Задержание подозреваемого. Конституционно-межотраслевой подход

Представляется, что процессуальное решение о задержании не имеет «высокого» правового смысла, который вкладывается в иные резолютивные акты предварительного расследования. Существующему в общей системе правового регулирования протоколу задержания более подходит роль некоего технического документа, составляемого для «внутреннего» пользования, например для руководителя следственного органа, в целях более эффективного ведомственного контроля за законностью деятельности своих подчиненных.

Мы, конечно, не уверены, уместно ли здесь приводимое сравнение, но решение о задержании подозреваемого формально скорее напоминает своеобразный «протокол о намерениях», посредством которого следователь фиксирует свой замысел на дальнейшее применение к лицу меры пресечения арестантского характера. К слову сказать, в данном контексте процессуальный акт задержания вообще теряет всякий смысл, поскольку ровно те же самые намерения, но уже обличенные в более развернутую и мотивированную форму, вытекают из следующего по порядку документа – ходатайства в суд о заключении задержанного под стражу или под домашний арест (ч. 3 ст. 108 УПК РФ).

В одной и своих последних публикаций, проанализировав правовую сущность обвинения как результата дискретных полномочий следователя, основанного на совокупности достаточных доказательств, мы пришли к выводу о поспешности и необоснованности так называемого первоначального обвинения, обусловленного правилом, предполагающим применение к лицу меры пресечения лишь после его привлечения к уголовной ответственности. В этой связи было внесено предложение о возможности избрания меры пресечения в отношении подозреваемого не как исключения (ст. 100 УПК РФ), а как основного правила154.

И если придерживаться именно такого подхода (он-то и представляется нам единственно верным), то временной интервал между актом процессуального задержания подозреваемого и ходатайством в суд об избрании в отношении него меры пресечения вообще сокращается до минимума. А с учетом того, что на практике эти несколько часов обычно полностью посвящаются формированию и предъявлению обвинения, решение о задержании и ходатайство в суд вообще должны неразрывно следователь одно за другим.

Резюмируя вышеизложенное, мы приходим к, может быть, не совсем «традиционному», своеобразному, но тем не менее единственно возможному выводу. Процессуальное решение следователя о задержании подозреваемого – лишнее звено в механизме краткосрочного (внесудебного) ограничения конституционного права человека на свободу и личную неприкосновенность в преддверии его предполагаемого заключения под стражу или домашнего ареста. А для оформления правовых намерений органов предварительного расследования применить к задержанному данные меры пресечения вполне достаточно иных предусмотренных УПК РФ процессуальных средств, в частности направляемого в суд ходатайства в порядке, установленном ч. 3 ст. 108 УПК РФ.

Несмотря на все попытки советского, а затем и российского законодателя ввести задержание подозреваемого в сферу уголовно-процессуального регулирования, оно фактически остается превентивной «полицейской» мерой, применяемой лишь в целях «внешнего», «запроцессуального» обеспечения благоприятного режима досудебного производства по уголовному делу. Такой она представлялась еще дореволюционному законодателю (ст. 257 Устава уголовного судопроизводства 1864 года), таковой она, очевидно, останется и впредь.

В этой связи весьма уместно привести позицию Л. В. Головко. Автор пишет, что во всех правопорядках между задержанием кратковременным и задержанием длительным (заключением под стражу) есть принципиальная разница: задержание является по своей природе полицейской мерой, а заключение под стражу – мерой судебной. Называться эти меры могут по-разному в соответствии с национальной терминологической традицией, более устойчивой в континентальных правопорядках, например французское противопоставление gardeà vue (задержание) и détentionprovisoire (заключение под стражу). Однако само по себе разграничение двух принципиально отличных друг от друга форм ограничения физической свободы лица является объективной и универсальной константой155.

Автору настоящей Монографии не хотелось бы, чтобы высказанная позиция была истолкована превратно – как полностью исключающая какое-либо процессуальное участие следователя в процедуре задержания лица по подозрению в совершении преступления. Мы вовсе не ратуем за полное упразднение следственного присутствия в этом механизме. В конце концов, подобные полномочия обусловлены международно-правовыми стандартами, в том числе ч. 3 ст. 5 Европейской конвенции; они же вытекают из системы действующего законодательства РФ. Именно следователь как субъект уголовной юрисдикции осуществляет проверку законности и обоснованности «полицейского» задержания, определяя дельнейшее положение подозреваемого и принимая на себя всю полноту процессуальной ответственности за его судьбу.

Мы лишь выступаем за упразднение самого процессуального решения о задержании как самостоятельного резолютивного акта, который не имеет никакого юридического смысла и лишь дублирует предшествующие «полицейские» документы. Полагаем, что законность и обоснованность задержания подозреваемого вполне может быть обеспечена не протоколом, оформляемым в порядке ст. 91–92 УПК РФ, а иными процессуальными актами: мотивированным ходатайством в суд об избрании в отношении лица меры пресечения арестантского характера или, наоборот, постановлением об его освобождении из-под стражи, выносимом в порядке ч. 1 ст. 94 УПК РФ.

