мишка отошёл от ручья всего лишь несколько метров и встал как вкопаный.

«Выйду к своим без оружия, особист сразу в оборот возьмёт. А меня даже никаких бонусов и читов нет, как у всех «попаданцев». Расстреляют, даже глазом не моргнут. Ещё и шпионом объявят. Живот им мой не нравится. И куда тогда идти? Мне в этом мире, похоже, жить, а я ничего не умею, даже лошадку оседлать не в состоянии. Еды как-то надо добыть, и – оружие! Но как?».

Он вспомнил мёртвого Терёхина и вытянул из вещмешка топор, какое-никакое, но оружие. С ним всё-таки надёжнее будет.

После некоторого блуждания по лесам, Мишка наткнулся на расстрелянный грузовик, который, как видно, пытался уйти от самолётов и спрятался под кронами деревьев. Вот только и водитель, и пассажир оказались на своих местах. Пассажир, с огромной звездой на рукаве, погиб мгновенно, самолётная пуля разнесла полчерепа. У водителя, парня лет двадцати, несколько ранений в грудь, левую руку и обе ноги. В правой руке не распечатанный бинт. Выходит, что он истёк кровью. С машинами в своём прошлом будущем Мишка сталкивался и даже немного разбирался, благодаря отцу. Полуторка оказалась не на ходу. Пули пробили мотор в нескольких местах, о восстановлении не могло быть и речи.

Мишка спокойно, удивляясь самому себе, обшарил трупы. Красноармейская книжка на имя Рыжова Алексея Игнатьевича, залитая кровью, карабин с несколькими патронами и нож, небольшой по размерам, вот и всё, что было у водителя. Командир оказался корреспондентом газеты, название залито кровью. Фамилию тоже прочитать не удалось. Фёдор Поликарпович и всё. Мишка аккуратно, чтобы не вымазаться кровью, снял с него ремень с наганом.

«Странно, что у водителя вещмешка нет. Шофёры всегда были запасливыми, а у этого нет».

Пропажа нашлась в кузове среди связанных кип газет. В вещмешке оказалось несколько банок тушёнки, консервов, шмат сала и полбулки хлеба, запасные портянки, сменное исподнее.

Прибарахлившись, Мишка с сожалением оглядел грузовик, отнёс подальше в лес все свои находки, и только ремень с наганом положил рядом с будущей могилой. Второй раз ему пришлось хоронить солдат. В первый раз, он похоронил своего друга, остальных трогать не стал, боялся, что придут враги. Здесь же, он посчитал, что обязан похоронить погибших. Теперь он никуда не спешил, но всё время отслеживал изменения в окружающем пространстве. Немецкие бомбардировщики дважды пролетали на восток и дважды возвращались обратно. Советских самолётов Мишка ни разу ещё не видел.

Штыковую лопату, найденную в полуторке, Мишка решил забрать с собой. Нечего пропадать добру. Окончив работу, он присел у свежей могилы, в изголовье которой водрузил руль с грузовика вместо памятника, и задумчиво грыз травинку.

Где-то далеко грохотало, рвались снаряды, гибли люди, а здесь тишина и покой, голубое небо с белыми облаками, прохладный ветерок. Он уже решил уходить. Поднял лопату и одну из связок газет и насторожился. Ему показалось, что кто-то внимательно за ним наблюдает. Стараясь вести себя естественно и непринуждённо, Мишка исподлобья пробежал глазами округу. Перехватив в одну руку всю поклажу, и вытирая лоб другой рукой, заметил лёгкое колыхание куста прямо по движению. Приподняв кипу с газетами на уровень пояса, сделал вид, что пытается что-то прочесть на верхнем листе, а сам в это время достал наган. Мало ли кто прячется в кустах.

– Эй, выходи! Я знаю, что ты в кустах сидишь! Выходи, стрелять буду! – проговорил громко Мишка.

– Как выходить, если ты стрелять будешь? Я пока что ещё пожить хочу, – раздался в ответ молодой голос.

– Сколько вас там? Или ты один?

– Один я, – закашлялся незнакомец. – Ранение в ногу.

– И откуда ты такой, раненый?

– Ну и вопросы у тебя. Лётчик я. Вчера сбили.

– Чем докажешь?

– Иди и посмотри, – незнакомец опять закашлялся.

Мишка немного подумал, бросил лопату и кипу газет на землю, взял поудобней наган и двинулся в сторону голоса.

Осторожно раздвинув ветки, он увидел лежащего на земле незнакомца с перевязанными поверх галифе ногами, в обычной красноармейской форме с голубыми петлицами, на которых краснели два красных квадрата и эмблема – пропеллер с крыльями. В стороне лежал лётный шлем с очками и такой же наган, как у Мишки. Лётчик с трудом держался, чтобы не потерять сознание.

– Крови много потерял, – пробормотал лейтенант и отключился.

Мишка только затылок почесал. И что теперь с ним делать?

<1 2 3 4 5 >

На страницу:

Перейти

3 из 5