Товарищ Миша

– Я бы хотел с вами…, – забормотал Мишка.

– Красноармеец Пананин, собрать свое имущество! Вы придаетесь для усиления во взвод хозяйственного обеспечения! Выполнять приказание!

– Оки, – буркнул Мишка.

– Чего? – удивился командир.

– Есть во взвод хозяйственного обеспечения, – исправился вытянувшийся, насколько позволял живот, Пананин.

Командир с трудом прятал улыбку, глядя на полноватую фигуру обмундированного бойца, и уже не скрывал своей радости от того, что сплавил в другое подразделение.

– Принимай, старшина, не обессудь, – развел он руками.

Кисленко лишь крякнул.

– На передовой сам знаешь, первая пуля его. А у тебя может еще поживет. Хотя какая от него польза, честно говоря, не вижу. Городской. Выращен в масленичных условиях. В общем, сам разберёшься.

– Почему масленичных?

– Катался как сыр в масле, а теперь вот…

Сводный отряд ушел на запад, а отделение старшины Кисленко, в составе восьми человек, направилось в расположение полка, к которому и было приписано.

– У тебя, старшина, смотрю пополнение, – командир полка улыбнулся, глядя на невысокого красноармейца с выпирающим животом. – Кашевар?

– Обычный боец, товарищ полковник. Майор Стародубцев, командир ополчения, передал его нам. Говорит, что если немцы его не убьют, то он его пристрелит. Ноги стер до крови на первых трех километрах.

– Ценный кадр, значит, – усмехнулся комполка. – Давай, старшина, в свой батальон. Поставишь бойца на довольствие. Тебя, кстати, там уже заждались. Только будь осторожнее, где-то недалеко диверсантов выбросили. Так что, смотри в оба. Да и за этим поглядывай.

Первый день Мишка на войне, а уже столько всего произошло. В его времени этих событий хватило бы на целую неделю. Поручений пока никаких не давали, к тому же без ботинок он мало что может сделать. Поэтому, сидя на подводе, смотрел за тем, что происходит вокруг. Старшина в общих чертах рассказал, что от него требуется. В принципе тут все было понятно. Приказали принести – принес, приказали унести – унес, приказали помочь – помог и тому подобное. Ничего сложного. А вот девушка санинструктор нет-нет и всплывет в памяти, хоть и видел ее, можно сказать, мельком. Мишка удивлялся сам себе. Обычно девушки появлялись где-то на горизонте и исчезали без каких-либо последствий. А тут вот раз и не получается ее забыть. Даже то, что он оказался в другом времени, и совсем рядом идет война. Усталость и незнание местных реальностей отошли на второй план.

«Вот чем она могла ему запомниться вот так сходу? Тем, что на мгновение вернула в прошлое? В смысле, в будущее. Или в будущее прошлого? Стоп. Прошлое будущего. Вот это бред так бред…»

– Пананин! – старшина смотрел на новичка и с трудом старался не сорваться. – Если вы стерли ноги, то это не повод отдыхать. Почему не бриты? Побриться и марш помогать повару кухню чистить.

Мишка неуклюже вскинул руку к пилотке, сильно ударившись о болтающуюся на ремне каску.

– Эко, как несуразно, – пробормотал старшина, мазнув взглядом по животу подчиненного. – Что стоим? Выполнять!

Мишка сорвался с места.

– Стой! Винтовку кому оставил? Почему босиком? Тебе же тапки выдали. И кухня в другой стороне.

Мишка растерянно улыбался и глядел в глаза старшине.

– Выполнять, – буркнул командир и махнул рукой в сторону нового подчиненного.

Повар, красноармеец Терехин Иван Николаевич, был достаточно крупным мужчиной. Среднего роста с широкими плечами. В его руках обычный топор казался игрушкой, а половник – столовой ложкой. Он терпеливо и неторопливо рассказывал и показывал Мишке, что необходимо и как делать. Иногда, поглядывая на собеседника, он повторял сказанное. Голоса не повышал. Он был старше лет на десять или пятнадцать, но казался умудренным опытом, пожившим, и много повидавшим. Мишка как-то сразу проникся к нему. Слушал, открыв рот. Присказки и прибаутки всегда были по делу.

