Признанию взамен

− Сам тебе про это сказал?

− Конечно сам, − гордо прогнулась дочь, но тут же зажала губы. Про то, что новый приятель не верит ни одной из девушек, она рассказывать совсем не собиралась. Так получилось, что с той поры, как она выплакалась на плече товарища в первый раз, у них с Александром завязалось что-то, похожее, скорее, на товарищество, чем симпатии. Впрочем, симпатия к искренней и наивной Людочке у Новикова тоже была. А ещё хотелось найти момент, чтобы по-доброму убедить, что зря она тратит своё время: формулы не запоминает, материал не усваивает даже после нескольких повторений. Однажды, когда Люда протянула идеально записанный конспект и ткнула в то место, которое совсем не поняла, он снял очки и, любуясь содержимым тетради, усмехнулся:

– Лучше бы ты пошла на филфак или в педагогический: почерк у тебя образцово-показательный. И когда ты только успеваешь писать разными ручками, подчёркивать и обводить формулы?

− Успеваю, − ответила Людмила, а вместо конфуза последовало предложение. − Хочешь и тебе писать буду? А ты помогай мне разбираться со всеми этими алгоритмами и квадратами уравнений.

− В подруги набиваешься? Зря, − предупредил он с оттенком жестокости и грусти одновременно.

− Грубо, Новиков, − она забрала конспект, − и безнадёжно для твоего самолюбия: в невесты я к тебе точно не напрашиваюсь. Я хотела бы учить детей математике. А сюда поступила, надеясь, что справлюсь. Но, чувствую, не сдам я первую сессию, − вид у девушки был жалкий.

− Давай, объясню, − потянул Александр руку к конспекту.

− А может, вместе поедим в обед, заодно и объяснишь, − предложила Людмила, давая понять, какой у неё лёгкий характер. Через минуту ребята вместе вышли из аудитории, чтобы пройти в очередную классную комнату. Высотка Центрального корпуса вызывала во всяком новичке беспомощность. Потолки здесь были – не обозреть. Коридоры и кулуары − длинные и нескончаемые. Отчего, как в метро, с математической точностью приходилось вычислять весь путь заранее, определяя в какой вагон, а в данном случае лифт, лучше сесть, чтобы с точностью рассчитать маршрут по времени.

Так молодые люди стали дружить и биномом записывать лекции – Людмила текст, Александр формулы расчётов. Через несколько недель такого плодотворного «сотрудничества» молодой человек впервые согласился пройтись до метро после занятий. Последняя пара в тот тёплый сентябрьский день закончилась в восьмом часу, весь день студенты просидели в душных залах. По дороге Людмила вытащила из сумки яблоки и воду, а уже у самого метро протянула носовой платок; накануне прошла неделя заморозков, после которой засипела и засопела половина студенчества многомиллионного мегаполиса. Вот так постепенно, не форсируя события, подруга становилась для юноши нужной. А потом снова случилась история на занятии по тому самому математическому анализу, в котором Новиков был непревзойдённым. Преподаватель по предмету – доктор математических наук, вообще не любил слабаков, а тут буквально взорвался, когда Людмила не смогла ответить на простой вопрос.

− Оставьте это занятие, барышня, немедленно, не дожидаясь сессии. Облегчите задачу всем. Или замуж идите, рожайте детей. Не нужна вам математика, ей богу!

Людмила, пристыжённая, убежала и несколько дней не появлялась в МГУ. Не потому, что ей было неудобно перед ребятами, а по плану матери.

− Если твой избранник − достойный человек, значит найдёт тебя и придёт поддержать, − предположила Раиса Степановна. Психологом она была всё же, наверное, неплохим, ибо через три дня столь ожидаемый юноша появился у них на пороге. И сразу же попал в уютную семейную атмосферу. Дома в тот вечер были и мать, и отец Людмилы. Предложив гостю остаться на ужин, тут же все вместе обсудили что готовить, потом, опять вместе, крутились на огромной кухне, выполняя каждый своё маленькое задание. Александру чистил варёные вкрутую яйца, с отцом девушки жарил в электрическом тостере вчерашний хлеб, с её матерью осваивал рецепт совсем простого и вкусного соуса для заправки рыбного салата. Позже, на пару с Людмилой, составлял посуду в моечную машину, выслушивая про строго заведённый порядок: здесь стекло, здесь металл, а вот сюда тарелки и обязательно без остатков пищи. И всё это было приятно и необычно. В семье Новиковых кухней безраздельно заведовала мать. Открыть холодильник в её отсутствие сыну можно было только для того, чтобы разогреть кастрюлю с борщом или казан с жаркое.

