…А Видов категорически против

Он вяло залез в ванную, долго настраивал воду «под себя» – чтобы полностью расслабиться под идеально сильными и идеально тёплыми струями, потом лениво тёр уставшее тело мочалкой…

– Спасибо, что живой, – проворчал он, отдавая мокрое полотенце жене.

– А есть-то, есть будешь?

– Точно, а я-то голову ломаю – что такого важного забыл. Давай! – Видов энергично потёр ладони и уселся за стол. Мигом вычерпнул ложкой яичницу – он всегда ел яичницу ложкой, потому что так было быстрее, затем слопал три сосиски с макаронами, быстренько залил всё это чаем с многоэтажным бутербродом, и завалился спать.

«Итак, что делал Васютин в городе в двенадцать ночи? Если работал, то зачем сорвался – не его же жену прибили. А если… то… имеет ли это отношение к делу… – губы Видова беззвучно шевелились, – хррр». Последнее, «хррр», прозвучало вполне отчётливо.

– Максим Андреич, ну, пожалуйста… – Соня робко положила ладони ему на плечи. Вышло мило и трогательно.

Видов всмотрелся в её наивное личико. Улыбнулся, даже чуть-чуть расчувствовался.

– Тебе, наверное, хочется острой любовной драмы с кровопролитием? Ладненько… Ну, как сама думаешь, из-за чего всё произошло?

Соня встрепенулась, глаза заблестели, а щёки порозовели. Она неловко чмокнула Видова в щёку. Получилось не в щёку, а в челюсть около уха. Прошептала:

– Я думаю, из ревности…

– Не-а… Из-за водки. Чисто русская причина, как видишь. Вкратце, было так. Собралась компания. Большая. Выпили. Парень пристал к девушке. И тут в его спину воткнули нож.

Сонины глаза расширились, губы побелели:

– Насмерть?

– Нет, выкарабкался, – захохотал Видов, – так неинтересно?

Соня надулась. Было видно, что интерес к Видовскому преступлению действительно поубавился. Но, однако, не угас.

– Почему же… Ну, не рассказывайте, если не хотите. Наверное, вы очень любили её?

– Кого? – Видов отшатнулся, – я же сказал, никакой любви в той истории не было, – он взял Сонины ладошки, сжавшиеся в кулачки-бутончики с нежно-розовыми ноготочками-лепестками, осторожно поцеловал сначала один, потом другой, – не напились бы, никто и не пострадал бы. Ни физически, ни морально, ни криминально.

Внезапно Видов задумался.

– А давай-ка мы поиграем с тобой в одну игру… – сказал он интригующим шёпотом.

– Какую? – Соня затаила дыхание от любопытства, смешанного с восторгом.

– А вот в такую: ты выдаёшь свою версию тех давнишних событий, а я говорю – угадала или нет. Только не всю версию сразу, а, так сказать, пошагово. За каждый угаданный шаг – шоколадка. Поняла?

– Н-не совсем…

– Ну, вот скажи, как ты думаешь, кем я тогда был? Это будет первый шаг.

– А-а! Теперь ясно. Думаю, что вы были студентом. Может, на последнем курсе… – последние слова прозвучали очень неуверенно.

– Верно! Я тогда был студентом. Мы все были студентами. Втормед, пятый курс. В Москве, знаешь? Кстати, тогда ещё была специализация, но это не важно. Я хорошо понимал, чего хочу. А хотел я стать психиатром. Учёным. Чтобы исследовать асоциальное поведение и криминальное поведение.

И – на тебе, ухмылка судьбы, получил просто идеальную возможность изучать это! С погружением, так сказать. Не хочу показаться лучше, чем на самом деле, но у меня было будущее. Может, большое. Я был самым перспективным студентом курса, да. Не по оценкам, а… ну, ты понимаешь. Если бы не та пьянка!

– А я не думаю, что такая уж страшная была пьянка! – вырвалось у Сони, – ой, простите, перебила… Просто у нас тоже вроде того… бывало.

