Ковчег до Ноя: от Междуречья до Арарата

Условное врачевание

Та же самая формальная структура «если А, то Б» характеризует месопотамские медицинские тексты, в которых можно выделить:

а) Указания на причины наблюдаемых симптомов («медицинские предсказания»):

Если тело больного горячо и холодно и его приступ изменил его состояние – Рука Сина, бога Луны.

Если тело больного горячо и холодно, но он не потеет – Рука духа-этемму, знамение его личного бога.

б) Терапевтические предписания, основывающиеся на типе симптомов:

Если женщина испытывает трудности при родах – взять с северной стороны корень «мужской» омелы, смешать в кунжутном масле, протереть семь раз сверху вниз по нижней части ее живота, и она будет рожать быстро.

Если во время болезни человека происходит воспаление в нижней части его живота – распылить вместе цумлалу и растение «язык собаки», отварить в пиве, повязать ему, и он будет чувствовать себя лучше.

в) Предсказания об исходе болезни, основывающиеся на типе симптомов:

Если его гортань издает каркающий звук – он умрет.

Если во время его болезни его руки или ноги слабеют – это не инсульт: он восстановится.

Предсказания об исходе болезни могут быть от «ему станет лучше» до «он умрет», со многими промежуточными градациями.

Я долго размышлял о том, правильно ли современные исследователи клинописи всегда переводят предсказания типа «если А, то Б» фразами, выражающими полную уверенность: «царь победит своего врага», «ему станет лучше». Вряд ли сегодня какой-нибудь профессиональный медик возьмет на себя смелость с блаженной уверенностью провозгласить, что больному станет лучше по прошествии какого-то указанного времени (или даже без указания времени). Я думаю, напротив, что нам следует исходить из того, что все профессиональные предсказания в древней Месопотамии должны были пониматься с учетом ограничительных вводных фраз типа «в той мере, в какой мы можем об этом судить…», или «признаки, подобные этому, позволяют предположить, что…» и т. д. Весь процесс выдачи и интерпретирования предсказаний должен был происходить, как я полагаю, чрезвычайно тонко и гибко – как в ментальном, так и в физическом плане. Ну а что касается военных действий, то вряд ли детали какого-либо военного плана – пройти таким-то путем, стать лагерем там-то и тогда-то – могли основываться на прорицаниях придворных предсказателей: царский военачальник, конечно, работал своей головой и, возможно, даже имел собственное весьма пренебрежительное мнение об этих «читателях кишок»; он планировал поход исходя из своих собственных соображений о состоянии войска, об имеющемся оружии, доспехах, колесницах и фураже.

Глагольную форму во втором члене конструкции «если А, то Б» на самом деле вполне допустимо интерпретировать таким свободным образом, поскольку аккадская грамматика весьма бедна в отношении модальности глаголов. Это означает, что, например, глагольная форма iballut, переводимая как «он будет жить» или «ему станет лучше», имеет множество оттенков, которые мы могли бы передать как «ему может / могло бы /должно / должно было бы стать лучше». В нашем сегодняшнем мире все предсказания и прогнозы сопровождаются выражением неполной уверенности и недостаточной определенности и даже включают в себя различные обходные механизмы; я не вижу, почему бы это могло быть по-другому в древней Месопотамии.

Нам на помощь приходит уникальный клинописный текст, обнаруженный и опубликованный чикагским ассириологом А. Л. Оппенхеймом под названием «Вавилонское руководство по предсказаниям» [26]. Автор этого древнего текста, несомненно высочайший авторитет в своей профессии, реально занимавшийся предсказаниями и говорящий с полной ответственностью, перечисляет (начальными строчками) четырнадцать совершенно неизвестных нам и довольно странных табличек с земными знамениями и одиннадцать в той же мере неизвестных нам табличек с небесными знамениями. Затем он предлагает свой аналитический текст в форме как бы ответов на три вопроса настойчивого интервьюера с микрофоном (надеюсь, читатель представит себя в этом качестве):

Вопрос: Как работает ваша наука?

