Все оттенки черного

– Почему не будет? – обиженно спросил Мишка.

Он был старше подруги года на два-три, носил спортивные штаны и белую футболку. Крепкие жилистые руки парня, привыкшие к сельскому труду, жадно ласкали упругое тело девушки.

– Почему не будет, Ань?

– Рано нам еще.

– Да ладно тебе, рано! И ничего не рано. Вон Лешка с Нинкой вовсю уже!

– Чего вовсю? – поинтересовалась девушка.

– Ну, это… – Мишка смутился. – Я точно не знаю…

– Это тебе Лешка сказал?

– Ничего он мне не говорил.

– Лешка, да?

– Ну, сказал, – сдался парень. – Ну и что?

– Вот видишь, – торжествующе произнесла девушка, – сначала сами пристаете, а потом по всей станице слухи гуляют.

– Да ничего не гуляют. – Сбитый с толку Мишка чуть нахмурился, почесал в затылке, а потом снова пошел на приступ: – У нас же все по-другому будет, Ань.

Девушка позволила его рукам расправиться с пуговицами блузки, тяжело задышала, когда Мишка ласкал ее наливающуюся женственной силой грудь, гладил стройные бедра, но как только его пальцы скользнули по застежкам шорт, Анна крепко сжала их рукой.

– Не надо.

– Почему?

– Посмотри, какая Луна страшная.

Огромный диск, словно специально нависающий над стогом, Мишка был готов рассматривать только как бесплатный фонарь. Любоваться ночным светилом он не собирался.

– Луна как Луна, – проворчал парень, жадно поглаживая вожделенное тело подруги. – Ты меня вообще-то любишь?

– Полнолуние, – задумчиво произнесла Анна, словно не слыша его вопроса. – Знаешь, а говорят, что в такие ночи мертвяки из могил встают.

– Ага, и на дискотеки приходят.

– Нет, правда. – Девушка приподнялась на локте, и ее живые черные глаза, обрамленные длиннющими ресницами, внимательно уставились на Мишку. – Мне баба Тоня рассказывала. Собрались они как-то с мужем, Кузьма Ильич, царство ему небесное, тогда еще жив был, в Краснодар. Съездили, все дела свои переделали, а как возвращаться, у кума задержались, у Трофима Егорыча. Выехали часов в пять, думали к полуночи добраться, да как мимо Санаевского кладбища проезжали, ось у них в телеге поломалась.

Голос у Анны был глубокий, с легкой хрипотцой, прекрасно подходящий для рассказывания подобных страшилок. Мишка, поначалу просто любовавшийся полуобнаженной подругой, поневоле заслушался.

– И только они остановились, из-за кладбища Луна всходит, огромная, красная-красная, как сейчас.

Парень машинально бросил взгляд на мрачный диск, нависающий над стогом.

– Баба Тоня сразу поняла: быть беде, и мужу говорит: уезжать надо. Да куда поедешь? Ось-то сломана. Утра ждать надо. А из-за ограды звуки странные доносятся. Будто стонет кто-то. Баба Тоня, как эти звуки услышала, так и похолодела. В Кузьму Ильича вцепилась, а тот ее успокаивает, мол, бредни бабские. Посмеялся, закурил, чего, мол, дура, переживаешь? Баба Тоня смотрит, а по дороге, что кладбище огибает, путник к ним приближается. Кузьма Ильич засмеялся, народу здесь больше, чем в Краснодаре в базарный день, и к путнику обращается: мол, здравствуйте вам. Тот отвечает, чего, говорит, поломались? Баба Тоня сидит ни жива ни мертва от страха. Голос путника ей знакомым показался, а лица разглядеть не может: шляпа на нем с полями большими.

Анна отбросила непослушную прядь волос и чуть одернула блузку, прикрывая грудь. Ее чарующий голос все глубже и глубже погружал Мишку в почти гипнотическое состояние.

– А путник говорит, чего, мол, здесь ночуете? Чего к сторожу не идете? Он таких гостей очень даже привечает. А где сторожка, спрашивает Кузьма Ильич. Да на той стороне, отвечает путник, пошли напрямик, через кладбище, за пять минут дойдем. И только Кузьма Ильич с телеги спрыгнуть хотел, как баба Тоня хвать и сдергивает с путника шляпу, а там – череп голый! Мертвяк перед ними открылся! Разложившийся почти, кожа с костей свисает, черви по нему ползают, все изъели!

