Не сгорит эта сталь

Тут кузнец степенно кивнул, подтвердив слова Антона, – пожизненно.

– У-й, и то верно, – забурчал из-под рыжей бороды купец. – Ну не по-людски же. Как Щука на нас разозлится, когда поправится и узнает, что мы, молодцы́, его уж сместили. Ох, устроит нам старец!

– Уж Щука-то лучше прочих бы уразумел наши действия, – заявил землевладелец. – Надо выдвигать кандидатов!

– И кто на примете? – ехидно спросил Антон.

Но землевладелец, сделал вид, что ехидства в словах не заметил, наоборот, степенно кивнул в ответ на этот очень к месту заданный вопрос и завел о том, что новым старостой следует выбрать человека обученного грамоте и счету, знающего иноземные языки, ибо Талица это вам не заглушье какое-то в глухом Северо-Восточном. Чай не медвежий угол, мы-де недалеко от западного большака стоим. Еще староста должен чтить традиции и, конечно, владеть большими земельными наделами.

– Ведь кто будет лучше заботиться о земле, чем ее рачительный хозяин?

– А вот вам! – купец без стеснения выставил над столом пухлую дулю. – Нипочем я этого ростовщика не сделаю нашим головой. К нему уж и так треть рядовичей в закупы ушла – на полях горбатятся. Да он деревню с потрохами продаст в первый же свой день.

– Так, может, нам выдвинуть нашего дорогого купца? – тут же отразил землевладелец. – Ужто и купеческую грамотку пожаловали?

Купец покривился: больно топорный укол, землевладелец мог надумать и получше. Купца хоть и звали купцом, однако больше из уважения к этому состоятельному общиннику. Да и сам «купец» секрета не делал, что рода он даже и не рядо́вого, а холопского. Хоть он и выкупился на волю еще по молодости, до купеческой грамоты ему еще сто лет возить по городам лен и шерсть, которыми он торгует. Купец и не обиделся, а почуяв куда дует ветер, ответил:

– Я так скажу. Не нужно выдвигать нового человека. У нас уже есть способный малый, который в период Щукиного недуга занимался делами, – указал ладонью на Антона. – Так отчего б не оставить его?

– Я очень уважаю сына старосты, но слишком уж он молод. Куда ему управлять целой деревней? – не восприняв это предложение всерьез, благодушно ответил землевладелец, да было поздно.

– А что ж? – поднял голову кузнец. – По-моему, у него до сих пор получалось. Явно же, вот, Антон наш. Да всё как было сказано: он и грамотен, и по-западному что-то могёт, и честен, и о деревне болеет. Да и тятька его кой-каким премудростям поди что обучил.

«По-западному могёт», конечно, было преувеличением. Старый Щука и правда между делом научил Антона именно что какому-то западному языку. Антон и понятия не имел, где страна с этим каркающим, шипящим наречием лежит и даже как она правильно называется, то ли Святая, то ли Священная империя и еще каких-то там наций, бог ее знает. Говорят, это даже и не страна, а кучка мелких княжеств. На западе у них с языками вовсе непонятно, трех шагов не ступишь, чтобы границу очередного швабства не пересечь, и везде говорят по-своему.

«То-то дело у нас в Княжестве», – тоскливо думал Антон, отвлекшись от перепалки за столом. От Старецграда в Западном до Порта Соя в Восточном, от Орога в Южном до непокорных Северных земель – сорок пар лаптей истопчешь дорогами, а язык всё один. Говор, конечно, разный. Колька вот на нижне-княжеском бачит, як и многие тут в Талице. А кузнец, к примеру, он родом из великой Сварги, по-северному окает. А всё едино, захочешь – поймешь.

«Ох, вот бы сейчас, как отец по молодости! Котомку через плечо и дай Бог ног до края света шагать, а не этой грызней заниматься», – с тоской выдохнул Антон, но быстро отогнал эту малодушную мысль.

– …Потому, думаю, предложение купца разумно. Я стало быть тоже за Антона, – согласился тем временем и мельник, изобразив на лице извинения перед землевладельцем.

Последний явно был не готов к такому повороту.

– Ну а… а что же реликвия?! – он звонко ударил ладонью по столу и в комнате повисла внимательная тишина.

Члены совета разом повернули головы на землевладельца.

Вот так так.