Ответ: Знак, который плох на Небе, плох (и) на Земле. (А) тот, который плох на Земле, плох (и) на Небе. Когда ты смотришь на знак, будь то небесный или земной, – если зло этого знака подтверждено, то это действительно произойдет с тобой или от врага, или от болезни, или от голода. Проверь дату этого знака, не должно быть никаких противостоящих знаков, не должно быть отмены знака, никто не сможет заставить его миновать, его зло не может быть устранено, и это произойдет. Это то, что ты должен рассмотреть, когда изучишь две коллекции: «Если с месяца Арахсамну», «Если звезда имеет спереди гребень». Когда ты определил знак и когда они просят тебя спасти город, царя и его подданных от врагов, эпидемий и голода, что ты сможешь сказать? Когда они жалуются тебе, как ты заставишь (зло) миновать (их)?

Вопрос: Что вы предлагаете нам в этой работе?

Ответ: Все 24 таблицы со знаками Неба и Земли, чье благо и зло подтверждены[33]. Ты найдешь в них каждый знак, существующий на Небе и наблюдаемый на Земле.

Вопрос: Как вы их используете?

Ответ: Вот способ распределить их:

В году двенадцать месяцев, 360 дней. Изучи продолжительность года и посмотри в табличках сроки исчезновения, видимости и первого появления звезд, а также положение звезды Ику в начале года, первое появление солнца и луны в месяцах Аддару и Улулу, восход и первое появление луны, наблюдаемое каждый месяц; посмотри оппозицию Плеяд и луны, и все это даст тебе правильный ответ. Таким образом, установи месяцы года, дни месяцев, и совершенно делай то, что ты делаешь. Если случится, что при первом появлении луны облачно, – примени для расчетов водяные часы… [приводятся дополнительные данные] Установи длину года и заверши свою интеркаляцию. Будь внимателен и не будь небрежен! [В завершение предлагается полезная табличка «хороших» и «плохих» дат.]

Этот текст, автор которого, несомненно, занимал высокое положение в иерархии предсказателей, явным образом объясняет нам многое. Небесные и земные знамения в определенном смысле являются отражениями друг друга. Знамению могут сопутствовать различные обстоятельства, разрешающие игнорировать его. В других же случаях его надо принимать в расчет, но при этом очень важна дата события, и ее установление является центральным вопросом. Здесь видна очень серьезная работа; приводится множество смягчающих или оттеняющих критериев, благодаря которым начальство может при надобности безбоязненно проигнорировать полученную информацию о том или ином знамении.

Я полагаю, что огромные словари и списки знаков считались энциклопедически полными, т. е. содержащими абсолютно все слова на шумерском и аккадском и все клинописные знаки, и точно так же коллекции знамений и предсказаний считались покрывающими абсолютно все случаи жизни. Идея mūdû kalāma, «знать все вещи», выражена во многих текстах. Сегодня часто задают себе вопрос – можно ли считать Наукой все это многовековое собирание, каталогизацию и логическую систематизацию текстов предсказаний в древней Месопотамии? С данным вопросом связан другой – «работало» ли хоть какое-то из них? Для древнего месопотамца существовала, с одной стороны, теоретически представимая структура космоса, а с другой – бесконечное разнообразие данных наблюдения, методически собираемых в поддержку такой теории; для меня все это звучит как род науки.

