Ковчег до Ноя: от Междуречья до Арарата

За многие века должны были накопиться основательные медицинские знания, и унаследованные от предыдущих поколений, и приобретенные на практике в походных условиях: как остановить кровь, как извлечь стрелу, как зашить рану, как срочно ампутировать конечность раскаленным варом. Важно было также уметь в конкретном случае принять решение, стоит ли бороться за жизнь раненого воина; все это само собой разумеется. Однако ни в одном из известных нам медицинских текстов ни о чем таком нет даже намеков. Мы должны либо предположить, что все медицинские сведения в армии передавались только устно, от знатоков к новичкам, либо допустить, что мы по каким-то причинам пока не обнаружили ни одного подобного текста. Я думаю, что скорее верно второе предположение.

Возвращаясь к принципу Ниагары, заметим, что некий писец на высокой должности в ассирийской столице Ашшуре однажды составил каталог медицинских текстов, имеющихся в библиотеке. Там есть раздел, содержащий манящие своей недоговоренностью заголовки (по первым строчкам текстов):

Если кто-то, мечом или камнем из пращи…

Если кто-то… перед кораблем.

Эти утерянные таблички говорили, конечно, не о болезнях и не о дьявольских кознях, но именно о ранениях – полученных в сражении, на производстве или от разъяренного быка. По их первым строчкам можно представить себе, что когда-то и в Месопотамии пользовались руководствами по исцелению ран, как ими пользовались в Египте. В один прекрасный день я найду эти таблички!

Богатейшим источником бытовых сведений являются таблички с поговорками и поучениями; среди них есть даже таблички, датируемые третьим тысячелетием до Р. Х. В школах писцов они всегда были основным учебным материалом. Шумеры использовали этот материал интригующим образом – так, чтобы юный ученик сгорал от нетерпения узнать, что там будет дальше:

В те дни, далекие дни,

В те ночи, давние ночи,

В те годы, далекие годы,

В те дни мудрец хитроумный, красноречивый, живший в Стране,

Шуруппак, мудрец хитроумный, красноречивый, живший в Стране,

Шуруппак давал советы своему сыну,

Шуруппак, сын Убар-Туту, давал советы своему сыну Зиусудре:

«Сын мой, совет я тебе дам – совету моему внемли!

Зиусудра, слово я тебе скажу – ухо наставь!

Советом моим не пренебрегай!

Слово, сказанное мною, не отвергай!

Драгоценны советы старца – шею свою к ним склони!»

Этот муж из Шуруппака был правителем города, последним скрывшегося в водах Потопа; он обращается к своему сыну Зиусудре, как мы увидим ниже – шумерскому аналогу библейского Ноя, построившему спасительный ковчег и обретшему для самого себя вечную жизнь [19]. Дальше в тексте идут наставления, не имеющие никакого отношения к ковчегам или кораблестроению; они представляют собой правила поведения, характерные для сельскохозяйственного общества, род моральных предписаний, которые Бендт Альстер, переведший их на английский, называет «скромным эгоизмом»: не делай другим того, что может спровоцировать их ответные действия против тебя. Этот текст пользовался огромным уважением; его самые ранние версии восходят к середине третьего тысячелетия до Р. Х., а в первом тысячелетии в Ассирии и в Вавилоне он все еще переписывался и читался благодаря аккадскому переводу, который нам тоже весьма пригодится.

