Ричард Длинные Руки – паладин Господа

– Ваше Сиятельство, – сказал с наибольшей почтительностью и даже потряс плечами, что имитировало помахивание шляпой над полом. – Но что мы везем? Снова церковную святыню?

Беольдр не двинул даже бровью, но у меня создалось впечатление, что он улыбнулся. Где-то там глубоко внутри.

– Что, уже устал? Нет, не святыня.

– А позволено будет узнать, что это?.. Если нельзя, то я молчу, молчу…

После долгой паузы, я уже думал, не ответит, Беольдр заговорил медленно, размеренно, словно молол зерно:

– Перебирая наши святыни, трофеи и просто редкие вещи, наши священники… или не священники, не знаю, поняли, что некий красивый восьмигранный камень в королевской сокровищнице не драгоценен сам по себе. Его и считали полудрагоценным, да и то лишь потому, что, по летописи, за него полегло уйму народу. Судя по легендам, его защищали отчаяннее, чем королевскую казну или знамя. Но уже и те, кто защищал, и кто нападал, не знали, чем он ценен… Вот так он и переходил из рук в руки…

Гендельсон надменно молчал. Я спросил:

– А что изменилось?

– В нашей библиотеке есть описание Кернеля. И его храма, уцелевшего с незапамятных времен. Наши церковники, часть из них все дни и ночи читает старые книги, нашли интересные тексты… Там в центре их древнего храма, где у нас алтарь, у них – плита из неведомого камня, а в ней углубление… Восьмигранное. Да, как раз по размеру и форме камня, что в нашей сокровищнице!

Я присвистнул.

– Ваше Сиятельство… но как решились?.. Церковь могла завопить… простите, отечески заявить, что храм языческий, нечестивый. И что вовсе надо его вдрызг, а не приносить жертву! Ведь это похоже на жертву, правда?.. А вдруг, если туда вставить камень, проснется какой-нибудь неведомый демон? Вдруг сам Азазель, единственный, кого Господь не засадил в ад, а заключил на земле под одну из каменных плит?

Беольдр ехал некоторое время молча, лицо его посерьезнело. Гендельсон хранил надменное молчание. Наконец Беольдр разомкнул губы, слова прогрохотали мощно, но успокаивающе, словно раскаты грома уходящей грозы:

– Верно, я так и говорил. Предостерегал. Да и многие доблестные рыцари, наделенные отвагой и мужеством, коих не заподозришь в трусости. Но церковь… Дорогой Дик, в церкви странные люди. Когда мы пришли в эти земли, церковь истребляла все чужое, чтобы укрепиться. Теперь, укрепившись, она собирает и спасает все остатки, что уцелели тогда… В старых книгах обнаружили крупицы знаний, что не всегда нечестивы. Ведь в старину, до рождения Христа, жили и праведники… В церкви долго спорили, но отец Дитрих был настойчив, доказал необходимость риска. Ведь Кернель не может держаться вечно!.. Он запирает слишком удобный проход в горах, чтобы его оставили в покое. Карл будет бросать туда все новые силы, и Кернель падет. Есть сведения, что Карл уже послал туда небывалое войско. Вы его должны опередить на пару недель… Так что ваш камень в худшем случае лишь обрушит Кернель на неделю раньше. Но… вдруг поможет защите? Часть монахов пришли к выводу, что этот камень служит защите.

– На основании каких выводов?

– Ну… из камня возводят стены, – ответил Беольдр неуклюже.

Я фыркнул, позабыв на миг, что разговариваю с братом короля.

– Катапульты швыряют и камни!.. Да еще какие. Хотя, простите, Ваше Высочество, я думаю, церковники правы, что идут на риск.

Он покосился на меня.

– Ты милостиво одобряешь их действия? Странный ты, Дик.

– Простите, Ваше Высочество, – сказал я торопливо. – Это я так, мыслю вслух. От одиночества такое бывает. Косишь сено в одиночестве, вот и начинаешь говорить то сам с собой, то с косой. А принесешь сена корове, говоришь с коровой.

