Кровавый Король

Видар дёргает поводья. Лошадь устало фыркает новому хозяину, но послушно останавливается у закрытых ворот замка. Небольшая дверца отворяется. Хиленький альв в доспехах выходит навстречу. В его глазах принц видит дикий испуг, будто он – призрак, а за спиной – призрачная армия гремит цепями, ожидая адского пекла войны.

– Ваше Выс-сочество…

– Открывай ворота!

От грозного голоса у солдата подкашиваются колени, да так, что в голове мутнеет.

– Ваше Высочество, Вам лучше бежать, – тихо, трясущимися губами, проговаривает альв. – Они убьют всех.

Видар с секунду смотрит на него со вселенским недоумением и адским напряжением на скулах, а затем кожа будто начинает трескаться от свежих шрамов и глубоких ямочек. Принц заразительно смеётся. Только взгляд остаётся мёртвым.

– Слышал, Баш? Хотят восстать против меня!

Видар оборачивается на друга. Взгляд Себастьяна мало отличается от взгляда Видара. Только на фоне грязного лица и запёкшейся крови на волосах, висках и носу – выглядит ярче и злее. Он бьёт шпорами коня, медленно подъезжая к Видару, словно адский пёс, что ринется извергать пламень тартараров из пасти лишь бы защитить хозяина.

– Тогда им придётся восстать против своего народа.

– Передай капитану Файяллу и его правой руке – Изекиль мой приказ: зачистить всю территорию. Теобальда оставить мне. Если кто-то из наших решит бежать – убить. Всех, кто внутри – убить. Всех, кто когда-либо и как-либо поддержал Лжекороля – убить.

Себастьян кивает, разворачивая лошадь в сторону немногочисленных везунчиков, что смогли живыми вернуться из Малвармы, что смогли вымолить прощение за самосуд над Королём и Королевой Бэриморт. Да хранит Хаос Брайтона Бэриморта – нового Короля Пятой Тэрры!

Видар тогда даже восхитился милосердием Брайтона. Сейчас же – искренне завидовал. Оказавшись на его месте – месть раздирала сердце, никакой жалости и, уж подавно, прощения.

«Defensio exercitus!5» – холодно бросает Видар, чувствуя под воротом очередное пощипывание кожи. Вернувшись с Малвармы на нём не осталось живого места, но узоры исцелений не уставали находить новых мест на теле или видоизменяться.

Себастьян разворачивает коня в сторону Видара. Удар шпорами, срывается на рысь, вскидывая руку вверх. Вслед за ним, снося всё на своём пути, огибая лишь своего короля, проносится альвийская армия. Хилый солдат нещадно затоптан сначала копытами лошадей, затем – ботинками альвов.

Видар Гидеон Тейт Рихард входит в своё королевство последним, окидывая войну в родной Тэрре взглядом, наполненным ненавистью и презрением. К себе ли или к народу – он и сам не знал.

Спрыгнув с лошади, он мечом прорубает путь к замку, оставляя за собой алые океаны и мёртвые тела некогда прислуги и знати. Перед глазами стоит алая завеса и пыль, а сердце всё глубже погружается во тьму. Он не заметил, в какой момент стал таким, как сейчас: грубым, закостенелым, ожесточённым. Только знал, что, превратившись в Чёрного Инквизитора Пандемониума, сделал шаг на сторону абсолютного зла, добровольно склонив голову и преклонив колено.

По точёному лицу стекают чужие капли крови. Когда-то мама умоляла сына вернуться живым. Её просьба оказалась невозможной.

Кровожадная улыбка становится всё шире на подходе к тронному залу. Он убирает меч в ножны, а затем распахивает тяжёлые двери двумя руками. В длинных коридорах слышатся крики, плачь и мольбы. Ничто сильнее чужой боли не греет душу.

– Папочка дома! – Он шутливо отвешивает поклон, когда замечает Лжекороля в компании заплаканной Кристайн. – Кажется, тебя забыли научить подбирать охрану, Лжекороль! О, и моя благоверная тут. Давно не виделись!

– Во имя Хаоса, Пандемония и Пандемониума, – тихо шепчет зарёванная герцогиня, а затем прикасается кончиками указательного и среднего пальцев к левой ключице, правой и губам.

– Брось её – она теперь моя. Поднимать на неё руку – тоже моя забота. По глазам вижу, что тебе хочется, – ухмыляется Видар, глядя как Теобальд цепляется мертвенной хваткой в руку Кристайн.