Послесловие

Иногда попадаются клинописные таблички совершенно неожиданного содержания. Например, редкий пример политической сатиры; или описание представления уличного театра, в котором бог Мардук поносит свою тещу непристойными словами; или забавные практические советы – например, как подкрашивать камни, чтобы они выглядели драгоценными, или как красить шерстяную ткань, чтобы она была похожа на импортную, или как изготовить водяные часы для прорицателей, или еще – правила некоей настольной игры…

Я вспоминаю один эпизод. Необыкновенные вещи иногда обнаруживаются и в музее. Шумеры играли в настольную игру, так называемую «Царскую игру из Ура»; Вулли на раскопках кладбища в Уре нашел доски и фигуры для нее, относящиеся к 2600-м годам до Р. Х. Эта классическая настольная игра бытовала на древнем Ближнем Востоке добрых три тысячелетия, пока в 177 г. до Р. Х. известный вавилонский астроном не записал ее правила (незадолго до того, как она вышла из моды). Его табличка поступила в Британский музей в 1879 г. и долгие годы лежала в своей коробке на полке буквально напротив моего рабочего стола. За все это время никто не занялся ее расшифровкой, что делало ее для меня особенно интересной, а с течением времени прямо-таки интригующей. Взявшись за нее, я обнаружил (потная работенка![34]), что на ней записаны правила игры, и именно той самой древней шумерской «Царской игры». Она состояла в том, что писец должен был поместить двенадцать квадратных игральных фишек напротив соответствующих знаков зодиака и двигать между ними фишки планет.

Сделав свое открытие, я начал искать в литературе упоминания всех археологических находок, касающихся Царской игры; но в первые же дни моей бурной деятельности моя коллега Доминик Коллон зашла как-то утром ко мне в кабинет со словами: «Я нашла Царскую игру из Ура внизу в одной из наших музейных галерей». Я, естественно, не поверил и попытался обернуть ее слова в шутку, но она буквально взяла меня за ухо и потащила вниз по лестнице на первый этаж музея к двум огромным быкам с человеческими головами из Дур-Шаррукина, столицы царя Саргона II (современный Хорсабад). Здесь она триумфально остановилась, показала на левого быка и, включив фонарик (который почему-то оказался у нее в кармане), направила его на исцарапанную мраморную плиту в основании скульптуры. Падающий под углом луч рельефно высветил нацарапанную на плите доску Царской игры из Ура; скульптуры появились в музее в 1850-х годах, и за все это время никто не обратил внимания на эту удивительную деталь. Рисунок несколько раз обновлялся, по-видимому острием кинжала, но игральная доска с двадцатью клетками узнавалась без ошибок. Как пояснила мне Доминик, она занялась этими быками по запросу откуда-то из Америки – кого-то интересовала форма их ног и каких размеров у них ногти на пальцах[35]. Она спустилась во всегда полутемную галерею с линейкой и фонариком – и таким образом впервые увидела изображение вавилонской игральной доски, выцарапанное на мраморной плите в основании скульптуры быка. Разумеется, после наших обсуждений обнаруженной мною таблички с правилами игры она уже не могла не обратить внимания на удивительное граффити. Изначально, в VIII веке до Р. Х., эти быки стояли по обеим сторонам больших въездных арочных ворот города, и нетрудно представить себе стражников, переминающихся от долгого стояния на посту и украдкой развлекающихся Царской игрой, бросая кость и перемещая фишки, которые можно моментально спрятать в карман при обходе начальником стражи – точь-в-точь как делают сегодняшние наперсточники на блошином рынке, завидев приближающихся полицейских. На втором нашем ассирийском быке, стоящем симметрично первому, мы затем обнаружили такую же игральную доску, только гораздо хуже сохранившуюся. Уже в следующие выходные Джулиан Рид, отправившись с кратким визитом в парижский Лувр, осмотрел там другую пару хорсабадских быков и нашел рисунок игральной доски на одном из них. Наконец, один наш иракский коллега сообщил нам, что такая же процарапанная игральная доска обнаружена еще на одном таком быке, недавно обнаруженном при раскопках. Мы получили, таким образом, замечательные новые данные, касающиеся каждодневной жизни в древней Месопотамии; заодно этот эпизод показывает, что археологические открытия зачастую делаются в музейной тиши, а не только на раскопках.