– Молодец! На одну шоколадку наугадывала! Действительно, пьянка была самая обычная, студенческая. Ну, собрались отметить окончание сессии. У Лёшки – он общительный, любил в гости звать, – как раз родители уехали, ну и завалились все к нему.

И был один кадр… удобрение, а не человек. Блатной. Влад-блат, или Влад-гад, так его и звали. Мразь, если честно. Докапывался до всех, кто был из провинции. Унижал бедных. Да-да, и тогда были богатые и бедные. А ещё была у нас одна девчонка, Светка.

Нет, не из бедной семьи. Обыкновенная семья. И московская. Но сама она… глупая и жалкая какая-то, инфантильная. Чуть что – в слёзы. Внешность никакая, серая мышь. Мелкая, слабая. До неё Влад докапывался ну просто по-чёрному. Мы заступались, даже морду ему чистили. Бесполяк. Ну, а дальше что было, как думаешь?

Соня и правда задумалась. Как будто стопка шоколадок от Видова значила для неё больше, чем защищённый на «отлично» диплом.

– Я думаю так. Раз уж вы упомянули этого… Влада, значит, из-за него… ну… вы…

– Ага! – рассмеялся Видов, – ты тонко чувствуешь законы жанра!

– Да нет, просто такой козлина на каждом курсе есть… Думаю, он тогда напился как свинья. Наверное, даже не закусывал толком, – Соня вопросительно посмотрела на Видова, тот ободряюще кивнул, – ну, полез, наверное, к этой девушке… Светке. Тут и гадать нечего… А заступаться никто не стал, потому что все уже плохо соображали или вообще уснули… Да такие вещи на каждой второй студенческой пьянке случаются!

– Ну, на каждой второй – это ты загнула, – возразил Видов, – но так всё и было. Нет, мы тогда были не то чтобы никакие. Просто было уже поздно, а перед этим… высокоградусным мероприятием мы пережили несколько почти бессонных и почти голодных дней и ночей… сессия, да. Всех сильно развезло и всем было довольно-таки… плевать. Однако, это только пол-шоколадки. Что же дальше?

– Ну… – Соня замялась, боясь ответить неправильно, – наверное, эта девушка стала сопротивляться, может быть, попыталась убежать. Я так сделала бы… Вы говорили, про нож… может, решила закрыться на кухне или в ванной? Но в ванной вроде ножей не бывает, если только маникюрные ножницы…

– Да, всё правильно. Эта дурища убежала на кухню, только вот навряд ли с целью запереться там. Потому что тогда двери на кухню (и вообще почти все двери в квартирах) не запирались. Не принято было! А дальше что?

– Ну, вы много от меня хотите, Максим Андреич… не знаю. Если рассуждать логически, зажал этот Влад её в углу. Фу, не хочу говорить, противно…

– Угадала. Ещё одна шоколадка твоя! Говоря юридическим языком, он решил перейти от обычных оскорблений – словами, к оскорблению действием. Я услышал только Светкин писк. Дурища, даже заорать нормально не могла. Рванул на помощь. С той скоростью, на какую был способен. И вот заруливаю на кухню… Теперь твоя очередь додумывать!

– А чего тут додумывать, Максим Андреич? Вы же тоже пьяный были… Может, попытались его оттащить – не получилось, и тогда на глаза попался нож. Может, и сразу за нож схватились. Пьяный человек, как правило, агрессивный… А! Вот как ещё могло быть! – видимо, Соню уже не коробило копание в подробностях той роковой пьянки, – нож схватил Влад, чтобы ударить вас, а вы вырвали, и… и…

Видов захохотал, одобрительно кивая головой. Заразительно так захохотал, надолго, от души. Соня тоже невольно улыбнулась.

– Ладно, и третья шоколадка твоя! Но больше не дам, много сладкого вредно! Влад нож не брал – руки у него были заняты. Светкой. Как всё вышло, никогда не пойму… Светкино лицо было ужасно бледное, перекошенное. И я не мог этого не сделать. Как сейчас помню: Светка трясётся, шепчет что-то неразборчиво. Влад сползает по стене, медленно загребая ногами.