– Видар, послушай, всё совсем не так, как ты думаешь! – начинает Теобальд.

– А как я думаю? – Видар делает несколько шагов навстречу, внимательно осматривая корону покойного отца на голове предателя. – Ты убил моего отца. Где-то держишь мать. Устроил переворот. Отправил меня на верную смерть, притворяясь добреньким регентом. Я ничего не упустил из виду?

– Дай мне объясниться, молю, Вид… Ваше Высочество!

– Величество, – медленно растягивает каждую гласную букву Видар.

– Ваше Величество, – сглатывает Годвин. Корона на его голове уже прорубила кость. В страшных криках с улицы и коридоров замка он не мог разобрать на чьей стороне победа. – На нас совершили набег Узурпаторы. Ваш отец… Он погиб в схватке с Генералом Узурпаторов, места нахождения Вашей матери я не знаю. Это великое счастье, что Вы стоите здесь. До нас дошла весть о Вашей смерти, Ваше Величество.

Видар многозначительно выгибает левую бровь, бегло кидая взгляд на Кристайн. Та жмурится так сильно, что из глаз льются солёные реки.

– Отпусти её и подойди ко мне, – каждая буква Видара зарождает в Теобальде самый настоящий животный страх.

На ватных ногах он делает шаг. Совершенно не так представлял встречу с Истинным Королём. В самых сладких мечтах Теобальд стоял у его могилы с театральной миной потери, но никак не делал шаг к смерти.

– Ваше Величество, я не осмелюсь врать Вам…

– Кончено, не осмелишься, – усмехается Видар, слыша за своей спиной многочисленный топот армейских сапог.

Он быстро вытаскивает меч из ножен, лёгким и резким движением проводя в воздухе. Предатель не успевает моргнуть. Голова падает к ногам короля. Тронную залу окутывает гробовая тишина, не нарушаемая даже слезами Кристайн.

Видар медленно присаживается на корточки, ловко снимая ветвистую корону кровавыми пальцами. Величественно оборачивается к солдатам, удерживая Ветвистую Корону двумя пальцами левой руки.

Армия теряется в замешательстве. В безумной толпе перемешались приспешники Теобальда и его. Их испуганные взгляды мечутся от заплаканной Кристайн до одиноко лежащей головы предателя.

Видар обаятельно усмехается, выпрямляется и надевает корону на голову. Оружие выпадают из рук солдат.

Он был весь в крови, пыли, запекшихся корочках и сгустках экссудата от ран. Только корона на голове сверкала яркими изумрудами в переплетении тонких ветвей терновника.

Чувство мести не было удовлетворено. Он желал большей крови, чем имел.

– Как будем оправдываться, господа? – голос Видара токсичнее зарина.

Он вытирает кровавый меч о тканевую часть рукава, а затем, вальяжно опираясь на остриё, словно на трость, доходит до трона. Гробовая тишина баюкает острый слух. На губах сверкает улыбка палача.

Все, разом, под очередной удар острия о каменную кладку, падают на колени.

От короля веет такой силой, что солдаты боятся не то, что открыть рта, моргнуть.

Кристайн прячет взгляд в пушистых ресницах, строго настрого запрещая себе говорить, пока изменники живы. Последние же недобро косятся в её сторону. Если смерть неизбежна, так хотя бы и эту тварь они заберут с собой.

– Вы совершили измену. Приняли участие в перевороте. Встали на сторону изменщика, который, ко всему прочему, пачкался в сговоре с Узурпаторами. То, что вы молчите – наивернейшее решение.

Голос короля наполнен яростью, отвращением, альвийским сверкающим гневом.

– Каков был приказ этого ублюдка, когда моя армия подошла к воротам?

Видар поудобнее усаживается на трон, замечая, как в зале появляется Себастьян. Он кивает королю, вкладывая в действие хорошую новость – мать в безопасности. Видар чувствует электрическое покалывание на подушечках пальцев. Он хочет оказаться рядом с ней как можно скорее.

– Каков был приказ, Лардэйл? – неистовый взгляд правителя направлен в сторону капитана группы.

– «Убить всех», – невнятно бурчит солдат, опасливо поднимая глаза.

И, о, Хаос, лучше бы он этого не делал! Устрашающая тень вспышкой гнева падает на лицо Видара. Животный оскал образуется на губах.

– Убить. Всех.

Он с нескрываем наслаждением в глазах смотрит на исполнение приказа. Чётко. Без лишних вопросов. Без лишнего противодействия.