Много чего еще произошло, когда я начал изучать Царскую игру, – но об этом нужно написать другую книгу. А в стенах Британского музея все время делаются и будут делаться новые открытия…

Чего же нет в клинописной литературе? Исключительно редки в ней спонтанные тексты личного характера; так же редко встречается в ней подтвержденное авторство, даже для самых известных классических сочинений. Мы видим перед собой сложную и развивающуюся историю, на протяжении которой к одним и тем же текстам прикладывают руку многие люди, мы слышим их голоса, но их имена навсегда канули в вечность. По иронии судьбы, именно самые незначительные тексты (например, административные) подписаны именем составившего их писца; с другой стороны, на многих табличках литературного или справочно-библиотечного содержания тоже есть колофоны – но в них указаны имена писцов-копиистов, а не первоначальных авторов. Ну и, наконец, само обучение искусству клинописи приучало учеников к идее, что она годится для одних целей и не годится для других. Клинописные черновики, неформальные и небрежные заметки для памяти – все это встречается крайне редко; ну разве что какие-нибудь подсчеты, сделанные на полях административных текстов. Даже рисунки по глине – редкая вещь, хотя те немногие, что дошли до нас, показывают высокое художественное мастерство [27].

Обучались ли клинописи представители других древних народов? Во втором тысячелетии до Р. Х. профессиональные писцы иногда покидали свою месопотамскую родину и отправлялись искать счастья в другие страны, вооруженные своим умением и сумкой с глиняным словарем. До нас дошли результаты деятельности некоторых из них; например, в школе Мескены (современная Маскана, на севере Сирии) ученики тщательно копировали клинописью словарные таблички, в которых они не понимали ни единого слова. Следует иметь в виду, что аккадский язык в эту эпоху стал языком международного общения по всему Ближнему Востоку и любой мелкий царек стремился заполучить в свою канцелярию хотя бы одного клинописца, чтобы вести международную переписку. Представьте себе, например, что царь Митанни[36] собрался написать письмо египетскому фараону. Это письмо сначала диктуется на родном митаннийском штатному придворному клинописцу, который переводит и записывает его по-аккадски. Табличка затем отправляется в Египет, где другой такой же вавилонский писец-экспат прочитывает ее и переводит фараону на египетский – возможно, с прибавлением каких-либо дипломатических словечек.

Широкое распространение клинописи имело и другие, более неожиданные результаты. В Угарите[37] в XV веке до Р. Х. произошел чрезвычайно важный поворот в истории письменности: там был разработан первый в истории алфавит, состоявший из 31 знака (включая разделитель между словами – ну и привереды!)[38]; этого набора хватало для фонетической записи на угаритском языке. Удивительно то, что эти знаки-буквы по-прежнему оставались клинописными и писались на глиняных табличках; их начертание, однако, чрезвычайно упростилось, так что они потеряли всякую связь с месопотамскими клинописными знаками, от которых вели свое начало. Похоже, сама идея писать клиньями по влажной глиняной поверхности воспринималась настолько самоочевидной, что не возникало оснований поставить ее под сомнение. Угаритская письменность использовалась в контексте оживленного средиземноморского портового города бронзового века, жители которого, несомненно, говорили на многих различных языках и пользовались этим в своем бизнесе. Угарит, однако, был полностью разрушен в начале XII века до Р. Х. и исчез вместе со своим алфавитом, так что алфавитную письменность пришлось придумывать снова по прошествии примерно двухсот лет[39].

Изобретение алфавита со всеми присущими ему практическими преимуществами, таким образом, напрямую не повлияло на статус клинописи, которая существовала в течение еще многих веков, лишь очень медленно вытесняясь письмом чернилами по пергаменту или коже, свойственным арамейской письменности. Следует, однако, заметить, что наши представления о распространенности сей последней во второй половине первого тысячелетия до Р. Х., возможно, мало соответствуют реальному положению вещей по причине использования ею материалов, столь подверженных влиянию времени. Обе системы письма, несомненно, сосуществовали в течение длительного времени; при этом обширный корпус сохранявшихся клинописных табличек в сочетании с чрезвычайной приверженностью жителей Месопотамии своим традициям обеспечивал непрерывность использования клинописи в течение еще долгого времени, несмотря на повсеместное распространение арамейского языка и его алфавитного письма. Последними, кто пользовался клинописью, были, по-видимому, астрономы и офисные клерки, терпеливо и последовательно продолжавшие делать то же, что их предшественники, пока в один прекрасный день II века по Р. Х. последний героический представитель этого племени не выронил из рук навсегда свою палочку для письма.

