Полная версия
Морозных степей дочь
– Хой дикий! С виду-то не скажешь, – она прищурилась и сказала мягко: – Зарезать он хотел, как же. Поди, за кого-то другого каторгу взял? Ла-адно, можешь не говорить. Всем подряд хоть про разбой не клепай. Засмеют.
– Не веришь?
Та глянула даже с жалостью:
– Глаза у тебя не такие. Драного видел? Там такое в глазах. Ему ведь что щей поесть, что человека поленом насмерть заколотить – даже в лице не переменится. Его и сам Нос побаивается. А у тебя в глазах…
Она склонила голову, задумалась. И Рэй так и не узнал, что у него.
– Короче, меня Лиша зовут!
Рэй тоже представился и поинтересовался причиной ее заключения. Та отмахнулась:
– Тать. На четыре зимы зашла, но две уже прошли!
– Четыре. Многовато за… – не закончил предложение Рэй, поскольку не понял, что за преступление такое – тать.
Лиша беззаботно покачивалась на носках:
– Многовато. А может, и нет. Я ж купеческий дом обнесла! Княжих писем-то не знаю и Разбойный приказ не читала… да я и читать не умею. Судья сказал четыре, стало быть, четыре. А ты, говоришь, шесть? Тоже не худо!
– Мне, похоже, по статусу добавили, – досадливо признался Рэй, да тут же прикусил язык: «Ох, дурак!»
– Статусу? – шепнула она.
Рэй отмахнулся, дескать, не бери в голову, но Лишка, вмиг учуяв секрет, прильнула, точно юркая муха, ухватила его за щеки и принялась тянуть! Он попятился, да девка оказалась проворнее и уже через секунду умудрилась притянуть к себе и скользнуть обоими указательными пальцами ему в рот, раскрыв челюсти!
Кое-как он вырвался, толкнув ее в грудь.
– Вот это да! – искренне удивилась девушка, игнорируя всё возмущение новичка, который внезапно стал еще интереснее. Она опять подалась ближе – теперь осторожно, и совсем шепотком: – Сколько лет живу, ни разу этаких зубов не видала! Белая кость, честное слово. Покажи еще, а?
Рэй предупредительно отступил, пытаясь разобрать, что на уме у белоглазой чудачки.
– Пс-с, слушай, – она огляделась и повторила восторженно: – Слушай, ты же из сословных? Да не купчина, нет! Ужто боярский? Во рту-то жемчуга один к одному! В бедняцкой братии таких к твоему году не сыщется. А чего тогда тут оказался? Ах, наверное, опальный?! – чуть не визжала она от восторга.
Рэй поднял руку, прося успокоиться и сбавить тон.
– А ты ко всем в рот лезешь? Похоже, тебя тут не зря закрыли.
– Да не бойся! – хрюкнув, усмехнулась Лиша. – Я-т тебя не выдам. Вот что, другом мне будешь! Боярских друзей ни в жизь не бывало. На вот, – она украдкой вынула из-за пояса бурый шарик и с подчеркнутой важностью вложила ему в ладонь. – Жвачка мула. Свеженькая, только утром намяла. Угощаю!
Рэй принял комочек, принюхался к восковому запаху. Лиша, заметив брезгливое выражение лица, пояснила, что это высушенная и протертая вперемешку с воском мул-трава.
– Не видал раньше? Мы ее на работе жуем, а кто и после работы. От нее силы приходят и на душе легче становится, а еще, – добавила она, отталкивая верхнюю губу большим пальцем, – от нее зубы малька желтеют. Тебе не помешает, чтоб не отсвечивать.
Лишка повлекла за собой к баракам.
Посредине двора, перед вытоптанной площадью, стоял ухоженный дом с высокой двускатной крышей. Возле крыльца дежурил охранник в мешковатом ватнике.
– Сюда пока не суйся, – сказала Лиша, зябко пряча ладони в широкие рукава арестантской фуфайки, – и никогда не суйся. Там живут хозяева: судья, сторожа́, лекарь и иже с ними.
