Смута

К войску претендента на московский престол присоединились запорожские и донские казаки, за счет чего силы Самозванца возросли, но он не сумел взять Новгород-Северский, одну из ключевых крепостей региона, который оборонял окольничий воевода Пётр Фёдорович Басманов41. На выручку к Басманову в середине декабря подоспела 40-тысячная царская рать под командой боярина Фёдора Ивановича Мстиславского42 (которому в случае победы была обещана рука царевны Ксении43). В каком же отчаянии был в тот момент царь Борис, если собирался выдать столь горячо любимую дочь за своего сверстника, перешагнувшего пятидесятилетний рубеж. Сражение у стен Новгород-Северского, развернувшееся 21 (31) декабря 1604 года было проиграно, воеводу князя Мстиславского ранили, а его войско отступило. Хотя повстанцам удалось разбить Мстиславского, поляки, не получая денег, начали оставлять войско. Борис послал князя Василия Шуйского12, ранее возглавлявшего следствие в Угличе в 1591 году, но воеводы медлили. Перегруппировавшись, годуновские войска получили подкрепление под командованием боярина Шуйского. 21 (31) января 1605 года у села Добрыничи произошло новое сражение. Силы были примерно равны и составляли по двадцать тысяч человек с каждой стороны. Лжедмитрий был разгромлен, едва не попал в плен и с остатками войска бежал в Путивль. Воеводы Бориса Годунова, вместо того чтобы преследовать неприятеля, занялись осадой Рыльска, небольшой крепости Кромы, в которой держал оборону казачий атаман Андрей Корела с тремя сотнями казаков.

Враг Годунова усилился. Царь прислал выговор; "вся рать оскорбеша, и многие начаша думати, как бы царя Бориса избыти" (https://azbyka.ru/otechnik/Spravochniki/russkij-biograficheskij-slovar-tom-3/308).

“И в то же время не стало царя Бориса скорою смертию, и сын ево царевич Феодор Борисович19 прислал окольничева Петра Басманова приводити ко кресту на свое имя бояр и воеводу, и дворян, и детей боярских, и всяких служилых и жилецких людей. И многие стали крест целовать, а иные враждовати, а креста не целовати. И в то же время резанцы Ляпуновы [и] иные многие с товарищи заворовали, и бояр и воеводу переимали и перевязали и, ко кресту приведши, к вору к Гришке Ростриге в Путимль послали бити челом отто всей земли. И от того времени все почали грады к нему отступати, и крест стали целовати бояре и дворяне, и дети боярские, и всякие служилые и жилецкие люди”. [16]

На сторону Лжедмитрия перешел иностранный царский отряд под командованием лифляндского дворянина фон Розена, а Пётр Басманов открыто обратился к войскам с призывом «переходить на службу своему прирожденному государю Дмитрию Ивановичу». [28] К группе сторонников самозванца примкнули: братья Василий44 и Иван Голицыны45, Фёдор Шереметьев46, Михаил Салтыков47, братья Ляпуновы (русский древний дворянский род из рязанских бояр). Не доверяя переметнувшимся войскам, самозванец распустил большую их часть по домам, а сам двинулся на Москву. Кромы, Орел, Тула встречали его хлебом-солью. В Путивле Лжедмитрий в течение трёх месяцев укреплял свои позиции и вооружал людей. Самозванец писал Мнишеку, посылал дары крымскому хану, ждал новых сподвижников из Галиции. Деятельность царя и его приближенных сказывалась лишь в том, что ловили гонцов с грамотами от самозванца к московским жителям, жгли грамоты, а гонцов сажали в темницы, пишет Пашков48.

“И воеводы пошли под Кромы (последнее крупное столкновение правительственных войск Бориса Годунова с повстанческой армией Лжедмитрия I). И под Кромами стояли много времяни и кровь проливали безпрестанно”. [16] “Бояре жъ поидоша изъ Радонежского острога подъ Кромы и приидоша подъ Кромы въ Великой постъ и градъ Кромы осадиша и начата бити изъ наряду (март 1605 года). Въ ту же пору стоялъ подъ Кромами Федоръ Ивановичъ Шереметевъ и бияшеся съ ними съ ворами безпрестани. Въ Кромахъ же въ ть поры сидьлъ измьнникъ Григорей Акиноьевъ да атаманъ Донской Корила з Донскими казаками. Той же Корьла и въ Литви у нево былъ. Они же отнюдъ не обратишася ни мало, бхяхуся со всею ратью; гртхъ же ради нашихъ многихъ людей побиваху изъ осаду.

