Длань Покровителей 1. Земля избранных

– Ничего не поделаешь, – вымолвила Тилен, пытаясь поймать на лету подол чёрного платья. – Вам придётся подчиниться и смириться. Так прописано в Положениях.

– Мало ли, что там прописано, – процедила Кантана, борясь с нахлынувшим возмущением. – Твоя мать же не блюдёт Положения? Иначе она давно уже отдала бы тебя Совету.

Кантана стряхнула с подола сухие листья. Ветер подхватил их и унёс волоком назад вместе с густыми клубами пыли.

– А твоя блюдёт что ли? – Тилен приподняла бровь. Её кожа лоснилась в солнечных лучах. – Или ты думаешь, что она всегда говорит правду? Может, её третий муж сбежал, когда узнал об измене? По твоей внешности уж никак не скажешь, что твой отец – блондин.

– Моя мать – в Совете, – проворчала Кантана. Она не могла терпеть, когда тема разговора затрагивала вопрос её появления на свет, хотя прекрасно понимала, что не всё с этим чисто. Достаточно было увидеть в зеркало свою смуглую кожу, чёрные вишни глаз и смоляные волосы. – Там – только Избранные.

– Свежо придание! – фыркнула Тилен, вздёрнув в небо острый нос.

Какое-то время они шли молча, разгоняя развевающимися платьями сухую пыль. Длинноногие грачи бесстрашно сновали мимо, выискивая меж травяных стеблей птичьи лакомства. Глаза их походили на смоляные бусины.

– У тебя бывает так, что магия выходит из-под контроля? – неожиданно пробормотала Кантана.

– Нет, – ответила Тилен, – но такое случается у тех, кто плохо обучен. Мама говорила, что вокруг посвящённых девочек, которые не обучаются в Наставнях, порой происходят страшные вещи.

– У меня всё чаще, – призналась Кантана. – В основном, тогда, когда налаживается кровная связь. Я боюсь, что мама узнает.

– Да уж, – Тилен шмыгнула носом, – твоя мать – не моя. Она точно не сделает скидку на родство и четвертует тебя собственными руками.

Кантана тяжело вздохнула, подняв глаза в серую мешковину неба. Стаи птиц в вышине тщетно рвались к югу, собравшись в дружные косяки. Их вёл за собой птичий инстинкт самосохранения. Однако, он жестоко обманывал их: после Возмездия живых земель к югу от Девятого Холма не осталось – об этом знали даже маленькие дети.

– И что ты намерена делать дальше? – снова подала голос Тилен.

– Не знаю, – пожала плечом Кантана. – Зейдана посоветовала колдовать до изнеможения, пока никто не видит. Чтобы выжать все силы. Но это не всегда помогает.

Иссохшее поле, пестрящее оранжевыми цветками, осталось за спиной. Тропа преломилась под прямым углом и побежала по краю обрыва, утопая в лохматых пучках вереска. Опасная линия тянулась вдоль побережья, достигая горизонта. Край надлома огораживала металлическая сетка. Ниже, растянувшись на долгие километры, лежала лишь Пропасть – место постоянного обитания ссыльных.

Непонятное, сердитое шипение прорезалось сквозь свист ветра. Плечи Кантаны дрогнули: то ли от холода, то ли от испуга.

– Вот, снова, – буркнула она, не поворачиваясь.

Шипение нарастало, переходя в возмущённое фырчание. Тилен обернулась, борясь с порывами ветра. Над землёй, шагах в тридцати позади, болтался дрожащий фиолетовый сгусток, по размеру не больше яблока. Белёсые искры осыпались вокруг снегопадом.

– Протуберанец, – пробормотала она. – Ничего страшного. Сейчас уйдёт.

– Я устала, – пролепетала Кантана, – устала бояться. Я, возможно, могла бы чего-то достичь в жизни, если бы не саван, в который меня облачили…

Она с ненавистью встряхнула подол платья. Огранённые бусины агатов сердито звякнули. Следом воздух сотрясли громкие хлопки, похожие на выстрелы духового ружья. Пространство справа взорвалось мириадой искр.