С вавилонского на греческий

Насколько сложно было достаточно мотивированному иностранцу обучиться клинописи, пока она еще оставалась в употреблении? В частности, каким образом астрономические, математические, медицинские знания смогли пересечь глубокую пропасть между вавилонской клинописью и греческим алфавитным письмом? А ведь это каким-то образом происходило, как мы уже видели в начале этой главы на примере с шестидесятеричной системой счета времени или долей окружности.

На одном удивительном фрагменте греческого папируса, датируемом I веком по Р. Х., мы видим столбец чисел, представляющих собой числовую последовательность, взятую из стандартного поздневавилонского трактата по астрономии, известного сегодня под названием «Система Б». Папирус был принесен для идентификации Отто Нойгебауэру[40], который тут же понял смысл и значение этого обрывка текста. Нынешний владелец папируса купил его еще в школьные годы, несколько десятилетий тому назад, у одного букиниста, в лавке которого всегда имелся ящичек с разными диковинными древними исписанными страничками.

Последовательность чисел вавилонской «Системы Б»: таблица результатов астрономических наблюдений

Вавилонская Система Б представляет собой астрономическую таблицу (обычно называемую эфемеридами), показывающую движение Луны между знаками Зодиака; на приведенной фотографии воспроизведена часть этой таблицы для 104–102 гг. до Р. Х. Даже начинающий ассириолог сразу обнаружит, что таблица содержит только столбцы чисел, записанные клинописьюз. Числа от 1 до 60 записываются в клинописной системе настолько просто, что им может научиться любой ребенок; ну а уж образованному и умеющему считать греку для усвоения всей системы понадобилось бы примерно четыре минуты. Но вот что замечательно: для чтения и этой, и многих других астрономических таблиц, собранных в классическом труде Поздневавилонские астрономические таблицы, для понимания их смысла и для перевода их на греческий – для всего этого надо лишь освоить следующие группы знаков:

С вавилонского на греческий: числовая последовательность «Системы Б», с полным пониманием переписанная чернилами по-гречески

Задание 1. Числа с 1 по 60:

Задание 2. Названия двенадцати месяцев (Нисану, Айару, Симану, Ду’узу, Абу, Улулу, Ташриту, Арахсамна, Кислиму, Тебету, Шабату, Адару):

Задание 3. Названия двенадцати знаков Зодиака (Овен, Телец, Близнецы, Рак, Лев, Дева, Весы, Скорпион, Стрелец, Козерог, Водолей, Рыбы):

Задание 4. Названия семи планет (Луна, Солнце, Меркурий, Венера, Марс, Юпитер, Сатурн):

Ну и, кроме того, еще несколько простых идеограмм, таких как «быть ярким» и «быть темным».

Любой грек, имевший самые скромные познания в астрономии и воодушевленный рассказами о фантастическом вавилонском собрании записей астрономических наблюдений, мог отправиться из Афин в Вавилон и там, начав с этого легкого для чтения преимущественно числового материала, понемногу, знак за знаком, расширять свое понимание клинописи и переходить к чтению более разнообразных текстов. Астрономические, математические и медицинские тексты становились, конечно, все более сложными для понимания, но при этом читать их можно было, зная лишь очень ограниченный набор знаков или знаковых последовательностей, в основном шумерских идеограмм. Любой медик быстро достигнет совершенства в своем искусстве, читая вот такие, например, немногословные указания:

Вавилонские медики пользовались описательными перечнями трав и других свежих или сушеных снадобий; с ними можно было к взаимной пользе обменяться разными рецептами.

