Смута

Вера Тумасова

Смута

“Нет ничего труднее национальных характеристик. Они легко даются чужому и всегда отзываются вульгарностью для “своего”, имеющего хотя бы смутный опыт глубины и сложности национальной жизни.” Георгий Федотов

Самозванцы в России возникали тогда, когда появлялась нелегитимная власть. Так было при Борисе Годунове1, который стал первым выборным царём. Несмотря на то, что “де юре” он был легитимен – его выбрал Земской собор (одним из ранних официальных источников по истории Земского собора 1598 г. является так называемое «Соборное определение об избрании царем Бориса Федоровича Годунова»), “де факто” он был “ненастоящим” царём для многих. Также было и при Екатерине Великой2, захватившей власть благодаря государственному перевороту и насильственной смерти Петра III (Петр III Федорович (1728-1762) – император с 1761 года по 1762 год. Сын герцога Голштейн-Готторпского Карла Фридриха и цесаревны Анны Петровны (1708-1728), внук императора Петра I (1672-1725). До принятия православия носил имя Карл-Петр-Ульрих. Родоначальник Голштейн-Готторпской линии дома Романовых на российском престоле, правившей до 1917 года).

Некоторые историки полагают, что Смута3 в России началась чуть ли не с момента смерти Ивана Грозного4 в 1584 году (на троне остался недееспособный и бездетный Фёдор Иоаннович5), а затем развивалась поэтапно. Иные началом Смуты считают 1605 год после смерти Бориса Годунова. Скорее всего это пошло со дня смерти Царя Фёдора в январе 1598 года, поскольку пресеклась Рюрикова6 династия московских государей, но Романовы7 всё равно относили себя к Рюриковичам, что весьма условно, ибо родство Романовых и Ивана Грозного не кровное – “седьмая вода на киселе”. С подачи Патриарха Филарета8, Романовы сделали всё для того, чтобы переписать историю, начиная с правления Ивана Грозного. Современный историк Солодкин9 характеризует Смуту как Гражданскую войну. Даль10 же объясняет это понятие как “раздор между народом и властью”.

Платонов11 полагает начало Великой Смуты сразу после смерти Грозного и делит её на три периода. Первый он назвал династическим, второй – социальным и третий – национальным. К первому периоду он относит время до царя Василия Шуйского12 включительно. Второй период характеризует как междоусобную борьбу общественных классов и вмешательством иноземных правительств. Третий период – борьба московских людей с иноземцами до создания национального правительства с М. Ф. Романовым13 во главе.

Скрынников14 считает, что первая попытка русского общества преодолеть Смуту закончилась неудачей, поскольку народ не смог смириться с мыслью о выбранном царе, а русская родовая элита предала страну. Наш современник Боханов15 относит начало Смуты к концу правления Бориса Годунова, когда на западных окраинах страны появилась опасность в лице самозванца16, присвоившего себе имя сына царя Иоанна Грозного4 – Дмитрия17, и соглашается с Карамзиным18, что нелюбовь к Годунову, была вызвана национальным предательством русской родовой элиты. Боханов также считает, вызвана национальным предательством русской родовой элиты. Боханов также считает, возлагая основную вину на боярство, что свержение с престола законного правопреемника сына Бориса Годунова – Царя Фёдора Борисовича Годунова19 и убийство его и матери – Царицы Марии Григорьевны20 послужили началом Смуты.

Великая Смута закончилась венчанием на царство молодого Михаила Романова. Наконец-то Романовы добились своего.

Гришка Отрепьев

Ещё при жизни Бориса Годунова1 с 1600 года в народе поползли слухи о том, что царевич Дмитрий18 жив. В Москве шептали про неведомого человека16, называвшего себя царевичем Димитрием. В Польше появился человек, выдавший себя за чудесно спасшегося царевича. Считается, что первым самозванцем был монах Чудова монастыря Григорий Отрепьев16. Самозванца выпестовала польская шляхта и католическая Церковь. Дворянство мечтало вернуть земли, входящие состав Польши 100 лет тому назад, которые и были возвращены к моменту правления Годунова. Католикам было важно распространить католичество в Московии. Скрынников14, как и Погодин21 считает, что главную роль в создании Лжедмитрия I сыграли иезуиты.