– Ничего себе, – фыркнула Тилен. – Если будешь так шутить, тебе прямая дорога в Пропасть!

Кантана подняла глаза на подругу:

– Я ничего для этого не делаю, Тилен!

Свист ветра проглотил её надрывный крик. Пучки вереска, торчащие вдоль тропинки, отчаянно затрепетали. Перепуганные грачи, спешно покинув землю, устремились ввысь.

Кантана остановилась, беспомощно опустив руки. Ужас ядовитой змеёй ползал под кожей. Накидка вздулась на плечах.

– Надоело! – рявкнула она сквозь зубы.

Тилен сосредоточенно посмотрела ей в лицо и выпалила, стараясь перекричать ураган:

– Может быть, ты что-то от меня скрываешь, Кантана?

– Да что я могу от тебя скрывать? – пожала плечом Кантана. – Мы ведь обязались помогать друг другу.

Тилен нахально ухватила Кантану за подбородок, приподняв её лицо. Отчаянный порыв ветра наотмашь ударил по щеке.

– Ты точно та, кем являешься?

Кантана медленно, но настойчиво пресекла жест подруги.

– Уроки этикета прошли мимо, да, Тилен? – она агрессивно сощурилась. – Кем, ну кем я могу быть, кроме как Кантаной Бессамори?

– Ты знаешь ответ, – сурово отрезала Тилен.

– Да объясни уже, что у тебя за помешательство? – выкрикнула Кантана. Её голос зазвенел над долиной натянутой струной. – Я понятия не имею, что ты имеешь в виду!

Тилен энергично встряхнула головой и опустила взор. Ветер заставлял её волосы плясать вокруг затылка; лучи солнца скупо подсвечивали их тонкие кончики, создавая подобие нимба.

– Забудь, – пробурчала она отрешённо. – Считай, что я просто тебе завидую.

Тилен вырвалась вперёд и побежала по тропе, обгоняя клубы пыли.

Кантана одиноко стояла под потоками океанского бриза. Холод межсезонья пробирал до самых костей, заставляя съёживаться. Чёрные, как смоль, волосы водопадом упали на лицо. Кожа покрылась шершавыми точками мурашек.

Самое время развернуться и поспешить домой, показательно продемонстрировав глубокую обиду. Самое время наказать Тилен за непозволительную беспардонность и заставить её плясать под свою дудку. Но на этот раз привести план в исполнение было не так просто.

Кошмар был рядом. То, что Кантана считала детской игрой и пустым баловством во имя самоутверждения, неуклонно набирало силы, выходя из-под контроля. И для того, чтобы обуздать это проклятье, нужна была помощь верного соратника.

Кому ещё она могла довериться?

Презирая саму себя, Кантана ринулась вслед подруге, наперерез острым воздушным копьям. Истощённые стебли сухих трав ломались под подолом. Сердце захлёбывалось бешеным ритмом, угрожая выпрыгнуть из груди.

Одна лишь мысль вертелась в голове, превращаясь в болезненную навязчивую идею…

«Ты точно та, кем являешься?»

Глава 3

Шестая причина

1

Край платформы вздрагивал под носком ботинка. Глухие ритмичные толчки – чёткие, как барабанная дробь. Монорельс отпустил в никуда очередной поезд. Седьмой, кажется…

Перегнувшись через загородку, Миа 4813 смотрела вниз – туда, где нити улиц резали полотно города на квадраты. Тридцатью этажами ниже ноябрьский вечер вступал в свои права. Сонные ладони ветров гладили чьи-то плечи, развевали полы плащей. Многоэтажные жилые комплексы зажигали окна. Деревья тянули голые лапы ветвей в небо, пытаясь удержать улетающих птиц…

Крыши притягивали Мию не надменной красотой городских пейзажей. Здесь, на высоте тридцати этажей, в объятиях дикого ветра, она особо остро чувствовала тонкую грань, отделяющую жизнь от небытия.