Чуть поодаль от главного здания располагался крытый склад без окон и еще пара хозяйственных построек.
– Там мастерские.
Впереди еще три сруба.
– В первом, что покрепче, живут милы́е. Эт вспомогатели, с которыми ты толки водил. К ним тоже не лезть, чем меньше они тебя видят, тем лучше.
Еще два сруба: низкие, вытянутые, как бараки.
– Это бараки, – без хитростей объяснила Лиша. – Чесноки живут.
За домами стояли хлев и пара низких курятников.
– На мясо не рассчитывай, оно для сторожей и милых. Рыбеха в реке водится, – рассказывала Лиша на ходу, однако внимание Рэя привлек не скот, а уходящий в высоту бревенчатый частокол, что ломаной линией тянулся по всему периметру поместья, скрывая хорошую часть неба. Заостренные колья – цельные стволы деревьев – торчали из земли на четыре человеческих роста, и перелезть такой без снаряжения не представлялось возможным. – …Ну и уху варят, оно всё лучше голой крупы, – всё щебетала Лиша.
Двое вошли в дальний барак, который был заполнен койко-местами в обе стороны.
– В первом бараке только мужики живут, считается, что там жить лучше, а этот – смешанный. Там женская половина, не ходи, коль не хочешь там и остаться. Баб немного, так, для хозяйства, – с неясным значением сказала она и указала налево: – Тебе сюда.
Рэй вошел, собрав на себе оценивающие взгляды каторжников.
Тяжелый воздух внутри подвигался сквозняком, залетавшим сквозь узкие окна без рам. Окна представляли собой сквозные отверстия в стене. На холода, когда тепло становилось важнее света, рамы, проложенные шерстью, просто запирались глухими ставнями. Вдоль стен по обе стороны тянулись двухэтажные дощатые нары.
– Вот сносное место, – указала Лиша на пустующие нижние нары в середине комнаты под окном. – Отсюда только что человек уплыл на свободу. Друг, – прибавила она, опустив взгляд, но тут же шмыгнула задорно: – Хех, правда, без корабля!
– Сбежал? – удивился Рэй.
– Дурак? Помер он той ночью, – нахмурилась она и уточнила: – от кашля.
– От кашля не умирают.
– А этот, балда, умер, жаль ты ему не сказал! Короче, прижмись тут пока не вернусь.
Рэй смиренно расположился на колючих досках, в тайне надеясь не подхватить местный «кашель». Другим арестантам пока не было дела до прибывшего. Кто-то негромко разговаривал в маленьких группах, кто-то лежал на своем месте, отвернувшись ото всех, компания в углу металась в кости – молча и без азарта. Худосочный старикан короткого роста, с помощью пышного соргового веника, подметал серые половицы. В горле першило от пыли.
В барак вошел молодой, голубоглазый паренек в порванной рубахе – его Рэй видел на верхней палубе корабля во время высадки. Бегающими, похоже, близорукими глазами он обрыскал помещение, по ошибке сунулся в женское крыло, откуда его сразу погнали, вошел сюда. Тут, опасливо избегая встречи с суровыми лицами арестантов, прошел меж нарами и занял аккуратно застеленную койку. Присел, потер колени, осмотрелся.
Пыль висела туманом, что тлел в чахлых осенних лучах. В дальнем углу крыса с аппетитом грызла сухарик. Рэй вздохнул и опустил лицо на руки.
Процесс перемещения в иной мир был украшен такой красотой: Башня, плавающая в астральном измерении, говорящий кот, подлинное волшебство! Бездумно подписывая геройский контракт, он полагал, что окажется в дивном мире приключений, путешествий и захватывающих событий…
– А ну-ть! – проскрипел мужичок с веником, и герой послушно поднял ноги с пола. Коротыш орудовал веником, старательно сметая комок сора к выходу.
