Лан-Эа, властитель небес. Том второй

– Правительницами, – внезапно перебил я сурьевича, впрочем без намерения поумничать. Просто меня неприятно обожгло то, что он, зная об их сути, почасту (в отличие от иных созданий) продолжал обращаться к ним, как к мужским особям. – Матки-маскулине женские особи, как и схапатиху, не должно изменять их суть. Извините, что прервал Камал Джаганатх, – добавил я, оно как сосредоточенность взгляда сурьевича словно окатила меня дождевой водой, отнимая все недовольство. И я понял, что Ананта Дэви так долго настраивался на данное толкование, собираясь с силами, мыслями и я не просто прервал его, а явно сбил с того самого настроя. Да только он, ровно окончательно определившись в собственном выборе, лишь торопливо кивнул и с той же напористостью, которую я всегда подмечал в беседах с ним и явно указывающую на него, как на мощного, величественного творца, произнес:

– Да, да, Лан-Эа, голубчик мой уникальный, вы правы. Надоть обращаться к маткам-маскулине в положенной форме, абы в дальнейшем не произошло недопонимания. Поелику матки-маскулине ВианикшиДамо и НагтубоНга являются единовластными правительницами, – днесь и сразу поправившись, продолжил он. – Они почитай в полной мере подчинили или поглотили подобных себе в Джиэйсиу и Ланийкдан, да надысь направили требование в АнгКоншехо, сие нечто подобное Великому Вече Рас Веж-Аруджана, оное собрано из более крупных маток-маскулине Галактики Гёладже, Шокмад, Срынфы. В данном требование ВианикшиДамо и НагтубоНга указали распустить АнгКоншехо и принять их власть, как ближайших и старших наследниц последней схапатиху Анг дако Мадбубухат.

Камал Джаганатх смолк на самую малость, а я, уставившись на него, все больше наблюдал, как плескалось его волнение, каковое тягучими золотыми нитями, вырывалось из медно-серебристой кожи, кружило возле оранжевого сияния и с тем подавляло, или только впитывало плывущий там желтоватый дымок. Теперь не смея заговорить, всего-навсего подавляя собственную тревогу, которая отзывалась холодком на моей коже и в прахар полосах. А Ананта Дэви протяжно, шумно выдохнул через свой маленький рот, и чуть понизив голос, продолжил:

– Оногдась возвернувшийся из Галактики Гёладже кхагел састрама с Самиром на борту, сие один из моих доверенных велесвановцев, сообщил, что матки-маскулине готовы встретиться с нами. Ис вами, Лан-Эа, как с единственным сыном последней схапатиху Анг дако Мадбубухат. И исходя из самой встречи, они вже решат, чью сторону им принять, Веж-Аруджана али ВианикшиДамо. Встреча состоится в Гёладже на лицевой части матки-маскулине НгаКатахум, теперича являющейся выборно-старшей. На встречу оная, согласно договоренности, пройдет завтра в двенадцать часов согласно системы Тарх, будут присутствовать сознания, представляющие инакие Галактики, в частности АсуаПверса, НгаПадпула, НгаКамот, ЦсаКалигон. С нашей стороны на сию встречу направятся я, Ларса-Уту и вы, Лан-Эа.

Ананта Дэви замолчал и вновь наблюдаемо протяжно выдохнул через рот, да тотчас подняв вверх правую руку, легонечко качнул сразу всеми четырьмя перстами. И, немедля, из-за кресла явился Туви, да поспешив к столу, не выпуская из двух рук поднос, принялся сгружать с него всю посуду с остатками еды, а после стал наливать из ковша в стоявший на нем кубан явамада. И синхронно тому, Арун Гиридхари шумно проиграл, что-то по гиалоплазматически. Посему халупник, поднял со стола и поставил рядом с кубаном полную мису сметаны, тарелку с бараньим сычугом, хлебом и какой-то кашей, не менее спешно вернувшись обратно к Ананта Дэви и сдержав поднос пред ним. Туви сразу выпустил блюдо из рук, и оно моментально зависло почти над правым подлокотником кресла сурьевича.