Гусеница состава промчалась мимо, выплюнув Мии в спину облако дыма. Ноябрь окатил потоком колючей прохлады, и кожа покрылась мурашками. Спутанные волосы упали на лицо, серебрясь в тусклых лучах солнца. Зябко скорчившись, Миа откинула волосы назад и запахнула пальто.

Мимо пролетела стая голубей, взорвав воздух хлопаньем крыльев.

Крепко вцепившись в металлическую решётку, Миа наклонилась ниже и вдохнула аромат городской бездны. Из-за покатого края платформы выплыл бетонный забор. Он тянулся вдоль улицы понурой линией, огораживая внушительный территориальный участок. Здания, укрытые за ним, были весьма разномастны: от сиротливых коробов-бараков до сияющих куполами крыш стеклянных дворцов.

Мельница… Закрытая испытательная лаборатория, ассоциированная с тюрьмой для обезличенных. Там преступники, приговорённые к высшей мере, наконец-то получали возможность расплатиться с обществом за причинённый вред. В стеклянных дворцах, за бетонной оградой в три этажа, ведущие учёные и реаниматоры города вершили судьбы тех, кто после исполнения приговора не имел даже имени и личной истории. Самое жуткое и самое опасное место в городе лучше всего просматривалось именно отсюда: с посадочной платформы монорельса «Синеречье».

«Ты только ради этого сюда припёрлась? – отчеканил ехидный голос в голове. – Повисеть вниз головой над Мельницей?»

Миа вздрогнула. Кольнуло под ложечкой. Болезненные причуды воспалённого воображения снова взяли своё. Когда же этому придёт конец?! Попятившись, она скинула с плеча рюкзачок и достала из него полимерный череп. Зияя пустыми глазницами, он улыбался ей во все тридцать два искусственных зуба.

Миа капризно закусила губу и погладила череп по буграм лобной кости.

– Хватит смеяться, Азазель, – произнесла она. – Только и можешь пугать меня… Ты ведь знаешь, что выхода мне не найти. Ещё и усугубляешь всё!

Да, это был настоящий тупик. Статичная безысходность длиною в семь месяцев. Изо дня в день ничего не менялось. Было так же больно, как и в самом начале её личного Великого Перелома.

«Почему же? – проговорил череп с усмешкой. – Выход есть всегда. Вниз, например».

Миа вдохнула холодный воздух, пахнущий экотопливом и бетонной пылью, и зажмурилась. Девочки её возраста кидаются с крыш из-за несчастной любви, анорексии и ссор с родителями, но какими же незначительными были эти поводы в её глазах! Но людям всё равно: сделает шаг вниз – как пить дать, переврут всё, приравняв к таким же демонстративным истеричкам.

Люди лгут себе и другим; домысливают пробелы, заполняя их выдумками. Люди создают полотна совершенных иллюзий и занавешивают ими окна, чтобы не омрачать себе жизнь страшной правдой. Они говорят, что бесконечной ночи не бывает. Они говорят, что непроглядная тьма – верный предвестник рассвета. Они говорят, что время лечит…

Как же они глупы!

Смелые солнечные блики, прорвавшиеся через брезент осенних туч, стрельнули сквозь веки, оставив на сетчатке изумрудные пятна. Лодыжки задрожали, только на этот раз платформа была пуста.

Несомненно, её единственный друг прав… Транслирует, подлец, голос подсознания. Миа недовольно сморщила нос.

– Толкни! – парировала девушка. – Давай, прикажи мне: «А ну прыгай!» Заставь меня, умник. Подкинул, однако, решение, на осуществление которого у меня не хватает воли!

Пассажиры монорельса муравьями суетились позади, выходя с лифтовых лестниц на платформу. Их слишком занимали повседневные заботы и совершенно не интересовала странная девушка, говорящая с незримым собеседником.

