Азбука спасения. Том 54

Так молитвою, вечно неразлучною молитвою и приготовляй все… Три года и приготовляйся, радость моя, чтобы в три года все у тебя готово бы было. О… какая неизреченная радость-то тогда будет, матушка! Это я о пострижении тебе говорю, матушка… А как пострижешься-то, то будет у тебя в груди благодать воздыматься все более и более. А каково будет тогда! Когда Архангел Гавриил, представ пред Божией Матерью, благовестил Ей, то Она немного смутилась, но тут же сказала: «Се раба Господня: буди Мне по глаголу Твоему!» Вот о каком браке и Женихе я тебе толкую, матушка.

Вот с каким величайшим и блаженнейшим событием сравнил наконец о. Серафим иноческий постриг – с воплощением Самого Бога в утробе Девы… Даже сказать страшно. Но батюшка говорил с опыта. Монашество нужно почитать и мирским людям и сердцем, и делом, и таким образом хоть несколько быть сопричастником иноческой благодати через других: для этого батюшка советовал давать в монастыри милостыню или поработать самому. И наоборот, обижание монашествующих, – учил он, – строго будет наказано Господом. Иван Семенович Мелюков, брат чудной святой угодницы Марии, о коей речь впереди, будучи к концу своей жизни монахом в Сарове, на послушании привратника, рассказывал: «Будучи еще мирским крестьянином, я часто работал у батюшки Серафима. И много, много чудного он мне предсказал о Дивееве. И всегда говорил: «Если кто моих сирот-девушек обидит, тот велие получит от Господа наказание, а кто заступится за них и в нужде защитит и поможет, изольется на того велия милость Божия свыше. Кто даже сердцем воздохнет да пожалеет их, и того Господь наградит.

И скажу тебе, батюшка, помни: «Счастлив всяк, кто у убогого Серафима в Дивееве пробудет сутки, от утра и до утра: а Матерь Божия, Царица Небесная, каждые сутки посещает Дивеево!» А сами иночествующие за добро должны воздавать только молитвами, и даже удивительно, батюшка не велел и благодарить за дары: – Молитесь, молитесь паче всего за творящего вам благо, – наставлял он сирот своих, – но никогда, никогда словами его благодетеля не благодарите, потому что без благодарности он полную и всю мзду и награду за добро свое получит, благодарением же вы за благо вам скрадываете его, лишая его большей части, заслуженной добродетелью его, награды. Кто приносил дар, приносит его не вам, а Богу: не вам его и благодарить, а да возблагодарит он сам Господа, что Господь примет его дар.

Брать же из монастыря, хотя бы для своих родных, преподобный считал великим и опасным грехом: «Это как огонь, вносимый в дом: кому дадите, он попалит все, и дом разорится и погибнет, и род весь пропадет от этого! Свое есть – дай. А нет, то приложи больше молитвы сокрушенным сердцем». Но зато самое монашество, достойно проходимое, является уже великою милостью Божией не только самим иночествующим, но и всему роду их. – По совету ли, или по власти других, или каким бы то ни было образом, пришел ты в обитель – не унывай: посещение Божие есть (то есть милость Божия). Аще соблюдеши, яже сказую тебе, спасешися сам и присные твои, о которых заботишься: не видех, – глаголет Пророк, – праведника оставлена, ниже семене (потомства) его, просяща хлебы (Пс.36:25). – Так учил батюшка одного послушника нового.

Но особенно сильно высказал он ту же самую мысль в беседе с родными дивной девятнадцатилетней схимницы Марфы, бывшей послушницы Марии, после смерти ее. Когда старшая сестра ее, Прасковья Семеновна Мелюкова, дивеевская монахиня, приехала к преподобному Серафиму за выдолбленным им для покойницы гробом, то батюшка, утешая ее, сказал: – А вы не унывайте, матушка: ее душа в Царствии Небесном и близ Святыя Троицы у престола Божия. И весь род Ваш по ней спасен будет! И брату ее, упомянутому привратнику, тогда еще крестьянину Ивану, сказал после похорон Марии: – Вот, радость моя, какой она милости сподобилась от Господа! В Царствии Небесном у престола Божия, близ Царицы Небесной, со святыми девами предстоит! Она за весь род ваш молитвенница! Она схимонахиня Марфа, я ее постриг. Бывая в Дивееве, никогда не проходи мимо, а припадай к могилке, говоря: «Госпоже и мати наша Марфо, помяни нас у престола Божия во Царствии Небесном!»