– Я пойду на встречу? – переспросил я, ибо наблюдая за телодвижением халупника, кажется, не сразу воспринял пояснения Камала Джаганатха. Тот, впрочем, не торопился отвечать. Он медленно снял с блюда кубан, и, поднеся его ко рту, сделал несколько продолжительных по времени глотков, словно в них набираясь смелости, лишь засим достаточно тихо дополнил:

– Да, ибо вы, Лан-Эа… Тока вы и сумеете убедить маток-маскулине перейти на сторону Веж-Ауджана, продемонстрировав пред ними способность, кыя была у вашей матери схапатиху Анг дако Мадбубухат и об оной гиалоплазматические создания ведают.

– О какой способности вы толкуете Камал Джаганатх? – протянул, вопрошая я, и перевел на него взгляд, легошенько передернув плечами, абы озвученное сурьевичем стало меня пугать.

Ананта Дэви вновь сделал продолжительный глоток явамада из кубана и сместил, дотоль блуждающий и точно ищущий поддержки у собственных соратников (сидящих за столом), взгляд темно-лиловых глаз на меня. Одновременно, он как-то вымученно улыбнулся, не только изогнув нижний край рта, но и проложив по верхнему краю вплоть до ноздрей тонкие морщинки, да, пожалуй, с той, же натугой пояснил:

– Я толкую о способности поглощать сознания Лан-Эа. Ту самую способность, каковую вы унаследовали от своей матери, и каковую матки-масклине наблюдали у Анг дако Мадбубухат. Понеже, как вы сами можете понять, мой уникальный мальчик, на мои утверждения, что вы есть сын последней схапатиху, они не откликнулись, первоначально мне не поверив, – он сделал небольшую паузу, завершая ее торопливым глотком явамада, как мне показалось, последнего из кубана. – Одначе им удалось перехватить сознание одного из сынов ВианикшиДамо, кой им сообщил, что по представлению правительницы Галактики Ланийкдан, вы, Лан-Эа, есть полное воссозданное повторение диэнцефалона схапатиху Анг дако Мадбубухат. Поелику токмо НгаКатахум и инакие матки-маскулине приняли мое предложение о встрече. В связи с чем, вы, Лан-Эа, – дополнил сурьевич свою вельми длинную речь и поймал мой несколько отрешенный взор, зафиксировав связью меж нами. – Вы поглотите сознание пойманного создания ВианикшиДамо и матки-маскулине присягнут вам в верности, признав в вас сына Анг дако Мадбубухат и СансарРуевитаПраджапати-джа, передав хранимый ими титул Бхаскара. И в ближайшие сутки сего колохода в Великом Вече Рас мы объявим вас БхаскараПраджапати, обновленного Нитья Веж-Аруджана, включающего не только три наши Галактики Сварга, Вышень и Брахма, но и трех гиалоплазматических Гёладже, Шокмад, Срынфы.

– Уже все готово в Тарх системе, на Садхане выстроен вам, ваше великолепие, терем, и представители высокоразвитых рас находятся в ожидание вашего восшествия, как БхаскараПраджапати, – торопливо отозвался Раджумкар Анга Змидра Тарх, с очевидностью, приходя в помощь Ананта Дэви. – И я согласен с его высочеством сие будет упреждающий удар по замыслам ВианикшиДамо и НагтубоНга, – добавил он, и хотя я его не видел, все еще не смея разомкнуть зрительную связь с Ананта Дэви, почему-то понял, что он также не сводит с меня взгляда. – И возможно, когда они узнают, что матки-маскулине инаковых Галактик признали в вас сына Анг дако Мадбубухат, не станут затевать с Веж-Аруджаном войну, – досказал он весьма ровно, и я подумал, что амирнарх вроде и не против уступить мне власть, видимо, в том полностью полагаясь на мудрость сурьевича.