Поговорки и основанные на них тексты с поучениями, таким образом, бытовали и на шумерском и на аккадском; по-шумерски совершенно естественно звучат лаконичные, язвительные и даже циничные словечки вроде, например, такого: «Не смейся в разговоре с замужней: дурные слухи – большая сила». Слово kiskilla, «девственница», буквально означает «чистое место»; в начале исторического времени безусловно требовалось, чтобы девушка перед вступлением в брак оставалась девственной. Примерно около 1800 г. до Р. Х. один вавилонский распутник, приведенный к судье, свидетельствовал следующим образом: Клянусь, что я не имел с ней сношений, что мой пенис не входил в ее вагину. В наше время вряд ли кому-нибудь пришло бы в голову вдаваться в такие технические подробности. Жители Месопотамии всегда очень боялись клеветы, это был один из их «пунктиков», они называли клевету «бесом, показывающим на тебя пальцем на улице». Жертва клеветы, однако, всегда могла швырнуть в реку глиняный раскрашенный язык, исписанный магическими словами, – вроде бы помогало. Сам царь Асархаддон однажды выразил это в VII веке в письме из Ниневии: «Устная поговорка гласит: Слово согрешившей жены в суде всегда возьмет верх над словом ее мужа»; а в одном классическом вавилонском поучении [20] говорится: «Не люби, господин мой, не люби! Женщина – яма, капкан, ловушка! Женщина – острый железный кинжал, пронзающий горло мужчине»[28]. Приятно посидеть часок в размышлениях над этими сентенциями…

Что мы знаем о самих писцах?

К сожалению, довольно мало. Во все периоды истории клинописи практически все писцы были мужского пола. Скорее всего, существовали потомственные семьи писцов, имевшие преимущественный доступ к регулярному школьному образованию. Чтобы стать писцом в Месопотамии, нужно было пройти изнурительный курс обучения; мы можем в этом убедиться, просматривая множество сохранившихся глиняных школьных учебников, в особенности относящихся к периодам старовавилонского царства (1700-е годы до Р. Х.) и нововавилонского царства (500-е годы до Р. Х.). Есть даже увлекательный цикл школьных рассказов по-шумерски, над которыми сегодня можно смяться так же весело, как в те времена. Научившись аккуратно делать таблички (что не так уж просто!), ученик затем сажался на строгую диету: штрихи (клинья), знаки, имена собственные, фразы из словарей, изучение литературы, математики, чтение вслух, и даже составление типовых контрактов. По завершении этого «базового курса обучения» юный потомственный писец мог в принципе написать и прочесть вслух любой текст, какой хотел. Возможно, большинство этим курсом и ограничивалось, становясь «писцами-фрилансерами», сидящими где-нибудь у городских ворот и составляющими различные документы для проходящих мимо клиентов: одному – купчую на участок земли, другому – брачный договор для дочери. «Дипломированные» студенты, напротив, специализировались в какой-нибудь выбранной ими области: будущие архитекторы совершенствовались в математике, в системе мер и весов (далеко не простой!), и в инженерной науке (чтобы стены не падали и потолок не рушился), в то время как будущие предсказатели учились истолкованию каждой дольки и складки бараньей печени. Очень часто бывало, что эти будущие «профессионалы» еще в процессе обучения приводились к клятве в соблюдении секретности.

Месопотамский «клинописец» (ṭupšarru) становится нам еще ближе и понятнее, если мы обратим внимание на малозаметную надпись мелкой скорописью по верхнему краю таблички: «По слову Моего Господина и Моей Госпожи, пусть это дело завершится благополучно!» Подобную надпись можно увидеть на некоторых табличках библиотечного или научного содержания; но еще чаще, наверное, писцы бормотали ее про себя. Смысл ее вполне понятен: клинопись не прощает описок, сделать незаметные исправления практически невозможно. Как часто, наверное, писец, проверяя свою работу, тяжело вздыхал и начинал все снова! Оставлять ошибки или затирать их было явно не принято. Иногда, однако, целая строчка при переписывании оказывалась пропущенной; тогда писец ставил маленький крестик «х» в месте пропуска, а внизу выписывал пропущенную строку, пометив ее другим таким же крестиком. Часто для того, чтобы избежать подобных пропусков, каждая десятая строка в длинных и сложных документах помечалась знаком «десять», а в самом конце для контроля ставилось общее число строк. Перескочить взглядом через строчку при переписывании вавилонскому писцу случалось так же часто, как и сегодняшней машинистке, поэтому нужны были средства проверки. Иногда обеспокоенный писец делал пометку, что он не видел оригинального текста целиком или что табличка, которую он переписывал, повреждена. Использовалось два уровня таких пометок: ḫepi (повреждение, буквально «она была повреждена») и ḫepi eššu (новое повреждение). Работала эта система следующим образом. В некоем учреждении писец по имени Акра-лумур копирует табличку с каким-то важным текстом. Дойдя до места, которое он не может прочесть и понять с уверенностью по причине повреждения в оригинале, он делает в своей копии пометку ḫepi (повреждение). Писец, который впоследствии копирует табличку Акра-лумура, тщательно выписывает пометку ḫepi во всех местах, где ее сделал его предшественник. Этот процесс может продолжаться до бесконечности – все дальнейшие копии в точности воспроизведут данный текст со всеми пометками, первоначально сделанными Акра-лумуром. Такие пометки можно найти в текстах, которые даже мы сегодня можем восстановить без труда, – но задача писца, как мы видим, состояла в точном воспроизведении древнего текста в таком виде, в каком он до него дошел, ничего не домысливая даже в самых очевидных случаях.