– Что с ней делать, Мой Король? – Капитан Себастьян грубо подхватывает Кристайн под локоть, подводя к трону.

– Брось. Я хочу послушать её историю… – Видар устало зажимает переносицу. – Все свободны. Себастьян, проследи за порядком. Как только матушка придёт в себя – я должен знать.

– Будет сделано, Ваше Величество, – кивает головой.

Он резко отпихивает герцогиню в сторону короля, та путается в длинном подоле платья и падает прямо у ступеней к трону. Себастьян презрительным взглядом окидывает Кристайн, а после разворачивается на сто восемьдесят градусов. Коротким жестом двух пальцев приказывает убрать из зала трупы.

– Сегодня в Халльфэйре будет славный костёр, – усмехается Видар, внимательно наблюдая за тем, как мёртвых изменников выносят прочь.

Кристайн боится даже вздохнуть, не то, что отнять головы от мрамора. Ей кажется: всюду пахнет кровью. Не её и слава демону. В конце концов, жизнь пока при ней, а это уже хорошее начало. Хорошее же?

– Что он делал с тобой, Кристайн?

Его голос такой далёкий, уже давно не родной. Он режет острыми буквами, слагающимися в холодное оружие. Против неё. Против всего Пандемониума.

– Какая в том разница, Ваше Величество? Мне ждёт та же участь, что и…

Кристайн не договаривает, используя излюбленный метод: поднимает глаза и смотрит прямо внутрь короля. Пытается найти отклик в душе. Безуспешно.

– Ты была на его стороне?

– Нет, Ваше Величество… Видар…

– Что он делал с тобой?

– Я была его papilio6. Он издевался надо мной. Одевал, словно бумажную куклу. Раздевал по своему усмотрению.

В ответ Видар молчит, награждая девушку тяжёлым взглядом. Он поднимается с трона, в несколько шагов оказываясь рядом с Кристайн. Протягивает раскрытую ладонь.

Пусть он никогда не любил её. Пусть она, в своём роде, тоже была для него лишь papilio, но Видар уважал герцогиню за то, что та с достоинством несла свою любовь к нему, к королевству. Сейчас, когда она лежала в ногах, не смея подняться, боясь за свою участь только потому, что она девушка, он был уверен в её чистоте перед Тэррой. Не перед ним.

Кристайн боязливо вкладывает ладонь, хороня в себе блестящее ликование. Нездоровую привязанность короля к ней нельзя разрушить, здесь она сработала на «отлично».

– Теперь всё будет иначе.

Он дёргает уголком губы, но вместо того, чтобы обнять альвийку, крепко сжимает предплечья. Иллюзии Кристайн разбиваются о реальность. Он не делится с ней нежностью, не прижимает к груди.

Она стала грязной для него. И если раньше были все шансы стать королевой, то теперь об этом и речи не шло.

«Нужно было придумать что-то другое, идиотка!», – внутренне негодует она. – «Но он всё равно будет приползать ко мне для своих желаний. А не будет – заставлю…»

– Я позабочусь о твоём комфорте. – Видар убирает руки. Будто и не касался. Былое тепло вовсе растворилось. – А после ты расскажешь мне о всех несбывшихся планах Лжекороля. Ты поняла меня?

Кристайн судорожно кивает, вжившись в роль жертвы. Видар провожает её до покоев, а затем направляется к покоям матери.

ГЛАВА 12

Халльфэйр, Королевство Первой Тэрры, наши дни

Видар часто возвращался к воспоминаниям минувших лет. Особенно находясь в склепе родителей. Королева Беатриса ушла из жизни ровно в тот час, когда молодой король переступил порог покоев. Последнее, что увидел Видар – слабую улыбку на губах матери.

«Мой мальчик исполнил обещание», – тихая фраза до сих пор стучала в висках.

Сейчас его взгляд устало скользит по надгробиям в виде переплетённых ветвей. В одной из могил даже не было праха. Лишь изумрудная мантия короля Тейта Гидеона Рихарда, которая уже наверняка давно разложилась на атомы.

Видар бережно укладывает на могилы по бутону сиреневой гортензии, усаживаясь на корточки. Иногда ему казалось, что это место – личный способ контролировать темноту, так давно сковавшую сердцу. Здесь он позволял себе чувствовать боль, горечь утраты, слабость. Отец всегда ругал за «чувства дисбаланса», но мать боролась за них снова и снова, будто её самоцелью было напомнить сыну, что в его власти не только злые поступки, что зло имеет множество субтонов.