Гендельсон громко хмыкнул и отодвинулся вместе с конем. Долгое время ехали молча, потом Гендельсон, видимо, решил, что он едет почти как ровня мне, новоиспеченному рыцарю, а он по своему положению почти равен Беольдру, пустил коня рядом с Беольдровым, поинтересовался:

– Сэр Беольдр, а куда именно мы едем?

Беольдр холодно молчал. Широкая проезжая дорога вела вдоль кромки леса, мы двигались по ней совсем недолго, потом Беольдр свернул на тропку, уводящую в глубину леса.

Гендельсон спросил уже с беспокойством:

– Сэр Беольдр! Не едем ли мы к оборотникам?.. Сэр Беольдр! Я настоятельно требую ответа!

Беольдр наконец разомкнул уста, но поворачиваться не стал, прогромыхал в пространство перед собой:

– Мы едем туда, откуда вас могут доставить в Кернель в течение суток.

У меня часто и счастливо стучало сердце. Беольдр подтвердил, что уже сказал король. А это значит, что завтра-послезавтра уже смогу вернуться к Лавинии! Или даже сегодня.

Гендельсон спросил подозрительно:

– Но… как? Святая церковь не позволяет общаться с оборотниками… а только с помощью нечистой силы можно в Кернель за сутки… да, с помощью нечистой магии!

Беольдр громыхнул громче, в голосе великана прозвучал металл:

– Сэр Гендельсон, мы едем по приказу короля!

– Но святая церковь…

– Святая церковь знает о нашей миссии. Вы можете, вернувшись, покаяться, наложить на себя епитимию, а то и вовсе уйти в монастырь, замаливать свои грехи до конца жизни. Но сейчас мы выполняем приказ короля.

Гендельсон сказал надменно:

– Приказ короля не может противоречить заветам церкви!

Беольдр впервые повернул голову. Это было как если бы повернулась корабельная башня. Его шлем оставался пристегнутым сзади к седлу, но мне показалось, что он весь в железе, а беспощадно голубые глаза свирепо блеснули через прорезь шлема.

– Сэр Гендельсон, – сказал он ровно, – насколько я понимаю, вам очень хорошо сообщили, куда вы отправляетесь и с какой целью. Я просто не понимаю цели ваших расспросов. А вы их понимаете?

Из-под шлема прозвучал надменный басистый голос:

– Сэр Беольдр, это звучит как оскорбление…

Я ощутил в голосе этого Гендельсона затаенную угрозу. Беольдр ответил холодно:

– Это ваше право расценивать мои слова, как вам угодно. Вы можете вызвать меня на поединок… даже прямо сейчас. Сэр Ричард будет свидетелем, чтобы никто из нас не нарушил никаких установленных рыцарским кодексом правил. Кроме того, вы вольны отказаться от этой затеи… я имею в виду путешествие в Кернель.

Гендельсон запнулся, сказал с прежней надменностью:

– Но этот камень… Его не может передать этот… этот новоиспеченный рыцарь…

– Я могу, – отрубил Беольдр. – Я – брат короля Шарлегайла! Мне дозволены любые слова и действия от имени короля. Вы можете повернуть коня, сэр Гендельсон. Дик, ты готов ехать со мной?

– Да, сэр! – выкрикнул я счастливо.

Гендельсон запнулся на полуслове. Конь его приостановился, я начал объезжать его, и тогда Гендельсон пришпорил своего битюга и поехал за Беольдром вплотную. Беольдр бросил с заметным раздражением, не поворачивая головы в его сторону:

– Сэр Гендельсон, я просил бы вас общаться со мной и сэром Ричардом с поднятым забралом. Иначе у меня просыпается чувство, что вы готовы бросить нам вызов.

Я ощутил прилив горячей благодарности к Беольдру. Гендельсон вздрогнул, вызов Беольдру может бросить только самоубийца, да и про меня уже идет нехорошая слава. Его рука поспешно двинулась вверх, палец зацепил за решетку забрала. Лязгнуло, пружина щелчком открыла лицо.