Бояре же, видя ихъ крьпкостояние, и начата умышляти, какъ бы тотъ градъ зжечь и послаша ночию. Онй же, шедше, зажгоша градъ. Они же казаки изъ града побьгоша, с()доша въ острого. И какъ городъ згорь, государевы жъ люди с()доша на осыпи, они же биющесь воры безпрестани, никако не припустиша къ острогу, и имъ бысть теснота велия. Михайло жъ Салтыковъ, видя тьмъ врагомъ тесноту и не поговори з бояры, государеву рать сведе, а норовя тому окаянному Гришкь.

Грьхъ ради прииде подъ Кромы на ратныхъ людей скорбь велия, мыть. Царь же Борисъ, то слышавъ, и о томъ оскорбися и присла всяково питья и всяково зелья, кои пригодны къ бользнемъ, и отъ тово жъ имъ учини помогцъ велии”. [18]

“И прииде наперед к Манастыреву и Манастырев город взял. И Чернигов взял, и воеводу князя Ивана Татева49. А Путимль ему здали и воеводу Михаила Салтыкова привели. И многие северские городы почали здаватца и воеводы, и дворяне, и дети боярские, и всякие служилые жилецкие люди почали к нему отъежати. А он стал жаловать великим жалованьем и прельщает всяческий, а сказывать стал, как бог избавил от смерти, а вы его место убили поповича. И царь Борис послал противу его великую рать: бояр и воевод, Мстисловского с товарищи, со многими людьми. И оне пришли в Северу и стали противу его стояти и битца безпрестанно, и кровь проливати за православную християнскую веру. И под Добрынями побили его наголову, и струп лежал на семи верстах стеншися, а в ширину на большое стрельбище. И оттоле побежа в Путимль”. [16]

“113 (1605), после велика дни в третье воскресенье, на с[вя]тыя жены мироносицы преставися царь и великий князь Борис Федорович всея Русии; а на царьстве был 7 лет не полно; а преставися скорою смертию, только успели запасными дары причастити”. [16]

13 (23) апреля 1605 года после обеда Борис Фёдорович с трудом добрался до постели и позвал докторов. Вскоре у него отнялся язык. Он скончался от апоплексического удара.

Но только смерть Бориса и измена царских воевод помогли осуществиться надеждам Лжедмитрия.

Предательство – страшная вещь. Жаль, что войско Борисово не сумело справиться с самозванцем. Впрочем, Краевский50 отметил, что бояре мечтали о воцарении Самозванца с января 1604 года.

Боярская смута

Последствия для семьи Бориса1 стали очевидными сразу после смерти Царя.

Москва присягнула Фёдору Борисовичу Годунову19, царице Марии Григорьевне20 и царевне Ксении43, но все понимали, что Борис не оставил своим наследникам достойного и верного окружения. Годунов был царём легитимным, поэтому Фёдор стал законным наследником.

Главным воеводой выбрали способнейшего Петра Басманова41, который уже 7 (17) мая 1605 года, находясь в войсках (под Кромами), предал молодого царя и страну, огласив Лжедмитрия16 московским царем. Большая часть воинов включая рязанцев, закричали: «Да здравствует же отец наш, государь Дмитрий Иоаннович!». [2] Будучи юным, Фёдор нуждался в советниках, поэтому три знатнейших князей Фёдор Мстиславский42, Василий12 и Дмитрий51 Шуйские были вынуждены оставить войско и вернуться в Москву к царю. Фёдор привлёк и Богдана Бельского52 для работы в Думе.

Некоторые воеводы осудив изменников попытались вернуться в Москву, но их было мало, и они попали в плен к сторонникам Лжедмитрия.

У Смита53 можно прочесть, что после назначения главного воеводы царевич и Боярская Дума распорядились отправить ему “несколько тысяч рублей или марок” [21] для ведения военных действий, но воевода, получив деньги, передал их новому его государю. Самозванец якобы счёл, что эти деньги предназначены ему и ответил: "Ему было бы желательно, чтобы ведали лица, приславшие (хотя и не непосредственно) ему эти деньги, что он, доселе терпеливо сносив узурпацию тирана, столь долго восседавшего на его троне, но наконец, при помощи своих иноземных друзей уже много успев в достижении своего законного права, теперь не имеет более надобности оказывать ободрение тем благородным сердцам, которые вместе с ним борются за правое дело, равно как признает неподобающим государю воспользоваться деньгами, идущими от его противника, при том жо через руки тех, которые не могли бы не краснея показаться на глаза теперешнему своему повелителю. Когда же он явится, чтобы принять корону и царство (что уже вскоре должно совершиться, как и сам он уверен и в чем уверяет и их), то он, несомненно, найдет эти деньги в такой же мере возросшими, в какой возростет его царская честь и их чувство привязанности к нему." [21] и выдал им свободный пропуск на обратный проезд.