– Отец, если бы Вы только знали, кто избран Первой Советницей нашей Тэрры, – усмехается Видар. – А Вы бы, матушка, устали нравоучать отца… Я хочу сохранить хрупкое равновесие, хочу оставить за нами право величия… Но, что если Малварма – изменники? На днях нас посетил Война, явно не из желания проведать. Он вручал нам её – Верховную – словно от сердца отрывал. Я прошу у Вас благословения… и силы…

Король укладывает руки на землю, прикрывая глаза.

Каждый раз он обманывал себя, внушал, что незамысловатые действия способны облегчить ту многолетнюю боль в месте, где с физической точки зрения обитало сердце.

Чувство потери – единственное фантомное чувство, что, засев однажды в сердце, не поддаётся выскабливанию. Года здесь бессильны. Попытки отвлечься – актёрские маски с комедий дель артэ. С Потерей приходится быть обвенчанным, преклонять перед ней колено каждый раз и, быть может, тогда Она позволит немного отойти на второй план.

Видар поднимается. Государственные дела не позволяли надолго расслабляться. Лицо принимает суровое выражение, он быстро отряхивает тёмно-зелёные, почти чёрные, брюки от земли, а затем выходит за территорию фамильного склепа.

Подходя ближе к замку, замечает маржанку. Что-то заставляет замедлить шаг и внимательно наблюдать за ней. Рука Эсфирь слегка вытянута вперёд, а на предплечье восседает большой чёрный ворон. По оценке Видара, он должен весить килограммов семь, не меньше, но ведьме, кажется, это не доставляет неудобств. Она разговаривает с птицей, обаятельно улыбаясь. Эсфирь чуть приподнимает руку, и ворон резко направляется ввысь, с колоссальной скоростью взмывая до самого высокого шпиля замка, а оттуда – будто бы мёртвым камнем, падает вниз. За несколько сантиметров до тонкой руки останавливается и с гордостью касается лапами оголённой бледной кожи.

Видар хмурится. Когда она находилась поодаль – хотелось отдать приказ, чтобы вышвырнуть несносную так далеко, насколько законы Пандемониума позволили бы. Гнев и ярость служили естественной реакцией на выскочку. Но, когда она стояла рядом, так нагло глядя в глаза, не опасаясь за собственную шкуру (будто пережила абсолютно все события этого мира), дерзя только потому, что таковым был смысл её существования – подсознание играло жестокую шутку. Гнев испарялся, а ярость вспыхивала в новом свете – каким-то неясным раздражением, нездоровой дрожью всего нутра, вены обжигало кровью. Он не понимал своей реакции. Хотел лишь, чтобы ведьма исчезла из его жизни также быстро, как и появилась. Надеялся, что устроит ей такую жизнь, какой она ещё не вкусила. Глядя в пустые разноцветные глаза – потаённое желание оставалось лишь несбыточной эгоистичной хотелкой. Эсфирь Лунарель Бэриморт слыла достойной соперницей. Это он понял, завидев бесовскую кучерявую прядь.

– Ваше Величество!

Его окликает сладкий голос Кристайн Дивуар. Он оборачивается, принимая приветствие.

– Кристайн, – сдержанно кивает в ответ.

Всё-таки, он должен признать, попытки охмурить его и вынудить сделать королевой безумно занятны.

– Не откажитесь ли от чашки медового чая в моей компании?

Безмерное множество аксессуаров в остроконечных ушках покачивались, даря едва уловимый металлический звон.

– С превеликим удовольствием, герцогиня, с превеликим удовольствием! – Видар поджимает губы, сдержанно улыбаясь.

Он учтиво подставляет локоть, приглашая обхватить руку. На лице альвийки сияет удовлетворение от хорошего настроения короля, что слыло явлением редким.

Видар едва заметно косится в ту сторону, где стояла ведьма, но её и след простыл. Будто никогда и не существовало. Только стая из двенадцати небольших птиц удалялась от замка.

ГЛАВА 13

Шёлк цвета терпкого обсидиана струится по мраморной коже Эсфирь. Порядка нескольких суток в Замке Ненависти она была предоставлена самой себе. Изредка объявлялся генерал Себастьян, благодаря ему Эффи узнала о существовании небольшой кухоньки и её хозяйке – тётушки До. Альвийка в достаточных летах являлась второй по счёту в демоновом Халльфэйре, кто проникся ведьмой.