После ужина Людмила проводила товарища до метро, а на следующий день он её от метро до дома. И сам не заметил, как обычная дружба однажды перешла в постельные отношения. Именно постельные, а не интимные и совсем не нежные. Родители Люды уехали на свадьбу к дальним родственникам, молодые люди позанимались, поужинали, снова позанимались, а потом легли в одну кровать, и между ними состоялась близость. Без подготовки, без лишних поцелуев, объятий и прочих тонкостей прелюдии. Людмила была нежной и отвечающей на немногие просьбы юноши: пижаму сняла, серьги и цепочку убрала. Лучше лечь на спину и на край кровати, потому как он для неё достаточно высокий? Не вопрос. И глаза закрыть, чтобы не казалось, что он трогает ребёнка. То, что он оказался у Людмилы первым мужчиной, явилось приятным сюрпризом. А уж когда женщина сказала, что и боли не почувствовала, вообще возомнил себя вполне способным. Дабы не ломать голову над вовсю завершившимся и очень даже заявляющим о себе половым созреванием, молодой человек решил встречаться с приятной однокурсницей. Из чего вполне закономерно вытекла первая и скорая беременность. Известие о скором отцовстве Новиков воспринял настолько спокойно, что даже сам себе удивился. Заявление в ЗАГС подал тоже без сопротивления. Людмила к тому времени сумела стать для него необходимой правой рукой (Александр был левшой): лекарство в аптеке купить, открыть, налить, подать – она. Побеспокоиться о том, чтобы приобрести единый проездной на транспорт – она. Занять очередь в студенческой столовой и добыть борщ, что заканчивался быстрее, чем ненавистная ему куриная лапша с кусочками шкуры в пупырышек, – снова забота Людмилы. И от предсвадебной суеты будущие родственники Новиковых освободили, купив для торжества наряды и кольца. Валентина, узнав от сына о предстоящих изменениях, предложила помощь исключительно деньгами. «В разумных размерах, так как строимся, должен сам понимать», − тут же уточнила она. Александр понимал. Людмила и её родители – тоже. Позже, видя, что у будущих родственников с организацией банкета не получается, а приглашённых с обеих сторон было сорок! человек, Валентина упросила начальника Балашихинского гарнизона отдать под вечер офицерскую столовую.

− Офицерскую не могу, а солдатскую – бери, если устроит, − предложил майор. На том и решили. По минимуму украсили столы, ибо накрывали их после ужина рядового состава. Гостей заводили по списку и под конвоем. Шуметь не полагалось. «Горько!» произносили коротко и внятно. От этого у молодого человека осталось впечатление, что он был не на собственной свадьбе, а на утренней перекличке. Впрочем, это тоже никак не влияло на состояние. С кольцом или без, с белой розой в петлице или со светлым шарфом вокруг шеи − разницы не имело, основным являлось то, что он теперь женатый человек, переехавший жить к сватам, и, вскоре, будущий отец. Выгода, как говорится, очевидная: физиология отныне была упорядочена, на учёбу ездить ближе, а конспекты работ классиков марксизма-ленинизма пишет для них обоих беременная жена. Он же избавил её от походов на лекции, обеспечивая знаниями на едва шатающуюся двоечку. Беременность и последующий младенец на руках добавляли лишний балл, не угрожая отчислением за неуспеваемость.

