Там, за зорями

– Людей на кладбище нет, – заметила Лена Викторовна, как-то даже немного грустно.

– Так вон машина чья-то стоит! – кивнула Анька в сторону «ГАЗели».

– А! – махнула рукой мама. – То дачник, я и не знаю, к кому он сюда. У него здесь никого нет. Он вообще не здешний.

«Интересно, что этому придурку здесь понадобилось?» – со злостью подумала девушка.

Впрочем, Дорош был не один. Их была целая компания, и они толпились у старой двухместной ограды.

– Ой! – вдруг воскликнула Лена Викторовна, поглядывая в их сторону. – Люд, ты знаешь, кто это с ним? Это ж эти, с Маскалей, уж не припомню, как и фамилия их! Ну, помнишь, эти, которые в начале деревни жили? У них здесь баба и дед похоронены, да и родители, наверное, тоже. А он им родственник, что ли? Или, может, знакомый?

– Ну-ну! Я помню! А это кто, Машка их? Слушай, Лен, так это ж Машка, с которой мы в школу ходили, их невестка! Глянь, как она раздобрела, а в школе была как тростиночка! Слушай, а ведь мы с ней сто лет не виделись! Подойти поздороваться, что ли, или она меня уже и не узнает?

– Мам, ну ты что? Она ж даже не смотрит в нашу сторону! Конечно, она тебя не узнает! Давайте пойдем к бабушке с дедом! – нетерпеливо поторопила родственников Анька, и впервые Злата порадовалась, что есть Анька с ее бесцеремонностью, которая иногда бывает весьма кстати.

Они не стали подходить к этой неведомой Маше, которую тетя Люда не видела сто лет, вместо этого стали пробираться между могил и оград к могилкам бабушки и деда и прабабушки Тани и прадедушки Василя. Одноклассница тети Люды, Маша, может быть, и не смотрела в их сторону, зато смотрел Дорош. Злата не оборачивалась, но чувствовала, как ее прямо-таки буравит взгляд его темных глаз, а на губах играет нахальная улыбочка!

«Что он себе возомнил?» Чего он вообще к ней привязался? Чего ему надо? Чтобы она уехала? Или плясала под его дудку, и это для него вопрос принципиальный? Она задела его мужское самолюбие? И он теперь собирается ей за это отомстить? Странный он выбрал способ…

Они побыли на могиле бабушки и деда, положили букетики искусственных цветов, поставили в воду нарциссы и тюльпаны, которые нарезали дома, положили конфеты, крашеные яйца, кулич. Вообще-то все это не рекомендовалось оставлять на могилах, но так у них издавна повелось. Это стало уже традицией, которую не нарушали. Деду и прадеду налили в рюмки вина, уверенные, что уже сегодня к вечеру все рюмки будут опустошены местными алкоголиками. Было сыро и ветрено, поэтому задерживаться на кладбище не стали, но и уйти просто так тоже не смогли. Так было принято у них. Пусть церковь и не одобряла подобных посиделок, но они всегда брали с собой еду и усаживались за столиком. И сегодня тоже собирались немного посидеть. Мама Златы вытащила из пакета льняное полотенце, которое застелила на стол, и они с тетей Людой стали раскладывать на столе принесенную еду. Поставили початую бутылку вина и пластиковые стаканчики. Полянский разлил вино по стаканчикам, а тетя Люда нарезала тонкими ломтиками огурцы и помидоры.

– Ну, давайте, – тяжело вздохнула тетя Люда, поднимая свой стакан. Она и мама, как по команде, обернулись в сторону еще сравнительно свежей могилы своей матери и без слов поднесли стаканы к губам. Аня и Злата тоже выпили немного вина и взяли себе по кусочку огурчика. Мужчины одним махом осушили содержимое своих стаканов и стали закусывать котлетами. А процессия, среди которой были одноклассница тети Люды и Дорош, навестив могилы своих родственников, решили пройтись по кладбищу и вспомнить всех знакомых, соседей, односельчан. И двигались они как раз в их сторону. Злата обернулась, когда до ее слуха донесся звонкий голос дачника, ну просто не смогла удержаться и пожалела об этом. Их глаза встретились всего на секунду, но и этого было достаточно, чтобы девушка почувствовала нарастающее раздражение.