– Ты вот, до войны, чем занимался?

– На компе играл…. На печатной машинке тексты набирал.

– То-то, гляжу у тебя руки рыхлые, мягкие, что перина. Не рабочие руки. Да, не рабочие. Но это поправимо, Мишаня. Не унывай. Война она не вечна. Живы будем, не помрем. Не то делаешь. Смотри. Во, видал? Три сильнее, дыру не протрешь.

Мишка ударился головой о крышку походной кухни и чуть не свалился под колеса.

Иван Николаевич бережно подхватил Пананина и поставил на ноги.

– Терпи, голова, в кости скована. Не получается, не беда. Научишься. За один раз дерева не срубишь. Теперь ты мой второй номер. Понял?

– Это как? – опешил Мишка.

– Каком кверху через подмышку.

– Я готовить не умею!

– Тебе и не надо. Второй номер, это как подносчик снарядов. В нашем случае дрова принести, наколоть, растопить, воды доставить, за лошадьми приглядеть. И остальное, что потребуется.

– Принеси-подай?

– Не всем казакам атаманами быть. Оттерпимся – и мы люди будем. Война, она такая штука. Ноне жив, а завтра землицей укрыли. Ты окромя своей машинки, что еще делать можешь?

– Много чего могу! – в сердцах выпалил Мишка и осекся. – Много чего.

Уже тише прошептал он, понимая, что слова вышли пустыми, обманными. А врать Ивану Николаевичу не хотелось.

– Сказывай тому, а я в тереме живу, – расхохотался повар. – Ладнось, трошки повоюем вместе, научишься и кашу варить. У тебя для повара уже все есть.

Он опять рассмеялся, хлопнув Мишку по выпирающему животу.

– Работай, работай. Я пойду к старшине, узнаю, кормить две роты будем или только свою. Почистишь, сполоснешь и дровишек заготовь. Вон, в том леске, много сухостоя. Топор на передке кухни, ножовка в телеге. Найдешь. Приступай.

«Приступай. Нашли негра. Я вам не гастарбайтер. Командуют все, кто не попадя. И вообще, как они могут командовать, если они все уже давно умерли? Ходячие мертвецы. Настоящие зомби, только на людей похожи. Иван Николаевич, конечно, классный мужик, жаль ток, что тоже зомби. Американские фильмы самые правдивые получаются. Только зомби они изображают неправильно. Зомби такие же люди, но умершие давно. Странно, что питаются они как нормальные человеки и не рвут живую плоть. Хотя, они, конечно, мертвяки, но не зомби. Опять что-то не складывается. А если по-другому. Я из будущего попал в прошлое, значит…. Для них это настоящее, а я тут зомби…. Тьфу ты, доболтался. Для меня прошлое, а для них настоящее. И потому их могут убить и они никогда больше не воскреснут. И меня могут убить…. И меня убить? Меня нельзя, я из будущего. Я ведь еще не родился. Я никому зла не сделал. Я вообще столько врагов на своем танке в игре убил, что всем этим вокруг и не снилось. Они и не подозревают, что среди них есть настоящий герой, который еще себя покажет. Мой настоящий подвиг впереди!»

– Ну-ну, герой. Подвиг твой может и впереди, а дрова надо срочно.

Мишка покраснел. Забывшись, он последние фразы, наверное, сказал вслух.

– Я мигом, Иван Николаевич, я …одна нога здесь, и…

– Вторая тоже уже должна быть здесь, – ухмыльнулся повар. – Доведется еще и нам свою песенку спеть.