Слухи о самозванце всё более и более раздражали любопытство уличной черни, она стала обнаруживать беспокойство и волновалась, громко выражая желание видеть мать царевича Димитрия17, инокиню Марфу24, говорила о необходимости возвратить в Москву "старых вельмож" – Нагих54, знакомых с событиями 1591 года. Народ желал иметь точные сведения о действительной судьбе углицкого царевича, а правительство не решалось их дать, опасаясь, что лица, близкие к углицкому делу, могут извратить его обстоятельства в пользу самозванца, если станут говорить о деле с толпой. Лишь одного Василия Шуйского выпустили к толпе. Тот рассказал людям, что настоящего царевича похоронили в Угличе, а взявший себе его имя – самозванец, но в частных разговорах князь Василий говорил противоположное. Когда участники битвы из-под Кром сообщили об измене войска и бояр, про слова Шуйского не вспомнили. Военные были деморализованы, и их страх заразил москвичей, которые боялись бедноты и жаждали пограбить московских богачей. Этот внутренний враг, толпившийся на московских площадях и рынках, для общественных верхов казался даже страшнее наступавшего на Москву неведомого победителя. Неопределенность положения тяготила особенно потому, что от победителя не было вестей. Грамоты Самозванца не доходили до населения, ибо их успевало перехватывать правительство Годуновых.

Со смертью Бориса неизбежна была реакция в поведении бояр-княжат, которые считали, что во главе боярской партии в деле восстановления и оживления старых боярских преданий должны были стать старейшие, наиболее родовитые семьи. Такими были из Рюриковичей князья Шуйские, а из Гедиминовичей (правящая династия Великого княжества Литовского и общее название княжеских родов Литвы, Белоруссии, Польши, России и Украины, восходящих к родоначальнику Гедимину) – князья Голицыны. Ещё при старой династии Шуйские почитались первыми из "принцев крови" в Москве и были выше "по отечеству" не только остальных Рюриковичей, но и Гедиминовичей.

“На Москве же бояре и все люди нарекоша на царство царевича Федора Борисовича и крестъ ему целоваше. Подъ Кромы жъ въ полки послаша ко кресту приводить Новгородцково митрополита Исидора да боляръ: князь Михаила Петровича Катырева-Ростовского55 да Петра Басманова41 того жъ Петра послаша для веры. Царица жъ и царевичъ ему говориша, чтобъ и мне служить также, что царю Борису, отцу его. Онъ же, Петръ, отвиша къ нимъ льстивыми словесы, что хотилъ имъ правду дилати. Онъ же, Петръ, всю злую биду содия. Бояромъ же, князь Федору Ивановичи Мстисловскому да князь Василью Ивановичю да князь Дмитрею Ивановичи Шуйскимъ, повелйша быти къ Москви. Съ тими же бояры, что взяша ихъ къ Москви, и все дило испортися подъ Кромами.

Прииде подъ Кромы Новгородцкой митрополитъ Исидоръ з бояры и начаша приводити ко кресту всехъ ратныхъ людей. Кои жъ, помня православную крестьянскую виру, по государи своемъ плакаху и крестъ циловаху съ правдою; кои же не хотяху видити въ Московъскомъ государьстви добра, ти же о такой погибели радовахуся. Посли же тово крестново цилованья вскори совищася на злую свою погибель и забылъ крестное циловаше Петръ Басмановъ. Ему же бысть той мысли совитникъ князь Василей Голицынъ з братомъ, со княземъ Иваномъ, да Михайло Салтыковъ47; да съ ними же въ совити городъ Резань Тула, Кашира, Олексинъ. И забыша свое обищание и крестное цилование, царевичю Федору изминиша, начаша бояръ имати: поимаша Ивана Годунова56 и связаша. Для же своего лукавства князь Василей Голицынъ и себя повели связать, хотя у людей утаити, а у Бога не утаити ничто же. Бояря жъ и ратные люди, кои помня свои дни, покинувъ свое все стяжаше, душею да тьломъ побигоша: князь Михайло Петровичъ Катыревъ да князь Ондрей Андреевичъ Телятевской57 прибигоша къ Москви. Царица же и царевичъ всехъ тихъ, кои съ ними ратные люди прибежали, пожаловали.” [18]