Свидетельство усилий трех поколений писцов по передаче текста очень древней и чрезвычайно поврежденной таблички. Имена и фамилии писцов указаны на обратной стороне.

При таком многократно повторяющемся копировании может случиться, что какая-то из копий в этой цепочке сама оказалась поврежденной. Возник «новый дефект», который должен быть, соответственно, обозначен как ḫepi eššu. Литературные тексты часто завершаются колофоном – выходными данными таблички, в которых указывается как источник текста, так и писец, сделавший данную копию. При копировании наиболее почтенных текстов копировались также и колофоны, так что на некоторых табличках мы видим целых три колофона в хронологическом порядке.

Наше знание о жизни месопотамских писцов основано на многочисленных и разнообразных свидетельствах; картина, намеченная здесь лишь несколькими штрихами, тем не менее подводит нас к важному вопросу:

Насколько было грамотно месопотамское общество, скажем, в первом тысячелетии до Р. Х.?

В древней Месопотамии никто, разумеется, не ораторствовал на улицах, требуя всеобщей грамотности. Вплоть до последнего времени ассириологи обычно исходили из предположения, что в месопотамском обществе доступ к чтению и письму был крайне ограничен. (Получается забавный парадокс: многовековая чрезвычайно высокая литературная традиция, поддерживаемая в преимущественно неграмотном обществе.) Я подозреваю, что это предположение в конечном счете основано на хвастовстве царя Ашшурбанапала в VII веке до Р. Х. – многие тексты в его ниневийской библиотеке завершаются сентенцией о том, что царь, в отличие от своих предшественников, мог прочесть даже таблички, написанные до Потопа:

Мардук, мудрец богов, дал мне широкий ум и большое разумение. Набу, писец вселенной, одарил меня всей своей мудростью. Нинурта и Нергал даровали мне привлекательность, мужественность и несравненную мощь. Я изучил традицию мудреца Адапы, сокрытые секреты, все премудрости писцового мастерства. Я могу различать небесные и земные знамения и рассуждать о них в собрании знатоков. Я могу обсуждать серии «Если печень – зеркальный образ Неба» со сведущими учеными. Я могу вычислять сложные обращения чисел и делать другие трудные вычисления. Я прочел хитроумно написанные тексты на шумерском языке, темные на аккадском, которые трудно объяснить. Я изучил надписи на камнях, сделанные до Потопа, что закрыты, темны и непонятны [21].

Нам известно, что Ашшурбанапал действительно был грамотным, он даже ностальгически хранил несколько своих собственных ученических табличек – но следует ли из этого заключить, что все прочие ассирийские цари оставались совершенно неграмотными? Я не могу себе представить, что могучий царь Сеннахериб, когда он показывал иностранным властителям залы своего ниневийского дворца, украшенные скульптурами с надписями, говорящими о его свершениях, не был способен прочесть ту или иную строчку, отвечая на вопросы своих гостей. Царь окружен советниками, экспертами, предсказателями, все время пытающимися тянуть его каждый в свою сторону; и если он достоин своего звания, он должен хоть в какой-то мере уметь читать клинописные тексты – хотя бы для собственной безопасности. Разумеется, даже образованный царь не имел нужды в том, чтобы самому что-либо писать, для этого имелся штат придворных писцов. Но библиотека Ашшурбанапала в таком случае являет нам пример ненужной расточительности – ведь если цари чаще всего были неграмотны, то что же сказать о черни?