На какой-то миг я застыл на месте, потом какой-то провал… и вот я уже аккуратно кладу нож на самое видное место – около плиты, на разделочную доску.

– Кошмар какой, – пролепетала Светка, прижав кулачки к подбородку.

– Дурища, вымой руки! Ты что, не видишь, что на них кровь?! – прошипел тогда я.

Она лихорадочно закрутила вентиль – тогда, знаешь ли, краны были другие, долго крутили их, чтобы получился нужный напор. Наконец, вода зашумела. «И ты вымой». Это уже она – мне. У-у, дура…

– Это неправдоподобно, и тебя могут заподозрить… что ты тоже брала в руки нож! А ты не брала, слышишь, не брала! Так всем и говори! Иди, ну! – я рявкнул и даже замахнулся на неё кулаком, – звони в скорую, быстро, надо этого ублюдка спасать… если не сдох ещё.

Телефон был в коридоре, так что ребята отлично слышали Светкин разговор со скорой – по тону он больше походил на покаяние. Через несколько секунд все были на кухне. И все были абсолютно трезвые! Перетащили Влада в комнату, обработали, как могли, рану… А мы уже кое-что могли – как-никак, пятикурсники. Я наскоро объяснил всем, что произошло. Скорая подъехала быстро. А потом подкатили менты.

– А дальше?.. – глаза Сони блестели от возбуждения.

– Да ничего интересного. Следствие ни в чём не разбиралось. То есть, вообще ни во что не вникало. Зачем – обвиняемый налицо и во всём сознался. Но я всё равно их не понимаю… как же так? Ударов ножом было множество, но вразнотык. Ясно, что бил слабый человек, и в истерике. А я… уж если бы ударил, то раз или два, и… сразу царствие небесное этому Владу… Видать, много у них в то лето висяков было.

Да… Может, отделался бы я условкой – преступление-то началось с попытки изнасилования… если бы не блатное Владово происхождение. Ну, сыграла роль и серьёзность ранений. Он до-о-олго восстанавливался. Впрочем, приговор был мягкий – Светкины родители наняли мне хорошего адвоката. Спасибо им! Помогли даже больше, чем мои собственные предки.

Мои-то очень, очень расстроились. Мне казалось, к их расстройству примешивалась досада: будущее у меня, конечно, было, но совсем не светлое. Они всегда мной гордились, а как гордиться теперь? В общем, не поняли они меня, особенно мама.

Наташка – моя невеста, тоже не поняла и очень расстроилась. Так сильно, что бросила меня. Но это не из-за тюрьмы с судимостью, нет. Просто она дурой ревнивой оказалась. Решила, что я влюбился в Светку…

А после тюрьмы стало куда хуже: из института выперли, на работу никуда не брали. Спасибо, помогли Светкины предки. Устроили на скорую. Светка тоже помогала как могла. Она ведь ждала меня. Встретила, образно говоря, у ворот.

Собственно, они встретили меня всей семьёй. Светка верещала, что сделает всё, чтобы искупить свою вину. Потому что ей ужасно стыдно, ведь я так пострадал из-за неё, а моя хрустальная мечта о научной деятельности разбилась вдребезги. Короче, вскоре мы поженились…

Видов взял Соню за локоть.

– Ну, хватит о прошлом, лучше пойдём-ка гулять!

Молча и медленно они направились туда, где было светлее, и с каждым шагом всё теснее прижимались друг к другу.

– У-у… чёрт, наступил на что-то острое, – Видов выругался, дёрнул ногой и… проснулся.

Перекатился на спину, раскинул руки, потянулся… хрясь! Левая нога снова дёрнулась, как от укола иголкой, да ещё и лягнула нечто в пространстве. Видов расхохотался. Да это же кот – огромный мохнатый кот благородной помойной масти, как любила говорить Танюша, осторожно провёл лапкой по его ступне.