Военные действия приостановились и уже 17 (27) апреля 1605 года под Кромы прибыли Митрополит новгородский Исидор и бояре: князь Катырев-Ростовский и воевода Басманов, числившийся первым щёголем среди дворян. Их послали из Москвы к войску для приведения его к присяге на верность нареченному царю Фёдору Борисовичу. Войско присягнуло, но в нём тотчас же, началась замятня. Участь государства и годуновской династии была решена. Басманов, по сути, одурачил Боярскую Думу. По мнению Смита, он обожал “царевича Дмитрия”, которого считал героем, “превосходным воином, обладающим инициативой и политическим смыслом, и прекрасным ученым, так как, по рассказам, он получил весьма хорошее образование и много странствовал по свету; который, далее, в одинаковой мере и владел иностранными языками, и знал науку государственного управления…” [21]  Басманов якобы видел в Дмитрии “все величие его особы и сравнив его юность с его же маститою знатностью” [21] , вполне справедливого, в меру доброго и борющегося со своими недостатками. Смит мог и заблуждаться относительно истинных намерений Басманова, но скорее всего он (Басманов), будучи предупреждённый князем Василием Голицыным о раскладе сил в подчиненном ему войске, “в котором многие и сами были уже готовы передаться, в том числе все состоявшие на службе иностранцы, как-то англичане, шотландцы, французы, голландцы и фламандцы” [21] , предпочёл и сам предать своего законного монарха и чувство долга.

Менее, чем через месяц воевода Пётр Басманов подбил к мятежу царские войска под Кромами и 7 (17) мая 1605 года они присягнули «царевичу Дмитрию Ивановичу».

Князь Иван Голицын с войском в Путивле низко кланялся Самозванцу, призывая его вступить в Россию. Некоторые бояре прозрели и, как сообщают летописцы, распознали Лжедмитрия, но уже не смели говорить, а только молчали. 19 (29) мая Самозванец пошел на Москву. На пути его встретили Михаил Салтыков, Василий Голицын, Пётр Шереметьев58 и Пётр Басманов. Лжедмитрий осторожно шел за войсками. Его всем миром, в том числе и военные гарнизоны, встречали с дарами. Сдавали города и крепости.

Первое же знакомство с его личностью в Туле в мае 1605 года показалось боярам очень неприятным. К Самозванцу привезли "повинную" от Москвы бояре князья Воротынский59 и Телятевский и с ними "всяких чинов люди". Столичное посольство было принято новым царем одновременно с ново пришедшими донскими казаками. Царь позвал казаков к руке "преже московских боляр", а казаки при этом "лаяли и позорили" их. После такого публичного бесчестья Самозванец ещё раз призвал к себе бояр и сам их бранил "наказываше и лаяше, якоже прямый царский Сын" (https://kniga-online.com/books/nauchnye-i-nauchno-populjarnye-knigi/istorija/page-59-186587-ruslan-skrynnikov-socialno-politicheskaya-borba-v.html), показывая своё к ним отношение. Некоторых же из них, даже самого преданного Телятевского, отправил за что-то в тюрьму.

Фёдор Годунов, продолжая оставаться царем, находился в заблуждении поддерживаемый своими родственниками – влиятельными членами Боярской Думы, тем не менее, ясно понимал, что конец его и его семьи близок. Через своих близких хорошего рода и мудрых людей он обратился к простому народу Московской слободы уже удалившимися за первые городские ворота царскими грамотами. Город тогда был на осадном положении, в его стенах происходила усобица, осадное орудие находилось в 200 верстах. Однако, и здесь он был предан своими посланцами, ибо на вопросы народа: о сути поручения, “к кому они присланы и … от кого?”, ответили, “что они посланы их прямым и законным государем Димитрием Ивановичем к сыну похитителя престола и к некоторым думным боярам; что народ, в знак повиновения своему законному государю, должен их в городе оберегать, проводив их, под своею охраной, на главную улицу, где они и удовлетворять народное любопытство, прочитав им столь близко всех их касающиеся грамоты, и что к своему счастию они тогда узнают с какою свирепостью и низостью действовали Годуновы, и как, по произволению Божию, их прямой государь оказался жив и требует от них повиновения, и что тот, кто ими правил в последние годы, был лишь похитителем престола, каковым остается и его сын наследник.” [21]