Если эти слухи прежде и носились, то как-то неопределенно, то в начале 1604 г. в Москве уже достоверно знали, что человек, называющийся этим именем, появился в Польше. Бояре едва ли не с января 1604 года мечтали о воцарении Самозванца. В народе заговорили, что агенты Годунова промахнулись и в Угличе, зарезали подставного ребенка, а настоящий царевич жив и идет из Литвы добывать прародительский престол. Кем только не представляли Лжедмитрия, даже незаконнорожденным сыном князя Андрея Курбского22. Были и другие версии. Кто-то считал его итальянцем. Споры о том, кем был этот человек, не утихают по сей день. Власть твердила, что это был бывший холоп бояр Романовых7, беглый монах-расстрига Григорий Отрепьев. Но многие люди говорили, что Господь наконец-то услышал их молитвы и законный наследник Ивана Грозного возвращается на отеческий престол, чтобы покарать узурпатора и цареубийцу Бориса Годунова.

“В лета 7111 (1603) попущением божиим и наветом вражиим за грехи наша восташа некий юноша именем Гришка, роду детей боярских Отрепьевых, от града Галича и прииде в Костромской уезд, во обитель живоначальные Троицы на Железной Борок, ко Иякову святому. И в том манастыре постризается, и пребыша ту три лета. И оттоле иде к Москве в Чюдов манастырь. И ту пребываша и безмолвоваше года два, и дьяконского чину сподобляетца. И после того почал бражничать и многия грехи творить. И злего безчиния из манастыря выбили вон. И он опять прииде на свое обещание к Троице на Железной Борок и, побыв мало, прииде опять на Москву и нача бити челом патриарху Иеву23, чтобы его пожаловал, велел ему быти у собя, книги писати. И патриарх Иев пожаловал, велел ему жити у собя, и в книгохранительницу ходити, и книги чести, и святых отец жития составляти, и почал его больма жаловати. И познаша его многие от вельмож: бояре и дворяне, и стольники, и чашники за ево книжное сказательство. И сказаше про него патриарх Иев всем властей: митропалитом и архиепискупом, и епискупом. И рече ему Варлам, митропалит ростовский: “Что, господине патриарх Иев, такова вора похваляешь: второй будет Арей еретик”. И не по многих днех познаша его еретичество, что во многие книги отческие плевел сеет. И изымаша его, и даша за пристава, и от приставов утече. И прииде к царице Марфе24 в манастырь на Выксу с товарищем своим, с некоим старцом, в роздранных в худых ризах. А сказаша приставом, что пришли святому месту помолитца и к царице для милостыни. И добились того, что царица их к себе пустила. И неведамо каким вражиим наветом прельстил царицу и сказал ей воровство свое. И она ему дала крест злат с мощьми и с камением драгим сына своего благовернаго царевича Дмитрея Ивановича углецкого. И оттоле Гришка Рострига поиде в северские грады и попущением божиим, наветом вражиим, скиня с себя иноческий образ и оболкся в мирское одеяние, и нача мяса ясти и мъногия грехи творити”. [16]

Кем был в действительности самозванец, сейчас никто не знает. Некоторые считали его побочным отпрыском Стефана Батория25, другие – уроженцем Западной Руси. Наиболее вероятным предположением было то, что он принадлежал к семье небогатого служилого рода Отрепьевых-Нелидовых. У галицкого боярского сына Богдана и его жены Варвары подрастал отрок Юрий. Существует версия, что он был побочным ребенком какого-то очень знатного и влиятельного человека. Но имя настоящего отца не было известно Юрию, поскольку хранителя этого секрета, Богдана Отрепьева, внезапно убил в Москве какой-то литовец. Юрий же, зная о своем положении в семье Отрепьевых, мог только строить предположения об истинных своих родителях. Мальчик с детства был обучен грамоте и обнаруживал хорошие умственные способности. Некоторое время он служил в доме бояр Романовых и у князя Бориса Черкасского. (Борис Камбулатович Черкасский (Хорошай-мурза, ум.25 апреля 1601) – кабардинский служилый князь, московский воевода, боярин (1592), сын великого князя-валия Кабарды Камбулата Идаровича Черкасского (ум. 1589)). https://ru.wikipedia.org/wiki/Черкасский,_Борис_Камбулатович), а затем принял монашество. Потом, под влиянием какой-то личной угрозы, Юрий исчез из Москвы и начал скитаться по монастырям. В 1595 году в Успенском монастыре города Хлынова он принял постриг с именем Григорий. Его странствия продолжались ещё несколько лет, пока он не осел в келье своего деда Замятни Отрепьева, постриженного к тому времени в Чудовом монастыре Московского Кремля.