Мишка вздрогнул. На мгновение ему показалось, что цветущие щечки Анны посерели, на них выступила зловещая мертвенная бледность, а на скуле появилось смрадное пятно. Он тряхнул головой и снова посмотрел на возбужденную подругу. Показалось.

– Ах так, кричит путник, ко мне, мои друзья верные! – азартно продолжила девушка. – Не упустите добычу! И через ограду мертвяки полезли. Баба Тоня на телегу свалилась, молитву шепчет, да кобыла выручила. Кобыла у них была знатная, племенная. Как мертвяки через ограду полезли, она на дыбы встала да припустила оттуда, что было сил, и телегу за собой утащила. Баба Тоня говорит, что только у Санаевки они кобылу остановить смогли. – Анна помолчала, снова поправила волосы и серьезно посмотрела на парня. – А путника того баба Тоня потом определила. Агроном это был санаевский, по фамилии Бердыев. Он аккурат за полгода до этого случая преставился.

Мишка стряхнул с себя оцепенение и, глядя в колдовские глаза девушки, попросил:

– Ань, ты бы заканчивала ерунду городить, а?

– Страшно? – Анна откинулась на спину и тихонько рассмеялась. В лунном свете блеснули ее ровные белые зубки.

– Да ничего не страшно, – недовольно ответил Мишка, хотя где-то в животе у него поселился противный ноющий холодок. – Баба Тоня твоя еще и не то расскажет.

– Баба Тоня никогда не врет, – не согласилась девушка. – Вся станица это знает.

– А я и не говорю, что она врет, – пожал плечами парень. – Может, они и вправду от санаевского кладбища как угорелые мчались, только привиделось им все это.

– Как это привиделось?

– А вот так, напились небось у кума, вот и привиделось.

– Напились? – В глазах Анны мелькнула хмурое недовольство. – Значит, не веришь?

– А чему здесь верить? – хмыкнул Мишка. Действие чарующего, чуть хриплого голоса закончилось, холодок из живота куда-то пропал, и парень почувствовал себя гораздо увереннее: – Сказки все это.

Его рука вновь скользнула под желтую блузку девушки.

– А я эти истории страсть как люблю, – призналась Анна. – С детства слушаю.

– Ну и зря, – пробормотал Мишка. – О тебе и так уже говорят…

– Что говорят?

– Да ничего.

– Что говорят? – Девушка отстранилась.

Парень тяжело вздохнул, укоряя себя за излишне длинный язык.

– Ну, говорят, что ты иногда так посмотришь…

– Это тетка Прасковья, что ли, сплетничает? – поинтересовалась Анна. – Так это вранье, она сама тогда поскользнулась.

– И ногу сломала? – хмыкнул Мишка. – А она говорит, что ругалась на тебя до этого.

Даже в призрачном лунном свете было заметно, что Анна покраснела.

– Да она просто прикрикнула. Ерунда какая.

– А тетка Прасковья говорит, что накричала на тебя, а ты на нее зыркнула, и она на ровном месте упала.

– Не на ровном месте, а на горке это было, – холодно произнесла Анна. – И после дождя.

– Ну, в общем, я не знаю, – вздохнул Мишка, с тоской отмечая, что девушка не спешит в его объятия. – Ань, да я не слушаю, что эти дуры языками мелют. Ань…

Несколько минут девушка молча лежала на спине, глядя на кроваво-красный диск ночного прожектора широко открытыми черными глазами, а потом тихо сказала:

– Видел, как у тетки Прасковьи цепной кобель на волка похож?

– Видел, – подтвердил Мишка.

Обрадовавшись смене темы, он подвинулся поближе к подруге, с удовольствием ощущая тепло ее тела.

– А знаешь, почему цепь такая толстая? Ее еще дед Игнат ковал, кузнец старый.

– Почему?

– Потому что кобель этот – оборотень настоящий.

– Опять ты за свое, – вздохнул Мишка.

– Правда. – Анна завела руки за голову, отчего тонкая ткань блузки натянулась, четко обозначив грудь. – Когда Прасковья еще в девках ходила, на нее мельник глаз положил, Емельян Григорьевич. Мужик видный, староват, правда, ему тогда, почитай, сорок было, но обходительный, а главное – зажиточный. Но родители Прасковьи против были.