Ужасная судьба ждала царя Фёдора, его мать и сестру. Буйные мятежники вломились во дворец. Царя Фёдора стащили с престола, его мать упала к ногам мятежников и слезно молила не о царстве для сына, а только о его жизни. У матери вырвали детей и развели их по особым палатам. Царица Мария сразу же была удавлена. Юный Фёдор, от природы наделенный необычайной силой, долго боролся с четырьмя убийцами, но силы были неравны – юного царя тоже задушили. Ксения была несчастнее матери и брата. Гнусный Григорий Отрепьев слышал о её красоте и велел князю Мосальскому60 взять Ксению к себе в дом. Царевне Ксении была уготована роль наложницы Самозванца, а затем монахини под именем Ольга.

1 (11) июня 1605 года восставшие москвичи свергли правительство Годуновых. Лжедмитрий узнал о гибели Годуновых, будучи в Серпухове. Имя Дмитрия уже гремело на берегах Оки.

Скрынников14 писал, что первая попытка русского общества преодолеть Смуту закончилась неудачей, поскольку народ не смог смириться с мыслью о выбранном царе. Боханов15 также считает, возлагая основную вину на боярство, что свержение с престола законного правопреемника сына Бориса Годунова – Царя Фёдора Борисовича Годунова и убийства его и матери – Царицы Марии Григорьевны послужили началом Смуты.

Лжедмитрий I

30 мая (9 июня) 1605 года Самозванец16 разбил лагерь под Тулой. Слава Лжедмитрию гремела не только на Оке, о нём говорили, как о Дмитрии Донском (Дми́трий Ива́нович Донско́й, 12 октября 1350 – 19 мая 1389, князь Московский (с 1359 года), великий князь Владимирский и князь Новгородский (с 1363 года). Сын князя Ивана II Красного и его второй жены, княгини Александры. Прозван «Донским» за победу в Куликовской битве. В правление князя Дмитрия Донского Московское княжество стало одним из главных центров объединения русских земель, а Великое княжество Владимирское стало наследственной собственностью московских князей, хотя при этом из-под его влияния ушли Тверское и Смоленское княжества. Были одержаны значительные военные победы над Золотой Ордой. Также был построен белокаменный Московский Кремль) или о завоевателе Казани – Иоанне IV4. Народ, радуясь и ликуя, теснился к его коню, целуя ноги самозванца! Отрепьев только шёл к столице, а Красная площадь уже бурлила. Лжедмитрий расположился лагерем в окрестностях Тулы. Привезли к нему закованного в цепи Астраханского воеводу. Доставили и Михаила Сабурова (? – †1607, московский дворянин и воевода, во времена правления Фёдора Ивановича и Смутное время. Брат Евдокии Богдановны Сабуровой, первая жена (с 1571) царевича Ивана Ивановича, невестка Ивана IV Васильевича Грозного), ближайшего родственника царя Фёдора5. Только небольшая горстка воинов и горожан Орла не захотела изменить присяге.

“Поиде той Рострига съ Тулы и проде въ Серпуховъ, а изъ Серпухова прииде на рьку Московку. Тутъ же на рьки на Московкь всрьтоша его со всьмъ царскимъ чиномъ и власти приидоша и всякихъ чиновъ люди. Съ Москвы жъ рьки поиде къ Москвъ и проде въ село Коломенское и ста тутъ. Дню жъ тогда бывшу велми красну, мнози жъ людие видиша ту: надъ Москвою, надъ градомъ и надъ посадомъ, стояше тма, окромъ жъ града нигде не видяху. А ис Коломенского жъ поиде Рострига къ Москви, съ Москвы жъ его встритоша чисто всяме люди, со кресты жъ его дожидахуся на Лобномъ мьстъ. Онъ же Рострига сниде съ коня и проде ко крестомъ и начатъ пьти молебная, а ти Латыне Литва сидяху и трубяху въ трубы и бияху въ бубны. Съ Лобново жъ мьста поиде во градъ въ царсюе хоромы и начатъ пировати многие дни съ тою Литвою и съ своими советники. Людае же Московские многие ево окаяннаго опознаху и плакахуся о своемъ согрьшении и не можаху что содьлати кромь рыдания и слезъ. “ [14]

Народ жадно ловил вести об его успехах, однако, верховная власть всё ещё дремала в кремлёвских палатах. Только через три недели после известий о сдаче армии самозванцу, московские люди впервые услышали обращение к ним нового царя. Его грамоту гонцы Пушкин61 и Плещеев62 успели разгласить 1 (11) июня 1605 года в подмосковном большом и богатом Красном селе, похожем на город. Толпа красносельцев проводила гонцов в саму Москву и с ней не смогла справиться годуновская полиция. Народные массы слушали их грамоту на Красной площади и склонились на сторону нового царя. А в этот же день в Москве восставшие москвичи при поддержке бояр свергли правительство Годуновых.