Когда толпа оказалась почти у их столика, тетя Люда просто не смогла остаться безучастной, не признав Машу Овсянникову.

– Люда? Это ты? – спросила женщина, останавливаясь у их столика.

– Здравствуй, Маша! Это я! – улыбнулась тетя Люда, вставая из-за стола. Маша Овсянникова, или уже, конечно, не Овсянникова вовсе, подошла к тете Люде, и они обнялись.

– Сколько ж мы не виделись, а, Людка? – со слезами на глазах спросила женщина.

– Да почти со школы. Ты как-то уж слишком поспешно вышла замуж за своего Лешку и уехала в Мурманск.

– Да уж! Только я уже лет десять как вернулась оттуда! Мы с мужем в Гомеле живем, квартиру там купили! А это моя старшая дочь с сыном! – Маша кивнула на пухленькую невысокую девушку с годовалым ребенком на руках. – А младшая университет заканчивает. А я на «Спартаке» работаю! А ты как? Это твои дочки?

– Одна моя. Аня. А это племянница Злата, Ленина дочка!

– А это, я так понимаю, и сама Лена? – спросила Овсянникова.

– Да, Маша, это я! – отозвалась Лена Викторовна.

– Как время летит-то! – вздохнула Маша. – Родители ваши, вижу, умерли?

– Да. Папа давно уже, а мама вот совсем недавно.

– И мои умерли, и Лешины тоже. Мы родительские дома давно продали. Далеко нам ездить сюда, да и времени как-то нет. Вот знакомого попросили привезти нас на кладбище, мы не были здесь уже несколько лет. А вы? Дом продали или под дачу оставили?

– Нет, мы дом не собираемся продавать! Мы ведь в районном центре живем, а это всего-то пятнадцать километров. Вот пока в отпусках были, здесь жили. Огород посадили, порядок навели, теперь вот Златку оставляем за хозяйку, а сами уезжаем. Будем по выходным наведываться. А как на пенсию выйдем, может, и приедем сюда совсем. Маш, так, может, заедете к нам? Посидим, поговорим? – предложила тетя Люда.

– Да нет, Людка! Нам ехать надо, ребенок ведь маленький, к тому же мы еще обещали навестить знакомых в районном центре! Рада была тебя повидать. Если честно, я уж и не помню, когда встречала кого-то из бывших одноклассников.

– Я тоже. Ты не пропадай, Маша! Запиши вот мой номер телефона. От Гомеля до нас ведь час езды, будешь когда в наших краях – заходи в гости! Они обменялись телефонами и, попрощавшись, двинулись к выходу с кладбища.

Злата, наконец, смогла перевести дыхание и перестала болтать чушь, склонившись к Аньке. А та в полном недоумении смотрела на нее, хлопала ресницами и, естественно, ничего не понимала. А Дорош ведь, сволочь, остановившись у их столика, стал как раз напротив, так, что ни отвернуться, ни избежать его взглядов она не могла. Он стоял и смотрел на нее, и едва заметная улыбка играла на его губах, а в глазах плясали веселые искорки. Он откровенно наслаждался тем впечатлением, которое производил. Его прямо распирало от самодовольства, а Злату Полянскую от бешенства. Она понимала, что это глупо, что он только этого и добивается, но ничего не могла поделать. Девушке так хотелось стереть эту нахальную улыбку с его лица. Так хотелось уязвить его, нанести сокрушительный удар по его самолюбию… Не в состоянии выносить его слишком уж пристальный взгляд, который нервировал и был просто неприятен, она обернулась к Аньке и стала нести околесицу, болтая все, что приходило на ум…