Мои челюсти сжались. Тот вельможа, что сидел у короля, кузен этого… этого существа, еще красавец и атлет. Забрало, оказывается, поддерживало жирные щеки, что сразу обвисли, как складки на боках тяжелоатлета в отставке. Нет, даже как у борца сумо. Мясистый нос занимает половину лица, на лице столько жира, что для глаз остались только щелочки. Лицо надменное, высокомерное, в глазах презрение ко всему окружающему.

Беольдр перехватил мой взгляд. Мне почудился в суровом лице проблеск сочувствия, но тут же Беольдр сказал железным голосом:

– Барон Гендельсон! Вы можете в любой момент отказаться, запомнили?.. Но именно отказаться. А рассуждений, чем это нравственно или безнравственно, – я не потерплю. Мое дело – выполнить приказ короля.

Я ехал сзади и чуть сбоку, теперь видно, что широкий павлиний плащ скрывает широченную задницу, что живот этого барона лежит на его коленях… а сейчас – на седле. Природа отдыхает не только на детях гениев, но и на потомстве героев. Если и был великий предок рода Гендельсонов паладином-подвижником, то это вот, что на богатырском коне в великолепных доспехах, всего лишь сохранило разве что вес великого предка. Но если у того все было в костях и мускулах, то у этого в заднице.

Гендельсону это предприятие не просто не нравится, а он смертельно испуган. Если честно, то я эту жирную скотину понимаю. Впервые, как мне кажется, суровый и ригористичный Зорр как бы отступил от своих железобетонных принципов. Однако это как раз может говорить о том, что у Зорра есть будущее. Ведь даже самые чистые общества содержат секретные службы для тайных операций, а те для пользы дела входят в контакты с террористами, нанимают киллеров…

Глава 6

Солнце опускалось все ниже по яркому пурпурному небу. На землю пал синеватый полумрак, все изменило очертания, обрело нереальность, словно наш мир стал трехсполовиноймерным или двухсполовиной, но только не привычным трехмерным.

В лесу темнело быстрее, солнце еще не опустилось полностью, но мы ехали почти в ночном лесу. Потом небо в самом деле потемнело, проступили первые звезды. Я узнал тропку, мы по ней однажды уже проезжали, до сих пор помню тот ужас…

Беольдр прогудел, не поворачивая головы:

– Сэр Ричард, а вы помните?

– Еще бы, – сказал я. – Вот за тем поворотом и кинутся, аки… словом, аки!.. В самом деле лучше забрала вниз, а плащи взад.

Гендельсон поспешно опустил забрало, как только не прищемил щеки, они ж на плечах во всю их ширь. Рука с металлическим звоном начала шлепать по седлу, наверное, отыскивая рукоять меча.

– Нет, – ответил Беольдр. – Не нападут.

– Подобрели? – спросил я.

– Мощи Тертуллиана, – объяснил Беольдр. – Как только привезли, наша сила окрепла, а нечисть начала хиреть, как мухи осенью… Доспехи святого Георгия Победоносца вовсе доконали. Наши рыцари каждый день выезжали на охоту, это им стало в забаву. И от оборотней очистили неплохо тоже.

– Хорошо, – сказал я с облегчением. – Я очень не воинственный человек.

Гендельсон хмыкнул саркастически, гулко хохотнул. Из-под массивного шлема это звучало пугающе, словно заухал крупный филин под темной крышей.

Беольдр покосился в его сторону, сказал:

– Но когда нападают, то костей даже не остается.

– А доспехи? – спросил я.

– Доспехи остаются, – ответил Беольдр.

– Это хорошо, – сказал я с облегчением. – А то наследникам надо новые заказывать…

Гендельсон подвигался в седле, конь застонал и начал при ходьбе пошире расставлять ноги. Гендельсон сказал обеспокоенно:

– Может быть, нам хотя бы молитву читать в дороге?