Тут-то Антон понял, отчего ростовщик на протяжении всей сходки выглядел таким взволнованным. Молодой Щука полагал, что руководит землевладельцем корыстный интерес должности, но теперь становилось ясно, что должность была еще и дорожкой к более ценной, чем сами богатства, вещи.

– Да-да, уважаемый совет! – пылким взглядом оглядел землевладелец каждого поочередно. – Забыли? Реликвия Великих Героев, что хранится в Нижней Талице уж много веков. С годами мы о ней позабыли. А ведь Княжеский монетный двор выплачивает огромные суммы за подобные вещи. Глядишь, отдали бы безделушку да не только на этот год остались при своем, но и получили бы привилегию от налога еще на пару лет. Чем вам?

– Так ведь никто не знает, где она схоронена. Кроме старого Щуки ж.

– Разве?! – с нажимом спросил землевладелец и даже привстал над столом, уперев взгляд в Антона. – Сегодня отчаянные времена. Я понимаю, что старший Щука ревностно берег вещицу, но когда как не сейчас нам ею воспользоваться?

– Я от совета ничего не скрываю, – твердо заявил Антон. – Отец не поведал мне ни о том, что это за предмет, ни где таковой сокрыт.

– И мы должны в это поверить? – усмехнулся землевладелец. – Не слишком ли расточительно обладать такой вещью в одиночку, Антон?

***

Собрание длилось еще долго, более и более походя на допрос, возглавленный пристрастным землевладельцем. Все знали, что Щука и, следовательно, Антон были каким-то образом породнены аж с потомками первых героев и что сквозь века к старому Щуке пришла одна из их вещей.

Вещи героев, как всем известно, обладают воистину сказочными свойствами. Молва, что в княжеских сокровищницах Храбродара и Старецграда собраны целые коллекции таковых. Путеводный клубок Игоря приведет тебя в любой город на земле, только шепни ему название. Говорят, что существует кошель Эльмиры, который каждую зарю сам собой наполняется редкими лекарственными травами. Дивь или быль? Сказывают, что кольцо Лилит позволяет заглянуть в душу человека. Как бы это, интересно? Злой меч Буртуна лишает человека речи. Перчатки и пояс Олега придают телу носителя ловкость гимнаста. Гусли Гертрангера играют сами собой – ну, это точно выдумка. Представьте себе, сумка Елены бездонна и даже не тяжелеет, сколько вещей в нее не положи.

Каждый горазд выдумывать, потому и не скажешь, какие вещи существуют взаправду, а какие измыслили болтуны из местной корчмы. А может, колдовская сила первых героев была такова, что сегодня и в голову никому не придет, на что способна безделушная с виду вещонка.

В чём заключается сила предмета, схороненного в Талице, конечно, никто не ведал, но одно его существование порождало розни.

После собрания хмурые мужи побрели по домам раздумывать над случившимся. Антон, выйдя на улицу, отметил, что солнечное поутру небо уже накрепко сковали тёмно-серые тучи, увидев в том дурное предзнаменование. Он отправился домой, размышляя как бы оградить деревню от загребущего землевладельца. Однако на подходе к дому услыхал нечеловеческие крики и тут же ринулся к отцу! Ведунья уже начала операцию.

II

Юго-Западный край, подле твердыни Серый Камень

Горячий ветерок аллюром пролетел через равнину, в нижней части которой тянулась извилистая нитка —приток реки Родная, основное течение которой лежало на востоке отсюда.

Всадник вошел под сень молодого дерева, спешился, придержав коня под узду, снял разогретый солнцем железный шлем причудливой, со всех сторон закрытой конструкции. Вдохнул полной грудью. С дерева свисали ветки: снизу все ощипанные, разоренные, зато у макушки сплошь облеплены желтыми ягодками. Алыча. Солдаты ее обобрали задолго до того, как созрела. И до макушки бы добрались, да ветки еще тоненькие – не залезешь.

Воин стянул рукавицы, тоже окованные железными пластиками, и провалился взглядом в чистейшее небо с милым сердцу изумрудным отливом. «Скоро станет еще зеленее», – подумал он. В середине лета, особенно в жаркие дни, небо всегда обретало этот красивый зеленоватый отсвет. Воин обернулся на груду камней в паре верст от берега. На вершине холма высились военные укрепления – твердыня Серый Камень.

До границы со Странами Объединенного Духовенства на западе не более пятидесяти верст. Там же, но чуть южнее да через Тихое море, лежит статный Царьград. Когда-то статный, а сейчас, говорят, в упадке: крепости порушены, дворцы травой поросли, торговля квелая. «Ох, а всё равно хотелось бы и там побывать!» – с улыбкой подумал воин.