Родители и родственники собрались уезжать после обеда. Вернувшись с кладбища, они еще немного посидели за столом и стали собираться. Лена Викторовна, конечно, в самый последний момент разволновалась, не представляя, как это ее двадцатитрехлетняя дочка останется в деревне одна! Мало ли что может случиться! А Злата, как ни странно, оставалась совершенно спокойной, наблюдая за сборами родных. Более того, ею овладело какое-то странное нетерпение. Хотелось, чтобы они поскорей уехали и оставили ее одну. Уезжали они на родительском «Москвиче». Когда с объятиями, поцелуями и наказами было покончено, родственники, наконец, загрузились в машину. Полянская отошла к калитке и, оперевшись плечом о столб, скрестила руки на груди, наблюдая, как закрываются дверцы, заводится мотор и автомобиль трогается с места. Злата помахала родным на прощание и так и стояла, пока машина не скрылась за поворотом. И вот, наконец, она осталась одна.

Тишина, покой и одиночество обступили ее, но не испугали. Отворив калитку, Полянская вошла во двор, дошла до крыльца, но в дом заходить передумала. Ей вдруг до боли захотелось выйти за огороды и побродить там в одиночестве. От чувства невероятной свободы захватывало дух. Злата шла по мокрой траве, и радость и восторг, нарастая, захлестывали. Позабыт был Дорош и все с ним связанное. Все плохое, негативное растворялось в тех невероятных ощущениях, которые вызывали у нее эти поля и луга, эти леса, сады и небо. Хоте лось плакать, хотелось смеяться, хотелось закинуть руки за голову и, закрыв глаза, напитаться этой особенной, чарующей тишиной, этим благословенным, целебным покоем, благотворным бальзамом, ложившимся на сердце, и одиночеством, легким, светлым и таким долгожданным. Счастливой можно быть от любви, от удачи и везения, от исполнения желания, от богатства и успеха. Не зря ведь говорят, каждый человек счастлив и несчастлив по-своему. Некоторые ведь, бывает, счастливы куску хлеба, а другие халявной выпивке…

А Злата была счастлива этой деревней, полупустой, полузабытой, а для нее самой лучшей. И ей хотелось наклониться и прижаться ладонями к этой земле, чтобы почувствовать ее чудодейственную силу. Этот пустынный край лесов и полей, деревень и проселочных дорог был для Полянской самым лучшим в мире…

Глава 7

Злата долго гуляла по окрестностям, забыв о времени, забыв вообще обо всем на свете. Дождь прошел, и пусть небо по-прежнему было затянуто монотонной пеленой туч, на западе, далеко за лесом, где садилось солнце, оно окрасилось розовым. Оказывается, уже наступил вечер, а она и не заметила, совершенно забыв о гостях, которых пригласила. Девушка побежала по огороду домой и, отперев замок, влетела в дом, тут же бросившись к телефону.

– Ало! – раздалось в трубке через пару гудков.

– Маришка? Привет, это Злата! Ну, вы там как? Придете? – запыхавшись, выпалила она на одном дыхании.

– Златуль, так неудобно как-то!

– Не говори глупостей! Я же одна здесь, так что давайте собирайтесь и приходите, я здесь пока чайник поставлю и покушать разогрею. Сашка твой дома?

– Как же, дома! Да его с обеда нет! Как увидел, что Дорош поехал на деревню, так и побежал к нему! И когда явится, неизвестно, а вот в каком состоянии, это как раз ясно.

– Ну, а вам чего его дожидаться? Вот пусть хоть раз обломится! Приходите.

– Ага, сейчас причапаем!

Злата положила трубку и отправилась на кухню. Мама ее, конечно, постаралась. Зная о Златиной привычке чаще всего забывать нормально поесть, обходясь бутербродиками и кофе, приготовила столько, что хватило бы, наверное, не на одну неделю. В стареньком бабушкином холодильнике все полки были заставлены большими и маленькими кастрюльками и пластиковыми емкостями для хранения еды.

Девушка наугад извлекла пару кастрюлек и, обнаружив там котлеты и ванильные блинчики с творогом, поставила все это на плиту разогревать. Пока все это грелось, она прошла в столовую и достала из буфета тарелку с конфетами и печеньем, расставила на круглом столе чашки. Вымыла огурцы, нарезала колбаски, в середину стола поставила огромную тарелку с оливье. Конечно, если бы она вовремя вспомнила о приглашенных гостях, можно было бы еще и картошечки сварить, а так пришлось обойтись хлебом. Она выкладывала котлеты в тарелку, когда услышала шаги и приглушенное бормотание в коридорчике.