– Ну, Товарищ Старшина! Сразу тебе – вставай, – ласково проворчал Видов, а кот важно прошествовал в изголовье и уселся на Видовскую грудь, – ага, ещё и гладь тебя, отдавай дань уважения!

– Мырр-мур-мур, – буркнул кот и энергично замесил передними лапами.

Видов потянулся к телефону – тот лежал на полу, «дабы пушистые шаловливые лапы» не свалили его с тумбочки. «Ого, полтретьего, – Видов провёл рукой по волосам, – знатно я поспал». Криминальное прошлое моментально испарилось, уступив место криминальному нынешнему.

«М-да… И чего это я прицепился к Васютиным? Ну, разнервничались люди, обычное явление. Возможно, к Рите приходил любовник. Одноразовый или постоянный, у неё наверняка был какой-нибудь. Васютина, конечно, приврала насчёт её любвеобильности, но не так чтобы уж: роковой цвет волос, накладные коровьи ресницы, татуаж бровей… А, может, это жена любовника? Хватило бы у обычной женщины сил?»

Видов почесал кота за ухом: «Товарищ Старшина, разрешите встать!»

У кота, конечно, была нормальная кличка. Ну, относительно нормальная: Пуфик. Жена придумала. Вроде как мило и забавно. Пуфик всегда был очень плотным, пушистым. Действительно похожим на одноимённый предмет мебели. Но Видов считал, что кличка должна соответствовать характеру. И самоуверенный, упрямый, громогласный Пуфик вскоре получил достойное звание.

Видов осторожно убрал кота с груди, рывком встал с кровати и потянулся. Выглянул в окно: жена копалась в грядках, в том углу сада, куда уже доползла тень. «Жарко, конечно, – Видов почесал царапины на груди, оставленные кошачьими когтями, – но ехать надо».

Он быстро оделся, стоя выпил чашку чая с печеньем, и вышел в сад.

– Танюша!

– Чего? – спина жены не сразу разогнулась, лицо было потное, пыльное, – выспался?

– Что же ты меня не разбудила? Теперь времени в обрез!

– Всё-таки намылился?

– Да, но постараюсь не задержаться.

– Ну, иди, иди, – она посмотрела на Видова так, как смотрят на неизбежность, и, провожая его удаляющуюся фигуру тяжёлым взглядом, проворчала, – не пьёшь, и ладно…

До места событий Видов добрался довольно быстро: на трамвае, и даже без пересадки. Это была последняя остановка маршрута. «Крайняя», как говорили местные. Видов вышел из вагона и оглянулся: трамвайное кольцо блестело в невысокой, но густой траве. Куда податься? Да всё равно. Лучше, конечно, поговорить с бабками на рынке. Если такой ещё не разошёлся, в четвёртом-то часу. Эх, как же можно было так долго спать!

Видов не спеша шёл по улице – той же самой, да и одна она тут, какую можно назвать улицей. Ночью она казалась более разбитой, а при дневном свете вроде и ничего. «О, икс-перты, – так Видов называл разговорчивых тёток и мужиков, – то, что надо». Он медленно подошёл к забору, через который происходил обмен новостями. Одна женщина стояла на улице, обеими руками держась за колышки, вторая – за забором, с мотыгой в руке.

О чём женщины говорили, Видов так и не узнал: они замолчали сразу же, как его заметили. Ну, ничего страшного. Он же, Видов, незнакомец. Сейчас будет знакомец, и разговор продолжится.

– Здравствуйте! – Видов улыбнулся и даже совершил некое телодвижение, вроде поклона, – я врач. Со скорой. Приезжал ночью вон в тот дом.

Успех был моментальным. Видимо, новость о смерти Риты ошеломила всю округу, но данных для перемывания косточек было маловато. Обе тётки воодушевились, заохали, умоляли о подробностях. Хором, громко, с активной мимикой и жестикуляцией. Та, что за забором, лихо выписывала мотыгой эллипсы и восьмёрки, как будто это была не мотыга, а лента для художественной гимнастики. «Через забор не перелетит», – подумал Видов, но инстинктивно отступил на шаг назад.