Уверенность в ограниченном распространении грамотности в Месопотамии, возможно, основана на самом характере ассириологии как дисциплины. Современный ассириолог должен в совершенстве знать все клинописные знаки, слова, грамматические формы – целые полки словарей и руководств. Тем, кто, изучив всю эту премудрость, остался в живых, часто кажется, что умение читать клинописные тексты никому, включая древних, не может даться без такого же труда. При этом, однако, забывается, что древние жители Месопотамии изначально уже знали и слова, и грамматику своего собственного языка, даже если они сами этого не осознавали. Оставалось лишь освоить клинописные знаки. Как показано недавними исследованиями, истина заключается в том, что многие жители Месопотамии умели читать в определенном объеме, а именно: в том объеме, который был им нужен. Купцы занимались своим собственным делопроизводством; сын или племянник делал записи о договорах и займах; вообще, коммерция служит серьезным стимулом к повышению уровня образованности. Для меня просто непредставимо, что умение писать клинописью было ограничено кругом «знатоков этого дела». Следует, напротив, представлять себе, что население любого большого города отличалось очень разной степенью образованности. Весьма немногим были известны все самые редкие знаки и все их возможные значения; но для того, чтобы составить договор или написать письмо, достаточно владеть совсем небольшим набором знаков: в старовавилонских документах используется всего 112 силлабограмм плюс 57 идеограмм, а староассирийским купцам (или их вдовам) хватало и того меньше [22]. Надписи на дворцовых стенах о великих победах и завоеваниях ассирийского оружия ограничивались столь же небольшим набором знаков. Мы можем в качестве параллели вспомнить, что в 1960-е годы практически все умели печатать на машинке двумя пальцами, но лишь немногие могли о себе сказать, что они владеют машинописью. На другом конце спектра находились дипломированные профессионалы, печатавшие с головокружительной скоростью несколько сот слов в минуту, в то время как посередине находились все те, кто умел печатать в большей или меньшей степени. Скорее всего, так же обстояло дело и со знанием клинописи – многие могли о себе заявить, что они «немножко умеют читать и писать». Вероятно, это означало, что они могли прочесть знаки, из которых составлено их собственное имя, а также имена богов, царей, названия главных городов Вавилонии; в конце концов, эти знаки встречались им повсюду. Те, кто занимался записыванием под диктовку писем и проектов договоров, владели тем набором знаков, которого для этого хватало, в то время как профессионалы в какой-то области – более широким набором, и так далее.

Боги

Боги в Месопотамии были повсюду и в огромном количестве, так что всех их не знал никто, кроме самых ученых богословов, но всякий человек на протяжении своей жизни общался с ними, надеялся на их милосердие или страдал от их несправедливых кар. Изобилие богов побудило богословов составить их классификацию; сортированные списки богов были одним из распространенных типов лексических упражнений. Во всем этом соблюдалась внешняя аккуратность; например, мелкие боги объединялись в группы по сходству их функций или обязанностей при дворе более важных богов.

Литература на божественные темы весьма обильна: гимны, молитвы, прошения, ритуальные тексты и другие храмовые документы, а также списки богов и описания положенных им жертвенных приношений. С нашей сегодняшней точки зрения многие из этих текстов относятся к вопросам религии; в древнем Шумере и Вавилоне, однако, для такого понятия не было даже отдельного слова, поскольку взаимоотношениями человека с богами пронизывались все стороны его каждодневной жизни.