И еще я подумал, что сейчас при принятии власти обновленного Нитья Веж-Аруджана, не получаю своего полного титула БхаскараПраджапати-джа, как о том когда-то толковал Камал Джаганатх, наверно, потому что пока в этот обновленный союз вступают лишь три из пяти гиалоплазматических Галактик. Я только подумал о том, вслух говорить не стал, ибо меня сейчас волновало нечто иное, потому и переспросил:

– Я не понял вас, Камал Джаганатх, кого я должен съесть?

– Не съесть, а поглотить, – в резкой форме отетил Ананта Дэви, поражая меня тем, что, как, оказывается, мог толковать подобным образом со мной, будто плохо справляясь с собственными нервами. – Вы должны поглотить, Лан-Эа, сознание пойманного создания ВианикшиДамо и только сие поможет нам заключить мирные условия с тремя гиалоплазматическими Галактиками, – молвил он. И, увидев, как я тягостно качнул головой, не столько даже отказываясь, сколько пытаясь разрушить наш зрительный контакт, добавил, – и прошу, мой поразительный мальчик. Прошу, Лан-Эа, принять эвонто, аки данность. Инчас нам приходится свершать противное нашей сути, но создаются таковые условия, внегда мы не в праве подвергать риску, гибели созданий, существ Веж-Аруджана.

Всех, кто стар и кто молод, что ныне живут,

В темноту одного за другим уведут.

Жизнь дана не навек. Как до нас уходили,

Мы уйдем; и за нами – придут и уйдут, – процитировал он четверостишия своего любимого Омар Хайяма и тягостно вздохнул. Так как порой те рубаи никто кроме него не понимал, а иногда он их вставлял и вовсе некстати, точно в такой момент думал о чем-то своем.

У меня так и не получилось вырвать взгляд из хватки глаз Ананта Дэви, я лишь их сомкнул, содеяв, таким образом, плотную темноту, в которой словно осознал весь, так молвить, сюрприз…

И тот же миг увидел перед собой, в образовавшейся тьме, некогда поглощенное сознание Изимахань. Повторяющее своим образом вежаруджановские создания, имеющее туловище, руки, ноги, голову, только густо черного цвета слоистой структуры высокой вязкости, где тончайшие нити пролегали друг относительно друга, не всегда плотно, а потому образовывали тонкие, сквозные щели. И с тем все еще испытывая ужас оттого, что поглотив сознание, лишил Изимаханя способностей даятеситя, пусть даже оставив в жизнедеятельности сам диэнцефалон.

– Значица, вы прилетели Камал Джаганатх вовсе не затем, дабы познакомить меня с негуснегести Аруном Гиридхари. Оный, как учитель поможет мне освоить гиалоплазматический язык, – заметил я, и, вновь передернув плечами, тягостно задышал всей поверхностью кожи. Лишь затем медленно отворил глаза и сразу взглянул на стол, ощутив словно прилив особого голода, каковой давно не испытывал, в желании съесть все и, как можно больше. И с тем чувством окончательно осознал, что моей вольной и приятной жизни на Пятнистом Острожке пришел конец. И, скорей всего, Ананта Дэви пытался растянуть этот срок, но мой отец… тот самый, чье имя я ноне носил, как титул, решил по-другому.

– О, ваше великолепие, – перехватывая инициативу, заговорил Арун Гиридхари, очевидно, как и амирнарх, желая поддержать сурьевича. – Мы, всенепременно, станем с вами обучаться. Ежели получится, то к сему приступим на Пятнистом Острожке, а коли нет… Тады в Тарх системе. Но я уверен, что вы, ваше великолепие, освоите гиалоплазматический язык в короткий срок, понеже он сосредоточен в ваших информационных кодах.