– Да какие подробности, – вздохнул он, – похоже, поругались они, эта женщина и её муж. А потом, видимо, подрались.

– Ой, да все давно думали, что прибьёт он её, – сказала тётка, стоявшая на улице.

– Много ты знаешь, чего другие думают, – проворчала вооружённая мотыгой, – но дрались они часто, да. Санёк же ж не просыхал, а Ритка иногда погуливала. Два в одном, как им было не драться!

– Так у неё был любовник?! – Видов сделал изумлённое лицо.

– Не, – обе женщины энергично замахали руками, – постоянных не было. Кому охота с Саньком связываться? Так…

– А как же Серёга? – тон вопроса был строгий, не допускающий сокрытия правды от «следствия».

– А, Серёга! – вспомнила та, что с мотыгой, – да, не ожидал он, что Ритка так быстро его бросит. А чего тут удивляться, он же – тот же Санёк, только не муж. И в тюрьме сидел, и не работает.

– Он им сосед?

– Не-ет! Он в Степновке живёт. На мопеде к ней пригонял.

Видов нахмурился. Дело осложнялось. Поездка в Степновку – это… Нет, сначала надо выяснить, видел ли кто-нибудь Серёгу вчера и здесь.

– А вчера его тут не было?

– Кого? – женщины изумились.

– Ну, Серёги этого.

– Навряд ли. Санёк его отметелил так, что скорую вызывали. Мы все – кто соседи ихние, всё слышали! – та, что стояла на улице, неодобрительно покачала головой, – вот только не скажу, забрали в больницу или кто домой его отвёз…

Так… Видов удовлетворённо хмыкнул. Вот он, повод. Если, конечно, любовник-неудачник не лежит в хирургии с ушибом мозга или переломом пары-тройки рёбер… Судя по Ритиной травме, это вполне возможно.

– Гости у них бывали?

– А то! – тётка за забором решительно ткнула мотыгой в землю, – когда у Ритки получка, Санёк всегда дружков звал. Только вчера получки-то не было. Она в магазе работала, вместе с моей Ленкой. Вот я и знаю! А больше к ним никто не ходит. Санёк-то почти всегда пьяный, смотреть противно.

– Верно, – кивнул Видов, – плевался в участкового, я сам видел.

– Да это его обычное состояние, – тётка с улицы ткнула кулаком в Видовское плечо, – он, кроме как плеваться и матюкаться, ни на что не способен.

«Да! – сверкнуло в голове, – ни на что не способен. А вдруг способен?!»

– А мог вчера кто-то зайти к ним? Хотя бы из ближайших соседей. Например, Васютины?

Женщины захохотали.

– Не-ет! Да чтобы Васютины зашли в этот дом? Да ни за что на свете! Они ж ото всех нос воротют. Все из себя. Мы таких не любим, у нас по-простому. И они с нами ни с кем не дружат.

Та, что с мотыгой, добавила:

– Мальчишка ихний, Егорка, забегал иногда к Васютиным. А Ритку с Саньком они и на порог не пускали. И других прочих никого. Крутые больно… Ей-ей, а Васютина-то и в городе нет. Уехал он, вчера ещё.

– Разве? – Видов взялся рукой за колышек забора, – и не вернулся ночью?

– Да нет его, говорю вам. Он же вон, на Стройке, торгует. Уехал за товаром. В ларьке только продавец сидит. Я сама видела, потому что вот за этой вот мотыгой ходила. Там их точут.

– Стройка – это рынок, во-о-он тот, там всё для ремонта продают, – пояснила тётка с улицы, показывая рукой куда-то на северо-запад, – и все вещи для хозяйства там можно купить.