Рэй поставил ноги на пол, когда в комнате раздался сочный треск! Близорукий паренек каким-то образом оказался посредине комнаты. Он ошеломленно моргал, собирая ладонями россыпь свежей крови. Громила, что отвесил удар, педантично отряхнул спальное место, после чего подошел к мальцу и, схватив его под воротник и за ногу, швырнул в открытое окно, словно нашкодившего щенка!
Арестанов эта сцена не удивила, кто-то лишь посмеялся себе под нос, а мужичок с веником даже не обернулся.
Тут возле героя возникла другая фигура: высоченный детина с ушами торчком и пустыми глазами взирал сверху вниз. Рэй был уверен, что тоже занял чужое место и в порыве малодушия уж посчитал, что Лишка, предательница, нарочно усадила его сюда! Перед лицом поднялась мозолистая ладонь. Но Рэй, вскорости поняв значение жеста, пожал руку в ответ, поднявшись с кровати. Здоровяк держал его руку в теплой, сухой ладони несколько секунд, а после учтиво обступил и взобрался на верхнюю нару.
Рэй собрался присесть обратно, но на его досках, вместе с мешком барахла, уже расселся тощий парень с лицом морщинистым, точно туго отжатая простыня. Рэй попытался указать, что уважаемый случайно занял его место. Парень в ответ сощурил поросячьи глазки, обведенные глубокими гусиными лапками, выставил маленькую, костлявую дулю и велел проваливать.
Лиша как раз вернулась с огромным тюком сена на руках, безвозвратно уничтожая труды короткого мужичка с веником.
– А ну свалил!
– Че ты?! Вон, мое место заняли прибытки, и че? – раскудахтался морщинистый. – Тута свободно, никого здесь, уехал хозяин, теперь я тут, усекла, маруха?!
– Тебе, Мелочь, жить надоело? Знаешь, что он, – Лишка мотнула головой на Рэя, – едва четырех человек насмерть не зарезал? Апосля как вот также манерно попросил вручить ему добро.
– Он-то? – хихикнул Мелочь. – Чеши больше. Рохля рисованный, видно же! Гузаком назавтра станет.
Рэй чувствовал себя по-идиотски, глядя как двое обсуждают его качества, однако слишком мало он знал о местных порядках, потому пока что стерегся от вызывающих действий.
– Короче! – Лишка опустила копну сена на угол кровати, завалив некоторые вещи морщинистого. Она уперла руки в бока и приглушила голос: – Ты че непонятный такой? Нос лично просил за ним присмотреть. Сечешь, какая буза? Или мне до милой избы сходить?
– Ой да сразу за милых-то! – стариковским голосом запричитал парень, откапывая свои вещи из-под сена. – Так и понял, что он пятигуз. Ха-ха, вместе что ль морковь натирать пойдете? Давайте-давайте, за весь честной барак!
Рэй проводил подхихикивающего захватчика взглядом, давясь своей беспомощностью. Очевидно, что морщинистый Мелочь и близко не стоял к верхушке местной иерархии, но даже такого герою не удалось бы одолеть в одиночку.
– Что такое пятигуз?
– Да забудь. Мелочь то еще трепло.
– Что такое маруха?
– Не твое дело.
– Что Мелочь имел в виду под «натирать морковь»?
– Ничего.
– Слушай, а это правда?
– Да что?! – одернулась Лишка раздраженно. – Про Носа? А он, поди, и твое дурацкое имя не запомнил, дался ты ему.
– Соврала? А если Мелочь узнает? – обеспокоенно спросил Рэй.
– Слушай, я поняла, что ты кутенок, но это уже совсем. Думаешь, заморыша от большого уважения Мелочью прозвали? У него ведь ни рода, ни имени нет. Ты ж его на голову выше, да и жилы вроде есть, гляди плечи какие! Плюнул и растер.
– И что, мне тут с каждым за койку драться?
Лиша выдохнула:
– Ну ты из очень высокой знати, коль так рассуждаешь. Но уясни, здесь тебе такой мазан боком выйдет. Со своим благородством останешься ночевать на улице. Думаешь, сторожам будет дело?