Погодин, ссылаясь на “Церковную историю” Митрополита Платона, полагает, что Лжедмитрий – “засланный казачок”, мог быть и Отрепьевым “изъятым” из России в раннем возрасте. Он был доставлен в Польшу через Галицию, там воспитывался и обучился грамоте, а потом вновь внедрён в Россию. Некоторые историки отмечают, что он великолепно владел родным языком и не мог иметь западное воспитание. В принципе, если он был возвращён в Россию и, будучи русским по рождению, вполне мог хорошо владеть русским языком, тем более что много лет скитался по монастырям. Федосеев26, ссылаясь на Бестужева-Рюмина27, сообщил, что первые известия о самозванце получали с разных сторон: в Ивангороде было перехвачено письмо о предполагаемом походе на Москву, Семен Годунов28, настигнутый казаками у Саратова, получил от них весть о Димитрии. Там его и заметил Патриарх Иов, оценивший грамотность и умение брата Григория составлять каноны чудотворцам. Патриарх стал брать его с собой в Боярскую думу и к царскому двору, где молодой монах мог ознакомиться с придворными порядками. Находясь при патриаршем дворе, Григорий пристрастился к астрологии, принимал у себя звездочётов и гадателей, которые и предсказали ему тридцатичетырехлетнее царствование на московском престоле. Слова их упали на подготовленную почву. Слыша о своем внешнем сходстве с царевичем Дмитрием и внимая предсказаниям гадателей, Григорий не смог сдержать распиравшего его честолюбия, что вскоре стало известно даже Борису Годунову, который распорядился отправить «чернокнижника» на Соловки. Спасаясь от ареста, Отрепьев сбежал в Новгород-Северский, а потом в Киев и Острог.

Несмотря на то, что об Отрепьеве существует не много достоверных данных, историки пришли к некоторому единому мнению. В Великий пост 1602 года, в самый разгар голода (Великий голод – массовый голод, охвативший большую часть европейской территории Русского царства во время правления Бориса Годунова и продолжавшийся с 1601 по 1603 годы. https://ru.wikipedia.org/wiki/Великий_голод_(1601—1603), уйдя через границу Речи Посполитой29, Отрепьев появился монахом у князя Острожского30. Осенью перебрался к протестанту пану Гойскому, где, работая на господской кухне для собственного пропитания, параллельно изучал латинский и польский языки, знакомился с учениями анабаптистов31. Весной 1603 года Отрепьев исчез. Исследователи предполагают, что Григорий ездил договариваться о совместных действиях с запорожскими казаками. В этой поездке он выучился верховой езде и превосходному владению оружием. Там он и заявил впервые о том, что на самом деле он – младший сын Ивана Грозного, царевич Дмитрий Иванович Угличский. С запорожскими казаками были близки паны Свирские и воевода города Остра Михаил Ратомский, который доложил о царевиче князю Адаму Вишневецкому32 – тот владел огромными землями, простирающимися до русской границы, и терпел всякие неудобства от неурегулированности пограничного вопроса. Здесь-то и началось восхождение новой звезды на политическом небосклоне Европы.