Не знаю даже… таким побытом… той речью негуснегести желал поддержать меня ли, или только Ананта Дэви, так как последний отмалчивался. Да взяв с тарелки, стоявшей на подносе, кусочек хлеба, обмакнув его в сметану, свершил им небольшой полукруг, точно размешивая кушанья. А я увидел, что не только перста Камала Джаганатха, удерживающие хлеб, легонечко вздрагивают, но и вибрируют те, которые крепко сжимают пустой кубан, самую толику покачивающийся вперед-назад. Не столько даже чувствуя его волнение, но и наблюдая его, осмысляя, что от сего решения не могу убежать, ибо там могла вновь выступить Праматерь Галактика с каким-нибудь странным или смертельным ответвлением. Посему глубоко выдохнув, так что колыхнулась материя моего опашня, наконец отозвался согласием, сказав:

– Добро… Пусть будет, как вы толкуете Камал Джаганатх. Я отправлюсь с вами на встречу, и съем сознание посланное ВианикшиДамо, опосля того приму титул БхаскараПраджапати. Но тогда прошу назначить мне в личную и бессменную охрану Чё-Линга. Оный также направится со мной в Тарх систему, и с этих пор станет подчиняться лишь моему слову, – таким ответом полностью снимая с авитару какие-либо возможные взыскания, как и передавая права наложения того или иного наказания в мои руки.

Глава девятая

Я резко поднялся на ноги и выпрямился, а после и вовсе каким-то единым махом развернувшись, направился мимо стоящего главного дхисаджа в сторону моего ложа, ноне сомкнутого по кругу нежно-голубой занавесью. Да с той же стремительностью, в пару секунд не более того, миновал саму длинную и широкую террасу, оставив позади себя все еще сидящих на овальном, высоком, голубоватом тюшаке (сплетенном из тончайших ветвей растения) Ананта Дэви и прабху. Это была уже третья попытка отправится на встречу с матками-маскулине, опять закончившаяся моим резким побегом, который, впрочем, завершился всего только я подошел к ложу и увидел стоящего возле него Никаля, точно прикрывающего проход к закути, да поместившихся с двух сторон от него Наэля и Нурсиза.

В этот раз мы расположились (обаче, как и всегда) на моей террасе чертогов, по причине того, что она была оборудована специальным куполом, оный в случае непредвиденной ситуации (под которой понималось сеяние мною вируса) полностью смыкал само помещение. Ноне тут кроме нас троих, главного дхисаджа, его трех слуг, находились еще перундьаговцы и Чё-Линг, теперь перешедший не просто в мою охрану, а под мое руководство. И если Дон и авитару стояли по правую сторону чертогов (так сказать на обыденном своем месте) на первой ступени лестницы, то напротив них поместилось сразу трое перундьаговцев из охраны сурьевича. Несколько крсн зависло в удалении по береговой линии океана и над лесным массивом, таким образом, они прикрыли подступы к чертогам, абы с планеты на какой-то срок должны были снять охрану в виде ловушечных установок даха-даятеситы.

Я, достигнув ложа, вновь остановился, опустив голову и уставившись на пол, поигрывающий голубыми, фиолетовыми и зелеными полосами цвета, словно отражающихся от трех стен и высокого потолка, собранных из обработанных узких бревен, переливающихся лазурью круговых полос по своей гладкой поверхности. И тяжело задышал, так как испытывал дикое желание, развернуться и, что есть мочи помчаться к лестнице, чтобы прыгая по прозрачно-белым ступеням выскочить на белую прибрежную полосу песка, и утонуть в сходящейся с ней лазурно-голубой воде.

Слышимо позади меня с тюшака поднялся Ананта Дэви и также медленно принялся фланировать вдоль лестничного пролета, ничего не говоря и даже меня не окликая. Ибо в тот же момент ко мне сзади подошел главный дхисадж и нежно обняв, привлек к себе, поцеловав в голову правее одетого на нее вено, оно как сегодня ни я один был парадно облачен. И если на меня надели белый опашень, в легкую и ворсистую ткань которого, смотрящейся серебристо-белыми разводами, вплели нити из вельми дорогого металла Веж-Аруджана граивейя. То на прабхе были: нежно-лазурного цвета тельница, шальвары, сапоги и багряный поволочень. Он частью снял с себя украшения, оставив лишь пару колец на левой руке, и еще одно в правой ноздре, где переливался большой синий камень. Камал Джаганатх также помимо привычной алой утаки, огненно-малинового паталуна, и того же цвета мягких сапог, подпоясался пластинчатым, оранжевым поясом, но и водрузил на себя малиновый долгополый кафтан с длинными рукавами, каковой своим высокий воротом, поддерживал его голову, будучи сложенным из пластинчатых розово-фиолетовых кружков агаркашта, в средине имеющих многогранные густо-пурпурные самоцветные камни.