Беольдр ответить не успел, я пояснил сочувствующе:

– Нечисть в латыни не разумеет.

Он меня игнорировал, обратился к Беольдру:

– А если мы достанем нательные кресты и поедем с ними, сжимая в дланях и громко взывая к Творцу?

– У вас такой большой нательный крест, – удивился Беольдр, – что может служить щитом?

– Ну, не совсем такой…

Беольдр вскинул руку, мы послушно умолкли и подобрали поводья. Деревья расступились, залитый серебряным светом простор, а дальше поднимается мрачный темный замок. Сверкают отраженным лунным огнем крыша, башенки, но сам замок выглядит мертвым.

Беольдр прислушался, кивнул нам и пустил коня вперед. Я ожидал, что он поднесет ко рту рог, во мне уже напряглось в ожидании дикого рева, после прошлого раза в ушах звенело больше суток, но Беольдр поехал прямо, не останавливаясь, неподвижный в седле, как усаженный на коня каменный столб. Подъемный мост, к моему удивлению, уже лежал поперек рва. Снизу пахнуло жуткой вонью, смрадом, разлагающимися растениями и дохлыми жабами.

Дощатый настил трещал под конскими копытами, словно мы двигались по молодому льду. У меня возникло жуткое ощущение, что вот-вот ухнем в темную бездну. Решетка ворот со скрипом пошла вверх. За ней, на освещенном луной пятачке, стоял улыбающийся Терентон, все такой же лохматый, с расстегнутой на груди рубашкой, в потертых штанах из простого грубого полотна.

– Добро пожаловать! – сказал он радушно. – Добро пожаловать, гости дорогие!

Беольдр сказал холодно:

– Мы тебе не гости. И не дорогие. Давай, Терентон, сразу к делу.

Терентон развел руками, вздохнул. Мы все трое слезли с коней, он подошел ко мне, в глазах напряжение, немой вопрос: не выдал ли я его брату короля? А мне оно надо? – ответил я равнодушным взглядом. Своих проблем выше крыши.

– Хорошо, – ответил Терентон с облегчением. – Можно и сразу, как условились. О, поздравляю вас, сэр Дик!

– С чем? – спросил я непонимающе.

– Но вы же теперь рыцарь!

– А, это, – сказал я, отмахнувшись, – да-да, произвели.

На миг вокруг меня воцарилось ледяное молчание. Гендельсон испепелял взглядом, Беольдр нахмурился, даже Терентон осуждающе покачал головой. Я прикусил язык, ведь производство в рыцари – событие великое, от него так просто не отмахиваются, не забывают.

Беольдр забросил повод на крюк коновязи. Лицо его было темнее грозовой тучи, глаза метнули молнию.

– Гореть тебе, Терентон, в аду!.. А ведь когда-то был неплохим воином.

Терентон взглянул на меня бегло, объяснил торопливо:

– Ваше Сиятельство, можете не верить, но здесь магия близко не лежала… Ни белая, ни черная, ни чистая, ни нечистая. Раз в тысячу лет звезды выстраиваются так, что образуется нечто… словом, можно будет долететь туда… и обратно. Такое свойство звезд… Если хотите в тот же день вернуться обратно, то можете…

Гендельсон слушал с неописуемым отвращением на лице. Его тошнило, он едва не падал в обморок, всюду видел летающих в воздухе крохотных чертей и оборонялся от них крестом и молитвой. Мы с Беольдром так и не увидели, кого он бьет крестом по головам, но Беольдр все равно хмурился, кусал усы.

Терентон спросил:

– Вы все поняли? Согласны?

Гендельсон закатил глаза и отшатнулся. Беольдр коротко кивнул, я сказал вяло:

– Парад планет, так бы и сказали… Не звезд, говорю, а планет. Звезды хрен сдвинутся… ну, чтоб заметить простым глазом. Силу вы оседлали великую, честь вам и хвала. Но как… обратно?