В начале сентября 1983 года, когда родилась Инга, Александр пришёл в некое состояние уныния. Воспитывая его в строгости, родители всё же постоянно занимались им. Сезонные походы за грибами и купания в водохранилище сопровождались долгими разговорами с отцом в выходные, просмотрами мультфильмов и программ КВНа с матерью, настольными играми втроём от лото до шахмат. От этого было убеждение, что он вырос в благополучной и дружной семье. Глядя на барахтающуюся в пелёнках дочь, Александр не знал, где на неё выкраивать время. После сложной первой сессии, сданной на отлично, и не менее удачной летней, ему, кроме лаборатории прикладного математического анализа, позволили записаться в лабораторию проблем теоретической кибернетики. Занятия факультатива проводились во время летних каникул и ежедневно. Преподаватели, те самые э-вэ-эмщики-программисты, что сначала изучали, разрабатывали, а позже внедряли электро-вычислительные технологии, были заинтересованы привлечь к своим разработкам как можно большее число перспективных студентов. Из группы первого курса в залы ЭВМ кроме Новикова пришёл ещё один парень. Других желающих «убить» лето на то, что даже им, студентам мехмата едва понятно, не было. Отчего в добровольцев буквально вцепились. Надо сказать, один из них и сам влюбился в институтскую лабораторию, а позже, когда стал работать в Лаборатории другой, посчитал это совпадение символичным. Огромные машины ЭВМ, за которыми, Александр знал это уже тогда, стояло будущее, поглощали всё внимание. Выбор между семьёй и очевидным прогрессом был сделан в пользу последнего. Рождение Инги мало что поменяло в поведении молодого отца. Но и тут Людмила проявила себя настоящим другом.

− Новиков, что ты себя точишь изнутри? Основное дело ты уже сделал, − женщина указала на крошечную дочь, на лице которой просматривались отдельные черты отца: те же узкие скулы, глубоко скрытые надбровными дугами голубые глаза, красивый прикорневой рисунок на лбу, − об остальном мы позаботимся. Иди и учись. Нам нужен папа, который сможет обеспечить достойную жизнь, а не существование на грани выживания. А, если нужно будет взять академку, то я сделаю это без всяких колебаний, − пообещала Людмила в плюс. В результате никакого академического отпуска брать не пришлось, женщина продолжала учиться на слабую троечку все пять лет, родив в конце четвёртого курса ещё и Веронику. С детьми Людмиле очень хорошо помогали родители: мать днём и в будни, отец по вечерам и в выходные. Иногда, во время каникул, девочек вывозили на природу в уже отстроенный дом сватов. Бабушка Валя всех сытно кормила, ограничивая свои обязанности относительно внучек только этим. Деда и отца девочки видели очень редко.

После шести лет учёбы в МГУ Александр поступил в школу КГБ изучать компьютерные технологии для защиты предприятий государственного масштаба и интереса. Получив там специальное образование в области криптографии, в 1989 году он прошёл стажировку при Министерстве обороны и почти сразу же подал заявление на работу в Лабораторию. Про киберкомпанию по программированию и защите, созданную всего-то два года назад, в определённых кругах тогда уже достаточно говорили, и Александру представлялось необычайно интересным заниматься анализом и разработкой антивирусов. Именно об этом он сказал на собеседовании. Аналитический ум подсказывал молодому специалисту, что уже в ближайшее время проблема поражения государственных систем перейдёт из реального мира в виртуальный. На тот момент он ещё не знал про совсем новый вирус Cascade, который уже в том, 1989 году, впервые парализовал мировую компьютерную систему. Не знал также того, что компания искала именно такого аналитика, как он. Но приняли Новикова сначала обычным программистом для работы над английской версией интернет-портала Securelis. Это была эксклюзивная на тот момент энциклопедия вирусов, уязвимостей, ошибок и зловредных объектов для персональных аппаратов и ЭВМ, разработанная гендиром. Наблюдая, как вновь поступивший сотрудник уверенно справляется с обязанностями, в какой-то момент шеф спросил его мнение по поводу Cascade, а Александр предложил несколько защитных решений. Вот когда пригодились знания, полученные в области криптографии. Генеральный директор прислушался к советам молодого коллеги и уже скоро смог разработать для Каскада систему защиты и пользования ею. Новикову же наконец-то предложили место антивирусного аналитика.

Новая работа отнимала ещё больше времени и сил. Теперь, даже возвращаясь домой, молодой глава семейства частенько оставался мыслями у экрана. К его рассеянности в разговоре и молчаливости в кругу семьи все давно привыкли. А так как девочкам с малых лет возбранялось тревожить папу, когда он работает, да и вообще по любому вопросу обращаться только к маме, детские печали и радости обходили Новикова стороной. Порой он ловил себя на мысли, что похож на работника соцслужбы, приносящего в дом деньги и довольствующегося росписью в получении и чаем со сладостями. Людмила же была, конечно, матерью внимательной и заботливой, но и здесь, как в замужестве, эмоции свои не проявляла. Ей редко случалось обнимать или целовать дочерей. Разве только что делала это на бегу, механически, вместе с брошенными «пока» и «будь осторожна». Так что никакой особой родительской опеки ни Инга, ни Вероника не ощущали. Вместе с тем девочки ни в чём не нуждались и тоже считали, что живут в добродушной, тёплой обстановке. Впрочем, в-целом и общем, так оно и было. Поменяло это убеждение то, что случилось так давно.