Смит53 в своём “Путешествии …” привёл грамоту Димитрия, которую громко прочитали присланные им бояре. В грамоте Самозванец пенял народу, что тот проигнорировал прямые доказательства, касавшиеся “признания его ими за своего законного государя, как сына покойного царя Ивана Васильевича и единственного брата блаженной памяти самодержца Феодора Ивановича” [21], “они не только оказались столь надменными, что не ответили на его государевы письма, но даже имели дерзновение задержать его посланцев, и таким образом явно показали себя столько же настоящими ехиднами в отношении всего царства, удерживая его в неведении, сколько и изменниками своему истинному и прямому государю, лишая свободы его посланных; а своим молчанием явив ему явное доказательство своей виновности, вместе с тем предоставляли ему время и возможность покорить и погубить весь народ (еслибы только он не был прирожденным государем и не дорожил, как родная мать, жизнью своих возлюбленных чад).” [21]. Далее он указал “на приверженность к нему и на ежедневный переход на его сторону многих из знатных людей; между тем как они, недостойные и неразумные советники короны (ослепленные почестями и пристрастием) спокойно предавались сну, доверяя собственной силе и забыв то общее правило, что когда члены разъединены и изувечены, то необходимо страдают от этого и сердце и голова. Не смотря на все это, он (в глубине своей совести уверенный в справедливости своего царственного титула, но в то же время будучи исполнен терпения и смирения вследствие испытанных им великих невзгод и несчастий) решился, по своей царской мудрости и милосердию, снова написать настоящие (но наверное уже последние) грамоты, требуя в них мира и возвещая милость; и ему было бы приятно, еслиб и они в той же мере желали, чтоб он – в чем сам он отнюдь не сомневается – в скорости достиг власти, единственно с целью общего блага для государства и народа, в какой он, с своей стороны, желает вступить на царство без дальнейшего пролития крови своих подданных. С этою-то целью он отправил к ним ныне лиц знатного происхождения, как-то князя Федора Ивановича Мстиславского42 и князя Димитрия Ивановича Шуйского51, и поручил им лишить его врогов занимаемым ими мест и заключить в неволю Годуновых и иных, пока он не объявит дальнейшей своей воли, с тем чтоб истребить этих чудовищных кровопийц и изменников, после того как им будет получен ответ от москвичей; также поручено им опросить его прежних посланных, которые должны быть предъявлены народу и которые – как он имеет причины думать – были подвергнуты истязаниям, если не избиению; вместе с этим, если они теперь изъявят ему покорность, как своему законному государю и повелителю, то они обретут в нем снисходительного и милостивого владыку, – в противном же случае, столь же сурового, сколько и справедливого мстителя за их разные злокозненности против него, чей меч безпрерывно обнажен на отмщение всем им. Между тем им самим хорошо известно, какие победы одержал он над ними, когда они пытались вступить в бой с его войском, что их в такой степени смутило и опечалило; но теперь, когда их главнейшие и храбрейшие военачальники и предводительствуемые ими силы достались в его руки, никто на свете не убедит его, что они еще осмелятся открыто выступать против него, будучи в душе все (за исключением ничтожного числа самых негодных людей) истинными его верноподданными. Всеми этими доводами он желал бы убедить их, от мала до велика, переменить свой взгляд на него, так как иначе он твердо решился безповоротно действовать таким образом, чтобы навести на них страх и ужас, как это ни противоречит его природе и настроении) его царственного духа.” [21]

3 (13) июня 1605 года Москва (находившийся в Красном Селе народ) присягнула Лжедмитрию, а лучшие люди столицы тотчас же подались к нему в Тулу с повинной. В их числе были: Иоанн Воротынский59, Андрей Телятевский57, Пётр Шереметьев58, думный дьякон Власьев63. Для одних – новый царь был божиим судом над домом Бориса, для других – выходом из кризиса, а для третьих – поводом к наказанию своих врагов, "сильных" людей с их произволом и возможность припомнить им свои обиды чтобы направить наболевшую злобу.