Топор отскочил от ствола засохшего дерева и пролетел над головой Мишки, сбив пилотку. Мгновенно прошиб холодный пот. Поморгав глазами, дровосек отыскал улетевший топор, и уже двумя руками удерживая топорище, нанес очередной удар по стволу. Вот только он сделал вперед шаг и на что-то наступил. Тело подалось вперед, удар пришелся в пустоту. Лоб и ствол встретились. Крик, вырвавшийся из груди Мишки, поднял по тревоге всю хозчасть.

Когда «дровосек» пришел в себя, вокруг уже толпились красноармейцы, старшина и еще какой-то командир в синих штанах и синим верхом фуражки.

– Горе луковое, – пробормотал старшина.

Красноармейцы поняли, в чём дело и, не обращая внимания на кровяной след на лбу Мишки, разразились смехом.

Незнакомый командир пристально осмотрел раненого и ушел. Старшина поднял топор и подал повару.

– Руки-крюки. Вот что с ним делать? – старшина выдал несколько нецензурных выражений и махнул на Мишку рукой. – Иван Николаич, разбирайся с ним, мне нянчиться некогда. К двадцати ноль-ноль, чтобы ужин был готов. Ясно?

– Сделаем, товарищ старшина.

– Чего рты пораззявили? Цирк что ли? Война идёт, а они ржут как кони. Точилов, лошади готовы? Смельченко, контейнеры приготовил? Шевчук, мать твою, хватит ржать, бери Коробейника и за продуктами на склад, бумаги держи. Вирый, во вторую роту контейнеры с кашей повезешь.

Терехин поплевал на ладони и ловко срубил неподдавшееся Мишке дерево. Топорик в умелых руках страшное оружие.

Мишка пощупал запекшуюся на лбу кровь и выросшую с медный пятак, шишку.

– Не сиди, собирай. Тащи к кухне. Хороша потеха гусли, а ореха не стоят.

В тапочках ходить по лесу оказалось совершенно неудобно. Они то и дело слетали с ноги, приходилось останавливаться и искать их в траве.

И все же ужин сготовлен вовремя. Уставший Мишка закидывал в рот кашу, проглатывая не жуя.

Терехин не выдержал и засмеялся.

– Голод не тетка, пирожка не подсунет. Добавки положить?

И вторая порция залетела в рот, словно в паровозную топку.

– Наутро дровишек напили, а я баки помою.

Засыпая в небольшой походной палатке, Мишка попытался осмыслить произошедшее за день, но как, ни старался, ничего надумать не сумел. Мысли разбегались, а навалившаяся смертельная усталость, быстро отключили «попаданца», совершенно не похожего на героев прочитанных книг, от непонятного прошлого мира. Странные метаморфозы остались неразрешенными.

Пробуждение далось нелегко. Еще не взошло солнце, а его растолкали и заставили принести к палатке два ведра воды из ближайшего ручья. Болело все, что болеть могло и что болеть не могло в принципе. Голова раскалывалась. Тело реагировало болью на каждое движение. Он попытался пожаловаться на самочувствие старшине.

– Все болит. Ноги еле двигаются.

– За водой сходишь, вот и разомнешься, – ответил непреклонный старшина.

– Да как я принесу? Я не могу ногами и руками двигать, – чуть не захныкал Мишка.

– Выполнять! – рявкнул тот, нахмурив брови и сжав кулаки. – Нюни подбери, война идет.

Надо же, как действует крик. Мишка мчался с пустыми ведрами по вытоптанной тропинке с пустыми ведрами, словно у него ничего не болело вовсе. В том числе и натертые вчера до крови, ноги. И ведь тапочки ни разу не слетели! Остановившись у самого ручья чуть не заплакал.

«С ним обращаются не как с человеком, а как… как… скотом что ли? На меня дома никто никогда не кричал. Ну, высказывали там, то, се. Но не кричали. Я что мальчик на побегушках? Устроили тут войнушку, а Мишка спасай?»