Вдалеке послышался гудок поезда. Металлический скрип и дребезжание сотрясли прозрачную глубину осени. Гусеница состава вынырнула из-за горизонта и заскользила над улицей, отражая солнце. Воздух наполнился запахом топлива и накалённого металла.

«Рано, – отреагировал Азазель, – у тебя есть как минимум шесть причин остаться».

– Ни одной не вижу, – проговорила Миа. Звук её голоса утонул в громыхании состава, заходящего на посадку. Платформа под ногами заходила ходуном.

«Давай помогу, – бесстрастно отозвался череп. – Твоя мать чуть не умерла, вынашивая тебя. Ты обязана ей жизнью. Один. Твой отец, который очень за тебя беспокоится. Два. Незаконченная стажировка – вот третья причина. Без сертификата ты – никто, а родители хотят видеть тебя хотя бы субреаниматором. Оправдай их надежды, будь умницей».

– Тоже мне причина… – Миа фыркнула. – У меня под кроватью полная корзина грязного белья – это, наверное, повод номер четыре?

«Желание отмщения. Вот твой номер четыре. – Азазель укоризненно смотрел на подругу мёртвыми дырами глазниц. – Хотя бы это ты не можешь отрицать, Миа 4813».

– Пятую давай, – Миа обиженно надула губы.

«Твоё состояние, – ответил Азазель, – Ты уверена, что сейчас адекватно оцениваешь действительность?»

Поезд пронёсся мимо, подняв самый настоящий ураган, и с присвистом затормозил на платформе. Двери вагонов с гудением разъехались по сторонам. Колкие пылинки полетели в лицо. Миа прикрыла глаза рукой и закашлялась.

– И в этом ты прав, друг, – пробормотала она разочарованно, – только вот аргументы у тебя из пальца высосанные. Сразу видно, что мозга нет. Спорим, что до шестой не додумаешься?

Взгляд пустых глазниц Азазеля отозвался лукавством. Полированные зубы блеснули чистой платиной, заставив Мию сощуриться.

«Шестая причина в том, что твоя цель рядом, – подытожил Азазель. – Обернись, Миа».

Миа покосилась на своего полимерного друга. Показалось, что усмешка безупречно выточенных из полимера челюстей стала особенно ехидной.

«Быстрее, глупая!» – скомандовал Азазель.

– Не обзывайся!

Беспокойство стрелой пронзило грудь, заставив сердце захлебнуться тахикардией. Миа задержала дыхание и резко развернулась. Развевающиеся полы пальто хлопнули по икрам. Городские кварталы смазались в дрожащую линию, жилые высотки поплыли по кругу.

Взгляд встретил толпу горожан, торопящихся на посадку. Пропустив поток выходящих, суетливые особи погружались в вагоны, занимали места, вставали вдоль стен, держась за поручни…

Внезапно глаза выхватили в бушующем столпотворении знакомую фигуру. Миа застыла на месте: мышцы налились воском, отказываясь подчиняться командам мозга.

– Это что, шутка? – сорвалось с её губ. – Прочь, прочь, убогое видение!

Он словно был частью иной, параллельной реальности. Он существовал вне толпы, в своём собственном измерении. Время для него, казалось, текло медленнее, чем для торопливых пассажиров, сгрудившихся на платформе. Его выдавали плавные, сонные движения и задумчивый взгляд, прожигающий пространство насквозь и выходящий за его пределы.

Миа сжала зубы, сдерживая рык подстреленного зверя. Уж кого-кого, а его она не желала видеть точно. Второй раз за день – это уже слишком. Сегодняшнего позора в столовой хватило сполна. Надолго.

Остановившись метрах в десяти, объект проводил пассивным взглядом последних пассажиров. Ветер трепал его длинные волосы, стянутые в низкий хвост. Парень дёрнул пальцами молнию: воротник непромокаемой ветровки сошёлся под гладко выбритым подбородком.

– Ну, Азазель! Ну, зараза! – Миа поспешно отвернула лицо, чтобы не встретиться глазами с юношей.