“И прииде из северских градов в Киев ко князю Адаму Вишневецкому, и ту у него стал пребывати, и сказался царевичем Дмитреем углецким, и крест с мощьми ему показал, и сказал вражием умышлением, как его бог ублюл на Углече, а в его место бутто убили попова сына. И князь Адам Вишневецкой поехал х королю в Литву и ево взял с собою. Король его распрашивал, и он ему сказал то же. И король ево вельми почтил и одарил, а воинских людей и казны не дал. И он, умысля, прельстил великого пана сердомирскаго воеводу Юрья Мнишка и назвал его себе отцом, и зговорил у него за дочерь женится, за девку панью Марину, и запись ему на себя дал своею рукою; а сердомирской ему на собя против запись дал, что ему дочь своя за него дать по греческому закону, как он будет на Московском государьстве. А по их закону в Литве женился и с нею жил немалое время. Да он же, Гришка Рострига, вражиим научением разболелся и лежал неделю, не ел. И призвал к себе попа и на духу сказал, что он прямой царевич Дмитрей. И с того времяни наипаче король его учал чтить и любить, и все паны. И стал ему сердомирской помогати казною, и он стал тою казною наймовать литовских людей воинских. И пришел в северьские городы и отписал х казаком, что он царевич Дмитрей углецкой, а в его место убили попова сына. И казаки к нему пришли, и он стал силен литовскими и рускими людьми. [16] Князь Адам через брата своего Константина33, женатого на дочери Юрия, сандомирского воеводы, ввел его к этому пану. Лжедмитрий влюбился в дочь Мнишека – Марину34. Юрий Мнишек35 надеялся с помощью Отрепьева решить свои материальные проблемы. Молодых тайно обручили и Гришку ввели в свет. Отрепьева принимают в домах местной шляхты, какой-то московит опознает в нем царевича Дмитрия, что повышает его ставки. За помощь в овладении московским престолом и за «руку» Марины Мнишек Григорий обещает выплатить миллион злотых будущему тестю и уступить ему в потомственное владение Смоленское и Северское княжества, а своей жене он обязуется отдать в полное владение Великий Новгород и Псков. В подтверждение летописец привёл “Перевод с польсково письма с утверженнаго Ростриги, (подлинник утерян) “Мы, Дмитрей Иванович, божиею милостию царевич всеа Русии … и отчинник. Помнячи себе перваго жития не тем обычаем, как иные манархи и предки наши, но как иные люди християнские за презрение господа бога всемогущаго, от которого живет начало и конец, а  живот и  смерть бывает от него же, усмотрели есмя и улюбили себе, будучи в королевстве да в Польском в дому честнем великого роду, жития честнаго и поборного, приятеля и товарища, с которым бы мне за помочью божиею в милости, в любве житие свое проводити, ясневельможную панну Марину с Великих Кончин Мнишковну, воеводинку сердомирскую, старостинку львовскую и самборскую, дочь ясневельможного пана Юрья Мнишка, человека великие доброты и любви, и для того есмя взял его себе за отца. И о том мы его просили, чтоб он к нам всегда был любителей и дочь бы свою панну Марину за нас дал. А что топерьво мы есть не на государьствах своих, и топере до часу, а как, даст бог, буду на своих государьствах жити, и ему б попомнити свое слово прямое вместе с панною с Мариною за присягою, а яз помню свою присягу. И нам бы то прямо обема дрьжати и любовь бы была промеж нами. А на том мы писанием своим укрепляемся. А впредь воля святые троицы. Даю ему слово свое царьское прямое, что женюся на панне Марине, а не женюся, и яз проклятство на собя даю. А кой час доступлю государьств отчины московские, и яз пану отцу, его милости, дам десятьсот тысяч золотых польских, такоже панье  Марине, жене нашей, ис казны нашей московской на подъем для того дальнего проезду, к наряду клейнитов и сребра, и бархатов, и золотые дам. И посланников милостива пана и панны Марины, не издержав, отпускати их и жалавати, и дарить нашим царьским жалованьем. На том на всем слово свое царьское даем. Да другое то: как вступим на наш царьский престол отца нашего, и мы тотчас послов своих пошлем до наяснейшаго короля польского, извещаючи ему, бьючи челом, чтоб то наше дело, которое ныне меж нас, было ему ведомо и поволил бы то нам зделати без убытка. Третьее то: той же презжереченной панне, жене нашей, дам два великий государьства: Великий Новгород да Псков со всеми уезды и з думными людьми, и з дворяны, и з детьми боярскими, и с попы, и со всеми приходы, и с пригородки, и с месты, и с селы,  и со всяким владеньем, и с невольностью, со всем с тем, как мы и отец наш теми государьствы владели  и указывали. А мне в тех в обоих государьствах, в Новегороде и во Пскове, ничим не владети и в них ни во что не вступатца. Тем нашим писанием укрепляем и даруем ей, панне, то за тем своим словом прямо. А как за помочью божиею с нею венчаемся, и то мы все, что в нынешнем письме написано, отдадим ей и в канцлире нашие и то во веки напишем и печать свою царьскую приложим. А будет у нашей жены по грехом с нами детей не будет, и те оба государьства ей приказати наместником своим владети, ими и судити, и вольно ей будет своим служивым людем поместья и вотч[и]ны давати, и купити, и продавати. Также вольно ей, как ся ей полюбит, что в своих прямых удельных государьствах монастыри и костела, и игумены, и бискупы, и попы латынские, и школы поставляти и наполняти, как впредь жити. А самой жити с нами, а попы свои себе держати, сколько ей надобе, также набожество свои римские веры дерьжати безо всякие заборы, яко же и мы сами божиею милостию с великою трудностию то прияли есмя и станем о том накрепко промышляти, чтобы все государьство Московское в одну веру римскую всех привести и костелы б римьские устроити.  А тово, боже, нам не дай, и будет те наши речи в государьствах наших не полюбятся, и в год того не зделаем, ино будет вольно пану отцу и панне Марине со мною розвестися, или пожалуют больше тово подождут до другово году. А яз в те поры в том во всем даю на собя запись своею рукою крестным целованием, что мне то все зделати по сему письму, и целую крест и присягаю  на том на всем при святцом чину, при попех, что мне все по сей записи здержати крепко, и всех руских людей в веру латынскую привести. Писан в Санборе месеца майя в 25 день лета 16[04]. А на исподи писано: Дмитрей царевич рукою своею”. [16]