Тётушка служила смотрительницей за замком, ничего не укрывалось от острого светло-серого взгляда. Эсфирь облюбовала крохотную кухоньку почти с той самой секунды, как добродушная альвийка искренне улыбнулась ей.

Пока Эсфирь не принуждали присутствовать при трапезах короля, она с удовольствием находилась в помещении смотрительницы. Ей даже пришлась по душе человеческая обстановка, тётушка До в вопросах удобства всегда отдавала дань людям. Так, на уютной кухне в зелёно-древесных тонах можно было найти кофемашину, микроволновку, даже хлебопечку. С тех пор, как Эсфирь упомянула о вине – оно всегда находилось в холодильной камере.

Верховная слегка улыбается, вспоминая тёплую улыбку альвийки и атмосферу той крепости, что ей удалось приобрести за столь короткое время. Нужно обязательно рассказать об этом братьям в ответном письме. Эффи опускает взгляд на бумагу с красивым каллиграфическим почерком Паскаля.

Она всегда удивлялась, как такой шебутной, волевой, просто несносный маржан мог так красиво писать. Смотря на почерк, казалось, что письмо написано каким-то серьёзным дипломатом, что выводил каждую закорючку по меньшей мере час. Чтобы ей написать таким образом могло понадобиться лет триста.

«Моя Эффи-Лу!»

Эсфирь водит большим пальцем по буквам, пока лицевые мышцы не сводит от улыбки. Она не помнила, когда в последний раз чувствовала тепло, да и в принципе проживала положительные эмоции. Прибыв в Первую Тэрру, чувства внезапно обострились. Она яростно искала первопричину, но ни в магических талмудах, ни внутри себя найти ответ не предоставлялось возможным. Что-то изменилось. Кажется, какая-то часть её души.

– Ай! – резко вскрикивает, вскакивая с кресла.

Заторможено хватается за сердце, цепляясь длинными пальцами за ключицу. Ощущение, что плоть обугливается вместе с костями. От дикой боли подкашиваются ноги, а Эсфирь, словно лишённая жизни, падает на пол. Невидимое пламя выжигает внутренности, особенно – сердце, отчего сильнее прижимает ладонь к болезненному участку, пытаясь дышать. Орган жизнедеятельности сошёл с ума: колотится о грудную клетку так, будто ставит цель пробить её, а вместе с тем и мышечный каркас. Счёт минутам безвозвратно растекается по паркету.

Она упирается лбом в пол, делая глубокие вдохи, постепенно ощущая, как боль покидает тело, оставляя лишь онемевшие губы и пальцы. Сильно хмурится, бросая небрежный взгляд в сторону арки: на улице ярко сияет солнце, а ветер нежно ласкает ветви плакучих ив. Видимо, телу нужно время, чтобы привыкнуть к Халльфэйру. Эсфирь, наконец, поднимается, судорожно вдыхает и поправляет халат. Нужно успокоиться и вернуться к более приятным вещам, нежели привыкание к другой земле.

Быстро скользит взглядом по строчкам письма, в которых Паскаль в развязной манере рассказывает о делах Малвармы, здоровье семьи, занятости Брайтона, не утаивает и про путешествия в людской мир. Снова натащил оттуда молочного шоколада и вина, а ещё хвастался успехами на любовном фронте: и маржанском, и людском.

– Проныра, – ухмыляется Эсфирь.

В отблеске её глаз легко читается гордость и бесконечная любовь. Она забирается на мягкое кресло с ногами.

Паскаль требовал с Эсфирь полный отчёт: от чувств до обстановки в чужой стране. В чём ходит, чем питается, обижают ли её, начался ли Ритуал Доверия. От упоминания последнего Эсфирь закатывает глаза. До Посвящения она и долбанный альв обязывались скрепить себя Узами Доверия, пройдя три испытания от Дочерей Ночи.

Она слабо понимала, как ей расположить к себе короля, но быть откровенно честной – и не стремилась. Провалить Ритуал означало одно – лишиться титула Верховной и добровольно заточить себя в Пандемониуме. Признавать себя деформированной ведьмой Эффи не спешила, а ярым желанием провести остатки вечности в пекле не горела и подавно.

Слабый, очень неуверенный, стук в дверь отвлекает от мыслей. Она не произносит ни слова, лишь бегло кидает взгляд в сторону двери. Едва уловимая секунда, как нутро наполняется покалываниями во всевозможных участках тела. Энергия Хаоса приятным холодом ласкает плоть. Входная дверь медленно открывается, тем самым пугая пришедшего.