Обиженные мысли скакали в возбужденном мозгу, но не мешали зачерпнуть воду. Когда Мишка распрямился, набрав второе ведро, то ощутил между лопаток что-то узкое и довольно острое.

– Хенде хох! – услышал он голос сзади. – Ты есть плен!

Холодный пот прошиб мгновенно.

«Немцы! Отвоевался. Надо как-то выжить. Может сказать, что я шел к ним? Не поверят. Может так, типа ждал, когда они придут поближе и сдаться? Нет, опять что-то не то. Че придумать то?»

– Что в штаны навалил? – расхохотался кто-то сзади.

Взбешенный Мишка резко развернулся на голос, но поскользнулся, уронил ведро и сел в ручей. Злости не было предела.

– Эй, ты, чего? – забеспокоился боец, увидев налитые кровью глаза Мишки. – Я часовой – лицо неприкосновенное! Нападешь, стрелять буду!

Что остановило Мишку от расправы над шутником, история умалчивает. Впрочем, и сам Мишка этого так и не понял. Страшнее врага в тот момент для него не существовало.

На Пананина, широко открытыми голубыми глазами, недоуменно поджав губы, смотрел рыжий парень, совсем еще мальчишка.

– Звиняюсь. Думал Стёпка за водой п-пришёл, – слегка заикаясь, проговорил он. – Помочь в-вылезти?

– Да пошёл ты, помогальщик!

Вода в ручье оказалась ужасно холодной. Мишка быстро встал, отыскал слетевший тапок и набрал воды. Молча, недобро глянул на провинившегося часового, помчался к палатке.

– Пананин! Ядрит твою ногу сломит! Где прохлаждаешься? Бойцы воду ждут, а ты интимные места водой смачиваешь! Бегом! Тудыть – растудыть!

Наливая воду в рукомойник странной конструкции, Мишка умудрился облить хмурого бойца в выцветшей гимнастерке. Тот буркнул что-то в ответ и отвернулся. Через мгновение холодная вода пролилась Мишке на голову. Он дернулся, замотал головой от неожиданности, запнулся за пустое ведро, с трудом устоял на ногах.

А вокруг стоял смех, нет, не смех, гогот. Разозленный «попаданец» с перекошенным от злости лицом попытался разобраться с шутником, но сразу же был остановлен крепкими мужскими руками нескольких бойцов.

– Пананин! – старшина угрюмо смотрел на Мишку. – Приведи себя в порядок. С тобой особист желает познакомиться. Остальным приготовиться к построению.

Впервые, с момента попадания в прошлое, сердце екнуло от плохого предчувствия. В книгах, которые он читал, сотрудники НКВД были в основном недалекими, мясниками, во всех видящими шпионов и предателей. Перед глазами уже рисовались картины пыток. Вот только шел он к особисту без сопровождения, можно сказать, по доброй воле. Мишка несколько раз оглядывался и не мог понять, как так, к особисту без конвоя. В попытках сконцентрироваться на предстоящей встрече, определить, что будет спрашивать этот мясник и сочинить какую-никакую легенду, Мишка оказался у искомой палатки. Она стояла в стороне от палаток хозвзвода, под деревьями, слегка склонившимися над ней. Чуть в стороне на бревне курили три бойца в форме НКВД.

Часовой хмуро взглянул на робкого красноармейца с выпирающим животиком и, не оборачиваясь, откинул полог внутрь палатки. За небольшим столом сидел немолодой командир с обветренным лицом и шрамом под левым глазом, с коротко подстриженными волосами. Керосиновая лампа на краю стола бросала зловещие тени в полутьме палатки.

– Красноармеец Пананин по вашему приказанию явился, – голос предательски дрогнул, а рука задрожала.

– Является черт после полуночи, – закуривая папиросу, буркнул особист. – Проходи, садись, боец. Лейтенант госбезопасности Малькевич. Тут вот какое дело. Мы не нашли на тебя никаких документов. Откуда ты, где проживал, чем занимался. Так ведь не бывает, что человек есть, а следов его жизнедеятельности нет. Подозрительно все это. Что скажешь? Объясни.