«Я не об этом, – отозвался Азазель. – У тебя есть должок – вот шестая причина».

Юноша, впрочем, был слишком увлечён собственными мыслями, чтобы озираться по сторонам. Он постоял минуту-другую на платформе, со скучающим видом изучая географию городских кварталов, а затем скрылся в шахте лифтовых лестниц.

Миа с облегчением выдохнула. Не заметил. Ветер выдохнул ей вслед.

Городские кварталы цвели пестротой крыш. Кучевые облака над головой, сливаясь, превращались в тучи. Воздух, потеряв едкую ноту горения, насытился запахом озона и прелых листьев.

Но глаза уже не желали замечать красок осеннего пейзажа. Крепкий, высокий силуэт вырисовывался в памяти… Ухоженные волосы, неторопливая походка. И плечи: робко ссутуленные, будто бы он стеснялся выделяться.

«Ты ведь хотела увидеть его, Миа 4813, – замурлыкал Азазель, – я-то тебя знаю, как облупленную!»

– Сейчас кое-кто полетит вниз! – рявкнула Миа.

«Решилась всё-таки?» – голос в голове проникся нотками иронии.

– Я не шучу, ты, дебильный кусок пластика!

Азазель послушно затих. Лукавая полимерная улыбка превратилась в сухой оскал. Возразить ему было нечего: он находился заведомо в проигрышном положении.

Миа закрыла глаза, подставив щёки потокам прохладного воздуха. Нашёл, пустоголовый, чем задеть! Все его слова – не более чем глупая игра больного воображения. Но…

Всё же, в одном Азазель был прав. Она хоте…

…у неё есть должок, и она его вернёт!

2

Утро заглянуло в окно солнечной вспышкой. Нери зажмурился: глаза пронзила боль, отрикошетив в затылок. Последствия хмельных возлияний в компании Лихача оказались несладки.

Чёрт с ней, с головой… Главное, что его не тошнит. Уже не тошнит.

Или пока не тошнит?

Нери тщетно пытался стянуть волосы в хвост, стоя перед зеркалом. Таким угрюмым, слабым и бледным он видел себя впервые. Да и ощущал тоже: тело будто прессовали бетонными плитами всю ночь напролёт.

Из глубины зеркального омута на него глядел незнакомый человек. Бледный, помятый, грустный и немощный. Нери критически осмотрел чужака и ухмыльнулся. Отражение синхронно скопировало его улыбку. Что ж, придётся смириться с горестным фактом: это он, Нери 42.

Хорошо, что у него хватило сил доползти до душа после эпичной ночи. По крайней мере, цвет лица уже не отдавал зеленью. Головокружение то набирало силу, то сходило на нет, как кратковременный дождь в середине весны. Царящий в кухне запах кофе и ванили казался омерзительным.

Кожаный ремешок в который раз обхватил волосы у корней. Оставалось лишь затянуть его покрепче. Ну, давай же!

Нери напряг мускулы, пытаясь превозмочь дикую слабость. Правая рука в который раз нещадно заныла, но дело на этом не закончилось. Пальцы ослабли, отпустив кончик ремешка. Кисть руки непроизвольно сжалась в кулак, а затем распрямила фаланги, вновь позволив мозгу установить контроль над мускулами.

Волосы дождём рассыпались по плечам. Очередная попытка привести себя в порядок обернулась крахом. Страх подкатил к горлу приступом удушья. От плексопатии Нери мог ожидать чего угодно, но она ещё ни разу не выделывала такие фокусы с его рабочей рукой.

– Ж-ж-ж-жесть! – выкрикнул он, проклиная сам себя.

Незнакомец в зеркале скривил мину в бессильной ярости.

– Жесть… – повторил Нери уже тише.

Шаркающий звук почти невесомых шагов стал ему ответом. За зеркальной гладью проступило ещё одно отражение. Мать приблизилась со спины: её силуэт в солнечных лучах казался тёмным пятном. Она осторожно приподнялась на цыпочках, и Нери заметил блестящий предмет в её руке. Зубья густого гребня острыми иглами вонзились в кожу головы. Нери вяло повёл шеей. На большее не хватило сил.