Но, увы, не все и монашествующие спасутся. Даже из его сирот дивеевских иные не сподобятся помилования. Это было открыто ему в чудесном видении Самою Божией Матерью в 1830 году на празднике Успения. «Небесная Царица, батюшка, – записал потом этот рассказ протоиерей Садовский, духовник Дивеевский, – Сама Царица Небесная посетила убогого Серафима. И вот, радость нам какая, батюшка! Матерь-то Божия неизъяснимою благостию покрыла убогого Серафима. – Любимиче мой! – рекла Преблагословенная Владычица, Пречистая Дева. – Проси от Меня, чего хочеши. – Слышишь ли, батюшка? Какую нам милость-то явила Царица Небесная! И угодник Божий весь сам так и просветлел, так и сиял от восторга. – А убогий-то Серафим, – продолжал батюшка, – Серафим-то убогий и умолил Матерь-то Божию о сиротах своих, батюшка! И просил, чтобы все, все в Серафимовой-то пустыни спаслись бы сироточки, батюшка! И обещала Матерь Божия убогому Серафиму сию неизреченную радость, батюшка!.. Только трем не дано: «Три погибнут», – рекла Матерь Божия. При этом светлый лик старца затуманился… «Одна сгорит, одну мельница смелет, а третья…”, – сколько ни старался я вспомнить, – пишет о. Садовский, – никак не могу: видно, уж так надо».

Через семь месяцев преподобному было другое явление Богородицы, самое чудное. Тогда присутствовала и сестра Евдокия Ефремовна. Ей после видения о. Серафим вспомнил и о предыдущем посещении его Божией Матерью, и рассказал следующие подробности о нем: «Вот, матушка, – в обитель-то мою до тысячи человек соберется. И все, матушка, спасутся. Я упросил, убогий, Матерь Божию, и соизволила Царица Небесная на смиренную просьбу убогого Серафима. И кроме трех, всех обещала Милосердная Владычица спасти, всех, радость моя! – Только там, матушка, – продолжал, немного помолчав батюшка, – там-то, в будущем все разделятся на три разряда:

Сочетанные, которые чистотою своею, непрестанными молитвами и делами своими сочетаваны Господу: «Вся жизнь и дыхание их в Боге, и вечно они с Ним будут.

Избранные, которые мои дела будут делать, матушка, и со мной же и будут в обители моей.

И званные, которые лишь временно будут наш хлеб только кушать, которым – темное место. Дастся им только коечка, в одних рубашечках будут, да всегда тосковать станут! Это нерадивые и ленивые, матушка, которые общее-то дело да послушание не берегут и заняты только своими делами. Куда как мрачно и тяжело будет им! Будут сидеть все, качаясь из стороны в сторону на одном месте! – И взяв меня за руку, батюшка горько заплакал.

Послушание, матушка, послушание превыше поста и молитвы! – продолжал батюшка, – говорю тебе, ничего нет выше послушания, матушка. И ты так сказывай всем. Затем, благословив, отпустил меня». Таинственные страницы из будущего мира открывает здесь преподобный, но не нашему плотскому и ограниченному уму рассуждать о сем. Только нам, монахам, нужно запомнить и о трех погибших, и о многих званых, но, увы, не избранных. Далее мы узнаем об ужасной участи двух осужденных игумений. Недаром плакал угодник Божий о нас, нерадивых. Восстави нас из этой тины, Господи. За молитвы Твоей Матери. И преподобного Серафима. Но странно закончил эту беседу о званых батюшка, как о чужих каких: – Нам до них дел нет, матушка, пусть до времени хлеб наш едят! Точно отчужденные, изгнанные, Богом забытые… И вспоминается слово разбойничье: Помяни мя, Господи, во Царствии Твоем… Тайны – суды Божии… Лучше помнить об осуждении и «судилище Христове», как зовет Церковь.

А теперь перейдем к наставлениям батюшки о мирской жизни. Читая об обращении батюшки Серафима с мирянами и его советах им, поражаешься, умиляешься и даже в удивление приходишь иногда, видя, с какою любовью и нежностью относился он к ним. Право, иной раз может даже показаться, что он предпочитал их монахам. Конечно, на самом деле, это было не так, мы уже слышали от него самого о превосходстве девства. Но все же, достойно глубокого внимания неизменно ласковое и глубоко сочувственное отношение батюшки к мирянам. Вот они – и в браке живут, и детей рождают, и делами занимаются – кто в положении помещика, кто на военной службе, кто торговлей, большая часть крестьянским трудом, и притом в крепостном состоянии, и т. д. И, казалось бы, не за что особенно чтить их.