«Итак, что есть в наличии? Любовник Риты мог прийти на разборки, если был в состоянии ходить после драки. Ну, это легко проверить. Жена любовника? Сейчас спрошу о ней… Васютин зачем-то срочно вернулся, а потом опять уехал. Не криминально вроде бы, но странно – очень, очень».

– А не знаете, жена у этого Серёги есть?

– Вот не знаем, да и не нашенское это дело, – похоже, женщины решили, что наговорили лишнего совершенно незнакомому человеку. И ещё неизвестно, тот ли он врач, за кого себя выдаёт! – только вряд ли. Но, может, и живёт с кем.

Видов извинился, поблагодарил и попрощался с икс-пертами. И пошёл дальше. Он настолько отключился от реальности, что не заметил, как оказался у знакомой покосившейся калитки.

Днём двор выглядел ещё неряшливее – как-то безысходно, а дверь в дом была опечатана. Видов прошёл дальше, вдоль Васютинского забора. Пока он раздумывал, как объяснить хозяйке свой визит, Васютинская калитка распахнулась, и на улицу выскочили две девочки.

– Здравствуйте, девочки! – Видов заулыбался, потому что любил детей, – вы ведь Васютины?

– Да-а-а! – закричали девочки хором, – Даша и Маша!

– А папа дома? Мне нужно кое о чём с ним поговорить.

– Не-е-ет! Он вчера уехал по делам!

– На машине?!

– Ага-а! – тут девчонки толкнули друг дружку в бок, и убежали за ещё одной девчонкой, выскочившей из-за угла.

Видов понял, что ничего не понял. Кто же тогда приезжал на машине ночью, и чья была та машина?! Повернул назад. Дело нечисто, а, значит, Васютина будет врать, и ещё больше его запутает. Впрочем, это нечистое дело необязательно связано со смертью Риты. Даже навряд ли связано. Ничего, Видов ещё встретится с настоящим Васютиным – на Стройке, когда тот вернётся.

Было около шести, когда Видов зазвенел ключами у двери дома. Из кухни слышались холодно-тревожные нотки дикторского голоса – телевизор источал очередную порцию раздражающего негатива, который СМИ преподносят как новости. Плюмм! Некий небольшой твёрдый предмет упал в ёмкость с водой. Это жена чистила картошку, склонившись над мусорным ведром.

– А, это ты! Быстро обернулся.

– Да, нужного человека в городе не оказалось.

– Ах, как жаль! Придётся, тебе, несчастному, целых лишних два часа дома провести. Занимаясь скучными домашними делами, и общаясь с немолодой, надоевшей женой!

– Танюша, что ты говоришь!

– То и говорю, что слышишь. Только и думаешь о том, чтобы из дома слинять! Потому что не любишь ни меня, ни свою семью… Её забыть не можешь! – жена угрожающе взмахнула ножом.

– Кого это – её? – Видов отшатнулся. Он считал, и не без основания, – любая рассерженная женщина с ножом непредсказуема, – что ты, что ты? Ну, зачем было садить двести кустов, а? Ведь нам столько не нужно, а работа большая! Конечно, ты устаёшь, обижаешься. А тебя я люблю, люблю. Кого же мне ещё любить, кроме тебя и Вадика?!

– Как – кого? Ты хочешь сказать, что Костю ты не любишь?

– И Костю люблю. Танюша, ну давай уж детей не будем трогать. С развода со Светкой почти тридцать лет прошло!

– Вот! Вот!!! И Светку – тоже любишь, всегда любил! На всё был готов, парня из-за неё прирезал! А ради меня даже грядочку не окучишь, – жена пару раз всхлипнула, а потом залилась слезами, – мно-о-ого ему помидоры-ы… не нужно ему столько-о-о… А ты пожалей, помоги!

