Там, за зорями

Полянская закрыла за собой дверь, спустилась с крыльца и быстро прошла по дорожке к калитке. Оглянулась она лишь однажды, когда ей почудилась темная тень, мелькнувшая у дровника. Злата судорожно сглотнула, но отступать было поздно. А значит, им сегодня достанется от нее! Или ей от них…

Но о последнем думать не хотелось. Сашка, наконец, подошел к ее дому, стал свистеть, выкрикивать ее имя и пинать ногами калитку. Девушка позволила ему поскандалить всего минутку. Покосившись на дровник и ежесекундно ожидая нападения сзади, Злата дернула засов, калитка под тяжестью Сашкиных ударов с грохотом распахнулась, а дуло дробовика уперлось парню в грудь.

– А-а… – хотел он было сказать что-то еще, совершенно не ожидая чего-то подобного, и медленно опустил голову, не веря собственным пьяным глазам.

Впрочем, подобному он и трезвым им не поверил бы. Ведь это было уму непостижимо. Нет, ну ладно, эта ведьма заехала ему в глаз, так то ж глаз! И тогда он просто малость растерялся. Но сейчас?! Сейчас эта рыжая бестия с самым невозмутимым видом держала в руках ружье и целилась ему прямо в сердце. Весь боевой задор у парня как-то мгновенно схлынул, да и хмель прошел…

– Э-э… – только и смог выдавить он.

– Что? Не ожидал? – чуть охрипшим голосом спросила Полянская, сама поражаясь собственному спокойствию. – Страшно, да? – она усмехнулась. – А как Машке страшно, когда ты творишь с ее мамой и с ней всякие зверства! А бабе Арише, знаешь, как приятно в восемьдесят лет переживать твои попойки, побои и скандалы! Ты думал, что сможешь и меня запугать? Обломись! – презрительно бросила она.

– Ты не выстрелишь, – не очень уверенно прошелестел парень.

– Ты так думаешь? – почти весело поинтересовалась девушка.

Парень промолчал.

– Правильно, не думаешь. Потому что тебе прекрасно известно, я могу не только в глаз дать, я еще и стрельбой увлекалась какое-то время, и говорили, у меня очень неплохо получается. Глаз зоркий, а здесь-то и расстояния нет. Курок нажму и отстрелю тебе что-нибудь! – продолжала веселиться девушка, войдя в раж. – А теперь вали отсюда и постарайся в дальнейшем не выводить меня из себя. А если своих еще раз хоть пальцем тронешь, смотри у меня, такое устрою, мало не покажется! А Дорошу передай…

– Что? – раздался у нее за спиной веселый звонкий голос мужчины. Дробовик дрогнул в Златиных руках, а Сашка приглушенно испуганно крякнул.

Но девушка не выстрелила, она ведь даже палец на курке не держала. А в темноте Дорош не увидел этого ее испуганного движения.

Господи! И почему она такая дура? Это Дорош. Это он шатается у дома в темноте. Вот только зачем? Что ему здесь понадобилось? Какое он имеет на это право?

– Дорош, она того… – пролепетал Сашка, как-то сразу став похожим на ребенка, каким он, по сути, в свои двадцать лет и был.

– Сашка, ну какого хрена ты шастаешь по ночам, а? Я ж тебе столько раз говорил сидеть дома и не высовываться!

– Так я и пошел домой. Пришел, а моих никого нет. А я им строго-настрого приказал не ходить к ней. Ну разве ж я мог такое стерпеть? Дорош, скажи ей, чтобы не лезла к нам. Мы сами разберемся. Не ее это дело, как мы живем! И мы не просили ее здесь благодеяниями для нас заниматься.

– Уже говорил. Но она упрямая, не понимает. Но я не оставляю надежды переубедить ее. Иди домой, Сашка!

– А она точно не выстрелит?

– Не выстрелит, – мужчина негромко рассмеялся.

Было ясно, что все происходящее его ужасно забавляет.