– А почему против, если зажиточный?

– Слухи о мельнике плохие ходили, – помолчав, ответила Анна. – Люди говорили, что Емельян Григорьевич на своей мельнице с нечистой силой снюхался.

– Чертям хвосты крутит.

– Лексей Софроныч, отец Прасковьи, мельника и спровадил, когда тот свататься пришел. Дескать, дочь свою, Прасковью, за тебя не отдам, нету моего родительского благословения и не будет. Мельник усмехнулся, зыркнул так не по-доброму и ответил, что я, мол, на вашей дочери все равно женюсь. Хотите вы этого или нет, а будет по-моему. И с этого дня начались у семьи Прасковьи беды.

Исподволь, незаметно Мишка снова начал попадать под власть чарующего голоса Анны.

– Недели не прошло, наступило полнолуние, погнал Лексей Софроныч лошадку свою в ночное, утром приходит, а она мертвая. Разорвана вся нещадно, и следы вокруг волчьи. Большие следы. Мужики сразу всполошились, собрались загнать зверя, да только зря проездили, никого не нашли. К мельнику заезжали, следы вроде в его сторону шли, а он только бороду оглаживал, усмехался да на Лексея Софроныча смотрел пристально. А как тому уезжать, подходит и ласково так спрашивает, мол, не надумали ли вы, уважаемый Лексей Софроныч, принять мое предложение? Тот, конечно, ни в какую, но мельника заподозрил.

И снова в животе у Мишки завозился противный холодный червячок.

– А на следующее полнолуние страшное случилось. – Хрипловатый голос Анны проникал в самую душу парня. – Лизавета, сестра Прасковьи, с подругами купаться пошла, в Дальнюю заводь. Плескались они там, может, с парнями баловались, это уж я не знаю, только, как девки из воды выбрались, волк на них напал. – Мишка судорожно сглотнул. – Девки в крик, разбежались, кто-то в воду нырнул, кто-то на дерево полез, а когда поутихло… – голос Анны чуть задрожал, выдавая ее волнение, – когда поутихло, смотрят: а Лизавета – мертвая. С горлом разорванным лежит.

– Ох! – выдал парень. Он, разумеется, слышал о какой-то страшной истории, произошедшей в станице много лет назад, но подробности узнавал впервые.

Девушка снова помолчала.

– Лексей Софроныч, как об этом узнал, за ружье схватился, хотел мельника убивать, мужики его насилу удержали. Лизавету вся станица хоронила, а Емельян Григорьевич, мельник, на это время уехал куда-то, не показывался. Потом вернулся, аккурат перед самым полнолунием следующим, и Прасковья решилась. Не стала ждать, когда он снова посватается, а ночью сама к мельнице пришла.

Холодный червячок в животе Мишки вырос до размеров половозрелого удава, но парень зачарованно слушал страшный рассказ подруги.

– Пришла она к мельнице, затаилась, а незадолго до полуночи смотрит, выходит Емельян Григорьевич из дому да прямиком в лес. Прасковья за ним. Тихо шла, неслышно, не прознал мельник, что подглядывают за ним. Вышли они на поляну, лунным светом залитую, а посреди поляны пень стоит старый, но крепкий. Мельник подходит к пню и достает огромный нож. А Прасковья из-за дерева смотрит, трясется от страха вся. Емельян Григорьевич скидывает одежду, втыкает нож в пень да как прыгнет через него! Прасковья глядь, а вместо мельника с той стороны пня волк огромный появился!

– Врешь! – Мишка произнес это из бравады, на самом деле парень чувствовал себя не очень уверенно.

– Не хочешь, не верь, – отрезала Анна. – В ту ночь в соседней станице волк двух лошадей задрал. И конюха. Только это было его последнее злодейство.

– Тетка Прасковья, конечно, станичникам все рассказала?

– Нет, – медленно ответила девушка, – она поступила по-другому. Когда оборотень по своим делам подался, Прасковья еще долго не могла в себя прийти, дрожала, плакала, а потом прокралась к пню да нож-то мельницкий из него вытащила. И домой побежала.

– Нож-то ей зачем?

Черные глаза девушки чужим взглядом пробежали по лицу Мишки.