В январе двухтысячного года, сразу после новогодних праздников, в какой-то день Новиков, въезжая в посёлок, остановился возле заправки и увидел девочку из параллельного класса. Признав друг друга, стали коротко обмениваться новостями, и выяснилось, что Лариса Косолапова опаздывает на встречу одноклассников. Спустилась ранняя зимняя ночь, да к тому же шёл снег. В посёлке, хотя и разросшемся, всё находилось в десяти минутах езды: от школы до магазина, от магазина до рынка, от рынка до дома, от центра до окраин. Новиков согласился подвезти знакомую, но от приглашения присоединиться отказался.

− Как хочешь, − ответила Косолапова и добавила. − Жаль. Кое-кого это точно расстроит.

Спросить кого Лариса имеет в виду мужчина не успел: навстречу из-за угла вывернула женщина в белом меховом пальто.

− Аня? – уже узнав, но не веря, Новиков стал вглядываться. Белецкая шла с непокрытой головой. Снежинки падали на высокую причёску и не таяли. Длинные блестящие клипсы в ушах спускались в разрез пальто, застёгнутого довольно низко. Нежный муслиновый шарф вытягивал вертикаль верхней части туловища, выгодно открывая и подчёркивая стройность и красоту высокой груди. Переступая через снег, при каждом шаге Анна высоко поднимала ногу, чтобы удобнее поставить сапог на шпильке. Красивые колени и нижняя часть бёдер женщины выбивались из-под платья. Тонкими пальцами, спрятанными в перчатки, она поправляла то платье, то мех на груди. Фрез шарфика и сумки прекрасно дополнял румянец. «Ванильно-розовый зефир», − вспомнил Александр определение, каким когда-то часто звал одноклассницу.

− Аня, Аня, − подтвердила Косолапова, смакуя смущение мужчины.

− Откуда здесь Родина? − всё ещё не верил он.

− Белецкая, − поправила Лариса, но тут же согласилась. − Впрочем, ты прав, трудно сказать, что она замужняя и рожавшая. Выглядит, как когда-то, да, Саша?

Что-то буркнув, Александр вышел из машины и издалека не только почувствовал любимые духи Анны, но даже вспомнил, как они называются – «Пани Валевска». Может потому вспомнил, что со школьных лет никому духов не дарил. Жена с любыми покупками обходилась сама. Новиков стоял и смотрел на Белецкую зачарованно. Она, удивлённая его присутствием не меньше, смешалась глазами и улыбкой в пенящийся коктейль. Снежинки на ресницах были похожи на блёстки, а на щеках, растаяв, на капельки росы, которую хотелось снять рукой. Голос, любимый и так давно не слышанный, разлился в ушах лирическим сопрано, мягким, задушевным. Анна подошла прежде к Ларисе. Наблюдая, как две женщины обнимаются и пищат от восторга, Александр пробовал понять, насколько его присутствие здесь случайно. «Почему только сегодня мне удалось уехать с работы сразу после шести, тогда как обычно я заканчиваю в семь и позже? – быстро спросил он не то у себя, не то ещё у кого. И про встречу с Ларисой на заправке тоже подумал, как про наваждение. Мысли его пылали, плавя и затягивая в ресторан. Бывшие друзья много разговаривали о чём-то то весело, то с налётом грусти, в зависимости от воспоминаний, но мужчина из тех речей вообще ничего не запомнил. Когда в танце он прикоснулся к знакомому телу, понял, что его уносит пучина чувств, противиться которым не способен. А вместе с тем, состояние мужчины было схожим с предынфарктным, когда ощущаешь сбои в дыхании, боль в груди и лихорадит до помутнения в глазах. Едва сдерживая себя, чтобы прилюдно не броситься целовать женщину, которую, он это сразу понял, ждал столько лет, Александр шёпотом предложил уехать. «Да-х», − получилось с придыханием и приговорённам. Согласие обожгло обоих. Прощаясь с одноклассницами, Новиков, откупаясь за то, что увозит Анну с собой, щедро заплатил за весь стол, удивив многих. Всем было сказано, что он подвезёт соседку по дороге домой, но уже тогда одна половина одноклассниц заключила пари с другой по поводу настоящих намерений «их гиганта мысли». Выиграли те, что утверждали, что «попал Саня крепко». Впрочем, крепко и на две недели попали тогда оба возлюбленных.