Предлагая на строгий суд читателей вышеприведенную точку зрения, автор прекрасно понимает вероятность ее скептических оценок со стороны блюстителей «традиционных» подходов к задержанию подозреваемого. И, тем не менее, мы осознанно идем на подобные исследовательские риски в надежде усовершенствовать существующие законодательные механизмы и оптимизировать сложившуюся правоприменительную практику в контексте поиска разумного баланса между публичными и частными интересами, между полномочиями государства и правами личности как одной из основных задач уголовно-процессуальной науки.

Мы также отчетливо предвидим все возможные упреки, адресовнные данной работе, со стороны представителей либеральной общественности и иных любителей «спекулировать» правами человека – мол, автор хочет упростить и без того слабо обеспечивающую защиту личности процессуальную форму, не учитывает соответствующие международно-правовые стандарты, да и вообще ратует за создание еще более карательного механизма задержания подозреваемого даже по сравнению с тем, который существует в настоящее время.

Да, действительно, предлагаемые новации предполагают некоторое упрощение процессуальной формы. Но так ли это опасно для правовой защищенности лиц, волею судьбы подвергаемых уголовному преследованию? Представляется, что не так. Сама по себе формализация никоим образом не обуславливает уровень обеспеченности участников уголовного дела юридическими гарантиями. Процессуальная форма должна быть не «сильной» или «слабой», а реально выполнимой (практически реализуемой), отвечающей целям уголовного судопроизводства и его отдельных актов, здравому смыслу, национальным традициям и вышеуказанному разумному балансу между публичными и частными интересами. И именно поэтому в своих работах применительно к одним правоотношениям мы выступаем за усиление процессуальной формы, а применительно к другим – наоборот, за ее упрощение.

В завершении следует отметить, что затронутые в настоящем параграфе проблемы и предложенные варианты их решения невольно обуславливают некоторый пересмотр, переосмысление и дальнейшее развитие иных вопросов, касающихся задержания подозреваемого, в частности его оснований, осуществления фактического захвата лица, необходимости составления протокола и т. д. Этим вопросам и будут посвящены последующие главы и параграфы Монографии.

§ 1.4. Основания задержания подозреваемого

Как известно, основания задержания подозреваемого – это предусмотренные ст. 91 УПК РФ правовые гипотезы, обуславливающие необходимость кратковременного ограничения права человека на свободу и личную неприкосновенность в связи с началом осуществления в отношении него уголовного преследования.

Анализ специальной литературы позволяет констатировать, что вопросы, связанные с основаниями задержания подозреваемого, почему-то никогда не привлекали особого внимания специалистов; эти основания традиционно воспринимались как само собой разумеющиеся. Ученые-процессуалисты в своей массе либо вообще не поднимали данных проблем, ограничиваясь лишь констатацией соответствующей правовой нормы (ст. 91 УПК РФ, ст. 122 УПК РСФСР 1960 года и т. д.)156, либо раскрывали основания для задержания подозреваемого через их буквальное толкование, то есть анализировали определенные юридические факты, подпадающие под смысл указанных статей уголовно-процессуального закона157.

При этом основания задержания подозреваемого остаются практически неисследованными с методологических позиций, то есть в контексте рассмотренных нами в предыдущих параграфах настоящей Монографии сущности и целей данной правоограничительной меры. Между тем, подобная постановка вопроса позволяет выявить и поднять на поверхность еще целый пласт неразрешенных доктринальных проблем, ставящих под сомнение и само содержание ст. 91 УПК РФ, и правомерность соответствующей следственной практики.

Итак, современное уголовно-процессуальное законодательство предусматривает четыре основания для задержания подозреваемого: а) лицо застигнуто при совершении преступления или непосредственно после его совершения; б) потерпевшие или очевидцы указали на данное лицо как на совершившее преступление; в) на лице или его одежде, при нем или в его жилище обнаружены явные следы преступления; г) имеются иные данные, дающие основание подозревать лицо в совершении преступления, если этот человек пытался скрыться, либо не имеет постоянного места жительства, либо не установлена его личность, либо если следователь уже направил в суд ходатайство об избрании в отношении него меры пресечения в виде заключения под стражу. Таким образом, любое из этих оснований должно подразумевать наличие некоего юридического факта, обуславливающего необходимость кратковременного лишения человека права на свободу и неприкосновенность в целях обеспечения его нахождения «при уголовном деле» (в условиях доступности для производства с его участием первоначальных следственных и иных процессуальных действий), а также пресечения возможности попыток воспрепятствовать предварительному расследованию и продолжить дальнейшее криминальное поведение. И самое главное, любое из оснований для задержания подозреваемого должно предполагать предварительный расчет на применениея к лицу меры пресечения арестантского характера: заключения под стражу или домашнего ареста.

Но так ли это на самом деле? Для ответа на данный вопрос представляется необходимым более подробно рассмотреть каждое из указанных оснований в отдельности.

1. Лицо застигнуто при совершении преступления или непосредственно после его совершения – данное основание предполагает нахождение человека в момент его фактического захвата в непосредственной близости от места совершения преступления или места обнаружения следов преступления. В частности, это может выражаться в пресечении сотрудниками правоохранительных органов самой преступной деятельности или попыток скрыться, уничтожить следы преступления, довести до конца преступный умысел и т. д. Такое основание распространяется и на случаи, когда лицо застигнуто в ином месте, но после длительного преследования (погони), начатой в месте совершения преступления.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.