Среди запорожского и донского казачества идёт вербовка желающих принять участие в новой военно-политической авантюре. У Мнишека он начал набирать рать из шляхты, вошел в сношения с запорожцами и донцами. Когда он приехал в Краков, его окружили иезуиты. Прежде Мнишек говорил ему, что без помощи ксендзов он ничего не сможет добиться. В конце апреля 1604 года Самозванец явился из Кракова в Самбор. Он тайно принял католичество, обещая Папе Римскому когда-нибудь ввести унию36 и в Московском государстве, и был представлен королю Сигизмунду III37. Открыто поддержать Самозванца Сигизмунд не мог, так как зависел от сейма, и это было бы нарушением договора о перемирии, но выделил ему денежное содержание и разрешил «искать помощи у его польско-литовских подданных для добывания себе престола». (https://knigi-online.pro/book/istoriya-smutnogo-vremeni-v-rossii-ot-borisa-godunova-do-mikhaila-romanova/reader?page=17)

Для Лжедмитрия открылась возможность гласно готовиться к походу на Москву. Он вербовал войска и готовил через своих агентов умы пограничного населения к восстанию против Бориса за истинного царевича. Его грамоты – "прелестные письма" давно уже распространялись в Московском государстве. Литовские люди провозили их через границу в мешках с хлебом, прятали в лодках, "листы тайные ношивали" и те московские люди, которые часто "хоживали" через границу скрытым образом. Сношения самборского претендента с московскими областями привлекали к нему выходцев из Московии. К Самозванцу ещё до похода его на Бориса съехались "из розных городов" до двух сотен московитов. Посылал Самозванец и на Дон извещать о себе казаков. С такой целью ездил некто Свирский, переписывающийся с Мнишеком и служивший Самозванцу. Мнишек набрал тысячи три, явились запорожцы и донцы с атаманом Корелою38. На Русь пошли всего около 17000 человек. От казаков с Дона пришли к Самозванцу сначала ходоки и застали его ещё в Кракове, затем вблизи Львова и Самбора к нему явилось казацкое посольство и привело к Самозванцу посланного Борисом на Дон дворянина Петра Хрущёва. Это было в самом начале его похода. Насчитывая в своих рядах до десяти тысяч человек, казаки обещали присоединиться к Самозванцу всей массой. Часть их, тысячи две, встретила Самозванца еще на правом берегу Днепра, остальные образовали особый отряд, действовавший восточнее. Другая часть представляла собою небольшой, немногим больше тысячи человек, отряд польской шляхетской конницы, навербованной Мнишеком вопреки предостережениям Замойского39.