– Ну, ну, успокойся! Никого я не прирезал, зачем ты так? Прекрасно знаешь, что он жив… – Видов был опытным в подобных разговорах, и изъяснялся осторожно, как будто шёл по хлипким мосткам, – за Светку я заступился случайно. Сколько можно это повторять? Напился, благородство в голову и ударило. Дурак был! А поженились мы очень просто… После тюрьмы меня знать никто не хотел, а она во мне героя видела. Хотела отблагодарить. Так и закрутилось у нас…

Да недолго прожили вместе, ты ведь и это прекрасно знаешь. И не смогли бы долго прожить. Потому что без любви! Хотя я был хорошим мужем. Уверен в этом. А она была хорошей женой. Даже отличной. До приторности. Старалась во всём мне угодить. Практически боготворила. Сначала я понимал её. Чувство вины и всё такое. Может, оно и выветрится, но это займёт некоторое время. Потом её преданность стала меня раздражать.

Я разговаривал с ней. Подолгу, по-взрослому. В конце концов, не так уж я пострадал. А о загубленной карьере – хочешь верь, хочешь нет, и вовсе не жалел. Я ведь увидел жизнь с другой стороны. Я и не подозревал, какие разные у жизни стороны…

Объяснял ей, что поступил как мужчина. Что это никакой не подвиг. Умолял её не мучиться и жить спокойно. Думать о будущем. Я ведь не считаю те полтора года ни ужасными, ни впустую потраченными. Ничего подобного. Мне было даже интересно пожить так, как ТАМ живут люди, у меня же научный склад ума. А Светка продолжала истерить: «Да, да. Я всё понимаю. Я тебя погубила!»

Я отвечал примерно следующее: «Никого ты не погубила, к чему эти шекспировские фразы? Я вполне счастлив». «Правда?! Я так рада, что могу что-то сделать для тебя!» После этих слов Светка всегда заливалась слезами.

…Родился Костя. Я очень надеялся, что сын поможет ей забыть прошлое – не такое уж страшное, откровенно говоря. Но нет. Когда Костик научился ходить, Светка взялась за старое. Я видел, что она наказывает сама себя, и наказывает гораздо строже, чем другие наказывают других.

Я понял – так будет всегда. И даже хуже – она свихнётся! Потому что я рядом. Этакий воплощённый укор, который раздражает её совесть! Когда стало очевидно: мы оба станем счастливее, если расстанемся, я уехал из Москвы. Приехал сюда. Устроился на скорую, а потом… Тебя встретил, глупенькая!

Видов подошёл к притихшей жене и крепко её обнял.

– Ну, давай-ка я посуду после ужина помою – искуплю свою вину за прогул огородной повинности!

– Ладно, помой. Ей-богу, я так замоталась! – жена вздохнула, – слушай, ты не звонил Вадику?

– Нет. А зачем?

– То есть как – зачем?! Это же твой сын, неужели у тебя душа за него не болит?

– Танюша, – Видов погладил жену по спине, – он вырос, этот факт мы должны просто принять. Вот не желаю я ему такой жизни, чтобы у меня душа за него болела. Хочу, чтобы душа моя за него только радовалась.

– А-а-а-х, – жена возмущённо всплеснула руками, – а я, по-твоему, не хочу?! Но вот болит у меня душа, и всё тут. Потому что я – мать!

– Ну, ну, – Видов чмокнул жену в висок, – не звонил я Вадику, и он не звонит и не пишет. Давай не будем дёргать его без повода, ладно? У него теперь своя жизнь.

Жена снова глубоко вздохнула и как будто вспомнила что-то важное:

– Да! Макс, что там у тебя за история?

– Да ничего особенного, – Видов не любил обсуждать «задачки» с женой, – алкаш подрался с женой, толкнул её. Она отлетела к вешалке в коридоре, ударилась о крючок.

– И что? – жена недоумённо пожала плечами, – алкашня только этим и занимается.

– Да, в общем-то, ничего, – в голосе Видова чувствовались нотки согласия, – так ударилась, что – прощай, грешная земля. Сознание, я думаю, потеряла сразу, и вообще долго не мучилась.

– Что ты! – жена схватила его руку, – да как же это толкнуть-то надо, чтоб насмерть!