Рэй скривился, покачав головой. Лиша принялась растолковывать недалекому:
– Видел, как тот пацан из окна выпорхнул, да еще разукрашенный? Кстати! Я, признаться, испугалась, что это Мельник тебя в окошко вышвырнул, ха! – хрюкнула она, стукнув Рэя по плечу. – Вот, урок ему и всем остальным. А коль у тебя в первый же день нары заберут, да еще такой недомерок, как Мелочь, тебя вовсе в женское крыло переселят.
– Спасибо, – поднял голову Рэй, но Лишка отмахнулась.
– Стелись. Я вон там живу, – ответила она, указав на противоположную сторону, где располагалось место, укрытое мешковиновой простыней, словно занавеской.
– Ты в мужской половине?
– Так я мужик! – объявила она, уперев руки в бедра.
Рэй, как дурак, окинул взглядом нехрупкую, но безусловно женскую фигуру. Они несколько секунд смотрели друг на друга, пока Лишка не рассмеялась:
– Да пошутила я, господи! У тя щас лицо треснет, ох же кутенок. В общем, меня сюда милые поселили, а я шибко и не возражала. С мужиками оно даже проще, чем с бабами. Мне думается.
Рэй изобразил улыбку и принялся обустраиваться. Распределил ароматную солому, сформировав бугорок у изголовья, и укрыл грубым, коричневым одеялом, скупо наполненном комками шерсти. Ложиться предписывалось на голую солому: простыни – роскошь, на них спят только милые.
– Коль и раздобыл простынку, чесноку такая устроенность будет не в масть, – объяснила Лиша.
В неделю, единственный выходной, кандальники занимались бытом: стирали одежду, хлопали постельное, меняли солому на спальных досках, кто-то прибирался в общих помещениях. Кормили на площади перед главным зданием, в котором жили сторожа и княжеский наместник – судья и управитель каторги в одном лице. Тут же обитал лекарь, обращаться к которому стереглись даже милые, поскольку тот был известен то ли крайней неискушенностью лечебных в делах, то ли сознательным желанием травить пациентов.
– Та душа не жива, что по лекарям пошла, – компетентно присказала Лиша.
Вечером повар с помощником вынесли на площадь ужин – очень странный. Несколько серых мешков и два огромных чугуна. Каторжане стали подтягиваться к раздаче со своими плошками. Подали даже и не описать что. В глиняную миску положили горсть крупных черных сухарей, сверху две ложки зеленой кашицы, а следующий, якобы повар, залил эту дрянь ковшом кипятка.
Кандальники с аппетитом размешивали жижу, толкли в ней сухари. Кашица оказалась смесью из протертых лука, чеснока и еще какой-то травы. На вкус пресно и гадко. Лиша поспешила успокоить, сказав, что обычно тюрю делают не на воде, а на бульоне из костей – так оно гораздо вкуснее! Рэй не поверил.
Стоило солнцу потеряться в густых елях, обступающих поместье, как темнота окрепла, укрыв собой всё вокруг. «Поместье», конечно, было громким словом для этого лагеря. Окна в бараке заперли на ночь и душно протопили печь. Рэй лежал, закинув руки за голову и изучая черный потолок. Он вслепую перекатывал в руках мягкий шарик мул-травы, который так и побрезговал пробовать на вкус. Исчислил в уме жуткое четырехзначное число – количество дней, оставшихся до истечения срока заключения. Он на силу заставил себя поверить, что пока еще не всё потеряно. Возможно, у него даже появился друг.
* * *Утренняя суета барака, слышимая сквозь сон, не разбудила новичка. Зато разбудил толчок.
– Проспишь завтрак – пойдешь работать голодом, – громко сказала Лиша на ухо.
Рэй, продирая глаза и собирая мысли в шальной, невыспавшейся голове, толкнул оконную створку наружу. Морозный воздух тут же обдал лицо, принявшись озорно носиться по душному бараку. Снаружи, из-под гущи еловых ветвей только-только выкарабкивалось недозрелое, бледно-оранжевое светило.