8

Бурный роман Новиков и Белецкая даже не скрывали. Родным Александр сразу заявил, что переезжает на московскую квартиру в Измайлово. Жену с девочками, конечно же, не бросит, да и мать с дядькой по-прежнему могут рассчитывать на поддержку – денег обеспечить каждого ему хватит. Людмила ни просить, ни умолять мужа ни о чём не стала, слёзы ему свои не показывала, но от переживаний заострилась лицом, стала спешно убавлять в весе, пока вовсе не слегла. Врач, приехавший однажды по срочному вызову, констатировал сильное моральное и физическое истощение и настоял на госпитализации. Нужно было выбирать – растить девчонок или миловаться. Дети перевесили.

− Однажды они подрастут и тогда… А сейчас, Аня, прости. Если с Новиковой что-то случится, дочери и мать меня проклянут. Да и сам я себе этого не прощу, − попросил Новиков, как пощады.

Анна выслушала молча и через день уехала в Приднестровье. Позже, когда Новиков попытался узнать у Тамары Ивановны, где она, нарвался на неприятный ответ. «Не твоё дело. И вообще, иди-ка ты, Сашенька, куда шёл. Мало того, что с Валей нас рассорил, так и детей не пожалел: ведь учатся в одной школе. Димке нашему и без тебя за отца пришлось хлебнуть. Так теперь его сверстники ещё и за беспутную мать клюют. Вы побаловались-полюбовались и разошлись. Только, тебе дома обрадовались, едва порог переступил, а ей с Сергеем просто так не объясниться».

Уже в машине, Александр, как плёнку перекручивал этот ответ. То, что мать соседки назвала его так, как звала её дочь, полосонуло по сердцу, заставив задохнуться от нежности и одновременного горя: ни мать, ни жена, ни вообще кто другой не могли позвать так ласково, как это выходило у Анны. Тут же Александр поймал себя на мысли, что про своих женщин он вообще мало что знает. Ладно мать и жена, их характеры более-менее понятны, а вот какими растут девочки? Старшая уже по возрасту должна бы интересоваться ребятами, а так ли это? Одевалась Инга, не требуя модных вещей, как другие девочки. Разговаривала таким едва слышным голосом, что часто её просили повторить сказанное. Целыми днями рисовала в своей комнате мозаичные картинки – вроде и не искусство, скорее игра, когда нужным цветом раскрашиваешь ту часть выбранного рисунка, что помечена соответствующей цифрой, а в результате получается красивое полотно: морды зверей, натюрморты, цветы, пейзажи…

Вероника всегда высмеивала эту тихость. Она росла дерзкой и шумной. Везде, где была, норовила остаться замеченной. Ей, в четырнадцать, уже требовались и макияж, и стильные вещи, и дорогие сумочки, зонтики, школьные принадлежности. Из Триполи она попросила Александра привезти что-то необыкновенное, чего не было ни у кого. Ощутив себя заботливым отцом из сказки, Новиков купил, конечно, не цветочек аленький, а портфель. Но зато был он переливающийся всеми цветами, и к нему в комплект продали пенал, линейку и несколько тетрадок. Вероника подарок оценила, много хвастала им, показывая в школе и дразнясь, пока, наконец, не раздарила «всю эту цыганскую муру». Вулканизующая энергия позволяла Веронике заниматься одновременно несколькими видами спорта, гонять на велосипеде, обучаться бальным танцам, плести макраме. Каждое новое занятие быстро наскучивало ей, при этом Вероника, едва встав на коньки, обязательно намеревалась стать знаменитой фигуристкой, проплыв сто метров без отдыха − пловчихой рекордсменкой, и так далее: то известным кулинаром, то фокусником-иллюзионистом. Измена отца и болезнь матери остепенили вторую дочь и совершенно прибили первую. А когда отношения между родителями восстановились, и девочки узнали, что мать их беременна третьим ребёнком, восприняли это тоже по-разному. Вероника громко рассмеялась и даже захлопала:

− Мама, я бы так не смогла! Быстро же ты всё забыла.