Между тем святой Серафим почти всегда принимает всех радостно, называет любезными именами: «батюшка», «матушка», «сокровище мое», а чаще всего «радость моя», в более торжественных случаях «ваше Боголюбие» и т. п. И это – без различия сословий. Нередко кланялся до земли пришедшим, не раз целовал руки не только у священных особ, но и у простых людей. И так он принимал не одних благочестивых, но и грешников. И лишь в самых редких случаях он проявлял гнев праведный, когда видел лицемерие, или гордыню, или лукавые хитрые козни. Нельзя не заметить, что главными приближенными при о. Серафиме и доверенными лицами были не монахи, а опять все те же миряне.

Николай Александрович Мотовилов – помещик, совестный судья и смотритель уездных училищ Симбирской губернии. Он называл себя «служка Серафимов». По благословению батюшки он женился на простой крестьянской девушке, дочери известного уже нам Ивана Мелюкова, Елене Ивановне, которая дожила и до открытия мощей святого Серафима в 1903 году. Батюшка назвал и назначил его быть «питателем обители» Дивеевской, попечителем ее. И Мотовилов оправдал это послушание, особенно впоследствии, когда на обитель поднялось гонение.

Третьим сотаинником и сотрудником батюшки по монастырю был тоже семейный человек, о. Василий Никитич Садовский, кончивший Нижегородскую семинарию в 1825 году и бывший потом духовником Дивеевским. Святой Серафим сам руководил им и относился к нему с полным доверием. Этим трем лицам, светским, а не монахам, заповедал батюшка перед своею смертью попечение о Дивееве: «Кроме них… никого не слушать». Пытался вмешаться Саровский послушник, некий Иван Тихонов, выдававший себя за «ученика Серафимова», но это был самовольный человек, нанесший потом огромный вред Дивееву. Впрочем, и ему батюшка многое открывал при жизни, для спасения его. – Кроме меня, – часто говорил батюшка сиротам своим, – не будет у вас отца. Вручаю вас Самой Матери Божией, Она Сама вам игумения. А по Ней все управят.

Припомним, что и двери его затвора были открыты впервые не для монахов, даже не для строгого епархиального епископа Ионы, а для губернатора Безобразова и жены его. А если мы вспомним самое великое, самое дивное откровение о. Серафима – его небесную беседу о цели христианской жизни, когда он преобразился Фаворским светом, то невольно опять задумаешься: почему этого сподобился мирской человек, все тот же Мотовилов, «служка Серафимов», а не какой-либо затворник-монах, или хотя бы тот же священник Садовский?.. Кроме этих выдающихся лиц, мы далее, на втором плане, видим много и других мирян: крестьяне Мелюков, Ефим Васильев, вдова-дворянка Еропкина, Аксакова и т. д. Да и всякий, побывавший у святого старца, считал уже потом себя близким ему.

Чем же объясняется такое отношение пустынника, затворника, умершего для мира инока к живущим в миру? Ответ на это неоднократно давал сам батюшка своим, точнее – общехристианским, учением о сущности христианства: стяжании благодати Святого Духа. А это стяжание не только возможно, но и обязательно для всех без различия. В своей дивной беседе об этом преподобный говорил Мотовилову: – Что же касается до того, батюшка, что я – монах, а вы – мирской человек, то об этом думать нечего: у Бога взыскует правая вера в Него и Сына Его Единородного. За это подается обильно свыше благодать Духа Святого. Господь ищет сердца, преисполненного любви к Богу и ближнему – вот престол, на котором Он любит восседать и на котором Он является в полноте Своей пренебесной славы. Сыне, даждь Ми сердце твое, – говорит Он (Притч.23:26), а все прочее Я Сам приложу тебе, ибо в сердце человеческом может вмещаться Царствие Божие (Мф.6:33).

Господь равно слушает и монаха, и мирянина, простого христианина, лишь бы оба были православные, и оба любили Бога из глубины душ своих, и оба имели веру в Него, хотя бы яко зерно горушно, и оба двинут горы (Мк.11:23). Подобно этому преподобный говорил и другому мирянину, Богданову, незадолго перед своею смертью: Царство Божие – не брашно и питие, но праведность и радость во Духе Святом (Рим.14:17). Только ненадобно ничего суетного желать, а все Божие – хорошо, и девство славно… И брак благословен Богом: и благослови я Бог, глаголя: раститеся и множитеся (Быт.1:22). Только враг смущает все». Итак, все дело – в стяжании благодати Святого Духа, или, что тоже, – Царства Божия. А это даруется Богом не зависимо от той или иной формы жизни, а в силу стремления человека к цели христианской жизни. И потому существенной разницы между монахами и мирянами, собственно, нет. Различие может быть лишь в степени, но и то зависит от произволения и подвига каждого.