– Имей в виду, – с напускной суровостью сказала Лиша, – сегодня первый и последний раз, когда я тебя будила. Здесь с этим строго. Проспал утром – весь день огребаешь. А коль увидят, что я с тобой ношусь, оба схлопочем.
Вдвоем они сидели на ступеньках своего барака, Лиша – спокойно, Рэй – подрагивая от холода. Подмороженная земля хрустнула под носком разношенных войлочных туфель. На завтрак подали водянистую, несоленую кашу, которую герой влил в себя силой.
– Да не морщись так, повара ж обидятся, – подначивала Лиша, глядя на постную мину подопечного. – Слу-ушай, – обратилась она, облизнув ложку. – А расскажи, что у бояр на завтрак.
Рэй нахмурился, представив хрустящие тосты со сливочным маслом, овсянку с фруктами, яичницу. Он отложил миску и прижал ледяные пальцы к глазам, которые щипало от недосыпа.
– А куры здесь несут яйца?
– Несут, куда им деваться. Но нам они тоже не достаются. При желании можно сговориться с кем-нибудь из милых на обмен, но не советую. Обмен с милыми это крайняк, выгодных уговоров с этими вспомогателями не дождешься.
Наступал первый рабочий день, и осенняя погода не обещала его облегчить. Подруга вернулась с инструментом: двуручной пилой, стогом веревок и двумя долгорукими топорами. Она тут же сорвала с головы Рэя неряшливо смотанный платок, встряхнула и обмотала заново на крестьянский манер, закрывая шею и уши от зябкого утреннего воздуха.
– А у тебя щеки румяные, – улыбнулась Лиша.
Рэй безразлично пожал плечами.
– Это хорошо, – с важностью отметила она. – Если щеки румяные, значит не хвораешь и сегодня на работе не умрешь.
– Вот это предсказание. Тогда у тебя почему бледные?
– Как?! – всерьез испугалась Лиша и взялась усиленно растирать красные щеки, но скоро заметила ухмылку на уголках губ подопечного. Собиралась отругать его за насмешки над старшими, но сторож объявил приказ!
Каторжников выстроили на дворе длинной шеренгой. Рэй изумился, когда понял, что происходит. Бревенчатые ворота поместья стояли отворенными настежь!
– Нас что прямо в лес выпустят?
– Да ты не думай даже! – осадила шепотом Лиша.
– О чём?!
– Да вижу, как у тебя зенки бегают. Только и думаешь, чтоб удрать!
– Будто бы ты об этом не думаешь.
Заключенные колонной по двое покорно зашагали наружу. Стоило им пересечь линию ворот, как из строя, запнувшись, вылетел голубоглазый парень, которого вчера швырнули в окно. Под всеобщее гоготание он рухнул в жухлую, укрытую свежим снегом траву, громыхнув грудой инструмента, которым его навьючили.
Напористым шагом к нему пробился один из сторожей, тут же отвесив удар деревянной палкой.
– В строй! Живо! – скомандовал он и для скорейшего исполнения команды еще раз треснул палкой.
На низкой дозорной вышке еще два сторожа с интересом наблюдали за привычной, но никогда не надоедающей сценой. Парень беспомощно закрывался от побоев, неспособный исполнить приказ, и это влекло за собой следующий звонкий удар.
Кто-то схватил Рэя за предплечье. Он обернулся, столкнувшись с гневными глазами подруги.
– Что удумал?! – процедила она одними губами.
Рэй воинственно глядел, как стражник поколачивает новичка на потеху остальным.
– Он же бьет его ни за что!..
Рэй не договорил: Лишка вдруг больно ущипнула за руку.
– Парень всё едино в гузаки пойдет, это уже всем понятно. Отвернись, – приказала она, встав по направлению строя, – коль не хочешь следом.