Злата стояла, словно окаменев, и не находила слов. Сашка отступил на полшага назад, потом еще на шаг и дал деру. Мгновение до них еще долетали звуки его быстрых тяжелых шагов, а потом ночь поглотила и их. Полянская медленно опустила ружье, почти не чувствуя, как одеревенели руки, и обернулась.

Дорош стоял в нескольких шагах от нее, засунув руки в карманы брюк, и молчал. Злате очень хотелось, чтобы он так же, молча, позволил ей уйти. Лучше бы ему не провоцировать ее на скандал. Сейчас, в таком состоянии, она могла натворить глупостей.

Но надеялась она зря: Дорошу было плевать на ее состояние.

– Что это вы творите, Злата Юрьевна? – поинтересовался он.

Она хотела обойти его, но он схватил ее за руку и толкнул к стене. Оказывается, за его напускной веселостью скрывалась ярость, о которой Полянская даже не подозревала. Она больно ударилась головой о кирпичную стену, и дробовик выпал из рук.

– Так что ты хотела мне сказать? Давай, скажи, я весь во внимании! – сказал он негромко, оперевшись рукой о стену поверх ее плеча, тем самым преграждая путь к бегству.

– Пусти меня… – сквозь зубы процедила девушка, не предпринимая, однако, попыток ни оттолкнуть его, ни обойти.

Она понимала, что ее старания не увенчаются успехом. Более того, сопротивление могло разозлить его еще больше.

– Что так? – усмехнулся Дорош. – Ведь только что, пугая Сашку дробовиком деда, ты не была так испугана. Как раз наоборот. Куда ж делся весь боевой задор?

– Я не испугана! И ни Сашке, ни тебе меня не запугать! – резко бросила девушка, прикидывая, хватит ли у нее ловкости и сноровки проскользнуть у него под рукой и добежать до крыльца.

– Ну, предположим, это только бравада! Сашку в этот раз ты, может быть, и сумела напугать, но меня твой дробовик как-то не впечатляет. Ему ж лет сто, не меньше. Уверен, все в нем давно заржавело.

– Хочешь проверить? – вызывающе вскинула голову Злата.

– Почему бы и нет! – усмехнулся Дорош и молниеносным движением поднял дробовик с земли.

Девушка успела лишь испуганно ахнуть, а холодная сталь дула уже касалась ее шеи

. – Ты сумасшедший… – прошептала она.

Дорош рассмеялся. Весело и звонко. Его смех, как металл по стеклу, прошелся по ее натянутым нервам. А что, если он и вправду маньяк?

– Знаешь, кажется, он не такой уж и древний. Действительно может выстрелить, – усмехнулся он. – Ну и как ощущения? Дуло дробовика, согретое теплом ее кожи, чуть подрагивало в его руках, как будто специально царапая кожу на шее. Так, как если бы теплые, сильные, чуть грубоватые пальцы касались ее. Как касались той ночью, которую девушке так хотелось забыть, но которую так хотелось помнить…

– Что тебе нужно? – дрогнувшим голосом спросила она.

– А как ты думаешь? – весело поинтересовался он. Думать, собственно, было не о чем. И так все было понятно. И прежде чем девушка сжала ладони в кулаки и приказала себе не вспоминать, желание сладкой истомой разлилось внизу живота.

– Если ты думаешь, что я стану спать с тобой… – начала она.

– А почему ты думаешь, что я хочу спать с тобой? – перебил ее мужчина. Злата прикусила губу, досадуя на себя. Сашка ведь, кажется, намекал на это, но если это не так…

– А я вообще о тебе не думаю. Я хочу уйти, мне неинтересно здесь! – холодно сказала Полянская.

– Ты зря провоцируешь Сашку, очень зря. Он зол на тебя. Он отморозок, а как подопьет… – отбросив веселость, уже серьезно заговорил мужчина.