Терентон слушал меня с распахнутым ртом. Глаза с каждым моим словом все больше вылезали из орбит. Опомнившись, сказал наконец:

– Обратно?.. Конечно, если там есть знающие люди… Но в том месте откуда? Вы таких мест избегаете.

Я спросил у Беольдра:

– А там есть вблизи оборотники?

Беольдр покосился на Гендельсона.

– Возможно. Но я бы, сэр Ричард, на вашем месте на это не рассчитывал бы.

Я посмотрел на Гендельсона, процедил:

– Да, конечно.

Видимо, в моем взгляде была весьма откровенная оценка барона, ибо Беольдр сказал сурово:

– Главное, доставить этот талисман в Корнель. Понимаете?

– Понимаю, – ответил я.

Терентон спросил живо:

– А что вы везете?

– Шпионам знать не положено, – осадил Беольдр. И, обращаясь ко мне, добавил: – Конечно, все будут рады возвращению в Зорр вашего молота. Да и вам, кстати, тоже.

– Спасибо, – пробормотал я.

– Это к тому, – пояснил он, – что и вы при молоте тоже бываете полезны.

– Спасибо, – повторил я с поклоном. – Всегда восторгался вашим чувством юмора, сэр.

Он покосился на меня с подозрением, что это еще за такое чувство, но ничего не сказал, массивная такая железная башня и так же мало говорящая.

Терентон спросил нетерпеливо:

– Так кто намерен?.. Время идет.

– Мы тоже, – ответил Беольдр тяжело. – Сэр Гендельсон, вам слово. Вы вольны вернуться, никто в ваш адрес не скажет слова упрека. Все понимаем, что с вашей стороны это не трусость, а всего лишь верность принципам.

Гендельсон заколебался. Я молча молил Бога, чтобы этот набитый разряженный индюк отказался, всю дорогу у меня уже руки чесались ухватить его за горло. Ухватить и сдавить так, чтобы глаза на лоб, а язык коснулся земли.

– Я верен принципам, – ответил Гендельсон брезгливым голосом, – и докажу, что ничто меня не пошатнет в моем служении Господу и королю!.. Я отправлюсь в Корнель. Но по возвращении я вынужден буду просить святую инквизицию обратить внимание на эту… эту богомерзость! И, простите, сэр, на вашу странную деятельность… и странные связи с этими… да-да, с этими!

Беольдр повернул голову в мою сторону. В моих глазах он прочел в адрес барона что-то вроде: ты еще вернись, надутая жаба, укоризненно покачал головой. Я молча кивнул, вряд ли он сомневался в моем согласии.

Беольдр с каменным лицом вытащил из-за пазухи кожаный мешочек с веревочкой.

– Здесь талисман. Как прибудете, сразу же отдайте его отцу-настоятелю.

Гендельсон протянул руку, Беольдр опустил драгоценность на его ладонь с растопыренными пальцами. В глазах был лед, а на меня снова посмотрел с сочувствием. Гендельсон сунул мешочек за пазуху, веревочку накинул на шею. Я успел заметить, что мешочек оказался рядом с широким золотым нательным крестом.

Терентон указал на тропку между деревьями.

– Это здесь… – сказал он. – Но я просил бы вас оставить здесь коней…

Гендельсон вскрикнул негодующе:

– Оставить коня? Ни за что!

Терентон развел руками:

– Как скажете. Тогда вам в Кернель верхом. Впрочем, вы так и собирались?

Гендельсон поднял угрожающе плеть. Беольдр перехватил его кисть, заставил опустить руку. Гендельсон подчинился, но сверкал глазами и показывал всем видом, что, не вмешайся брат короля, он бы все здесь разнес во славу Господа и Его Богоматери.

Я соскочил с Черного Вихря. Бросил повод на сук.

– Я готов.

Гендельсон поколебался, с великой неохотой сполз с седла, хватаясь за него обеими руками. Перевел дух, бросил с раздражением:

– Ну, и где?