* * *Крупнозубая пила вгрызалась в толстый лиственничный ствол, выбрасывая вихрь опилок влево и вправо. Рэй тянул пилу на себя, Лиша обратно; женщины тут работали наравне с мужчинами. Рубили не всё подряд, в основном лиственницу и белую ель – породы, древесина которых отличалась высокой ценой, оправдывающей перевозку из этой глуши.
Удивительно, но заключенные почти свободно разбрелись по лесоповалу, сами выбирая где и с кем работать. Рэй и Лиша трудились чуть поодаль от небольшой группы других кандальников, всё под не очень-то внимательным присмотром сторожей, что расположились на жухлом лугу. Один стрелял из лука по соломенным мишеням, наглядно демонстрируя, что будет с тем, кто посмеет отойти дальше условного периметра, другой – валял на деревянном блюде желтые шарики мул-травы для заключенных.
Стук топоров разносился по просеке и бежал в бесконечную даль готовящегося к зимнему сну леса, разукрашенного строчками снега. В неведомой дали так и мелькала призрачная свобода.
– Да ты уже утомил! Тяни, говорю, ровно. Хорош по сторонам глазеть.
– Ты посмотри на этих сторожей. Курам на смех. Нас, можно сказать, не охраняют.
– Сторожей ты напрасно за дураков держишь. Вон тот белобрысый при желании со ста шагов продырявит. Бегунов, как ты, они сразу примечают. Да и куда ты подашься?
– Везде будет лучше, чем тут.
– Пустая голова! Здесь нас кормят и защищают.
– Видел я «защиту» сегодня утром.
– Ты откуда свалился? – нахмурилась Лишка, разгибая натруженную спину. – Почему, думаешь, кандалы заменили на стены? Думаешь, тын вокруг поместья это чтобы нас держать? Не слыхал, что в лесу обитает? Там нынче такую чертовщину сыскать можно! От кабана ладно, на дереве спрячешься, да они и не больно-то до людей охочи. А если плетня встретишь? Или хима? А от шишкуна далеко ли убежишь? До ближайшей деревни больше ста верст[9] по тайге. Сто раз тебя сожрут, пока дойдешь. А в лесу ты ориентируешься, боярский отпрыск?
– Можно просто спускаться против реки, по которой нас привозят, – возразил Рэй, пропустив замечания на счет плетней и шишкунов, кто бы это ни были.
– Да вдоль реки шастают судейские егеря. Эти по́следы тебя за версты учуют, нагонят да вернут в Бересту с простреленными ногами.
– Тогда в обход, – не унимался Рэй. – Если только добраться до какой-нибудь деревни…
– Только тебя там и ждут! Человеку в арестантской одежде воды-то никто не подаст. Да кому надо укрывать преступника? Не говоря, что за поимку беглеца можно получить купило соразмерно его наказанию. Покажись-ка на людях – в тот же день окажешься в ладье до Бересты на удвоенный срок.
Сторож окликнул двоих, приказав убрать губы в карман и вернуться к работе. Рэй, склоняясь к рукояти пилы, с завистью смерил даль леса, отказываясь смириться с невозможностью побега.
Нездоровое желтое солнце карабкалось выше, однако ко второй половине дня затерялось в дымных облаках осени. На обед была странная, бурая каша, которая на холоде она не имела ни вкуса, ни запаха. Лиша сказала, что березовая. Рэй сначала не поверил. Но по бумажному вкусу, пожалуй, что и правда березовая.
В перерыв Лишка подтачивала зубья пилы. Она попыталась выпрямить погнувшийся зуб, но только оцарапала подушечку пальца – ох, как сочно выбранилась!
Рэй улыбнулся столь богатому лексикону.
– Давай помогу.
Он взял повязку и принялся аккуратно обрабатывать рану. Лишка цыкнула:
– Может, подуешь еще на пальчик? Привязывай плотно! Еще целый день работать.