Гостем оказывается прислуга. Эсфирь, не глядя в её сторону, усмехается. Та так перепугана, что с холодным рассудком явно не в ладах.

– Госпожа Верховная, Его Величество ожидает Вас за сегодняшним ужином, – быстро тараторит служанка, осмеливаясь поднять взгляд только на секунду.

Этого времени достаточно, чтобы потерять дар речи от увиденного. Ведьму обнимал полупрозрачный длинный шёлковый халат, который ближе к подолу сверкал ослепительным блеском камней. Больше ничто не обременяло красивое тело. Несуразная служанка отдала бы всё, чтобы хоть капельку быть похожей на неё.

Эсфирь плавно поднимается с кресла, демонстрируя изящные икры и стопы. Она медленно, словно крадущаяся нимфа7, шествует прямиком на смущающуюся девушку. Ведьме бесконечно льстит такая реакция. Страх, ненависть, зависть подпитывают каждый рыжий завиток.

– Что-то ещё?

Эсфирь чуть приподнимает уголки губ, насмешливо заправляя выбившуюся золотистую прядь альвийки обратно под чепчик. Щеки девушки вспыхивают алыми кострами. Теми, на которых когда-то в Салеме люди сжигали малварских ведьм.

– Д-да… Его Величество указал не надевать чёрные и изумруд… ах!

Служанка с придыханием вскрикивает, когда пальцы Эсфирь скользят от уха до воротника стойки.

– Какой цвет не стоит надевать? – хитро щурится ведьма.

– Изумрудный… – шепчет она, стараясь лишний раз даже не дышать.

Эсфирь почти вплотную подходит к ней, касаясь губами её уха.

– Передай своему королю, что я буду в красном… Таком же красном, как румянец на твоих щеках. Ты свободна, – томно шепчет ведьма, медленно отходя на шаг.

Служанка быстро моргает, несуразно кланяется и сбегает. Эсфирь довольно смеётся, удовлетворённая удачной шуткой. Она едва дёргает бровью, как входные двери быстро закрываются. Вечер обещает быть грандиозным.

ГЛАВА 14

Видар, по-хозяйски развалившись на огромной постели, лениво наблюдает за тем, как Кристайн медленно, но ловко застёгивает платье. Её щечки покрывает румянец, а некогда идеально-уложенные волосы нуждаются в новой причёске. Она выглядит счастливой. Блеск глаз выдаёт с потрохами. Король ухмыляется, облизывая губы.

В его власти находилась любая. Стоило лишь поманить пальцем – и все неслись очертя голову. Только он не манил. Никого. Тем самым превращаясь в лакомый кусочек всех Тэрр.

За долгие годы жизни в его постели находилась лишь одна альвийка, та, что сейчас усердно поправляла макияж. Видар не видел смысла в бесчисленных связях с куртизанками, подданными, теми, кто желал внимания и власти. Все они сразу же причислялись к грязи.

С Кристайн всё было гораздо… сложнее. До ухода в людской мир он желал сделать её королевой только за одно качество – чистая альвийская кровь, под стать его, древней. Находясь среди людей, он пересмотрел многие взгляды. Связывать себя с той, что подходила для брака с технической стороны более не хотел. Себастьян добился своего, отговорил, но поверить в родство душ Видар так и не смог, хотя позволил этому явлению существовать на подкорках мозга. Иногда, в особо пьяные дни, он даже мечтал о родственной душе.

После заявления Кристайн о домогательствах Лжекороля – Видар старался не считать её грязной, опороченной изменщиком, более того – пытался окружить комфортом. Пытался, по завещанию матери, в первую очередь быть мужчиной, а, значит, опорой для женщины. Со временем её влюбленный взгляд стал жалким, перестав тешить эго; желание касаться собственного тела – пресекал; общение сводил к минимуму. А потом потребности взяли верх, окончательно превратив его в сухого, закостенелого эгоиста, что не собирался считаться с чужими эмоциями.

Он предоставлял ей кров, комфорт, содержал – если так угодно, ясно указывая, что на большее не стоит рассчитывать. И раз она продолжала биться в закрытые двери, то это лишь её волеизъявление. Разве он виноват в чужом влечении? Вот обвинения в потребительстве ещё бы мог принять, да только никто не смел их предъявить.