– Сюда, – указал Терентон на тропку. – Только, сэр…

– Что? – рыкнул Гендельсон угрожающе.

– Железо, – проговорил Терентон очень неохотно.

– Что, – спросил Гендельсон ядовито, – верно говорят, что вся нечисть страшится железа?

Терентон развел руками.

– Сэр, на вас железа… хватит на рыцарскую хоругвь. У нас нет столько сил, чтобы все это забросить в Кернель. Хотя бы с частью надо расстаться…

Гендельсон побагровел.

– Никогда! Ни за что!.. Рыцарь я или не рыцарь?

Я посмотрел на хмурого Беольдра, снял шлем. Терентон кивнул с одобрением. Я повернулся к нему спиной, он понял, расстегнул ремни. Я освободился от панциря, снял тяжелые стальные сапоги. Тело сразу возликовало, запело. Я вдохнул всей грудью.

– Хорошо… Если нас доставят прямо в Кернель… то зачем тащить с собой столько железа?

Гендельсон сказал надменно:

– Рыцари не расстаются с доспехами с такой легкостью. Лишь простолюдины… Впрочем, я не хочу задевать простолюдина, странною прихотью женщины… видимо, за какие-то особые заслуги, посвященного в рыцари. Но теперь-то мы готовы?

Терентон смотрел на него с сомнением, глаза обшаривали Гендельсона с головы до ног, определяя вес. Я потащил через голову свой огромный меч, меч Арианта.

– Сэр Беольдр, я оставляю и это… Вы не бросите мою бедную лошадку здесь на растерзание? Со мной молот и кинжал. Этого больше чем достаточно. Но если надо, я даже разуюсь. Простолюдина это не позорит.

Беольдр кивнул, повернулся к Терентону. У того в глазах еще оставалось сомнение, но посмотрел на Гендельсона, вздохнул, сказал:

– Если вы готовы рискнуть…

Гендельсон сказал надменно:

– А что, все еще риск?

– И немалый, – ответил Терентон.

Беольдр насторожился:

– Почему? О большом риске речи не было.

– Железа много, – сказал Терентон и снова указал на Гендельсона, что походил больше на экспонат в историческом музее, чем на живого человека. – Я знаю, что сэр Ланселот не трус, он оставил бы все доспехи и даже меч здесь…

Лицо Гендельсона налилось кровью, он прорычал:

– Никто не смеет обвинять меня в трусости!.. Я отправляюсь в доспехах. Я рыцарь, а не… не…

Он задохнулся, подбирая оскорбительные слова. Терентон отвернулся и сделал нам знак следовать за ним. Я двинулся за ним сразу же, здесь, под каменной стеной башни, темно, а лунный свет, пробиваясь через кроны деревьев, по которым пробегает ветерок, превращает весь мир в сплошную камуфляжную сеть. Гендельсон, подчеркивая свое высокое происхождение и, наверное, бесстрашие, обогнал меня и пошел за оборотником в затылок.

Я тащился позади, ладонь то и дело дергалась к рукояти молота, так хотелось влупить в затылок этого железного болвана. Это что, начало протянувшейся на столетия борьбы между потомственными и пожалованными? Потомственные считают себя лучше уже тем, что у них – порода, они ж от знатного производителя, пожалованные молча демонстрируют размер мускулов, а король балансирует между этими двумя силами, ибо за потомственными – накопленные предками богатства, влияние, земли, замки, а за пожалованными – ум, отвага, сила, дерзание…

Терентон остановился, по лицу двигались темные пятна.

– Все, – сказал он. – Дальше… не останавливайтесь.

Гендельсон тут же встал, как вкопанный в землю железный столб.

– А когда же…

– Увидите, – ответил Терентон коротко.