Пожаловали гости.

Девушка бросила котлеты и вышла из кухни.

– Во, Златуль, усе ў вас тут, як пры бабе Соні было… – кряхтя, заметила баба Ариша, опускаясь на тумбочку. – Чуть дайшлі, почкі зусім одказваюць. Нікуды я ўжо стала нягодная! Памру, наверна, скора!

– Ну, баба Ариша, вы и скажете! Вы ж еще огород в этом году собрались сажать! – запротестовала Маришка.

А Злата тяжело вздохнула. Прошлым летом довелось ей гулять по окрестностям, и как-то так случайно наткнулась она на Максимовну. У них огород выходил как раз к сажалке, он был весь картошкой засажен, и старушка, которой, кстати, было за семьдесят, на коленях эту картошку полола, а ведь тем летом жара стояла страшная. И Маришка ведь тогда уже была здесь, Максимовна тогда что-то говорила о ней. Ну да, Маняшка тогда только родилась, но ведь и бабуля могла посидеть с ребенком, ну или баба Валя, раз она почти не уходила от них.

– Баба Ариша, ну что ж вы? Вам ведь еще правнучку растить! Вы уж крепитесь, а Маришка вон станет вам помогать! – сказала Злата и указала рукой в сторону столовой. – Проходите, а то ведь снова все остынет. Злата взяла из рук Маришки полусонную дочку и прошла вместе с ней в комнату. Маришка сбросила старые кроссовки и последовала за ней, а за ними приковыляли, поддерживая друг дружку, старушки. Рассадив гостей за столом, Злата осторожно опустила Машку матери на руки и отправилась на кухню за котлетами.

– Маринка, – обратилась Полянская к девушке. – Может, Маняше молока подогреть? Она, смотрю, у тебя просто засыпает?

– Ага, можно молока. Она сегодня днем плохо спала, кажется, у нее зубы режутся.

– Так нужно купить ей в аптеке крем специальный. У меня знакомая однокурсница таким пользуется, говорит, что это просто чудо, а не крем. К тому же у нее уже второй ребенок… – начала Злата, но, встретившись глазами с Маришкой, осеклась.

Какой крем? За какие деньги?

– Слушай, Маришка, ну ты здесь бабушек обслужи, а я на минутку за молоком на кухню отлучусь, ладно?

– Ладно, а я здесь Машке блинчик пожую пока.

Девушка снова отправилась на кухню. А когда вернулась, гости ее уже накладывали себе в тарелки оливье. Маринка жевала блинчики и кормила ими ребенка. Машка ела. Злата вообще подозревала, что девочка уже давно ест все. На всякие молочные смеси, кашки, соки и пюре денег не было. Полянская озабоченно потерла лоб ладонью. Будучи педагогом по образованию, она знала: подобное положение вещей не продлится долго, соцзащита и комиссия по неблагополучным семьям не допустит, чтобы ребенок и дальше жил в таких условиях. Отберут у Маринки дочку и отдадут в дом ребенка, если в самое ближайшее время что-нибудь не изменится. И что-то подсказывало Злате Полянской, это как раз тот безнадежный случай, когда изменить что-либо невозможно. Для Маринки уже и такая жизнь подобна спасению и надежности, а таких, как Сашка, уже ничто не изменит. Как говорят, гены пальцами не задавишь…

Нет, конечно, если Сашку хотя бы закодировать, тогда, может, и Маришка не пила бы. Может быть, они нашли бы себе работу и все как-нибудь устроилось. Но Сашка вряд ли поедет кодироваться, даже ради собственного ребенка, да и работать он тоже не пойдет. Его мать всю жизнь не работала, а отец, если это, конечно, Масько, тоже это дело не особенно уважал. Девушка украдкой вздохнула и уселась за стол вместе с ними.