– Когда ты его подпоишь, неизвестно за какие заслуги. А впрочем, дай-ка я догадаюсь. Вот именно за то, чтобы, как сейчас, он устроил дебош, и, может быть, в этот раз ему удалось бы застать меня врасплох… Тебе ведь этого хочется, не правда ли? – презрительно бросила девушка. – Чтобы он проучил меня, поставил на место, заткнул бы мне рот. Ты ведь и сегодня пошел за ними, зная, что Сашка не сможет спокойно пройти мимо моего дома. Я даже не удивлюсь, если тебе было известно, что Маринка и баба Ариша придут ко мне в гости и останутся ночевать. Ты хотел насладиться спектаклем, но вышло по-другому! Я не дура…

– Ты дура! Самая настоящая, глупая, наивная дура! Не у всех должно быть так, как хочется тебе! Чего, скажи на милость, ты добьешься своим идиотизмом? Ты хочешь, чтобы Сашка, однажды упившись, поджег тебе сарай, а то и дом?

– Не хочу!

– Вот и я не хочу! Поэтому давай договоримся, Злата Юрьевна: вы сидите дома, ни во что не вмешиваетесь, а мы в свою очередь вас больше не потревожим и не нарушим ваш сон. Пиши себе, раз ты сюда за этим приехала, гуляй по окрестностям, копайся в огороде, с Лешкой своим дружи, он самая подходящая для тебя компания…

– А вы здесь будете творить беспредел?

Мужчина тяжело вздохнул.

– Кажется, перемирия у нас не получится. В принципе, я на это и не надеялся. Ну что ж, Злата – на чудеса богата, я тебя предупредил!

Он опустил дробовик и отступил на шаг. Злата после секундного замешательства отлепилась от стены и пошла к крыльцу. Поднялась по высоким ступеням, открыла входную дверь, вошла, защепила крючок и почувствовала, как ее начинает бить озноб…

Колени подогнулись, и не в состоянии сделать и шага Полянская опустилась на пол и уткнулась в них лбом. Слезы пришли неожиданно, и сдержать их она была не в силах. Прижав ладони к лицу, она плакала, словно ребенок, горько всхлипывая, и не могла остановиться.

Глава 8

Дожди закончились, погода восстановилась, засияло солнышко, снова стало тепло, и май завладел землей. Каждый новый день был полон сюрпризов, каждый новый день казался совершенно не похожим на прошедший. Каждое следующее утро, распахивая окно в своей маленькой спаленке, Злата подмечала все новые и новые изменения в природе. Как-то уж очень быстро пошла в рост трава на лугах, оделась в листву береза под окном и теперь шелестела нежными, ярко-зелеными резными листочками. Тянулись к небу и солнцу озимые хлеба на полях, луга золотились от буйства одуванчиков, зацветали сады…

Сначала нежно-кремовые цветы абрикоса облепили тонкое сплетение веточек. Потом зацвела груша, и тяжелый сладкий аромат, который источали крупные соцветия, витал в воздухе, привлекая пчел, и, наконец, пришел черед яблоням. Сады в Горновке в бело-розовой пене цветов напоминали нарядных барышень прошлого века. Крупные цветы издавали нежный, едва уловимый аромат, от которого кружилась голова, а стоило подуть легкому ветерку, как эти тонкие полупрозрачные лепестки срывались с деревьев и кружились в воздухе, как снег… Весна буйно цвела в этом году, пробуждая в душе невероятное, возвышенное, волшебное, прекрасное…