Все мысли, и заготовленные фразы испарились без следа. Мишка с трудом сглотнул вставший в горле комок. Слюна стала вязкой. По лицу потекла струйка пота.

– Как, когда, при каких обстоятельствах ты оказался в Минске?– в голосе появились металлические нотки.

– Товарищ командир, я не помню, – промямлил Мишка.

Особист пристально смотрел в глаза Пананина.

– Я, может быть, и не заинтересовался бы тобой, но многое говорит о том, что ты не такой как все. Манера речи, поведение. Словно, многое из всего вокруг, для тебя открытие. Да и вид у тебя для двадцатипятилетнего парня странный. Руки белые, мягкие, без мозолей. На рабочий класс совершенно не похож, но и на буржуя не тянешь. Шпион, который ничего не умеет и не знает. Странный тогда получается шпион. Хотя, может, тебя так специально подготовили? Как настоящая фамилия?!

Последний вопрос прозвучал резко в контрасте с предыдущими фразами. Мишка вздрогнул и начал икать.

– Па..ик..нанин. Ик. Я…ик не по…ик…мню…ик…ни…ик…чего.

Особист протянул кружку с водой. Мишка, стуча краями о зубы, с трудом, но с жадностью, выпил.

– Интересное дело. Вот объясни тогда. Ты прожил двадцать пять лет, но что-то ведь осталось в памяти?

– Осталось, – обреченно пробормотал Мишка.

– Вот и расскажи. Времени у нас много. Я послушаю.

Мишка, превозмогая себя, собрался. Мысли постепенно появлялись и выстраивались в ряд. Вот только ничего вразумительного в этом ряду никак не хотелось появляться.

– Не волнуйся ты так, – усмехнулся особист, – просто расскажи и все.

Мишка вздохнул и постарался поймать разбегающиеся мысли.

– Детство и юность прошли в Новосибирске, отца не помню, мать тоже смутно, жил у дяди.

– Чем занимался дядя?

– Почему занимался?

– Ну, занимается, – поправился особист.

– Он… Партийный работник.

– Пусть так. Кем работал до войны ты? И на какой работе можно отрастить такой животик?

– Я работал…Это…Как его…, – Мишка замялся, но единственное дело, что он умел, так это набирать тексты на компьютере. – Я набирал.

– Что набирал?

– Тексты. Печатал. Там же, где дядя работал.

– Так ты специалист печатной машинки, ясно, – улыбнулся чему-то особист и закурил новую папиросу.

– В какой-то мере. Да.

– Что ж, на такой работе, наверно, можно животик отрастить, раз дядя партработник. Кулемин, слышал? Оформи, – крикнул в сторону входа лейтенант. – А вот как ты оказался в Минске?

– В командировке, – уже почти придя в себя, ответил Мишка. – Вот только забухал я и даже счет дням потерял, а тут война.

В это время один из бойцов НКВД внёс печатную машинку и поставил на стол перед Мишкой.

– Покажи, на что способен.

Мишка взглянул на клавиатуру. Раскладка ничем не отличается от компьютерной. Вот только усилий придётся приложить больше при нажатии кнопок. Повезло ещё, что бумага заправлена, а то трясущимися руками и не сумел бы её вложить. Да и вообще смог бы вставить лист? Это вопрос.

– А что набирать?

– Чудно говоришь. Набирают текст в типографии, а на машинке печатают, – задумчиво произнёс лейтенант, разглядывая Мишку сквозь клубы сизого дыма. – Печатай. Я, Пананин Михаил Ильич, готов добровольно сотрудничать с органами госбезопасности и по возможности докладывать обо всём, что творится и происходит в части, докладывать обо всех, кто не разделяет политику партии и государства. Напечатал? Вытаскивай лист, расписывайся и поставь сегодняшнюю дату.

