Задержание подозреваемого. Конституционно-межотраслевой подход

На законодательном уровне правовая регламентация задержания подозреваемого находит отражение в ряде положений Уголовно-процессуального кодекса РФ и Закона «О содержании под стражей». Полномочия отельных правоохранительных органов в части фактического задержания подозреваемых определены в ст. 14 Закона «О полиции», ст. 13, 14, 14.1, 14.3–14.6 Закона «О ФСБ», ст. 19–20 Закона «О таможенном регулировании», ст. 14, 26, 28, 28.1, 30, 31.2, 31.3, 36 Закона «О ФСИН»119, ст. 10 Закона «О Росгвардии»120, ст. 30 Закона «О государственной границе»121, ст. 15 Закона «О государственной охране»122 и некоторых других законодательных актах. Кроме того, ст. 26 Закона «Об основах охраны здоровья граждан в РФ»123 предусматривает право задержанных на получение медицинской помощи.

Уголовно-процессуальный кодекс РФ, являясь основным законодательным актом, регламентирующим порядок расследования и судебного разбирательства уголовных дел, определяет принципиальное положение о неприкосновенности личности в уголовном судопроизводстве (ст. 10 УПК РФ), легальную дефиницию задержания подозреваемого как меры принуждения (п. 11 ст. 5 УПК РФ), правовые основания и порядок задержания и освобождения подозреваемого (гл. 12 УПК РФ), а также устанавливает иные публичные правоотношения, возникающие в связи с применением данного механизма: допрос подозреваемого (ч. 2 ст. 46 УПК РФ), личный обыск задержанного (ст. 93, 184 УПК РФ), особенности задержания отдельных категорий лиц (ст. 423, 449 УПК РФ) и т. д.

Вместе с тем, уголовно-процессуальная регламентация задержания подозреваемого, несмотря на свою долгую историю и достаточно фундаментальную доктринальную основу, не лишена целого ряда пробелов и недочетов, весьма негативно сказывающихся на следственной практике. В действующем Кодексе почему-то не определены цели задержания подозреваемого, что, в свою очередь, обуславливает методологические ошибки, допущенные законодателем при формулировании оснований и мотивов для данной меры принуждения. Кроме того, законодатель не уделяет должного внимания моменту фактического задержания подозреваемого, хотя связывает с ним возникновение большинства правоотношений, характеризующих данную меру принуждения, о чем уже неоднократно отмечалось в специальной литературе. Существуют и другие пробелы в нормативно-правовой регламентации задержания подозреваемого, имеющие место в действующем УПК РФ. Все эти проблемы будут подробно исследованы в последующих параграфах настоящей Монографии.

Закон «О содержании под стражей» устанавливает специальный правовой режим, действующий в изоляторах временного содержания, а также основные гарантии прав и законных интересов лиц, задержанных по подозрению в совершении преступления. В этой связи Конституционный Суд РФ отметил, что данный закон не только направлен на выполнение задач, предусмотренных УПК РФ, но и преследует цель обеспечения личной безопасности подозреваемых и обвиняемых, содержащихся под стражей124. Этим законом, в частности, установлены правовые условия и механизмы обеспечения личной безопасности подозреваемых, определены правила обеспечения изоляции, направленные на выполнение задач данной меры принуждения, а также ответственность за их нарушение, определены основания и правовые условия общения «с внешним миром»: свиданий с защитниками, близкими родственниками, иными лицами, получения корреспонденции, передач и т. д.

Подзаконный уровень правовой регламентации задержания подозреваемого обусловлен наличием различных ведомственных нормативных правовых актов, конкретизирующих положения федерального законодательства. Указанные нормативные правовые акты носят преимущественно технический, инструктивный характер и не предполагают какого-либо «высокого» правового смысла. Однако они являются важным подспорьем для сотрудников правоохранительных органов в реализации возложенных на них публично-правовых функций.

Некоторые аспекты задержания находят отражение, например, в Уставе патрульно-постовой службы полиции125, в Административном регламенте ГИБДД126, в Наставлении о порядке исполнения обязанностей и реализации прав полиции в дежурной части территориального органа МВД России после доставления граждан127, в Уставе военной полиции128, в Правилах внутреннего распорядка ИВС ОВД129, в Правилах внутреннего распорядка в изоляторах временного содержания подозреваемых и обвиняемых пограничных органов130 и целом ряде иных подзаконных нормативных правовых актов.