– Дитя мое, успокойтесь, – очень нежно продышал главный дхисадж и вновь коснулся губами моего лба. Ананта Дэви знал, кого ко мне надо было прислать, чтобы усмирить волнение. Абы лишь Ковин Купав Кун умел то делать своим неторопливым отрывистым с хрипотцой голосом, каковым уговаривал меня не только вечером, но и ночью, и утром. Поелику я долгое время не мог ноне уснуть, и спал лишь благодаря впрыскиванию которое, по уговору с главным дхисаджем, произвел Никаль. Однако сон не принес обещанного мне успокоения, потому как я был на столько взвинчен, что кушая, выбил блюдо из рук Ель-ку, а потом когда тот пытался оправдаться, а Янь-ди заступиться швырнул в последнего кубан с клеточным соком. И ежели Ель-ку мне было жалко, так как я оказался к нему не справедлив. То на такого нахального Янь-ди, вечно умничающего и спорящего, раскричался столь сильно, что лишь выдворение его из столовой Доном и одновременное появление в ней главного дхисаджа смогли меня урезонить.

– Вы, же понимаете, Лан-Эа, – произнес чуть слышно Ковин Купав Кун, сейчас величая меня по имени и тем самым снижая не только мой страх, волнение, но и ровно передавая мне свои силы. – Вам понадоба отправляться, понеже матки-маскулине не станут ожидать более отведенного для того мероприятия времени. Прошу вас, дитя мое, – это его сравнение и вовсе действовало на меня будто впрыск успокоительного, теперь на которое я мог опереться. – Успокойтесь, подавите свою горячность и возбуждение. Абы нынче от вас так много зависит, быть может, мириады жизней существ, людей, созданий, как вежаруджановских, так и гиалоплазматических.

Я согласно кивнул, понимая, как он прав. Впрочем, мне было очень сложно содеять обговоренное ранее, так как я не хотел поглощать сознание, чувствуя… подозревая в том не просто лишение способностей даятеситя, а нечто большее. Хотя, сейчас не мог отступить, и не столько потому как уже осознавал собственное место в Веж-Аруджане, сколько потому как вчера… там за столом в чертогах прабхи, куда, так-таки, пришел разысканный Доном авитару, Ананта Дэви, словно утверждая наши договоренности, проронил, обращаясь к нему: «С нонешнего момента вы, Чё-Линг более не подчиняетесь прабхе. Абы вам, вашим творцом амирнархом и мною, по согласованию с прабхой Ларса-Уту назначен новый властитель, сие Праджапати Лан-Эа, – он прервался на самую малость, так как от той молви самого авитару легонечко качнуло. – Радуйтесь, Чё-Линг, поелику вы ноне в услужении у нашего всеобщего любимца, а сиречь за все выходки я бы вас, беспременно, покарал». И тотчас авитару ступил к моему креслу, опустился пред мной на колени, и, приклонив голову, нежно и тихо, полностью убрав из голоса какую-либо суровость, произнес:

– Отныне и до века служу и подчиняюсь вам, мой властитель, Праджапати!

Сейчас я вновь вспомнил о той нашей договоренности, по которой отобрал у пара-митры не просто отличного помощника, но еще и доверенное лицо. Да все еще ощущая в том вину, хотя меня убедили, и сам прабха, и главный дхисадж, в обратном, принялся глубоко дышать всей поверхностью кожей, порой фыркая ртом и тем, останавливая волнение.

– Сие токмо сиг, мгновение вашей жизни, дитя мое, – вновь убеждающе и, одновременно, уговаривающее заговорил Ковин Купав Кун, – кой, чем раньше начнется, тем скорей завершится. И вже вмале мы с вами полетим в Тарх систему, и вы станете думать об сем, как о свершенном факте.