Рэй обернулся на группу гогочущих вдали каторжан: короткий дедок, активно жестикулируя, рассказывал какую-то уморительную историю, от каждого предложения которой каторжане чуть не покатывались со смеху. Лишка глядела на них отстраненно. Рэй задал неловкий вопрос:
– Ты сегодня работаешь со мной в паре и поэтому ни с кем не разговариваешь или так всегда?
Она пожала она плечами:
– Я не самый славный житель мужского крыла, подишто заметил? Из бабьего крыла у меня подруг нет, а большинство мужиков сочли оскорблением, что меня поселили рядом. Я живу, надеясь лишь на то, что мой срок истечет раньше, чем маза милой избы.
– Лиш, а ты зачем мне помогаешь? – спросил он, работая над повязкой. – Даже если считаешь меня кем-то из благородных, здесь от этого никакой пользы.
– Так выйдем – ты мне поможешь, – бесшабашно улыбнулась она, тепло глянув на Рэя своими белыми глазами. – А ну как устроишь в какой приличный дом кухаркой или постирухой, а то и с малышней возиться. Я ж так-то баба работящая! Давно решила, что больше не буду заниматься воровством, не вышло из меня лиходейки.
– Выйдем, ага. Мне тут еще шесть лет спину гнуть.
– Да ты не хандри, соколий. Сожалеть – пустое, – философски заметила она, потрепав героя по обритой голове.
– Не понимаю, как ты тут справляешься.
– Живу пока живется. И ты приживешься. Авось, мне здесь-то даже и лучше. Вот жду, когда мой срок истечет, а возвращаться всё одно некуда. Семьи у меня нет, дома тоже. Разве только в дикий Северный край податься. Мать у меня северянка, – сказала Лиша, показав пальцем на свои белые глаза, – видимо, узнаваемую черту северного народа. – Вслед за отцом она приехала в Воложбу, где я и родилась. Но они оба умерли от болезни, а сводный брат выгнал из избы еще девчонкой.
Рэй выдохнул:
– Вот и дался я тебе? О себе бы подумала.
– Ай, ну не перетягивай так сильно! – стукнула она по руке, но затем с удивлением отметила, что повязка на палец наложена просто идеально. – Утомил ты. Понравился может? – бросила она, и вскочила на ноги. – Пошли работать!
* * *Каторжане трудились, пока темнота вновь не опустилась на окрестности. После дня на лесоповале Рэй не чувствовал рук.
– Уже содрал мозоли? – Лиша протянула напарнику пучок засушенных листьев. – Прожуй, а потом приложи к ссадинам – быстро заживет.
Рэй поглядел на травы в руке, а следом на окружение. На деле барак оказался вовсе не таким грязным, как привиделось вчера. Бедным до страха, но не грязным. Все койко-места были заправлены стираным бельем, лишних вещей по углам не валялось, сами арестанты были на удивление чистоплотны. Кроме гузаков, конечно, которым разрешалось мыться только обмылкой – остывшей водой, использованной другими заключенными. Виднелась ежовая рукавица арестантского режима, которая не допускала беспорядка. Вот только…
– Оп, пасюк! Пасюк бежит! – закричал один из зэков, предупреждая об опасности голубоглазого паренька, которому уже досталось за сегодня.
По полу мелькнула быстрая серая тень, что вмиг оказалась у того под ногами; новичок ахнул, испуганно вскочил на нары. Мужики рассмеялись.
По полу пробежал вовсе не лесной монстр, пасюками тут звали крыс. Грызун мелькнул под нарами парня и скрылся в стене. Пасюков не то чтобы любили, но и не обижали, ведь барак был домом и кандальнику, и грызуну.
Тут в мужское крыло вошел пышногрудый мужик с толстыми усами, из которых торчал шпилем длинный нос. Главарь тех, кто вчера приобщил Рэя к поруке. Он по-хозяйски обвел взглядом притихших заключенных, деловито прошагал по комнате до спального места Лиши, взял ее под запястье и повел за собой. Та что-то ответила, подавшись назад, однако длинноносый свел брови и, сыграв мышцами, только сильнее дернул за руку.