…Они засиделись допоздна. Маняша, наевшись блинчиков и выпив теплого молока, уснула у Маринки на руках. А они пили чай с блинчиками, конфетами и печеньем и болтали. Говорили в основном баба Ариша и баба Валя. И больше, конечно, вспоминали прошлое, молодые годы. Девушки смеялись, да и баба Ариша с бабой Валей повеселели. Потом, когда Злата все же уговорила их остаться на ночь, они отнесли ребенка в маленькую спаленку, убрали с Маринкой со стола посуду и нашли старые потрепанные дедовы карты. Папа с дядей Колей не раз пользовались ими, играя по вечерам в «дурака». Баба Ариша умела гадать. Говорили, получается это у нее очень даже неплохо, и когда-то все местные девчонки, да и бабы ходили к ней.

Поговаривали, гадать к ней ездили со всех окрестных деревень и даже с района. Теперь уж бегать было некому, да и баба Ариша редко брала в руки карты. И если все же и гадала, то только для самых близких. Злата вообще не верила во все эти гадания. И если честно, будучи особой впечатлительной, немного побаивалась всего потустороннего, необъяснимого. Совершенно не хотелось жить потом с оглядкой и ждать каждую минуту того, что предсказали карты. И бояться, превратившись потом в параноика. Но в этот вечер Маришка все же уговорила ее.

Самой Маришке баба Ариша никогда не гадала, сколько бы девушка не упрашивала. Она говорила, не нужны карты, чтобы предсказать будущее Марины. Беспросветная жизнь ее ждет с Сашкой, и конца этому не будет. Девушка смеялась, не считая свою жизнь здесь такой уж ужасной, а Максимовна украдкой вытирала слезы.

Старушка долго тасовала карты, а потом попросила Злату мизинцем сдвинуть колоду. И стала раскладывать.

– Для дома… Для сям’і… Для вуліцы… Для сердца… Што было… Што ёсць… Што будзя… – бормотала баба Ариша, раскладывая по стопкам карты. Полянская с улыбкой следила за ней, подперев голову рукой. – Так…

Разложив карты, Максимовна стала переворачивать их и внимательно всматриваться подслеповатыми глазами.

– Счаслівая ў цябе будзя жізня, Златуля. Добра ўсё будзя. І замуж выйдзяш, і любоў будзя. Да етага не было, но зусім скора будзя. Во, бач, крастовы кароль и чарвовы валет, яны на сердцы ўцябе.

– Что, оба? – пряча улыбку, спросила Злата.

– Абодва. І толькі ты зможаш разабрацца, з кім табе быць. Будуць і слёзы, як жа без іх, калі любоў, но ўсё пройдзя і будзя добра. І грошы будуць. – Конечно, будут! – кивнула девушка.

– Ладно, поздно уже, давайте спать, – сказала она и поднялась из-за стола.

Баба Ариша внимательно взглянула на Полянскую и стала собирать со стола карты.

– Ты не поверила? – шепнула ей Маришка.

– Я не ищу любви и замуж не собираюсь. Я писательницей хочу быть.

– А что, одно другому разве мешает? – удивилась Маринка.

– Представь себе, да. В моем случае однозначно, – весьма категорично заявила Злата.

Маришка лишь пожала плечами.

– Маринка, ты ложись с Машкой. А баба Ариша пусть с вами на соседней кровати ложится, а бабе Вале я постелю в столовой.

Девушка кивнула и пошла в спаленку.

– Спокойной ночи, Злата.

– И тебе, – улыбнулась в ответ Полянская.

Она помогла Максимовне дойти до спальни, постелила бабе Вале на диване и, пока пожилая женщина укладывалась, пошла проверить, заперты ли входные двери и двери на веранде. Потом погасила везде свет и отправилась к себе в спаленку. Но спать не хотелось, хотя уже давно перевалило за полночь. Переодевшись в ночную сорочку, девушка скользнула под одеяло и, удобно устроившись среди подушек, потянулась за ноутбуком.