Сложность и разветвленность существующей в настоящее время нормативной базы, обеспечивающей возможность задержания, неизбежно обуславливает наличие известных правовых коллизий и противоречий между ее отдельными элементами, что в конечном счете негативно сказывается на повседневной работе правоохранительных органов и реализации основополагающего права личности на свободу и неприкосновенность. Представляется, что в современных условиях давно назрела необходимость в совершенствовании этой базы, в определенной интеграции существующих нормативных актов, в приведении содержащихся в них положений «к общему знаменателю» в целях обеспечения стройной, единообразной и взаимосвязанной практики всех субъектов, участвующих в процессе задержания лиц по подозрению в совершении преступлений.

§ 1.3. Цели задержания подозреваемого

Комплексное рассмотрение института задержания подозреваемого в совершении преступления невозможно без определения его цели – основополагающей методологической категории, обуславливающей и юридические основания его применения, и его процедуру, и его содержание.

Четкое формулирование цели и представляет собой первый этап любого научного исследования и создания любого общественно полезного блага. Очевидно, что свои цели должны быть присущи всем правовым институтам и механизмам, используемым в сфере уголовного судопроизводства; в противном случае их применение лишено какого-либо смысла и превращается в ничем не обоснованное принуждение, ограничение прав и свобод участвующих лиц или несет в себе иные негативные последствия. И в этой связи весьма примечательно, что действующий уголовно-процессуальный закон содержит достаточное количество различных предписаний и запретов, лишенных какой-то определенной цели, фактически превращающих соответствующие действия и решения органов предварительного расследования и суда в набор ничем не обоснованных формальностей.

В философии цель традиционно определяется как идеальный или реальный предмет сознательного или бессознательного стремления субъекта; конечный результат, на который преднамеренно направлен процесс131. Исходя из общего методологического постулата о подчиненности любых социально-правовых категорий, в том числе механизмов выявления, раскрытия и расследования преступлений, законам философии, целью любого уголовно-процессуального действия или решения также всегда должен являться некий конечный результат, некий предполагаемый итог, для достижения которого предусмотрены и публично-правовые полномочия государственных органов, и порядок (форма) их реализации.

Например, основной (перспективной) целью всего уголовного судопроизводства является обеспечение возможности законного, обоснованного и справедливого применения уголовного закона (уголовно-правовой нормы); целью судебного разбирательства уголовного дела в первой инстанции – разрешение по существу выдвинутой стороной обвинения публичной претензии уголовно-правового характера; целью следственного действия – установление каких-либо новых сведений, имеющих значение для уголовного дела, получение какой-либо значимой доказательственной информации132 и т. д.

Каковы же цели задержания подозреваемого? К великому сожалению действующий УПК РФ не содержит четкого и ясного ответа на данный вопрос; здесь имеет место некоторая правовая неопределенность. О целях задержания можно судить лишь исходя из смысла уголовно-процессуального закона, иных (в том числе уже не действующих) нормативных правовых актов в совокупности с доктринальными источниками.

Так, еще в 1961 году Ю. Д. Лившиц и А. Я. Гинзбург указывали, что задержание подозреваемого направлено на воспрепятствование уклонению лица от органов предварительного расследования и на пресечение возможности совершения новых преступлений133. В. М. Корнуков связывает цели (назначение) задержания с исключением возможности уклонения от органов предварительного расследования и иного противодействия осуществлению этой деятельности134. Л. Л. Зайцева и А. Г. Пурс отмечают, что общевидовой перспективной целью для любого вида задержания является обеспечение надлежащих условий осуществления уголовно-процессуальной деятельности, а общевидовой ближайшей целью – обеспечение надлежащего поведения лица135. Н. В. Луговец пишет, что целями задержания является необходимость пресечь преступную деятельность или попытки создания помех производству по делу путем сокрытия доказательств или воздействия на свидетелей либо воспрепятствовать уклонению от следствия, а также установить личность подозреваемого136. К. В. Муравьев, в свою очередь, указывает, что задержание традиционно имеет собственные условия, основания и процедуру применения, однако при этом не теряет своего основного назначения – предупредить уклонение преследуемого лица от органов, ведущих производство по делу, и, таким образом, обеспечить возможность исполнения предполагаемого наказания137. Близкие по смыслу точки зрения высказываются и другими учеными138. Подобные позиции в свое время находили отражение и в ст. 257 Устава уголовного судопроизводства 1864 года139, и в ст. 100 УПК РСФСР 1923 года.

Некоторые авторы, основываясь на действовавшем ранее специальном нормативном правовом акте – Положении о порядке кратковременного задержания подозреваемых 1976 года140, связывают цели применения данной меры принуждения с выяснением причастности задержанного к преступлению и разрешением вопроса о применении к нему меры пресечения в виде заключения под стражу141. Исходя из эмпирических данных, собранных Е. С. Березиной, такая позиция разделяется и большинством практических работников142.