– Не дёргайся, – прошептала мать.

Неслыханное добросердечие! Первая реплика в его адрес за пять дней.

Пальцы матери, сухие и холодные, стремительно перебирали его тяжёлые волосы. Как же ему не хватало этих рук в моменты, когда душа хотела выплакаться! Для Нери эта запоздалая забота была сродни подачке, но он стойко принимал её. И даже ощущал, как за грудиной, где-то в районе сердца, разливается парным молоком нежность.

Ремешок перехватил волосы: крепко и надёжно. Мать оценивающе посмотрела на результаты своего труда и натянула улыбку.

– Иногда я жалею, что ты уже не ребёнок, – хрипло проговорила она.

Нери недобро фыркнул. Когда ошибок уже не исправить, наступает время сожалений и покаяний. «А не жалеешь ли ты, что я вообще появился на свет», – хотел было сказать он, но сдержался. Лишние скандалы ни к чему. Периоды перемирий становились всё более короткими и зыбкими, важно было поймать момент и удержать его.

Обжигающее пламя снова вспыхнуло под рёбрами. Воздух внезапно стал терпким и вязким, реальность – чужой и отстранённой. Рельеф кухонных шкафчиков вздрогнул перед глазами: головокружение возвращалось вместе с тошнотой. Нери провёл сухой ладонью по лбу.

Мать встала рядом и положила руку на плечо. Два силуэта задрожали в зеркале под яростным обстрелом утреннего солнца. Две одинаковые пары глаз слезились.

– С чего это ты вдруг на меня внимание обратила, Лариса? – спросил Нери. Он всегда называл мать по имени, когда она приходила мириться первой.

– Я переживаю, Нери, – сдержанно выдавила мать. – Может быть, ты и не видишь, но это так. Вчера ты пришёл затемно и… Ты был пьян.

Вот это да: прямо Мёртвый континент открыла!

В животе зародилась горячая волна ярости и понеслась вверх, сметая всё на своём пути. Непереносимо-едкий запах ванили ударил в нос. Взгляд застелила трепещущая пелена, и Нери, было, подумал, что его снова вырвет. Оттепель растопила грубую корку льда, и теперь старые обиды и разочарования начали подниматься со дна на поверхность. Сдерживать слёзы становилось всё сложнее, и от этого делалось противно.

– Хочешь об этом поговорить?! – язвительно отозвался Нери, сбрасывая с плеча сухую материнскую ладонь. Эмоции кипели в сосудах, голос срывался в крик. – Восемнадцать лет ты молчала, а сейчас пришло время читать нотации?! Так?!

Лариса обожгла сына умоляющим взглядом. Рыжие волосы паутиной прилипли к щекам. Слеза соскользнула с её ресниц и побежала к подбородку.

– Нери, ты… – процедила она сбивчиво, – ты не знаешь, как я надеялась уберечь тебя от падения…

Досада свинцовой пулей вошла в грудь, вылетев промеж лопаток, точно в том месте, где кожу испачкало «клеймо грязных». Оставив мать позади, Нери широкими шагами поспешил в прихожую. Орнамент обоев проносился мимо, смазывая цветы и завитки в нечёткие линии.

– Я знаю, что восемнадцать лет был для тебя пустым местом! – взревел он. – Я был лучшим во всём, я превосходил сам себя только ради того, чтобы заслужить хоть толику твоего внимания, но в ответ всегда получал фигу! А сейчас ты внезапно решила покаяться, думая, что это залатает все чёрные дыры?! Знай: одного слова, даже самого искреннего, недостаточно, чтобы обернуть время вспять! А чтобы раны прошлого залечить – тем более!

– Нери, – мать поспешила следом. Ладони её мелко дрожали. – Я долгое время работала на двух работах, чтобы ты и твоя сестра ни в чём не нуждались и были сыты. Я уставала, и мне было тяжело изображать образцовую мать.