Злата ни одной лишней минуты не задерживалась в доме. Она жила одна, и кучи грязного белья и горы немытой посуды ее не беспокоили. Так же, как и ежедневная уборка в доме. Ей не когда было наводить там порядок, все дни напролет она проводила на улице. И как мама и предполагала, она почти не готовила себе, обходясь кофе, бутербродами, салатами и овсяной кашкой с разными сухими фруктами и орехами. Позавтракав и приведя себя в порядок, Полянская вешала через плечо сумку с ноутбуком на широком ремне и уходила на целый день из дома. Деревенская тишина и покой царили кругом, лишь иногда нарушаемые звуками извне, но и они почти не касались сознания. Бывало, за весь день девушка не встречала ни одной человеческой души, и это ее как раз не беспокоило. Она не искала ни общения, ни компании. Одиночество, блаженное, успокаивающее, как колыбельная, которую когда-то пела Злате бабушка, как-то сразу и навсегда полюбилось ей. Оно не было ни угнетающим, ни тяжелым, наоборот, легким, добрым, тихим, светлым, как вечер, с соловьиными переливами и вьющимися у лампы комарами. Оно дарило внутреннюю глубину, возможность остаться наедине с собой и окружающим миром. Оно было искренним, без сожалений, грусти и едкости, как плюшевый плед, которым девушка укрывалась вечерами, устраиваясь с чашкой чая у открытого окна. Оно было в ароматах цветущих садов и в том неземном, чарующем воздухе. Она любила это деревенское одиночество, что было удивительно, но она не хотела остаться с одиночеством здесь навсегда.

У нее всегда с собой был мобильный телефон, и звонки мамы, Леши или ее многочисленных знакомых час от часу нарушали ее уединение, но не досаждали. Бродя по окрестностям, она иногда заходила довольно далеко, но чаще всего усаживалась где-нибудь в тенечке у копанки или под яблоней в старом саду Маслюка, открывала ноутбук, и чувство реальности оставляло ее. Впрочем, порой ей было трудно понять, где заканчивается нереальный, вымышленный мир и начинается настоящее… Она ведь писала о Горновке, обо всем, что окружало и было бесконечно дорого. Она писала о людях, которые в большинстве своем были так же реальны, как и сама деревня. Однажды она засиделась в саду. Солнце только опустилось за далекий лес на горизонте, край неба был окрашен нежно-розовым, золотистым и бирюзовым, переходя на высоте в густую синеву. Еще один теплый неспешный вечер медленно опускался на землю. Глубокие тени ложились в саду. Стихли пчелы, весь день не смолкавшие в цветущих кронах яблонь. Залился трелью соловей…

Зато напала мошкара, и Злате приходилось то и дело отмахиваться от нее, но уходить все равно не хотелось. Оторвавшись от ноутбука, она подняла голову и огляделась по сторонам в поисках ветки, которой можно было бы отгонять от себя мошек, жалея, что не додумалась прихватить с собой средства от насекомых. Цветущие яблоневые ветки ломать жалко, а ничего другого поблизости не было, но что-то следовало придумать, и немедленно. Злата набросила на голову капюшон кофты, натянула рукава на запястья и только сейчас заметила идущего по дороге мужчину. Он шел, не торопясь, засунув руки в карманы джинсов. Девушка наклонила голову, пытаясь из-под яблоневых ветвей разглядеть его, а он в это время поравнялся с садом Масько и свернул с дороги. Полянская мгновенно узнала его и в панике огляделась по сторонам.

Бежать некуда, да и поздно. Он, безусловно, увидит, если она сейчас схватит в охапку ноутбук и трусливо пустится бежать в поля, а потом придется терпеть его ухмылочки, насмешки и издевательства.

Дорош так уверенно направлялся в сад, как будто знал, что она здесь. А впрочем, сегодня за весь день она не раз видела и обоих Масько, и Сашку, которые, возможно, и поведали ему об ее местонахождении, а она даже не знала, что он снова в деревне. С той памятной ночи на Радуницу они больше не встречались. Она ни разу не видела, чтобы его машина появлялась в деревне, и, справедливо полагая, что он уехал, в душе была этому только рада. И вот теперь он неторопливо шел через сад, пригибаясь под низкими цветущими ветками яблонь, и сбивал ногами одуванчики и анютины глазки. Где-то на полпути он отломил яблоневую ветку.