Я хотел пройти вперед, но Гендельсон уловил мое движение, шагнул, загромыхав железом, пошел, пошел, раздвигая ветви. Каменная стена обрывалась, но дальше видны остатки полуразрушенной башни. От стены замка и до развалин протянулась блестящая дорожка. Она показалась мне застывшей поверхностью воды, потом просто зеркалом, но когда Гендельсон вступил на нее и пошел, звякая рыцарскими шпорами, я с холодком по всему телу понял, что вижу нечто вовсе не из этого мира…

Мои ноги подгибались от волнения. Я нагнулся и на ходу хотел коснуться поверхности пальцем. В глаза ударил ослепительный свет. Я от неожиданности вскрикнул, выпрямился, но дорожка уже исчезла. Передо мной отчаянно размахивал руками и кричал Гендельсон. Под его подошвами мелькнула крыша замка, а затем далеко внизу поплыла серебристая шкура леса.

Голова закружилась, к горлу подступила тошнота и тут же отхлынула. Мои руки уперлись в упругие стенки. Они подались совсем чуть, тут же отпихнули обратно. Встречного ветра нет, хотя прет нас с приличной скоростью. Гендельсон все борется со шлемом, дрожащие руки пытаются приподнять, там что-то зацепилось, видать – за свиную морду, он все дергал кверху, хотя сейчас как раз бы опустить, отгородиться от всего ужаса…

Под ногами быстро ускользает серебристая равнина, покрытая кочками мха. Энергетическая капсула или магический шар прет со скоростью самолета. Кочки мха разве что для Гендельсона, я летал на самолете, знаю, как выглядит лес с высоты десяти тысяч метров… Но если мы в беспилотном режиме, то и прибудем на такую же точно площадку. Это словно кабинка фуникулера. Только этот фуникулер включается на время парада планет… Значит, надо отдать камень – и спасибо-спасибо, никакого застолья, давайте медаль, и мы отбываем, такие люди везде нужны…

Гендельсон наконец снял шлем, побелел, взвизгнул. Я отвернулся. К счастью, под ногами ровный твердый пол, нечто матовое, но лучше не смотреть, все-таки мы не пернатые, а у обезьяны врожденный страх перед падением с дерева.

Далеко на горизонте начали подниматься серебристые пики гор. Луна освещала их холодно, но любовно. Лед искрился, горел белым огнем. Горы приближались, Гендельсон воскликнул:

– Слава тебе, Господи!.. Это Кернель!.. Я вижу Кернель!..

Обручи, что сковывали мою грудь, лопнули, я вздохнул свободнее. Если так, то можно к утру и вернуться… Гендельсон рядом рухнул на колени, пол выдержал эту гору железной скорлупы с нежным сочным мясом внутри, а Гендельсон начал истово и громко молиться, стукаться лбом о силовой пол, все получалось беззвучно, если бы еще и молитву удалось заглушить…

Впереди, как мне почудилось, медленно выросло черное облачко. Оно выглядело как угольная яма на звездном небе. Нас несло прямо к нему. Гендельсон все еще бормотал молитву, я напрягся, облачко начало разрастаться. Внутри черноты сверкнуло, оттуда докатился тяжелый грохот. Я похолодел, это не грохот, а раскатистый смех – холодный, как ночь, жестокий.

Гендельсон молился громче, я пощупал рукоять ножа, потом – молот. Пальцы вздрагивают, черное облако уплотнилось, по бокам разрослись черные крылья, настоящие крылья, как у летучей мыши, сформировалось тело, человеческое, голова увенчана рогами, на месте глаз сверкнули две багровые звезды. Гендельсон вскрикнул:

– Господи, прими душу мою…

В руках крылатого великана появился огромный черный меч с изогнутым лезвием. Лезвие расширяется к концу, лунный свет заиграл на металле, синеватом, усыпанном звездными искрами.

Крылья сделали два небрежных взмаха, черный с крыльями завис перед нами. Могучие руки начали поднимать меч. Теперь я отчетливо видел лицо: человеческое, чисто выбритое, но лучше бы это оказалось лицо зверя: на этом лице отпечатались все пороки, все мерзости человеческой натуры. Толстые чувственные губы изогнулись в презрительной усмешке.