Однако, и помимо всего этого, были другие причины, почему преподобный Серафим относился с такою сердечностью к мирянам: монахи и без того спасались, живя в монастыре, а миряне нуждались в большем попечении, тем более что обыкновенно они приходили к батюшке со своими скорбями, бедами, недоумениями, болезнями. Однажды к преподобному пришел давний почитатель его и духовный друг, настоятель и создатель Надеевской пустыни, блаженный иеромонах Тимон. Пеший, во время весенней распутицы, добрел он из Костромской губернии в Нижегородскую к возлюбленному батюшке, которого не видел уже двадцать с лишним лет и, дойдя до кельи его, с нетерпением стал ожидать сладостного свидания со святым старцем. Но батюшка все принимал других, и мужчин, и женщин, и лишь к вечеру впустил и о. Тимона.

Упал строитель в ноги святому и с огорчением спрашивает его: «За что вы на меня, грешного, прогневались и целый день меня до себя не допускали?» Отец Серафим посадил путника и друга и с великою любовью начал ему говорить: «Нет, не тако, отче Тимоне! Аз тебя люблю, но это я делал потому, что ты монах, да еще и пустынножитель, потому должен ты иметь терпение. Да еще испытывал тебя: чему ты научился, живя столько лет в пустыни? Не пустой ли ты из нея вышел? А прочие люди – мирские, да еще больные: их надо прежде полечить и отпустить: ибо не здравии врача требуют, но болящии (Мф.9:12), как Господь сказал. А с тобой надобно при свободном времени больше побеседовать». И тако, – заканчивает свое воспоминание о. Тимон, – с ним всю ночь препроводили в беседе». Между прочим, упомяну здесь и наставление, данное преподобным о. Тимону: – Сей, отец Тимон, сей, всюду сей данную тебе пшеницу.

Сей на благой земле, сей на песке, сей и на камени, сей при пути, сей и в тернии, все где-нибудь да прозябнет и возрастет и плод принесет, хотя и не скоро. И данный тебе талант не скрывай в земле да не истязан будеши от своего Господина, но отдавай его торжником: пусть куплю деют. Еще скажу тебе, отче Тимоне, не води дружбы и не имей союза: во-первых, с врагами Христовой Церкви, т.е. с еретиками и раскольниками; во-вторых, с теми, которые святых постов не соблюдают; в-третьих, с женами: ибо они много нас, иноков, повреждают.

Хотя, строго говоря, все люди, кроме святых, больны, но к преподобному шли особо страждущие и часто за сотни и даже тысячи верст. Как же не утешить их прежде монахов? Приведу один случай, нигде в других Житиях не печатавшийся, но поучительный для всякого скорбящего. В книге «Святое служение иерея» (и. Тихона) рассказывается следующее. Жили муж и жена, они были люди интеллигентные и жили в любви. Но у мужа был порок – пристрастие к вину. Чем далее шло время, тем страсть одолевала его все более. Ни просьбы жены, ни его собственные усилия не приводили ни к чему.

Измученная жена отправляется в Саров к батюшке о. Серафиму и в горючих слезах рассказывает их грех. Преподобный пожалел ее, утешил и дал такое наставление: в течение сорока дней читать ей, тайно от мужа, акафист Божией Матери. Она воротилась домой и стала исполнять повеленное старцем. Но страсть мужа нисколько не уменьшалась. А к концу сорокоуста, к ее ужасу и недоумению, запой его даже усилился до безумия. Однако она продолжала читать Богородичный акафист. В сороковой день с мужем случилось нечто необыкновенное и неожиданное: он приходит со смирением к жене, просит у неё прощения за все свои грехи и за мучения, причиненные ей, и обещает больше не пить. От радости не верится бедной женщине, но она благодарит Матерь Божию и преподобного Серафима. И с этого дня муж совершенно выздоровел.