Злате не хотелось смотреть на него, хотелось сделать невозмутимое, безразличное, отрешенное лицо, но почему-то не получалось. Сквозь полуопущенные ресницы она наблюдала за его приближением. Светлая рубашка с коротким рукавом, в которую он был одет, оттеняла его смуглую кожу. Черные волосы, как всегда, были небрежно зачесаны на бок, а темные глаза, цвет которых оставался для нее загадкой, весело поблескивали.

– Добрый вечер, Злата Юрьевна! – церемонно сказал он, останавливаясь рядом с ней и протягивая яблоневую ветку.

Его фирменная плутоватая улыбка медленно расплывалась на лице. Полянская кивнула в ответ, взяла ветку и стала неторопливо перебирать пальцами по клавиатуре ноутбука, глядя в монитор. Всем своим видом ей хотелось показать: ей нет до него дела, она ужасно занята и вообще не жаждет общения. И неважно, что на самом деле каждой клеточкой тела она чувствовала его близкое присутствие и его запах… Запах! Аромат его парфюма! Сердце кольнуло в груди, и стало трудно дышать. На щеках вспыхнул румянец, и ей пришлось ниже опустить голову, чтобы он не увидел этого, и убрать руки с клавиатуры, чтобы их дрожь не выдала ее смущения.

Тогда, той ночью, в домике бабы Мулихи от ее таинственного любовника тоже пахло! Пахло как-то по-особенному. То ли таким был запах его тела, то ли это все же был дорогой парфюм. Тогда и сейчас Злата не могла сказать со всей определенностью, но одно было очевидно: этот запах действовал на нее одинаково и тогда, и сейчас, пробуждая некое неясное томление. Совпадения? А не слишком ли их много? Девушка сжала ладони в кулаки и уперлась взглядом в туфли Дороша.

«Неужели это он? Нет, это невозможно! Это невероятно!» Вместе с тем в поведении мужчины это многое объясняло. И в первую очередь его фамильярность и его отношение к ней.

– Скучаешь? – спросил он и опустился рядом на корточки, пытаясь заглянуть ей в лицо.

– Нет, – коротко бросила девушка, прочистив горло.

– Ты что, дуешься? – все так же улыбаясь, не отставал он.

Губы девушки дрогнули в едва уловимой улыбке. Самомнения Дороша хватило бы на десятерых. Злата выключила и закрыла ноутбук и стала засовывать его в сумку.

Ладно, допустим, той ночью действительно был Дорош и это с ним она тогда переспала, но все равно это ничего не меняло. Уж неизвестно, что за думал мужчина на этот раз, но вывести ее из себя ему не удастся!

– А ты пришел извиниться? – подняла к нему глаза Злата и не смогла сдержать улыбки, видя веселые, озорные искорки в его глазах.

– Ну, да! Знаю, ведь, если не извинюсь, ты уйдешь сейчас домой и захлопнешь калитку у меня перед носом!

– Извиняйся! – грозно приказала она, но в ее огромных голубых глазах при этом затаилась улыбка.

– Извини! – сказал Дорош и засмеялся. – Вот надо же, никогда не сидел с девушкой вечером в цветущем саду.

Он уселся по другую сторону дерева, оперевшись спиной о ствол. Только он и разделял их. Их плечи не касались, но этого и не нужно было. Его близкое присутствие было так осязаемо…

У девушки мурашки по телу побежали. А вечер как-то вдруг утратил свое очарование, исчез покой, возникла таинственность, а вместе с ней и напряженность. Синие сумерки окутали сад, на землю опускалась тьма, заливался трелью соловей, и ночь приобретала волшебный окрас. И от него, как от бокала шампанского, по крови разбегались искрящиеся пузырьки и кружилась голова.

– Романтика! – вынес вердикт Дорош. – Что ж ты, золотая моя, вот так проводишь все вечера?

– А что плохого в этих вечерах? – спросила девушка, спросила спокойно, без вызова, как хотелось бы. То, как он назвал ее, откликнулось в душе чем-то приятным, нежным, почти забытым.

– Ты все время одна…

Злата тихо рассмеялась.