Пойди отсюда на восток, к основному течению реки Родная, и на восточном ее берегу найдешь крупнейший портовый город Княжества – Порт Правый, который, в свою очередь, уже стоит недалеко от границы с Великим Халифатом, другим могущественным соседом. Не так давно еще были тут ордынцы с военными машинами, но прежний княже Дмитрий Иванович, да светится имя его, устроил им. Прогнал дикарей. Дикари, а столица у них ого-го, здоровенный, сказывают, городище! Якобы разбиты по всему городу зеленые сады, чтобы давать тень. Что через весь город бегут ручьи в рукотворных руслах да с чистейшей водой. Город, у которого, поверите ли, нету ни стен, ни оборонительных башен. «Хм, поди, брешут». Чудное у него название, кстати, не то Амбар, не то Хлев.

«Сарай! – вспомнил воин, тут же мысленно укорив себя за такое невежество; пятидесятнику такое легкомыслие не по стати. – Да, Сарай-Берке, по имени хана Берке, одного из правителей».

Юго-Западный край в веках оставался самой спорной территорией Княжества, на которую чаще других посягали и западные, и южные полководцы, но сегодня, согласно Вышеградскому договору, именно так лежали границы между соседями. Этот маленький приток реки Родная, даже не имеющий собственного имени, сегодня представлял границу между миром и войной.

– Воевода! – отсалютовал подоспевший солдат.

Пятидесятник, удерживая железные рукавицы под мышкой, обернулся на подошедшего и сразу отметил неидеальный вид подчиненного: лапти трухлявые, штаны с вытянутыми коленками, затасканный летний охабень. Разве что борода чиста и расчесана, а толстые усы еще и торчат кверху, аки крылья.

«Ладно, – усмехнувшись, подумал пятидесятник, – за такие усищи спускаю неряшливый вид».

В одной руке солдат держал круглый щит, в другой – бердыш. Весело окая, он доложил:

– Лукари, значит, косулю шмакнули, а еще в силок угодил вепрь, токмо борзый до жути, еле умолотили хряка. Свежевать-то здесь буди?

– Нет необходимости, – покачал головой пятидесятник. – Несем в крепость, там повара с туш побольше смогут добыть, – проговорил он совершенно без акцента.

Солдат почтительно кивнул и убежал донести распоряжения.

Над рекой вновь пробежал ветерок, взъерошив бурунами гладкую как стекло поверхность. Пятидесятник, потянув коня под узду, зашагал к солдатам.

Это Тим Шато в должности первого помощника пятисотого воеводы Явда́та распорядителя твердыни Серый Камень. Тим в свои двадцать пять уже пребывал в достойном звании пятидесятника. Такой чин вкупе с назначением на должность помощника командира приграничной крепости и аж пятисотого воеводы многим виделись как неприкрытое кумовство. Однако такое суждение было ошибочным, ибо ребенок, выросший в сиротском церковном приюте далеко-далеко на западе, и на своей-то родине не имел высоких знакомств, а уж на эти земли вовсе пришел голяком. Голубоглазый, русоволосый, он легко смешался с местными.

При крещении, небогатой выдумкой тамошнего церковного настоятеля, мальчишка был наречен Тимофе́ос – «почитающий Бога». Но сложное имя почти сразу обстриглось в удобное Тим.

А с родовым именем вовсе глупо получилось. От рождения у сироты, понятное дело, никакого родового имени и не было. Церковный приют располагался в селе, которое звали Шато де Ревель, но чаще все говорили просто «Шато». И в день вступления Тима в возраст, в четырнадцать лет, остановилась в этом селе контора ганзейских кнехтов. Это такие наемники, что стерегут обозы торговцев из Ганзы, северо-восточного торгового союза.

«Хэй, юнге», – с хрипотцой тогда крикнул загорелый, щетинистый мужик за столиком, поставленным прямо на улице – явно пьяный. Рядом табличка: «Rekrutierung». Мужик ради смеха предложил идущему мимо церковному курёнку в белой мантии стать благородным воином и любимцем женщин!