Но мы не можем солидаризироваться с Л. Л. Зайцевой и А. Г. Пурсом, как бы противопоставляющими указанную точку зрения вышеприведенным взглядам на цели задержания подозреваемого143. Полагаем, что данные противоречия имеют несколько надуманный характер и обусловлены не совсем корректной формулировкой ст. 1 названного Положения. Цели задержания действительно не следует ставить в прямую зависимость от дальнейшего применения меры пресечения и выяснения причастности лица к совершению преступления; эти вопросы вполне могут быть разрешены и без задержания подозреваемого. Скорее здесь следует согласиться с Е. Г. Васильевой, что проведение задержания только ради выяснения причастности лица к преступлению и решения вопроса о применении к нему меры пресечения при отсутствии желания у задержанного скрыться, продолжить преступную деятельность или скрыть (уничтожить) доказательства не совсем оправдано. Автор справедливо полагает, что это вопросы можно решить и не задерживая человека, личность и местонахождение которого установлены144.

Однако при возникновении опасности противодействия предварительному расследованию со стороны подозреваемого именно задержание обеспечивает возможность производства ряда следственных и иных процессуальных действий с участием подозреваемого, что позволяет проверить его причастность к совершению преступления, а также установить основания и осуществить процедуру избрания в отношении него меры пресечения. Причем первостепенное, основное значение задержания подозреваемого, безусловно, приобретает в связи с дальнейшей перспективой применения к лицу заключения под стражу или домашнего ареста, требующих проведения специального судебного заседания и вынесения соответствующего судебного решения. Ведь если следователь уже заранее исключает необходимость последующего применения к человеку меры пресечения арестантского характера, то задержание вообще теряет всякий смысл и превращается в ничем не оправданное ограничение свободы и неприкосновенности.

В результате всего вышеизложенного напрашивается вполне очевидный вывод: основная цель задержания подозреваемого – это обеспечение нахождения лица «при уголовном деле», то есть в условиях процессуальной доступности для производства с его участием следственных действий и иных процессуальных процедур, направленных на установление его причастности к совершению преступления и решение вопроса о возможности применения к нему заключения под стражу или домашнего ареста. В качестве дополнительных, но не менее важных целей задержания подозреваемого следует назвать воспрепятствование другим формам противодействия расследованию (воздействию на свидетелей, экспертов, уничтожению доказательств и т. д.), а также пресечение иной преступной деятельности.

В подобном контексте цели задержания подозреваемого оказываются весьма схожи (может быть, даже идентичны) с целями мер уголовно-процессуального пресечения (гл. 13 УПК РФ). Напомним, что, по мнению большинства специалистов, работающих в этом научном направлении, целями мер пресечения являются воспрепятствование уклонению от явки в органы предварительного расследования, в суд или иным формам противодействия производству по уголовному делу, продолжению преступной деятельности, созданию помех для исполнения приговора145.

И в этом нет ничего удивительного. Ведь задержание подозреваемого фактически представляет собой упрощенный и краткосрочный вариант наиболее строгой меры уголовно-процессуального пресечения – заключения под стражу; оба этих правоограничительных механизма сопряжены с временной изоляцией лица от общества, причем порядок их реализации предусмотрен единым Законом «О содержании под стражей». В. Н. Григорьев прямо называет задержание подозреваемого начальным этапом заключения под стражу146.

Основное преимущество задержания – его оперативность, возможность в кратчайшие сроки обеспечить достижение вышеназванных целей без необходимости проведения сложной процедуры получения судебного решения. И. М. Гуткин был совершенно прав, отмечая, что потребность в задержании возникает в случае необходимости заключения человека под стражу, когда немедленное применения этой меры пресечения по тем или иным причинам невозможно147. Задержание – пишет К. В. Муравьев – по своей природе «полицейская» мера процессуального принуждения, применяемая в экстренном порядке148. С это точкой зрения также солидаризируются О. В. Химичева и Д. В. Шаров149.

Тождество, по крайней мере сходство, целей задержания подозреваемого с целями мер уголовно-процессуального пресечения методологически должно обуславливать и единые основания для их применения, вытекающие из данных целей. Однако законодатель решает этот вопрос несколько иначе. Прямая взаимосвязь целей и соответствующих оснований предусмотрена лишь в части правовой регламентации мер пресечения (ст. 97 УПК РФ); для задержания подозреваемого установлены совершенно иные основания (ст. 91 УПК РФ)150, которые никоим образом не согласуются с его целями.