– Теоретически. Но мои многочисленные знакомые и Лешка считают своим долгом раз в день мне отзвониться, чтобы развлечь меня последними новостями, сплетнями и не дать умереть от скуки. Им ведь кажется, я здесь скоро волком завою от тоски и одиночества.

– Ну, плохо значит они тебя знают. Ты везде на свою голову приключений найдешь! – усмехнулся мужчина.

– Дробовик верни.

– Зачем?

– Мне с ним как-то спокойнее. К тому же, если папа и дядь Коля не найдут в кладовке ружья по приезду, мне придется объяснять, как оно оказалось у тебя! Или я ведь могу и на тебя все свалить! Мол, скажу, так и так, папуля, нанес мне Дорош дружеский визит и умыкнул дробовик! Родственники у меня от чаянные ребята, они хлопнут по рюмке и придут к тебе с разборками.

– Ты такая же. Только тебе и рюмка не нужна. Ты, очертя голову сразу в бой.

– У меня просто гипертрофированное чувство справедливости.

– Не слишком ли? Ты б лучше подумала о замужестве.

– О чем? – давясь смехом, протянула девушка.

– Вот за кого в этой деревне ты замуж выйдешь?

– Ой, какие нескромные вопросы вы задаете! И с какой стати Вас занимает подобный вопрос?

– Я беспокоюсь о тебе. Вот даже Лешка твой сбежал. Ты, небось, ему поведала о своих планах остаться здесь навсегда? А он, небось, помаялся пару недель и дал деру. И глаза твои прекрасные его не остановили. Признавайся, так дело было?

Дорош, конечно, говорил в шутку, но за беспечностью и веселостью, пронизывающими его голос, Полянская смогла уловить ревностные, напряженные нотки. Ага! Что ж получается? Дорошу не все равно, что у них с Лешечкой?

– Конечно, нет. Просто у Лешки работа. Он ди-джей на радиостанции. Он мечтал об этом, для него это много значит, куда больше, чем мои прекрасные глаза, – парировала она. – Но он вернется. Ему здесь тоже нравится.

Дорош хмыкнул.

– Что ж он так просто тебя здесь оставил?

– А что? – удивилась девушка.

– Неужели не побоялся?

– Чего?

– А вдруг тебя уведут?

Злата рассмеялась звонко, весело и заразительно. Вот уж действительно ничего глупее Дорош не смог придумать!

– Уведут? В самом деле? – переспросила она сквозь смех. – Интересно, кто? Сашка, что ли? Или Маслюк?

– А больше ничего тебе в голову не приходит?

– Прости, ничего! – отсмеявшись, сказала Полянская и закусила губу.

Он, конечно, имел в виду себя, и девушка это понимала, но ей вдруг захотелось подразнить его. Разумеется, о ревности здесь речи не шло. Это была просто игра, которую раньше он вел один, а теперь зачем-то вовлек и ее.

– Ладно.

Между ними воцарилось молчание. Злата, кусая губы, едва удерживалась от нового приступа смеха, до того ее разобрало.

– Интересно, и что ж тебя так рассмешило? – нарушил он молчание.

– Ну, я просто представила себя на мгновение рядом с Сашкой или с Маслюком… – девушка хихикнула. – Кстати, если бы Сашка был моим парнем, он точно бы не пил. Я б его крепко в руках держала! – серьезнее сказала она, и даже наглядно сжала ладонь в кулак.

– Плохо ты знаешь мужиков, Злата Юрьевна, – усмехнулся мужчина у нее за спиной.

– Может быть, но я достаточно хорошо знаю себя!

– Именно поэтому ты никогда бы с Сашкой и не была! А что, больше ты ни с кем себя представить не можешь?

– Ну… – протянула девушка капризно. – Если ты имеешь в виду себя…

– А что, если и имею? – в тон ей откликнулся мужчина.

– Ты ж сам говорил, я тебе не нравлюсь! Так что тебя я как-то даже в расчет не беру!