Мокрый Мишка, поражаясь самому себе, не отстал от лейтенанта и успел напечатать текст полностью. Дрожащей рукой вытянул лист и расписался.

– Ладно, Пананин, свободен. Пока.

Мишка вышел из палатки и побрел к кухне. Вытирая рукавом лоб, время от времени оглядывался, словно не веря, что вышел из палатки особиста живым и даже не битым.

«Странно. За мной никто не следит. Поверили, что ли? Странно. Весь инет пестрит о фанатиках, которые арестовывали и расстреливали без суда и следствия. А это какой-то неправильный гебист. Просто поговорил и отпустил. А ведь телевидение, интернет, книги твердят везде, что НКВД расстреливали всех, кто оказался на подозрении. Странно, очень странно».

– Пананин! Ко мне! – старшина с красными глазами, и злым выражением лица, стоял возле запряженной повозки, на которой выстроились контейнеры для перевозки пищи. – Значит так, красноармеец Пананин. Вот тебе кобылка, повозка, девять контейнеров с кашей, четыре ящика с консервами и две коробки с хлебом. Задача простая. Доставить в штаб полка продукты питания. Задача понятна?

– Я не умею, коняшку боюсь… – вдруг срывающимся голосом проблеял Мишка. – Я потеряюсь. Не знаю куда ехать.

– Отставить! Твою мать через коромысло в дышло, Пананин! Это приказ! За невыполнение или отказ от выполнения приказа, по законам военного времени, полагается расстрел. Мне некого больше послать. Почти всех забрали на передовую. Остались ты, Терехин и еще три бойца. Терехин! Тудыть – растудыть! Покажи, расскажи Пананину как управляться с повозкой и кобылой. Заодно объяснишь, как добраться до штаба полка.

Терехин, этакая глыба, а не человек, задумчиво посмотрел на Мишку, на повозку, закинул широкую ладонь за голову и с силой почесал затылок.

– Слухай, – спустя пару минут заговорил Терехин и начал неторопливый рассказ.

Через двадцать минут вспотевший Мишка, вцепившись в вожжи, правил кобылку по пыльной дороге вдоль небольшого леса. Клял матом все на свете и особенно ту самую блондинку Виолетту, которая изменила в корне всю его жизнь. Воспоминания выдавливали слезы, душили, даже дышать становилось трудно. Теперь его прошлое осталось в будущем, а будущее в прошлом. Все чаще хотелось бросить все и сбежать куда глаза глядят, но, вспомнив особиста и рассказы из книг о войне, его сразу бросало в жар и отбивало охоту бежать. Он уже пытался вспомнить что-нибудь из истории войны, какие-нибудь события, факты, но в голове лишь возникали бравые герои книг про «попаданцев», на память перечисляющие тактико-технические характеристики всего имеющегося в мире оружия, владеющих всеми видами боевых единоборств, умеющими управляться ножом против винтовок, пулеметов и танков. Мишка ничего этого не умел. Получается, книги оказались бесполезны в прошлом. Не то он читал, выходит. Или акценты не там расставлял. Так что до героев романов ему никогда не дорасти.

С трудом проехав сквозь встречный поток беженцев, Мишка свернул на пустую проселочную дорогу через лесок.

Выстрел прозвучал неожиданно. Пуля свистнула над головой. Мишка бросил вожжи и скатился с повозки на пыльную дорогу.

– Так то же, клоун, которого в хозчасть отправили! – крикнул кто-то и вышел из кустов, не опуская винтовки. – Выходи, клоун! Ты почему не отозвался, когда тебя окликали? Уснул что ли?

Мишка с перепачканной пылью физиономией стоял на карачках и шумно дышал.

– Свищ, твой выстрел его чуть на тот свет не отправил, – крикнул, подходящий к повозке красноармеец себе за спину.

Оттуда последовал ответ.

– Так я над головой стрелял.

– Ему и этого могло хватить. Вишь рот раскрывает, словно рыба на суше. Как бы инфакт не случился.