А Тим возьми и согласись. У курёнка что, сбор недолгий: забежал в общую келью, собрал узелок, повязал на палку да перекинул через плечо. А когда нового, четырнадцати зим отроду кнехта записывали в гильдейскую книгу, тот так и назвался: Тим из Шато. Это уже спустя годы Тим, прочтя книгу по географии, узнал, что родное село-то называется просто Ревель. И стоит в нём барское поместье – шато де Ревель. Тут-то и стало ясно, что «шато» – не часть названия, а просто такой дворянский дом. А куда денешься, коль ты уже записан как Шато?

Размышления о былых временах вдруг оборвало донесшееся до слуха гоготание солдат. Шато нахмурился: ему не нравилось, когда подчиненные проявляли вольности, поскольку видел в том проявление негодной дисциплины, а негодная дисциплина была, в его понимании, свидетельством негодности лидера.

Пятидесятник натянул чудные блестящие рукавицы, оставив шлем с ватным подшлемником на седле. Этот офицер был единственным в крепости, да что там, пожалуй, единственным во всём Княжестве, кто носил полный латный доспех на высокий западный манер – его гордость, богатство и подлинный магнум опус. Доспех этот до последней заклепки был спроектирован и изготовлен Тимом вручную. Купить такой в Княжестве было попросту невозможно, как из-за отсутствия сырых материалов, так и самой традиции бронного дела в этих краях. Можно было заказать похожий комплект на западе, но даже плохонький образец обошелся бы в сумму, которую пятидесятнику полжизни копить.

Искусству изготовления диковинного доспеха научила рукописная книга неизвестного автора, привезенная Тимом с родины и изложенная еще на его родном языке. Зачитанная в буквальном смысле до дыр, она рассыпалась в руках от неосторожного прикосновения, но желтые листы, словно неиссякаемый источник, вновь и вновь демонстрировали врезавшиеся в сознание чертежи и диаграммы с новой стороны. С головой захваченный идеей создания полного металлического доспеха, обеспечивающего защиту каждой части тела, но сохраняющего солдату подвижность, Тим потратил десятки мер серебра и четыре года жизни на то, чтобы воплотить проект.

В ближайших городах не было построено ни одной литейной с тиглем, которая бы могла выплавлять большие листы высококачественной стали, годной для пластин доспеха. Поэтому многие детали были заказаны за границей или куплены у случайных коробейников. Последних в оборотистом Юго-Западном, по счастью, пруд пруди. Доспех был сконструирован и подогнан Тимом самостоятельно вплоть до точки1, представляя собой цельнометаллическую конструкцию, усиленную стальными листами в неподвижных местах. Под стальными листами кольчуга, а под кольчугой – хлопковый ватник, который на зимнее время может заменяться на шерстяной.

Жаркому климату Юго-Западного такая броня была не под стать: на летнем солнце голые пластины железа разогревались до страшных температур. Однако Тим, так горячо полюбивший бронное ремесло и увлеченный идеей, не замечал этих недостатков. Над рядовым дурачком, который с ног до головы заковался в блестючее железо, только бы и посмеялись. Но Тим был не дурак, да и давно уже не рядовой.

Звание пятидесятника, понятное дело, означало, что он вправе вести под своим стягом до пяти десятков солдат. Стяг Тим себе пока не придумал, да и пятидесяти солдат у него не было, поскольку все двести голов, приписанных к Серому Камню, находились в подчинении пятисотника Явдата.

Подойдя к отряду, Шато удовлетворенно оглядел добытые туши, а следом и солдат – те сразу притихли и с чего-то даже построились в шеренгу, хотя приказов он не отдавал.

Серый Камень – молодая фортификация у юго-западной границы Княжества, расположенная на невысоком, солнечном холме, окруженная плешивым карликовым леском.

Стены умеренной высоты и несколько башен западной архитектуры с мерлонами типа ласточкин хвост смотрелись, пожалуй, красиво, но не особо внушительно. Например, толстые, многорядные стены Храбродара – столицы Срединного края – с круглыми стрелецкими башнями-кремлевками Тиму нравились куда больше. Пусть Серый Камень, спроектированный западным архитектором, был до некоторой степени достопримечательностью здешних мест, никто, включая пятидесятница, не строил иллюзий относительно назначения этих укреплений и причины, по которой тут служат солдаты. Крепость не держала границу государства и даже не должна была принимать серьезный бой. Она – лишь укрепленный дозорный пункт и казармы для солдат, патрулирующих важные торговые тракты приграничных территорий. Без вооруженных солдат уж очень лихие тут места. Большак бойкий, он Княжеству, почитай, одна из главных торговых артерий. Отсюда в Великий Халифат прямая дорога. А через Родную можно выйти в Тихое море, а там и Царьград, и другие царства-государства. Ради такого большака, конечно, и красивую крепость не жалко возвести.