В этой связи мы не можем согласиться с А. М. Панокиным, абсолютно голословно, без каких-либо аргументов утверждающим, что цели задержания производны от оснований для избрания меры пресечения151. Ведь методологически цели любого акта человеческой деятельности могут находиться в причинно-следственной связи лишь с основаниями (с причинами) этого же самого акта. Таким образом, основания задержания могут обуславливаться только его целями, равно как основания для избрания мер принуждения – только целями мер принуждения. Кстати, при этом автор вообще путает причину и следствие местами, поскольку, как известно, не цели зависят от оснований, а наоборот.

Несогласованность целей и установленных законом оснований для задержания подозреваемого представляет собой не только теоретическую, но и сугубо прикладную проблему. Она приводит к существенным ошибкам, возникающим в следственной практике, и негативно сказывается на правах и свободах конкретных лиц. Постараемся проиллюстрировать это еще одним примером из собственной практики. Осенью 1997 года сотрудники УБЭП ГУВД г. Москвы задержали некого А. М. Миносяна, который, находясь на площади Курского вокзала, пытался незаконно сбыть несколько слитков драгоценного металла – серебра, ранее выплавленного им из частей радиодеталей, найденных на свалке военных отходов. В этот же день дежурный следователь возбудил уголовное дело по ч. 1 ст. 191 УК РФ и процессуально оформил задержание А. М. Миносяна в соответствии с действующей тогда ст. 122 УПК РСФСР 1960 года (подозреваемый был застигнут в момент совершения преступления, и при нем оказались слитки серебра – явные следы преступления). На первый взгляд, легитимность данного решения не вызывала никаких сомнений, поскольку вышеуказанные основания полностью подтверждались результатами проведенных «на скорую руку» первоначальных следственных действий. Однако, приняв на следующий день уголовное дело к своему производству, автор этих строк пришел к выводу, что дежурный следователь поступил опрометчиво, допустил ошибку, стоившую подозреваемому почти целых суток нахождения под стражей. В связи со сравнительно небольшой тяжестью содеянного и обстоятельствами, характеризующими личность подозреваемого (он совершил преступление впервые ввиду тяжелого материального положения – имея на иждивении больную супругу и двух несовершеннолетних детей, остался без постоянной работы и т. д.), необходимость его дальнейшего нахождения под стражей, на наш взгляд, отсутствовала. В связи с чем было принято решение о незамедлительном освобождении А. М. Миносяна из изолятора временного содержания «под честное слово», которое он, кстати, достойно сдержал.

Прекрасно понимая бесперспективность дальнейшего ареста подозреваемых, сотрудники органов предварительного расследования, оказываясь в подобных ситуациях, зачастую принимают процессуальные решения об их задержании сугубо формально. Тем более, юридическая гипотеза ст. 91 УПК РФ сформулирована таким образом, что позволяет применить этот механизм практически в 100 % случаев за исключением, пожалуй, лишь уголовных дел о преступлениях, не караемых лишением свободы. В части задержания даже не предусмотрена правовая норма, предполагающая необходимость изучения всех нюансов личности подозреваемого и других обстоятельств, влияющих на указанное решение подобно тому, как это определено ст. 99 УПК РФ. Действующий уголовно-процессуальный закон и основанная на нем следственная практика не только приводят к ограничению конституционных прав подозреваемых на свободу и личную неприкосновенность, но и фактически отнимают у них возможность обжалования таких актов. К слову, об отсутствии перспектив в обжаловании задержаний постоянно говорят и многие практические работники, в первую очередь адвокаты.

Конечно, сглаживание указанных изъянов будет напрямую зависеть от повышения профессионализма, правосознания, правопонимания и ответственности следственных работников и совершенствования научно-практических рекомендаций в части задержаний подозреваемых. Многие специалисты согласятся с разумностью подобного тезиса и не подвергнут его сомнению.

Но нам бы хотелось взглянуть на данную проблему с несколько иной, как бы методологической, стороны и попытаться найти еще один (параллельный) вариант ее разрешения. Вполне возможно, что, двигаясь одновременно по двум параллельным линиям, будет намного быстрее и проще устранить заложенные в механизм задержания подозреваемого доктринальные и законодательные недостатки, а в перспективе – оптимизировать соответствующую правоприменительную практику.

Как уже отмечалось выше, цели задержания имеют правоограничительную (пресекательную) направленность: обеспечить нахождение лица «при уголовном деле», воспрепятствовать противодействию расследования, пресечь продолжение преступной деятельности и пр. Однако сложный комплексный характер задержания подозреваемого, предполагающий его многогранность, неоднородную правовую природу, невольно наводит на закономерный вопрос: а в какой, собственно, конкретный момент человек реально (фактически) оказывается во власти правоохранительных органов и лишается возможности свободно располагать собой?