Однако вернемся к другим мирянам, особенно к тем, кои были близкими и доверенными друзьями святого. Была еще одна особая причина доверия к ним, они были преданными послушниками Серафимовыми. Этого мы не замечаем в большинстве Саровских монахов: к преподобному была даже неприязнь среди многих из них. Между тем, для такого дела, как создание обители, да еще и женской, нужны были сотрудники совершенно послушные. И жизнь нам показывает, что доверчивую простоту души иногда скорее можно встретить в мирянине смиренном, чем в ином самомнительном монахе. Да и соблазнительно было вручать женскую общину инокам: ибо и сам девственнейший Серафим ни разу не посетил даже своей обители, кроме единого проезда с похорон в сане иеродиакона, но и тогда не остался там на трапезу, несмотря на дождь, ушел пешком в Саров. И в другой раз, когда в Дивееве М. В. Мантуровым была выстроена Рождественская Церковь и сосед по саровской келье, монах Павел, звал о. Серафима на освящение, батюшка ответил ему: – Нет, зачем их смущать, не пойду. И ты не ходи. Им лучше дать, что нужно: они сами все сделают и распорядятся всем как следует. А ходить нам к ним не надобно.

Но и при всем том, все еще не вполне понятным остается как бы предпочтение преподобным хороших мирян перед монахами. И нельзя ли усмотреть в этом еще одну особую причину? Не наступало ли уже при жизни преподобного то омертвение духа среди и монахов, и иерархов, и священников, о котором батюшка выразился так резко, назвав внешних делателей «черными головешками»? Не приходили ли сроки, когда истинные христиане должны быть определяемы не по признакам своего положения, сана, формы жизни, не по имени, а по действительной благодатной сущности? Не являемся ли мы в наше время свидетелями, как те, которым подобало бы защищать истину, остаются к ней равнодушными, а неофициальные в церкви лица, простые миряне, религиозно настроенные, оказываются оплотом Церкви? И сбывается слово Господне: последние делаются первыми?

Известно, что среди пророчеств преподобного Серафима сохранилось одно, доселе еще скрываемое – чтобы не было соблазна, – предсказание о падении архиерейского чина, об оскудении ревности в нем по славе Божией. Не могут хвалиться ею и обители, занявшиеся больше благоустроением, чем «духовным художеством», молитвенно созерцательным благочестием и святостью жития. Ведь не напрасно же несут в наше время очистительное наказание и епископы, и священники, не без воли же Божией закрыты монастыри, даже и лучшие, но все прежде обеспеченные. А, наконец, в наше время оскудения истинного христианства во всем мире не подобало ли указать всем, что оно принесло не для одних лишь монахов и духовенства, а для всего мира, и следовательно, прежде всего для самих же мирян? Разве не поразительно, что Сам Господь Спаситель первое чудо совершил на браке в Кане Галлиейской, претворив воду в вино? Он звал этим человечество к духовному претворению и преображению жизни, именно среди самого мира же. А это возможно везде и всем. И сущность этого заключается в облагодатствовании своей души, а через это и всей окружающей жизни.

Разве же в самом деле христианство принесено для монахов? Нет, – но и для всех людей. И все призываются к тому «стяжанию благодати Святого Духа», или Царства Божия, о котором напомнит миру всему, позабывшему о самой сути христианства, великий всемирный светильник, преподобный Серафим. Так в свое время великий преподобный угодник и «Новый Богослов», святой Симеон (10 век) напоминал охладевшим грекам, монахам и мирянам, о потерянном ими понимании христианства, как о жизни, и притом ясно ощутимой, во Святом Духе. Беседа Серафимова скоро засияет.

Итак, оба пути: и монашество, и брачная жизнь – могут быть спасительными. А какой из них выбирать каждому, этот вопрос решается различно. По существу, оба они имеют одну и ту же цель: стяжание благодати Святого Духа. А по степени самоотречения и подвига хорошее монашество выше семейной жизни: Неженатый – говорит апостол, – заботится о Господнем, как угодить Господу (1Кор.7:32). Но зато иноческий путь труднее мирского, монашеская жизнь не всем выносима, – сказал батюшка некоей, и уже пожилой, дворянке. – Отсюда понятным является, что вообще люди предпочтительно должны избирать для себя брачный путь: он благословен Богом. Но и в этом случае Господь никого не приневоливает на девство, – изрек батюшка, – принуждения от Господа нет, но, – тут же добавил, – все возможно верующему. И лишь в явных случаях неспособности к девству и при отсутсгвии решимости, лучше и безопаснее без колебаний вступать таковым в брак и спасаться в сем «среднем» пути, по словам святого Григория Богослова.