Для всего этого вовсе не требовалось углубляться в изучение языка и письменности в полном объеме – никто не ожидал от иностранных визитеров, что они вдруг захотят прочесть Атрахасис или заняться трудностями шумерского, пользуясь аккадскими словарями. От этого позднего периода сохранилось несколько удивительных табличек, на которых с одной стороны выписаны школьные упражнения по клинописи, а с другой – те же клинописные знаки, транслитерированные греческими буквами [28]. Мне кажется, что эти таблички демонстрируют нам усилия грека, решившего изучить вавилонский в большем объеме, чем нужно для разбора числовых таблиц; здесь он предстает перед нами во всем своем отчаянии новичка – неужели я когда-нибудь смогу запомнить все эти проклятые значки…

Здесь следует сделать одно неочевидное замечание. В этом древнем мире еще не слыхали о торговых марках, авторском праве и лицензиях; поэтому вполне возможно представить себе небольшую группу талантливых греческих и вавилонских исследователей (наподобие рабочих групп, собирающихся в MIT[41]), где вавилонские участники расширяют свой кругозор за счет необычного для них греческого научного мышления. Греки же пополняют свои знания огромным объемом эмпирических сведений, накопленных в вавилонской культуре в таких областях, как математика, астрономия, астрология и даже медицина, и могут теперь увезти их на родину в одном саквояже, набитом папирусами на их родном греческом языке, вместо громоздкой библиотеки трудночитаемых клинописных табличек.

В гуманитарных науках очень важно исследовать подобные процессы культурного обмена. Есть много указаний на то, что вавилонские знания и идеи каким-то образом перекочевали в греческую науку, но механизм этой передачи остается до сих пор не исследованным и не объясненным. По всей видимости, он был достаточно прост, причем очень важно то, что он был двусторонним. Причем наиболее существенной его характеристикой является то, что передача наследия великой, но уже умирающей культуры для возрождения этого наследия внутри другой, молодой и интенсивно расширяющейся культуры могла быть результатом деятельности всего лишь нескольких отважных исследователей-путешественников.

Также нет причин считать, что вавилонские ученые мужи оказались глухи к новым для них греческим идеям. Влияние этих идей можно видеть, например, в двух исключительно интересных документах. Один из них – медицинский текст из Урука, в котором каждая болезнь определяется как происходящая из одного из четырех центров в теле человека [29] – идея по своей сути совершенно не вавилонская. Другой документ – уже цитированная выше табличка с изложением правил Царской игры [30]], что тоже не похоже на следование вавилонским традициям. Греки, со своей стороны, должны были крайне удивляться последовательно анонимному характеру всей вавилонской мудрости. В более позднюю эпоху греческие имена появляются под многими изобретениями, задолго до того известными в Междуречье, и я определенно полагаю, что многое из этого эллины прихватили с собой, возвращаясь оттуда к себе домой [31].

В завершение главы я хотел бы вернуться к идее о том, что вавилоняне были «подобны нам». Такое предложение нетрудно сделать, намного труднее аргументировать, и уж совсем невозможно формально доказать. Да и что означает «подобны», и кто такие «мы»?

Если бы утверждение о том, что они были как мы, прозвучало на какой-нибудь открытой лекции, то наверняка из зала раздался бы голос: «Хорошо, а как насчет царской гробницы в Уре? Все-таки трудно утверждать, что эти шумеры были такие же, как мы».

Примерно около 2600 г. до Р. Х. несколько членов царской семьи отправились в место своего вечного упокоения, сопровождаемые не только всеми своими сокровищами, которые могли бы им там пригодиться, но также и своими придворными. Известны три или четыре такие гробницы, из которых наибольшее впечатление производит Большое царское захоронение, содержащее хорошо сохранившиеся останки семидесяти двух захороненных в нем человек.