Ответ на него очевиден – это происходит одновременно с так называемым фактическим задержанием (захватом), являющимся самым первым этапом всей процедуры задержания подозреваемого в совершении преступления. Именно в этот момент происходит ограничение предусмотренного ст. 22 Конституции РФ права на свободу и личную неприкосновенность; в этот же момент человеку предоставляются основные юридические гарантии, предопределяющие статус задержанного и его последующие взаимоотношения с правоохранительными органами. Достаточно хотя бы вспомнить уже упомянутые в § 1.2 настоящей Монографии решения Европейского суда по правам человека, связывающие лишение физической свободы не с формальными, а с сущностными факторами, например, с принудительным пребыванием в ограниченном пространстве, с изоляцией от общества, семьи, с прекращением выполнения служебных обязанностей, с невозможностью свободного передвижения и общения с неопределенным кругом лиц. Подобных позиций традиционно придерживался и Конституционный Суда РФ. Так, в одном из самых известных постановлений по вопросам задержания подозреваемого – по делу В. И. Маслова – отмечается, что ч. 2 ст. 48 Конституции РФ определенно указывает именно на сущностные признаки, характеризующие фактическое положение лица как нуждающегося в правовой помощи в силу того, что его конституционные права, прежде всего на свободу и личную неприкосновенность, ограничены, в том числе в связи с уголовным преследованием в целях установления его виновности152.

Таким образом, система действующего законодательства предполагает весьма парадоксальную ситуацию. Основная цель прямо предусмотренного УПК РФ уголовно-процессуального механизма достигается за рамками уголовного судопроизводства (часто даже до возбуждения уголовного дела), в ходе реализации своих служебных полномочий лицами, не входящими в круг участников расследования. Органы предварительного следствия получают в свое вéдение задержанного уже после обеспечения необходимых условий нахождения данного лица «при уголовном деле» (а как же иначе!), пресечения возможности попыток воспрепятствовать их деятельности и продолжить криминальное поведение. Задержание – пишет Л. В. Головко – почти всегда является фактическим, что вытекает из его природы и оснований, поэтому противопоставлять надо не фактическое и юридическое задержание, а само задержание и его процессуальное оформление, происходящее postfactum153.

Но если так, то какую же цель тогда преследует собственно процессуальное решение о задержании подозреваемого, принимаемое в порядке ст. 91–92 УПК РФ? Представляется, что лишь только одну. Посредством составления протокола следователь осуществляют своеобразную процессуальную легализацию принятого ранее полицией или иными правоохранительными органами акта ограничения конституционного права лица на свободу и личную неприкосновенность.

Исходя из предопределенных международно-правовыми стандартами и Конституцией РФ подходов, процессуальное решение о задержании не привносит в уголовное дело ничего нового, не обуславливает возникновение, изменение и прекращение никаких принципиально новых правоотношений. Все основные права (на телефонный звонок, на уведомление заинтересованных лиц, на защиту и т. д.) задержанный получает с момента своего захвата. Кстати, эти права также не имеют ярко выраженного процессуального характера и вполне могут быть обеспечены правоохранительными органами, например, в соответствии со ст. 14 Закона «О полиции» (более подробно этот вопрос будет рассмотрен в § 2.2 настоящей Монографии).

Чтобы окончательно развеять возможные сомнения и заранее ответить на вполне ожидаемую критику оппонентов – мол, подозреваемый имеет куда больше прав – опять позволим себе забежать вперед, пояснив, что юридическое признание за лицом данного процессуального статуса совсем не обязательно должно быть привязано к составлению протокола задержания, как это определено в п. 2 ч. 1 ст. 46 УПК РФ. В § 3.3 настоящей Монографии мы приходим к выводу, что начало осуществления в отношении задержанного уголовного преследования, предполагающего закрепление за ним статуса подозреваемого в уголовно-процессуальном смысле, целесообразнее увязывать с его допросом как первым и практически единственным актом его взаимодействия со следователем в установленном УПК РФ правовом режиме.

Протокол задержания даже нельзя признать неким «актом приема-передачи» доставленного лица из вéдения приведших его сотрудников в распоряжение следователя с переходом к последнему всей полноты ответственности за судьбу данного человека. Ведь согласно ч. 1 ст. 92 УПК РФ протокол должен быть составлен не сразу, а в течение трех часов с момента доставления. Этот срок установлен для проведения необходимых для обоснования задержания процессуальных действий, во время которых доставленный уже находится в зоне ответственности субъекта уголовной юрисдикции.