Инга ничего матери не сказала, отца же, как показалось всем, стала избегать.

Последняя беременность оказалась для Людмилы сложной – с тяжёлым токсикозом, сильной отёчностью и постоянной угрозой выкидыша. Да и то сказать, надумала баба родить после тридцати пяти, когда уже и к внукам пора готовиться. Все в посёлке понимали, что это от желания удержать мужа. Маша родилась в конце октября двухтысячного года. Разница с Ингой была у них в шестнадцать лет. Рождение отмечали скромно. Показывая красивую малышку, Людмила уверяла, что «дети родятся от любви». Вот только в любовь мужа она никогда не верила. «Нельзя так любить, чтобы ни разу в жизни в этом не признаться», − мирилась женщина с действительностью. «Да-да», − рассеянно ответил Александр и остался таким надолго. Когда кто-то из соседей сказал ему, что в семействе Белецких тоже родился ребёнок, Новиков совсем ушёл в работу. Только здесь он отдыхал и от пытливых разглядываний жены при встрече, и осудительных вздохов матери при прощании, не вздрагивал, задумавшись, от откровенной ухмылки Вероники, не ощущал вины при опущенных веках Инги. Старшая из дочерей отчётливо ощущала ту недосказанность, что появилась с января двухтысячного между отцом и матерью, матерью и бабушкой, бабушкой и ею. А когда, едва закончив школу, Инга сообщила, что беременна и выходит замуж, родители поняли – вот она расплата за то, что их жизнь – сплошная пародия на хорошую и дружную семью. Взрослые крутились вокруг Машеньки, оставив старших девочек один на один со своими интересами и проблемами.

Когда Инга выходила замуж, средней сестре исполнилось уже шестнадцать; пора первых открытий в отношениях. Искромётная в словах, взглядах, поступках, Вероника дома не задерживалась, постоянно была в движении, как ртутный шарик. Решение Инги выйти замуж осудила. Избранника Илью, парня красивого, даже слишком броского, обозвала обидным именем Кен.

− Он ведь любуется собою в каждой витрине. Не замечала? − спросила Вероника после первого знакомства с Ильёй.

− Пусть любуется. Красота с годами проходит, а любовь остаётся. Я знаю, что Илюша любит меня. А судить человека за то, что он родился красивым, не стоит.

− А за то, что он нигде не хочет учиться, как – стоит? − вступала и бабушка, ей тоже будущий родственник казался жестяной банкой из-под кока-колы: красной, но пустой.

− Нам всего только по восемнадцать, бабушка, − напомнила Инга.

− Вот именно, − вздыхала мать. В скором решении дочери выйти замуж и родить она тоже чувствовала свою вину: за решением личных проблем одну дочь упустила.

− Теперь за Вероникой нужно смотреть в оба, − сказала Людмила как-то мужу.

− Смотри, − ответил Александр, давая понять, что ничем помочь семье не может. Впрочем, бросать Ингу на произвол он не позволил бы себе никогда. Как бы ни складывались отношения с женой, дети – это часть его, а всё своё Новиков тщательно хранил. Эту бережность к тому, что досталось или заработалось, Александр унаследовал от матери. Она и сыну внушила быть прежде всего ответственным отцом. Да и Борис Михайлович, несмотря на многие разногласия с женой, не раз повторял: «Ты уясни сынок, что дети твои никому, кроме тебя, нужными не будут». Пример отца не казался показательным, с семьёй он не жил с момента рождения сына. Но когда он умер, неожиданно и неоправданно рано, Валентина Ивановна многое переоценила. Именно поэтому в январе двухтысячного попросила сноху быть разумной.

− Ты, Людмила, гордость спрячь, не то мучиться будешь потом всю жизнь. Боря мой каждый раз прощение просил за единственный грех, да я не прощала. А как не стало его, вот когда навылась я белугой. Да толку-то? Так что, не гони мужа. Пересиль себя. Ради девочек своих пересиль. Они тебе потом спасибо скажут. Да и ты себе скажешь спасибо».

Людмила, конечно, сделала вид, что уступила. На деле же она знала и до этого разговора, что простит мужа. А когда он пришёл и покаялся, попросила:

− Я, Новиков, − дело второе, но девочек наших обижать больше никогда не смей. Поклянись мне, что ни при каких обстоятельствах не откажешься от отцовского долга перед ними.