Дорош рассмеялся, правда, как-то не очень искренне.

– Значит, ты снова в деревне, – уже серьезно поинтересовалась Полянская, которой вдруг надоело изображать из себя смешливую кокетку. Не следует заходить слишком далеко. Дразнить его было опасно, но Злата забывала, что ходит по лезвию ножа.

– Да.

– Надолго?

– А что?

– Ничего. Просто если ты здесь, значит, следует ожидать новых попоек и дебошей!

– Ага! Можно подумать, все это время Маслюки и Сашка с Маринкой вели исключительно трезвый образ жизни! Ты давно видела свою подружку?

Злата лишь пожала плечами. Конечно, они виделись с Маринкой. Пару раз вечером, после того как она укладывала спать и Машку, и Сашку, девушка выходила на улицу и они гуляли. Один раз девушка приходила одолжить у Златы денег. А всего пару дней назад Полянская ездила в город, чтобы пополнить запасы еды в холодильнике, постирать постельное белье в стиральной машинке в родительской квартире, отлежаться в ванной, зайти в отдел образования. Тогда она и Маняше прикупила кашек разных, фруктов, и зашла к подруге, у которой были дети, попросив собрать кое-чего из детской одежды. Тогда же, несколько дней назад, она и отнесла все это Маринке, и после этого они больше не виделись.

– Я сегодня заходил к ним. Оба лыка не вяжут, а Максимовна на карачках по огороду ползает в грядках. Ребенок мокрый, грязный в тряпках копошится и палец сосет, – безжалостно отрезал мужчина.

Злата сжала губы. Неужто Маринка с Сашкой все пропили? Нет, ну ладно Сашка, с ним-то как раз все ясно, но Маринка?!

– Поздно уже, мне пора домой! – сказала она и легко поднялась на ноги. Ночь, напоенная ароматом цветущих садов, утратила свое волшебное таинство, разбившись о реальность.

Дорош тоже поднялся и молча пошел за ней.

– Перестань о них думать. Пусть живут, как знают. Злата ничего не сказала в ответ. – Злата, послушай…

– Верни, пожалуйста, мой дробовик! – перебила она его.

– Стоп! – резко бросил мужчина.

Остановившись, он перегородил ей дорогу, выставив перед собой руки. Злате пришлось остановиться.

– Послушай, золотая моя, и постарайся понять. Ты девочка городская, тепличная, лелеемая родителями и бабушками. Школа, университет, и это искаженное видение реальности – сквозь розовые очки твоих фантазий… Только жизнь – это не роман, который ты пишешь. Это…

– Да, я знаю. Это то, чего нет в романе. Это грязь, пьянства, дебоши и исковерканные человеческие жизни. Это черствость, бессердечность, эгоизм, жажда наживы… Да, в реальной жизни нет места жалости и доброте, любви и состраданию. Обо всем этом теперь можно только прочитать в романах. Это ты хотел сказать? Вот такая нынче жизнь. Я это знаю, Дорош! И кстати, не такая я уж и тепличная, да и лелеяли меня не так чтобы очень. С детства ненавидела сюсюканье, и мои родители это прекрасно знали. Не знаю, почему, но у тебя сложилось обо мне несколько неправильное мнение!

– Да неужели? – почему-то усмехнулся он.

Злата подняла на него глаза и все же смогла рассмотреть в прозрачной темноте майской ночи, как блеснули в улыбке его зубы.

– Пойдем со мной! – сказал он в следующее мгновение.

– Куда? – почему-то испуганно спросила девушка.

Вырвалось это у нее, скорее, машинально, неосознанно. Ведь то, как прозвучало предложение Дороша, как оно было произнесено, исключало непонимание его смысла. Мужчина засмеялся, а девушка отшатнулась от него и бегом бросилась к своей калитке. Закрыв ее на щеколду, она прижалась к ней спиной, чувствуя, как гулко стучит сердце, где-то в области горла.