А, в конце концов, тот или другой путь, или лучше сказать: и тот, и другой путь суть «дары Божии», и оба даны для спасения, как прямо говорит апостол Павел: Желаю, чтобы все люди были, как и я (в девстве), но каждый имеет свое дарование от Бога: один так, другой иначе (1Кор.7:25). Молитва, рассуждение, а особенно опыт мудрых и прозорливых советников приведут к познанию Божией воли, к восприятию своего дарования от Бога. А если и это будет неясно или сомнительно, то надобно избирать брачный путь, как тоже Богом данный, благой, благословенный, а не укорный (Боже сохрани от такого кощунства!), – и подвизаться в нем».

Но когда Господь на нашем пути посылает нам духоносных советников, то нужно почитать это за милость Божию и обращаться к ним в случае недоумений. Так и бывало со многими лицами, обращавшимися к преподобному Серафиму за благословением на иночество. «Однажды, – рассказывается в Летописи, – в 1830 году один послушник Глинской пустыни, еще не решивший окончательно своего жизненного пути, нарочно прибыл в Саровскую обитель и спросил у о. Серафима: есть ли ему благословение Божие поступить в монашество? Молодой человек, не зная еще хорошо самого себя, не усвоивши мысли о своем призвании, колебался между миром и монастырем. Некому было поведать ему своих дум, не было вблизи человека, который бы решил его жизненный вопрос. Вот приходит Глинский послушник к о. Серафиму, падает ему в ноги, просит развязать душу от вихря сомнений, спрашивая: есть ли воля Божия поступать ему и брату его Николаю в монастырь? Не так ли и сам о. Серафим, за несколько лет назад являлся в Киев к затворнику Досифею?.. Отвечал же он послушнику так: – Сам спасайся и брата своего (родного) спасай! – Потом, подумавши немного, сказал: – Помнишь ли житие Иоанникия Великого? Странствуя по горам и стремнинам, он нечаянно уронил из рук жезл свой, который упал в пропасть.

Жезла нельзя было достать, а без него святой не мог идти далее. В глубокой скорби он возопил к Господу Богу, и ангел Господень невидимо вручил ему новый жезл. Сказав это, о. Серафим вложил в правую руку послушника свою собственную палку и произнес: – Трудно управлять душами человеческими! Но среди всех твоих напастей и скорбей в управлении душами братии, ангел Господень непрестанно при тебе будет до скончания жизни твоей. После этого послушник решился поступить в монастырь. При пострижении ему дали имя Паисия, и в 1856 году он был произведен в игумена к Астраханскому Чуркинскому Николаевскому общежительному монастырю, а через шесть лет – возведен в архимандрита той же обители, сделавшись, таким образом, как провидел старец Серафим, пастырем душ человеческих. Родной же брат его, о котором о. Серафим говорил: «Спасай брата», – поступил в монастырь под именем Назария и окончил жизнь свою в Козелецком Георгиевском монастыре, в звании иеромонаха».

Торжище (Мф.25:1—13) – жизнь наша, двери чертога брачного затворенного и не допустившего их к жениху – смерть человеческая; девы мудрые и юродивые – души Христианские; елей – есть получаемая через добрые дела во внутрь нашего естества благодать Духа Святаго, претворяющего оное из тления в нетление, от смерти душевной в жизнь духовную, от тьмы во свет и от бывшего некогда вертепом существа нашего, где страсти иногда яко скоты и звери привязаны были к яслям вертепа, то есть вожделениям нашим, – в пресветлый чертог вечного радования о Христе Иисусе Господе нашем, Творце и Избавителе и вечном Женихе душ наших.

Так если рассудить обстоятельно о заповедях Христовых и Апостольских, так дело наше христианское состоит не в увеличении счета добрых дел, служащих к цели нашей христианской жизни лишь средствами, но в извлечении из них большей выгоды, то есть вящщем приобретении обильнейших даров Духа Святаго. Пост же, бдение, молитва, милостыня и всякое Христа ради делаемое добро – суть средства для стяжания Святаго Духа Божиего. Заметьте, что лишь только ради Христа делаемое доброе дело приносит нам плоды Духа Святаго, все же не ради Христа делаемое, хотя и доброе, мзды в жизни будущего века нам не представляет, да и в здешней жизни благодати Божией тоже не дает. Вот почему Господь наш Иисус Христос сказал: – Кто не собирает со Мною, тот расточает (Мф.12:30).