За годы твердыня медленно, но неуклонно превращалась из сугубо военного объекта в торговый пост. Обрастала домиками мирян, конюшнями, харчевнями и торговыми лавками, хотя Тим и бился отчаянно с незаконной застройкой в крепости и вокруг нее.

На подходе к вратам пятидесятник заметил могучий силуэт на одной из башен. Пройдя сквозь барбакан, Шато распорядился отправить туши на кухню, а сам вошел в башню и, вбежав по винтовой лестнице, оказался наверху. Здесь, на коротком табурете, сложив руки на животе, уселся косматый вояка в крестьянской рубахе с подбивой из ватника, которая одновременно выполняла функции поддоспешника. Самих доспехов на нём сейчас не было. Этот, в отличие от Тима, на дух не переносил тяжелой одежи, и даже воеводский колонтарь – довольно подвижный доспех из мелких железных пластинок – надевал с великой неохотой.

Берестяные лапти лежали рядом с босыми, мозолистыми пятками. Длинные соль с перцем космы, мускулистые руки и спокойный, устремленный вдаль взгляд выдавали профессионального воина и непринужденного лидера. Он обернулся и молча поинтересовался у помощника результатами охоты.

– Кабанчик и косуля.

– Молодец. Не зря ты годы корпел над свитками, – саркастично изрек Явдат, и стал ожидать реакции помощника.

– В церковной академии читают святые стихи, а не… – начал было Шато, да по улыбке Явдата понял, что тот опять лишь дразнится. – Вообще, – продолжил Шато, – живности стало меньше. Либо мы распугали, либо…

– Эх, – перебил командир, – охота эт всё равно полумера. Она, конечно, пополняет запасы, да и службу солдатне разбавляет, но ты ведь не рассчитывал на нее всерьез?

Воевода поднялся, разминая ноги, а взгляд Шато столкнулся с тёмными печальными глазами командира.

– Видишь, я пишу в стольную крепость о том, что нужно увеличить гарнизон для обороны границы и прилежащего большака. В ответ раз в три луны приезжает засечный голова с приказом об отзыве у меня еще нескольких солдат. Я говорю, что надобно увеличить снабжение, а они, скареды, будто нарочно, каждый месяц сокращают пайку, – безнадежно сетовал Явдат. – Видимо, чтобы я сам просил сократить поголовье крепости. Так и правда голодать начнем, несмотря на нашу внештатную охоту. Не хочется князю кормить армию, которая не воюет, понимаешь?

– Может лично к наместнику обратимся? Его ж земли, его доход от торговли.

– К Зайцу, что ли? – крякнул воевода. – Скорее у курицы молока выпросишь.

– Важное ведь дело делаем, а Явдат? Ну, да, не боярские мы солдаты, но должен бояра понимать, что убери Серый Камень, и на тракте такой разбой начнется! Торгашей как ветром сдует, даже беспошлинной потом не заманишь.

– Да Заяц князю-то лишней косточки не подает свыше положенного по этому своему «буджету». А нас-то с чего кормить? Мы ж не боярская дружина. Ей богу, удавится, жадюга, ежели на чужих солдат придется деньгу тратить. Ох, благо, хоть от Якима не слыхать последнее время. Попортил же мне крови этот змей, паскудье семя. Видно, перебрался покамест в другой край, – Явдат напряг губы, злобно вглядываясь в рыжий горизонт и мысленно насылая туда, вдогонку за разбойником, лютую смерть.

– Фартовый лиходей, конечно, – признал Тим, невольно тронув и по сей день туговато гнущееся запястье.

Дело было год тому. Тим с солдатами устроил засаду на отъявленного лиходея Иоахима. Повадился тот грабить слабо охраняемые почтовые телеги на Колядовском прясле – куске большака, как раз вверенного Серому Камню.