Исследователи часто отмечают, насколько трудно использовать клинописные источники при написании истории религии [23]. Одна из причин – чрезвычайная длительность рассматриваемой эпохи, примерно три тысячелетия письменности. Другая причина – неравномерное распределение доступных нам источников по времени. Некоторые периоды представлены даже с ненужной подробностью, например, тысячи шумерских табличек с ежедневными храмовыми записями, в то время как для других периодов нам известен всего лишь один какой-нибудь манускрипт, притом поврежденный или непонятный. В целом для любого периода мы знаем гораздо больше о «государственной» или «официальной» религии, чем об индивидуальных верованиях частного человека. Сведения религиозного характера содержатся в официальных документах и благочестивых надписях царей, в храмовых записях о местном культе и ритуале, в прошениях и молитвах лекарей, в эзотерических писаниях предсказателей и астрологов. В основании всего этого лежат мифы и эпические сказания, показывающие богов в действии. Год протекал согласно литургическому календарю, состоявшему из жертвоприношений, молений и других благочестивых действий в соответствии с традицией. Когда все оставалось в порядке и боги были довольны, они обитали в своих храмах, в своих культовых статуях, под присмотром своих жрецов. Недовольный или разгневанный бог, например, верховный бог Мардук, мог уйти из своего «дома», в результате чего происходили катастрофы и несчастья. Похищение культовой статуи неприятелем – большое горе, после этого начинался долгий траур: отсутствие статуи означало отсутствие самого бога. Конгрегация всех богов была, как уже говорилось, слишком многочисленна и мало знакома кому-нибудь, кроме наиболее просвещенных богословов, но каждый что-то знал о самых главных богах. Частный человек мог чувствовать внимание к себе того бога, которому он был посвящен при рождении и который всегда присутствовал в его жизни и защищал его. Эти взаимоотношения между человеком и его богом напоминали некий бизнес-контракт, который, естественно не всегда полностью выполнялся. Благочестивый человек, выполняющий свои обязанности, чувствовал уверенность в том, что он не заболеет и не окажется во власти демонов, что его предприятие не разорится, что его стада будут и дальше размножаться. Поэтические тексты молитвенных заклинаний в жанре «О, что же я сделал?» выражают страдание и раскаяние в совершенной провинности, хотя вполне допускалось и то, что человек может согрешить и нарушить запреты невольно – и тем не менее подвергнуться наказанию. Другой опасностью были чьи-то колдовские действия; одна из постоянных тем – страх перед такими действиями и как от них защититься.

Каждый из месопотамских богов и богинь обладал определенным уровнем власти и какими-то собственными «сильными сторонами», причем некоторые боги сохраняли свое влияние еще с третьего тысячелетия до Р. Х. На самом верхнем уровне находились боги главных городов – Энлиль, бог города Ниппур, и Син[29], лунный бог города Ур (откуда родом библейский Авраам). Города поменьше и даже деревни тоже имели своих «местных» богов и богинь. Многие древние шумерские боги без труда переселились из шумерской традиции в семитскую аккадскую. Иногда при этом происходило «перетекание» одного божества в другое, как это случилось с Инанной, шумерской богиней любви и войны, которой в аккадском пантеоне стала соответствовать богиня Иштар. Этот процесс начинался с сопоставления какого-нибудь старого божества с каким-нибудь новым – с последующим периодом их сосуществования на одном уровне, которое постепенно приводило к их полному слиянию в одно многогранное божество под двумя взаимозаменяемыми именами. В основном он завершился к концу второго тысячелетия до Р. Х. Часто трудно проследить, где возникли и как изменялись описание того или иного божества или специфические эпитеты, относящиеся к нему (иногда – только к нему одному). Древние месопотамские боги и богини, как и их аналоги в других культурах, лепились по образу человека: они были непредсказуемы, своевольны, загадочны, ненадежны, зачастую снисходительны; человеческие попытки войти с ними в общение основывались на молитве, выполнении ритуала и следовании предписанному поведению.