– Затем, что, когда она нож вытащила, Емельян Григорьевич потерял всякую возможность снова человеком обернуться.

Парень проворчал что-то неразборчивое.

– Когда мельник к пню вернулся, он сразу понял, кто его тайны лишил. Следы учуял и к Прасковьиному дому пришел, да только ждали его там. Прасковья всех своих предупредила, Лексей Софроныч, отец ее, кузнеца позвал, Игната, вместе оборотня и заловили.

– Как же они его заловили? – недоверчиво прищурился Мишка. – Он же оборотень!

– Так и заловили, – со всей серьезностью ответила Анна. – Игнат слова знал нужные да и здоров был. Два дня оборотень в яме сидел да выл так, что вся станица от ужаса заходилась. А на третий день кузнец Игнат цепь сковал особую, и теперь Емельян Григорьевич сторожит Прасковьин дом. А мельницу люди сожгли.

– М-да, история. – Мишка провел рукой по роскошным черным волосам девушки. – Теперь понятно, почему тетка Прасковья на этих делах двинутая.

– И почему она меня не любит, – задумчиво добавила Анна.

– А ты-то здесь при чем?

Черные, чернее ночи, глаза девушки остановились на лице Мишки.

– Потому что мельник тот, Емельян Григорьевич, моему деду братом родным приходился. И тетка Прасковья нашу семью с тех пор не жалует.

– Да ерунда это все. – Мишка скептически посмотрел на полную луну и потянулся к алым губам девушки. – Ань, давай, а?

– Тебе бы все одно. – Девушка охотно ответила на поцелуй, но твердо остановила тянущуюся к шортам руку парня.

Константин

– Костик, обещаю – дело не просто выгорит, оно потрясет весь русский ювелирный бизнес! – Штанюк возбужденно облизнул губы. – Ты войдешь в историю!

– Мне истории как раз не нужны, – усмехнулся Куприянов, перебирая черные четки. – То, что ты предлагаешь сделать, потребует слишком больших усилий. Я не уверен, что смогу сейчас позволить себе это.

– Время есть. Два дня. Посчитай, прикинь. Но, говорю честно, такой возможности может больше не представится! – Григорий Штанюк, довольно известный и довольно успешный брокер, округлил глаза.

Операция, которую предлагал провести Григорий, была рисковой. Даже слишком рисковой. Но в случае успеха фирма Куприянова не просто становилась номером один на русском ювелирном рынке, а начинала превращаться в монополиста. Штанюк, кожей чувствующий большие комиссионные, названивал Константину все утро и, наконец, сумел вытащить его на деловой ленч, на котором и выложил план.

– Ты всех подомнешь!

– Или меня растерзают, – буркнул Куприянов, прищурившись на видневшийся из-за Москвы-реки Кремль.

– Ты же крепкий, Костя, – промычал Марик Марципанский, отрываясь от тарелки. В отличие от собеседников, ограничившихся кофе и сладкими рогаликами, Марципанский, воспользовавшись случаем, сделал более чем плотный заказ – салат, холодные закуски, горячее – и теперь уплетал за обе щеки. – Когда это ты отказывался рисковать?

– Когда мне не давали время просчитать варианты, – пожал плечами Куприянов.

Штанюку Константин доверял. Не полностью, разумеется, но достаточно, чтобы работать на бирже только через него. А вот Марика Куприянов недолюбливал.

Марципанский был правнуком Соломона Марципанского, революционера и героя гражданской войны, и никогда не уставал рассказывать, особенно между четвертой и шестой рюмками, что его блистательный прадедушка был одним из немногих военачальников, получивших в лихие революционные годы целых два ордена! Один из них засиял на груди Соломона Моисеевича после подавления Кронштадтского восстания, а второй образовался за то, что Марципанский посоветовал Тухачевскому использовать против тамбовских крестьян боевые отравляющие вещества и сам обеспечил их наличие в победоносных карательных отрядах. Были в биографии героя и реальные боевые сражения, но о том, как их с Тухачевским разгромил Пилсудский, он вспоминать не любил. В тридцать седьмом году, когда зарвавшегося Соломона пристрелили подельники, Марципанские перебрались под Караганду, поближе к выдающимся коммунистическим стройкам, о которых так любил вещать с высоких трибун покойный Соломон Моисеевич. Тяжелый быт строителей светлого будущего не увлек семейство и, воспользовавшись первой же оказией, Марципанские вернулись в обжитую Москву, рассказывая на каждом углу о необычайном героизме расстрелянного предка. Рассказы помогли Марику устроиться в приличный институт, подепутатствовать пару лет, а затем, когда трогательная история репрессированных перестала вызывать слезы жалости у избирателей, открыть маленькую брокерскую контору. Его деловая репутация не вызывала у Куприянова особого восторга.