Говорят, когда-то Иоахим был большим атаманом в Ганзе. До некоторой степени Тимов сослуживец. Иоахим один отвечал за охрану целых караванов. Но то ли проворовался, то ли просто наскучило ему подметки стаптывать, охраняя чужие богатства, и принялся Иоахим своих же лабазников грабить. А то и не своих, бес знает откуда он на самом-то деле родом. Да ладно бы грабить. Облегчить толстосуму кошелек – дело в некотором смысле даже богоугодное: торгаш, скорее всего, не разорится, деньги разбойник прогуляет, обогатив корчмарей, виноделов и случайных барышень. Но с Иоахимом другое. Этот руки кровянить не боялся. Выслужил себе мерзейшую славу на землях курфюрстов и, видно, пока его не порешили, двинул на восток, в наши края. Вот и бесновался тут Яким, как его стали звать в нашей стране, на непаханых просторах.

В общем, Тим через нужных людей пустил слух, что тогда-то в ямской карете повезут большое пожертвование, сделанное купцом из Срединного края для нескольких церквушек Юго-Западного. С виду по тропинке шла обычная ямская, запряженная двойкой слабеньких кобыл, да с двумя ратниками для охраны. А внутри крытого воза, вместо груза, ожидал наготове сразу десяток солдат, да с самострелами, да плюс неподалеку шел летучий полувзвод егерей. И ведь до того ладно сработали. Высыпали, налетели, окружили бросившихся врассыпную лиходеев, пол Якимовой банды на месте уложили, остальных на силу связали! Шато и самого Якима уж за горло схватил. Из своего максимализма очень хотел взять гада живьем, а тот, точно склизкая минога, вывернулся, порезал Шато по запястью – доспех, невезуха, еще не был завершен, – ринулся в лес и ведь меж всеми пущенными стрелами проскочил. И дюжина егерей его потом не сыскала, ей богу, леший укрыл.

Шато поежился, вспоминая проваленную операцию, но быстро вернулся к насущному – как прокормить гарнизон.

– Тогда землеробов попросим едой поделиться, – предложил Тим. – Край на зерно у нас богатый. Сговоримся с какой-нибудь деревенькой.

– Ну, вот это уже получше, – пробурчал командир, поглаживая бороду. – Хотя ближайшие деревни далековато. Что к нам ближе всего?

– Ближе-то Солянка, – прикинул Тим, вспомнив карту Юго-Западного. – На реке стоит, у подножия гор, но слишком мала, там от силы четыре десятка живет. Добывают соль, которая вымывается горными ручьями и еще уголь обжигают.

Явдат свел густые брови:

– Углежоги? Беднота. Им самим бы прокормиться. Покрупнее надо и со своими полями. Уступ, Талица, Изока, Осток?

– Мелочи вокруг нас полно, а крупного и с полями, пожалуй, ничего. Село Осток – самый богатый вариант. Это большое сельскохозяйственное обиталище, еды там много, но до него больше трех сотен верст.

Явдат опять покачал головой:

– Замаемся ездить. Да и сверху не одобрят, что засечные в таких далях от места службы слоняются.

– Значит, остается Талица, – пожал плечами Тим. – Юридически это одна деревня, но фактически их две: Верхняя и Нижняя. Правда, Верхняя почти вымерла, ее, почитай, нет. Зато Нижняя процветает, здоровенная, больше ста дворов. Деревни верстах в пяти друг от друга, но подлинной экономической связи давно уже не имеют. Даже оброки платили раздельно, пока Верхнюю вовсе не освободили от податей за нехваткой жителей.

– Ах, – причмокнул воевода, выслушивая помощника. – Всё-таки, нравится мне, как ты полощешь. Эти твои «юридически», «подлинной связи». Сразу вижу, что не зря мне тебя отрядили. И пользу приносишь, и вреда большого вроде не делаешь.

– Опять издеваешься, воевода! Ну в чём может быть вред знаний?

– При чинах вот так погутарь, быстро в караульщики разжалуешься. Не нравится людям, когда кто-то ниже их звания умом кичится.

Шато отвернулся, обидевшись.

– Ну, – Явдат вернулся к Талице, – может, удастся с ними сговориться на поставку зерна в обмен на то, что мы им будем лиходеев да зверье гонять. Хотя это и на нашем численности поголовье сказаться может. А уж если на верхах прознают, так вовсе пинком полетим из этой твердыни.

– Чего это вдруг?

– Ну ты картинку прикинь, – похлопав по плечу, ответил воевода. – Приходят солдаты в деревню, забирают пару телег фуража и уходят. На что похоже?

– Ну, положим, – нехотя признал Шато, – сугубо издали, на грабеж.

– Во-от. Значит, по этой статье Разбойного приказа Заяц нас с тобой и вздернет, – тыкнул пальцем воевода.