В течение всего этого весьма продолжительного времени статус главных богов, конечно, изменялся и перемещался, часто в связи с политическими событиями. Например, когда, более чем за тысячу лет до Навуходоносора II, царь Хаммурапи основал новую династию и сделал город Вавилон столицей своего царства, Мардук был всего лишь малоизвестным местным богом; но в результате этих событий Мардук стал богом государства и его столицы, и его значение с этого момента всегда только росло.

Царская власть постоянно напоминала о том, что она находится под покровительством самых сильных богов; но при этом, как правило, за личиной слов невозможно понять, в чем состояла вера самого царя. Также маловероятно, что воины, торговцы и крестьяне были в большинстве своем достаточно осведомлены обо всех богах своего пантеона; совокупность известных нам сведений свидетельствует о том, что религиозность занимала довольно малое место в их жизни, а религиозная практика оставалась замкнутой в себе. В деревнях почитали какого-нибудь своего местного бога с его божественной супругой, пренебрегая всеми другими богами; эта локальная религиозная жизнь нам мало известна, потому что она не отражалась в глиняных табличках. В больших городах было по-другому, по крайней мере внешне. Религиозные праздники и процессии приближали народ к его богам, представленным в виде статуй и поминаемым в течение всего года в цикле сакральных событий их жизни. Впрочем, самая существенная часть всех ритуалов протекала в замкнутом храмовом пространстве, скрытая от посторонних глаз. На городских перекрестках размещались для поклонения священные изображения.

Большие храмы служили прибежищем для нуждающихся и молящихся. Вокруг этих храмов были лавки торговцев дешевыми глиняными фигурками с изображениями богов – как раз такие фигурки приводили в ярость еврейских пророков.

* * *

Жизнь в древней Месопотамии, как мы можем себе ее представить по имеющимся клинописным свидетельствам, имела несколько характерных особенностей, не встречающихся в других известных нам древних культурах. Рассмотрим подробнее две или три таких характерных черты.

1. Приметы и знамения: предсказание будущего

Одна из таких характерных черт, известных нам по письменным памятникам, – постоянное стремление жителей Месопотамии узнать свое будущее. Значительная часть всех интеллектуальных усилий почти за три тысячелетия существования этой культуры была потрачена на то, чтобы приподнять завесу над будущим. Такое желание подогревалось уверенностью в том, что с помощью известных процедур необходимое знание может быть получено от богов. Вся эта область деятельности породила огромное количество тщательно скомпонованных однострочных предсказаний, следующих одной и той же логической схеме:

Если произошло А, то произойдет Б.

Искомое событие Б (аподосис) считается следствием некоторого наблюдаемого феномена А (протасиса[30]). Посмотрим, как это выглядит на примере. Дело происходит около 1750 г. до Р. Х.; прорицатель, исследуя поверхность только что извлеченной печени здорового барана, обнаруживает на ней некоторые характерные знаки (протасис) и интерпретирует их (аподосис):

Протасис: Если слева от желчного пузыря имеются три белых пузырька,

Аподосис: то царь победит своего неприятеля.

Предсказания на внутренностях животных, в особенности на печени, подобные приведенному выше, начали практиковаться не позднее чем в начале третьего тысячелетия до Р. Х. (если не раньше), и с тех пор этот обычай неукоснительно соблюдался. Шумерский царь Шульги был весьма искусен в предсказаниях; его придворные прорицатели могли только стоять в почтительном преклонении. Около 2050 г. до Р. Х. он написал следующее:

Я – светлый гадатель,

Я – Нинтур процедуры гадания по внутренностям!

Для того чтобы обряды очищения были совершенны,

Для восхваления жриц-эн, гипаром отобранных,

Для избрания жриц-лумах и ниндингир чистым сердцем,

Для покорения юга, поражения севера,

Для… в доме штандартов,

Для омовения копий в воде битвы,

Для вынесения мудрых решений о (судьбе) враждебной страны Слово богов драгоценно!

После того как слово о белом ягненке – баране-вестнике – было получено,