Открыв свой роман, она стала неторопливо просматривать страницы, вычитывая некоторые моменты, исправляла ошибки. В доме и за окном царила полная тишина, нарушаемая лишь едва слышным жужжанием компьютера и ее дыханием, поэтому едва различимые голоса, нарушившие тишину, она услышала сразу. Они приближались, становились отчетливее, и девушка узнала среди них пьяный смех Сашки.

«Так!!!»

Значит, пьяные посиделки закончились, и они расходятся по домам. То, чего девушка подсознательно ждала весь вечер, случилось. Сейчас Сашка придет дамой, обломится, никого там не застав, и что? Покричит, поругается и завалится спать или, догадавшись, в чем дело, отправится сюда с разборками? Девушка почувствовала, как внутреннее напряжение, то, которое весь вечер она старательно не замечала, усилилось, и отмахнуться от него просто так уже не получалось.

Полянская сохранила изменения в документе и закрыла ноутбук. Ей совершенно не хотелось, чтобы призрачное голубоватое свечение в окне привлекло внимание. Может быть, все еще обойдется, но рисковать она не собиралась. Убрав ноутбук на стул, стоящий рядом с кроватью, Злата приподнялась на кровати и чуть отодвинула штору в сторону.

Пьяная компания как раз поравнялась с ее домом.

– У, сука! Спит! – погрозил кулаком Сашка ее окнам. – Родственнички ее того, свалили, а она одна осталась! – сообщил он Маслюкам, пьяно и противно хихикая. – Вот выловлю я эту ведьму, и тогда она у меня попляшет! Вот спорим, Моська?

Моська только рукой махнул. Он шел, раскачиваясь из стороны в сторону, махал руками так, как будто тем самым пытался удержать равновесие, чтобы не завалиться на обочине.

Говорить он уже не мог, только мычал что-то нечленораздельное.

– Ага! – подала голос Алка, пьяно растягивая слова и икая. – Мало она тебе один глаз подбила? Хочешь, чтоб и второй? Да и Дорош… Ты хочешь, чтоб он тебе за нее яйца оторвал?

– Заткни свою пасть! Дорош… Что мне Дорош? Он сам не знает, чего хочет! Болтает всякое, а сам даже трахнуть ее не может! Вот если б она ему в глаз заехала… К тому же она ведь мою дуру против меня настраивает! А я Маринке сказал, если будет с этой тварью шляться, так отделаю – места живого не останется! Будет знать, как родного мужа не слушать!

– Ох, Сашка, гляди! Прибьешь когда-нибудь ты Маришку, а она девка неплохая, а было б у нее мозгов побольше, свалила бы она от тебя!

– Ага! И куда б это она свалила? В подвалы, по которым она мыкалась? Или под балконы, где ее имели все бомжи Москвы? Некуда ей валить, понятно тебе? Некуда!!! – выкрикнул Сашка и замолчал.

Как будто все силы у него ушли на эту его последнюю тираду. Они прошли. А Злата, которая все слышала, задвинула штору и бесшумно соскользнула с кровати. Было определенно ясно: спать Сашка не ляжет.

Стащив ночную сорочку, она на ощупь в темноте нашла свои джинсы и кофту. Быстро натянув все это на себя, Полянская на цыпочках вышла из комнаты и, миновав зал, прихожую и узкий коридорчик, осторожно открыла дверь и вышла в сени. Здесь, за деревянной дверью, была кладовка, куда из года в год сносили весь ненужный хлам. Чего здесь только за многие годы не скопилось. Когда-то в детстве кладовка и вовсе казалось маленькой Златуле, как ее в детстве называла бабушка, этаким волшебным сундучком, полным разных сокровищ. Здесь можно было найти все: начиная от кукол, в которые играли еще мама Златы и тетя Люда, до вещей покойного прадеда Василя. Злата зажгла свет в кладовке и открыла дверь. В лицо ударил запах пыли и ветхости, но Полянская не обратила на это внимания. Сейчас ее не интересовали ни куклы ее мамы, ни вещи прадеда. Здесь, среди всего прочего, хранился дедов старый дробовик. А в мешочке, подвешенном на гвоздь, имелась и дробь. Ее Злата не стала трогать, зная наверняка, что даже дробью не сможет выстрелить в Сашку. Хватит и дробовика. К тому же парень в стельку пьян и вряд ли заподозрит подвох.