– Но мы же даем тебе время, – дожевывая жаркое, удивился Марик.

Константин холодно посмотрел на его сальные губы:

– Два дня – это не время.

– Раньше тебе хватало и двух часов, – буркнул Штанюк.

– А кто разработал операцию? – неожиданно спросил Куприянов. – Ты?

Григорий вздохнул и кивнул на Марципанского:

– Он.

– А какая разница? – немного обиженно поинтересовался Марик.

Ответить Константин не успел.

– У вас прекрасный кофе! Передайте мою благодарность тому, кто его готовил.

– С удовольствием, мадам, – вежливо склонил голову официант.

«АННА».

Куприянова окутал аромат мускуса и он резко обернулся. Она сидела за соседним столиком.

«Как же я не заметил?!»

Блестящие черные волосы стянуты в тугой узел, оставляя открытым высокий чистый лоб.

«Какие длинные ресницы!»

– Я прекрасно провела у вас время.

– Благодарю, мадам.

Она грациозно поднялась, и на Куприянова накатила волна пронзительного желания. Гибкое тело Анны облегало прозрачное черное платье, небрежно соединенное на талии.

И ничего больше!

Воздушная ткань практически не скрывала набухшие соски высокой груди, черные выпуклости на черном платье, официант не сводил с них глаз.

«Ей нравится, когда на нее смотрят!»

На правом полушарии дразнила взгляд черная вытатуированная ящерица. Анна покинула веранду и легкий теплый ветерок игриво потрепал длинный, почти до шпилек, подол платья. Мускус щекотал ноздри Константина.

«Уходит!»

– Я перезвоню, – быстро сказал Куприянов и, бросив салфетку, вскочил из-за стола. – Вечером.

– Костя!

– Вечером!

Она уходила к Большому Каменному мосту.

Штанюк и Марципанский проводили взглядами сухощавую фигуру Куприянова, бегущего по пустой набережной и удивленно переглянулись.

– Что это с ним?

– Переработался? – предположил Григорий.

– А кто будет платить за ленч? – выдохнул жадный Марик.

///

Увидев быстро приближающегося Куприянова, Володя включил двигатель и довольно потянулся.

«Наконец-то!»

Загруженная в телефон игра ему надоела, выбирать новую было лень и все время, пока шеф общался с партнерами, телохранитель отчаянно скучал.

«В офис или еще куда?» – лениво подумал Володя, ожидая, что дверца «Мерседеса» вот-вот откроется. Но этого не произошло. Удивленный телохранитель повернул голову: Куприянов прошел мимо своего автомобиля и быстро направлялся к Большому Каменному мосту.

«Решил прогуляться?»

Володя тихонько выругался, выбрался из «Мерседеса» и поспешил вслед за шефом.

///

Она стояла на мосту, изящно облокотилась на чугунные перила и задумчиво смотрела на воду, по которой медленно проплывал прогулочный «трамвайчик». Ветер продолжал играть с ее платьем, то и дело отбрасывая подол с длинных стройных ног.

Водители, проезжающие по мосту, приветствовали девушку веселыми гудками автомобильных клаксонов.

«Ей нравится, когда на нее смотрят!»

Константину оставалось пройти ярдов тридцать, когда незнакомка повернулась и направилась дальше, на ту сторону реки.

«Как быстро она идет!»

– Девушка! Анна! Подождите! Нам надо поговорить!

Ветер унес возглас в реку.

///

Шеф замахал руками и что-то крикнул, но на мосту никого не было, и Володя удивленно покачал головой.

«Что происходит? Переработался?»

Сначала телохранитель хотел догнать Куприянова, но, подумав, решил этого не делать. Кто знает, возможно, шефу сообщили новость, которая выбила его из колеи. Вот он и психует, и на глаза ему лучше не попадаться.

«Может, он разорен? – Володя усмехнулся. – Куприянов? Скорее это случится с «Де Бирс».