Московские выходцы и донские казаки составляли один отряд. Конница имела правильное устройство, делилась на роты и находилась под командою избранных "рыцарством" гетмана и полковников. Наконец, Самозванец имел полное основание рассчитывать на помощь и со стороны запорожского казачества. Большая часть запорожцев пришла в его лагерь значительно позже начала кампании. Царь Борис не спешил с оглашением личности самозванца поскольку не был уверен в тождестве Отрепьева с Лжедмитрием и дабы удостовериться в этом приказал привезти мать Димитрия и тайно допрашивал: жив ли её сын или нет? – отметил Костомаров40. «Я не знаю», – ответила Марфа. Тогда царица, жена20 Бориса1, пришла в такую ярость, что швырнула Марфе горящую свечу в лицо. «Мне говорили», – сказала Марфа, – что сына моего тайно увезли без моего ведома, а те, что так говорили, уже умерли». [6] Её отвезли в заключение, где и содержали с большой строгостью.

Борис при первом упоминании о самозванце, прямо сказал боярам, что это дело их рук и им было выгодно дать ему возможность бежать в Литву в то самое время, когда обрушились опалы на романовский кружок.

В августе или по другим данным 16 (26) октября 1604 года, с небольшим – до пяти тысяч человек, войском из поляков и казаков Лжедмитрий выступил к границе Московского государства. Города сдавались ему один за другим. Служилые люди переходили к нему на службу. Взбунтовалась Южная Россия. Все готовились к измене. Тем временем войско Лжедмитрия уже добилось первых успехов. Пограничный Моравский острог отворил ему ворота без боя. Начиная с Моровска, сдавались северские города. Жители Северской земли – Чернигов и Путивль прислали к «царевичу» закованных в цепи царских воевод. «Дмитрий Иванович» демонстрировал милость, освобождая пленных и прощая им службу узурпатору «по неведению». Царское же войско, отправленное в Северскую землю, жестоко и без особого разбора расправлялось с населением уездов, перешедших на сторону Лжедмитрия, чем царь Борис ещё больше отвращал от себя собственных подданных.

Борис Годунов, узнав от своих осведомителей о начале похода, в конце сентября 1604 г. отправил в Речь Посполитую29 своего посланника Постника Огарева с требованием выдачи «вора». Борис заявлял королю и всей Польше, что называющий себя Димитрием – есть никто иной, как Гришка Отрепьев. На сейме Ян Замойский осуждал Мнишека и Вишневецких, подавших помощь претенденту, говорил, что со стороны короля поддерживать его и из-за него нарушать мир с московским государем бесчестно и доказывал, что называющему себя Димитрию верить не следует. “Этот Димитрий называет себя сыном царя Ивана”, – говорил Замойский. – “Об этом сыне у нас был слух, что его умертвили. Он же говорит, что на место его умертвили другого! … Да если бы пришлось возводить кого-нибудь на московский престол, то и кроме Димитрия есть законные наследники – дом Владимирских князей”. [6] Право наследства приходилось на дом Шуйских (русский княжеский род, потомки суздальско-нижегородских великих князей. Рюриковичи. Род внесён в Бархатную книгу), что видно из русских летописей.

16 (26) октября 1604 года Лжедмитрий с толпой поляков и казаков вступил в Московское государство. Города сдавались ему один за другим. Служилые люди переходили к нему на службу.

В ноябре в империю Габсбургов выехал в ранге гонца переводчик Посольского приказа Ганс Англер, который обличал «нехристианское» поведение короля Польши. Он уверял императора, что самозванец не имел бы прав на русский престол, даже если бы он не был самозванцем. Царскому гонцу ответили, что самозванца легче всего найти в Московии, чем в Польше.

На всём пути следования население встречало Дмитрия хлебом – солью. Народ считал, что с воцарением на престоле сына Ивана Грозного прекратится гнев Божий на Россию. Роптали и в других городах, в том числе, и в Смоленске. Царь Борис к этому времени сильно переменился. Обычно активный, он отошел от дел, стал мнительным, окружил себя колдунами. Патриарх Иов пытался объяснить русичам запутанное дело, уверял в своей грамоте народ, что называющий себя царевичем Димитрием есть беглый монах Гришка Отрепьев. Он ссылался на свидетельство трех бродяг: чернеца Пимена, какого-то Венедикта и ярославского посадского человека иконника Степана. Пимен провожал Отрепьева вместе с товарищами Варлаамом и Мисаилом в Литву. Последние два видели его в Киеве и знают, что Гришка потом назвался царевичем. Патриарх извещал, что он с освящённым собором проклял Гришку и всех его соучастников, повелевал во всех Церквах предавать анафеме его и с ним всех тех, кто станет называть его Димитрием.