– Сам ты инфакт, – засмеялся второй боец, показываясь из соседних кустов. – Инфаркт. Во как звучит!

– Дык, я так и сказал, инфакт, – пожал плечами первый красноармеец и присел рядом с Пананиным. – Помочь?

Мишка постепенно пришел в себя, в нем закипала злость.

– Хрен вам, а не жрачки, – сказал он, словно выплюнул слова.

– Слышь, Свищ, может нам его того? В расход? А то смотри злой какой. Того гляди кидаться на нас начнет, перекусает и помрем мы мучительной смертью от бешенства.

– Да пошли вы…

Мишка вкатился обратно в повозку и дернул вожжи.

– Кобылка у него правильная, даже не дернулась от выстрела, только ухами повела немного. Она своих знает, и не спит на ходу, в отличие от своего возчика.

Бойцы заржали, сгибаясь от смеха пополам. Красный, злой, грязный, еще более вспотевший Мишка, гнал повозку к штабу полка.

Штаб полка располагался в небольшой деревеньке со странным названием Сопли. Две улочки с десятком домов вдоль. Кобылка медленно потянула повозку к бревенчатому двухэтажному зданию.

У самого входа часовой направил на него винтовку.

– Стой! Стрелять буду!

«Чего они все в меня целятся? Достали. Наберут идиотов в армию».

– Чувырла, ты вон лучше кашу забирай, а не строй из себя отважного героя.

– Какой ещё чувырла? – опешил боец.

– Такой, – ответил Мишка и увидел красноармейца, который рассматривал содержимое повозки.

– Для штаба выделяй, – требовательно произнес боец и полез доставать сам.

– Руки убери.

– Чего?

– Руки убери. Не ты ложил, не тебе трогать.

– Ты кто такой?

– Это ты кто такой?

– Отставить! Мешков, что тут происходит?

– Товарищ капитан, я хотел продовольствие забрать для штаба, а он не дает.

– В чем дело, боец?

– Ни в чем, – ответил Мишка, даже не стараясь изобразить строевую стойку. – Выдам, получит, и нечего совать нос в чужие котелки.

Капитан с интересом и изумлением посмотрел на Пананина.

– Ну-ну, выдавай, и умыться бы вам не мешало, товарищ красноармеец,– буркнул он и ушел по своим делам.

– Держи, Мешков, – с ехидцей проговорил Мишка и протянул ему контейнер. – Все заберешь сразу или будешь бегать как савраска?

Мешков надел контейнер за спину.

Недобрый взгляд скользнул по лицу Мишки.

– Давай еще один.

– А мне че, ждать, когда ты набегаешься? Принимай все сразу. Часовой приглядит за харчем. А мне недосуг у вас тут прохлаждаться. Ты мне пустые контейнеры тащи, и я поеду.

Недовольный Мешков скрылся в здании.

– Ужин привезешь? – заговорил часовой.

Пананин смерил взглядом бойца сверху вниз, цокнул языком.

– А на посту тебе кто разрешил разговаривать?

– Ты откуда такой взялся? – опешил часовой.

– Оттуда, откуда все люди. Извини, не на ком показать.

Часовой непонимающе смотрел на Мишку.

– Контуженый что ли?

– Сам ты контуженый! Чувырла ты и есть чувырла.

Часовой обиделся, вскинул винтовку.

– А ну езжай от штаба! Нельзя тут стоять!

– Ого, какой грозный! – глянув на часового, Мишка решил ретироваться от греха подальше. – Ладно, ладно, отъезжаю. Мешкову теперь контейнеры далеко будет нести. Пусть разминается.

Лошадка лениво потянула телегу в сторону от здания штаба.

– Эй! Ты куда? – раздался возмущённый голос Мешкова, вкупе с бряканьем пустых контейнеров. – Стой!

– Чего орёшь? Не видишь, что часовой приказал отъехать в сторону?