Полянская вытащила ружье, стерла с него пыль и вынесла из кладовки. Зашнуровав кеды, она погасила свет и, отперев двери, выскользнула на улицу. Ночь была тихой и темной. На улице значительно потеплело, а сквозь темные облака проглядывали далекие звезды. Завтра дождя точно не будет, но не о дожде сейчас думала Полянская. Стараясь ступать бесшумно, девушка дошла до калитки и уже протянула руку, чтобы осторожно открыть засов, но клямка, удерживающая калитку закрытой, неожиданно и как будто сама по себе опустилась вниз, почти не создавая шума…

Сердце Златы провалилось куда-то вниз от испуга, и ей пришлось прикусить губу, чтобы не закричать. Не в состоянии пошевелиться, она замерла на месте, не сводя глаз с клямки, чувствуя, как ее парализовал страх. Медленно, очень медленно клямка вернулась в исходное положение, и девушке стало определенно ясно, что за калиткой кто-то есть. И если бы не оглушительный стук сердца, она, возможно, смогла бы услышать дыхание того, кто стоял за калиткой, до того кругом было тихо. И он, наверное, слышит ее судорожное дыхание и знает, она стоит в шаге от него и дрожит от страха…

И это не Сашка. В этом Полянская нисколько не сомневалась. Это была первая здравая мысль в затуманенном страхом сознании. Там, за калиткой, был кто-то, кто намерен был проникнуть к ней во двор. Кто? Зачем? Местные алкаши? Ну, они-то как раз вряд ли способны сегодня на такие подвиги! Она сама видела, в каком состоянии они шли домой. А больше некому. Но даже не это было самым страшным. Злата вцепилась обеими руками в ствол дробовика и очень пожалела, что не зарядила его. Попала, не попала – не главное, а вот деревню на ноги подняла бы.

А ведь если этот кто-то вознамерился попасть к ней во двор, закрытая калитка его не остановит. Он ведь спокойно может пройти через двор бабы Кати, миновать их огород и войти во двор с другой стороны. Пристально вглядываясь в темноту, девушка напрасно пыталась уловить в ней какое-то движение. Ночь была темной, воздух недвижимым, и ни шороха вокруг, ни движения. Осторожно ступая и стараясь производить как можно меньше шума, Злата отступила на несколько шагов назад, намереваясь скрыться в доме, запереть двери на все замки, а там будь что будет.

Но девушка так и замерла на месте. Ночную тишину нарушили приглушенные ругательства и брань…

Так, понятно! Сашка уже успел дойти до дома, обнаружил его пустым и все понял. И теперь, как Злата и предполагала, он заявится сюда, устроит скандал и погонит все свое семейство обратно домой, чтобы потом до утра дебоширить и терроризировать их. Только сегодня у него ничего не выйдет! Она этого не допустит! Страх, кислотой разъедавший все внутри и заставивший девушку трястись как в ознобе, как-то сразу прошел, стоило лишь пьяным Сашкиным воплям разрушить эту гнетущую, угрожающую тишину. Злата выпрямилась и расправила плечи. Решительно прошагала по дорожке к крыльцу и поднялась, уже не заботясь, кто и что может услышать. Закрыв за собой дверь, она снова вернулась в кладовку и зарядила дробовик старой, отсыревшей и ни на что не годной дробью, которой было бог знает сколько лет. Она очень сомневалась, что дробовик сможет выстрелить этим зарядом, но выбора не было. Резко распахнув дверь на улицу, Полянская выставила перед собой ружье, крепко вцепившись в него обеими руками, и шагнула в темноту, почти уверенная: на ступенях крыльца ее ожидают непрошеные гости. Но она ошиблась. На ступенях и у крыльца никого не было. И только ругательства Сашки слышались все отчетливее. Он на чем свет стоит честил Злату и грозил всевозможной расправой, перемешивая оскорбления с угрозами и матами.