– Изображать?! – Нери уже не сдерживал слёзы. Солёные потоки бежали по щекам и шее, затекая под воротник рубашки. – Любовь, доверие, сочувствие – это не подделывается! Это не требует сил! Пусть доказано, что эмоции – это только химия, но она нужна! Как железо, поступающее с пищей! Как кислород в воздухе, которым мы дышим! Как мои… таблетки…

Цвета вокруг стали яркими и насыщенными, контуры предметов смазались. Боль снова прострелила правую руку, подтверждая его слова. Нужно срочно записаться на приём к реаниматору территориальной службы и поговорить о повышении дозы высокоселективных иммуносупрессантов.

Нери спешно утрамбовывал ноги в ботинки. Голова отозвалась приступом тошнотворной боли, когда он наклонился, чтобы зашнуровать их. Квадраты половой плитки задрожали перед глазами. Пальцы запутались в узлах шнурков.

Как часто, глядя в пустые и отрешённые глаза матери, Нери хотелось закричать: «Я здесь! Я существую! Посмотри же на меня! Посмотри!» Но однажды до его сознания дошла простая истина: он не нужен ей. Это открытие не опустошило, не ошарашило, не сбило с пути. Оно просто сплело в тугой узел несколько логических нитей, о существовании которых он знал и ранее.

Оно просто стало неотъемлемым элементом реальности, как чашка кофе поутру. Как общая с сестрой комната, разделённая ширмой пополам…

Как аутоиммунная плечевая плексопатия.

Головокружение накрыло штормовым приливом. Нери распрямился и откинулся на стену: поле зрения превратилось в калейдоскоп, играющий мозаикой цветных осколков. Реальность стремительно отдалялась. Только бы удержать равновесие!

– Не создавай иллюзий, – прошептал он, подняв на мать заплаканные глаза. – Никогда, слышишь? Я давно принял то, что ты меня не любишь. Пусть будет так. Только не притворяйся больше заботливой и сопереживающей, хорошо?

Лариса опустила покрасневшие глаза. Тяжёлый вздох сорвался с её губ.

– Нери, если я когда-нибудь причинила тебе боль, прости меня…

– Мне не больно, – сдавленно произнёс Нери, опустив развёрнутую ладонь себе на грудь. – Мне холодно. Вот здесь.

Тошнота снова подкатила к горлу натужным спазмом. Кисловатый привкус во рту воскресил в памяти вчерашний вечер, добродушное, широкое лицо Лихача… Да где это видано, чтобы отчим пёкся о пасынке пуще родной матери?

Нери сглотнул, подавляя рвотные позывы. Набросил ветровку и поспешил к выходу. Каждый шаг порождал всплеск ноющей боли в затылке.

Дверь громко хлопнула за спиной. Звук пролетел по лестничной клетке метеором, ударяясь о стены безлюдного коридора. Нери был рад этой пустоте: слёзы навек останутся их с матерью маленькой тайной. Наконец-то можно мысленно обозвать себя тряпкой! Он промокнул щёки салфеткой. Теперь лишь влажные пятна на воротнике рубашки напоминали о маленькой слабости.

Совесть перетянула сердце колючей проволокой. Как бы он ни презирал мать, какую бы обиду ни хранил в душе, он должен был остаться с ней сейчас, а не убегать в никуда, хлопнув дверью.

Стоило постучаться в родную дверь. Стоило вернуться обратно. Стоило обнять мать, извинившись за очередной скандал. Но он не мог переступить через себя…

Потому что от её слёз многолетний лёд превращался в воду.

3

Коридор пятого этажа факультета встретил химическим запахом краски, прохладой кондиционеров, белой пустотой стен и пугающим предчувствием неизбежного… Не успел Нери покинуть кабину лифта, как возбуждённый гомон голосов окутал его. Девичий смех прорывался сквозь гул, и Нери прикрыл уши, чтобы хотя бы на мгновение почувствовать себя в безопасности.