«Тогда что могло произойти?»

«Его жена переспала с садовником?»

Володя вспомнил холеную Веру, весьма аппетитную, несмотря на свои тридцать шесть и наличие двух детей. Чтобы она изменила шефу? Большей глупости и представить себе невозможно. Володя неплохо разбирался в людях и видел, как Вера относится к мужу.

«Что же у него стряслось, черт возьми?»

///

Анна так ловко преодолела автомобильный поток, что Куприянов подумал, будто лихие московские водители сами остановились, уступая дорогу полуобнаженной красавице. Константин видел их липкие взгляды и улыбки, от скабрезных до восхищенных. И гнев душил его. Пока Куприянов пытался перейти улицу, Анна оказалась на ступенях дворца. Он видел, как девушка с томной грацией расположилась на них, предоставляя солнечным лучам возможность приласкать бархатистую смуглую кожу. Он был далеко, но видел каждую черточку ее прекрасного лица, каждый изгиб ее упругого тела, нисколько не скрываемого прозрачной тканью платья. Черную ящерицу, ползущую по правой груди.

«Она ждет меня!»

Куприянов бросился вперед, и только пронзительный визг автомобильного клаксона заставил его опомниться.

«Скорее проезжайте, мерзавцы! Дайте мне пройти! Она ждет!»

Анна прикрыла глаза и чуть выгнула спину. Полные губы прошептали что-то короткое, призывное.

«А я так далеко!»

Куприянов чувствовал, что готов взять ее прямо там, на ступенях дворца, на глазах у прохожих и туристов, водителей и полицейских.

Полицейских?

Высокий офицер не спеша подошел к сидящей на ступенях девушке, улыбнулся и что-то сказал, слегка взмахнув дубинкой. На его глаза падала тень от козырька фуражки, но Куприянов знал, что они похотливо ощупывают соблазнительное тело Анны.

«Не смей на нее пялиться!»

Девушка улыбнулась в ответ, кивнула и царственным жестом протянула полицейскому руку. Тот помог ей встать, что-то сказал…

«Какую-нибудь пошлость!»

… Анна рассмеялась в ответ, легко сбежала по лестнице и направилась по Моховой в сторону Манежа.

Не помня себя, Куприянов бросился через дорогу.

///

Это было уже совсем не смешно. Какое-то время шеф дергался, никак не решаясь перейти набитую машинами улицу, а потом неожиданно рванул через поток, не обращая внимания на дикие гудки, которыми наградили его безумство водители. Воспользовавшись замешательством, которое вызвала на Моховой выходка Куприянова, Володя тоже перебежал на другую сторону улицы, едва успев заметить, что шеф свернул к станции метро.

«Метро?!»

///

В вестибюле «Боровицкой» Константин едва не потерял Анну из виду. Она величественно двигалась сквозь толпу, оставляя позади разинутые рты и удивленные возгласы. Она была черной принцессой, с небрежным высокомерием принимающей их восторг.

«Ей нравится, когда на нее смотрят!»

Куприянов сунул обалдевшему контролеру крупную купюру – первую попавшуюся из бумажника, и побежал за уплывающей на эскалаторе Анной.

«Я не дам тебе исчезнуть!»

Скорее! Он продирался сквозь тесно сомкнутые плечи, стараясь не выпускать из виду стройную фигурку девушки в прозрачном платье. Она свернула направо. Куприянов выскочил на платформу и замер.

Анны не было!

Электричка только что ушла, людей на платформе мало и он просто не мог потерять девушку из виду.

«Где она?»

Константин подошел к краю платформы.

Анна стояла на рельсах в начале тоннеля. На границе электрического света станции и черного мрака подземелья. Она плавно подняла вверх руки и провела по гладко зачесанным волосам. Вся станция была пропитана волшебным ароматом мускуса. Прозрачное платье расстегнуто и прекрасное тело было полностью открыто взгляду Куприянова.

На границе света и мрака.

Константин видел мягкое перемещение упругой груди, когда Анна подняла руки, видел движения мышц на плоском животе, царственный поворот шеи, изгиб тонкой талии, стройные бедра.

«Как ты прекрасна!»

Анна взмахнула длинными ресницами, и ее черные глаза устремились на Куприянова. Их взгляды встретились.

Впервые.

На границе света и мрака.