– Лан-Эа, прошу вас, веремя, – наконец, не выдержав, откликнулся прохаживающийся возле лестничного марша Ананта Дэви, и в голосе его таком мощном ощутимо прозвучала тягость и беспокойство.

– Да, идемте, – отозвался я, боясь еще сильнее все усугубить, не только с матками-маскулине, но еще и с Праматерью Галактикой, столь не ясно, зачем, вмешавшейся в мою жизнь и грядущее. И синхронно со мной Ковин Купав Кун развернулся, да все еще обнимая, повел к тюшаку, на котором весь тот срок безмолвно сидел прабха, скрестивший ноги, соединивший меж собой плотно подошвы стоп, и не просто притянув их к промежности, а словно подперев ими свой достаточно большой живот.

– Даракаш, мой уникальный, – неизменно с теплотой молвил Ларса-Уту, широко улыбаясь своими красными толстыми губами и пригнул удлиненную кверху голову, заложив под подбородком сразу три широкие складки на шее. – Не волнуйтесь так, ведь и я, и его высочество будем подле.

Я улыбнулся в ответ только более вымученно, ибо и впрямь проводил над собой все это время усилия, заставляя, принуждая, так молвить. Главный дхисадж бережливо усадил меня на тюшак, как раз по правую руку от прабхи, и, я незамедлительно согнул ногив коленях, да переплел их, дабы одна из них оказывалась под другой. А пара-митра между тем торопливо протянув руку, ухватил меня за запястье и кисть, легонечко их пожав, вкладывая в этот жест всю испытываемую ко мне нежность и заботу, так, что меня вновь окатило чувством вины, поелику я молвил:

– Вы, не сердитесь пара-митра, что так получилось с Чё-Лингом. Все время думаю, что отобрал у вас доверенное и очень близкое создание. И тревожусь, кто теперь будет управлять на Эриде и в других градах Родонии?

– Не тревожьтесь о том, ваше великолепие, – сразу произнес Ковин Купав Кун, и нежно пожал мои плечи, лишь затем, их выпустив из хватки, да испрямившись, сразу шагнул от меня назад, впрочем, все еще находясь в достаточной близи. – Абы на Пятнистом Острожке, как вел хозяйство Чё-Линг, так и продолжит. Вы ведь не навсегда уезжаете с прабхой в Тарх систему, только на время, – добавил он, и, я тягостно вздохнул. Ибо понимал, коль буду жить в Медунице не стану видеть главного дхисаджа, а коль наоборот, то пара-митру… Поелику Ковин Купав Кун жил на Пятнистом Острожке поколь лишь по двум причинам (в свой срок озвученных мне Ананта Дэви). Во-первых, потому как помогал прабхе поднимать меня, а во-вторых, потому как сам так много знал и значил, что мог стать причиной нападок не только мятежников Веж-Аруджана, но и созданий гиалоплазматических Галактик…

Словом, как сейчас не поверни, все было для меня плохо и новое, и старое…

Впрочем, долго о том рассуждать мне не удалось, абы стоило мне заговорить, как сразу к тюшаку от края лестницы направился Камал Джаганатх. Он, опять же, поспешно опустившись на него, напротив меня, принял позу пуспа, соединив меж собой плотно подошвы стоп и притянув их к промежности, слегка притом подмяв под них материю порео, одновременно, уложив сами колени на поверхность тюшака, да испрямив ровно спину. И незамедлительно, дотоль замерший перундьаговец из его охраны торопливо ступил к сурьевичу, и, расправив полы его кафтана, также скоро вернулся на прежнее место, слегка потеснив своих собратьев.

А я, проследив за его действиями, перевел взгляд на белую прибрежную полосу песка, входящего в лазурно-голубую грань воды, даже отсюда наблюдаемого бескрайним океаном. Синь воды сегодня усиливалась за счет того, что и само небо просматривалось сине-желтым, словно оттеняемым звездой Голубой Вьялицей занимающей почти третью его часть. Ее сине-серебристый диск, увитый с двух сторон чуть заметными белыми завихрениями облаков, созерцался мутно-тусклым, как и само пространство видимого окоема местности. А все потому как там далее, даже не на лестничном пролете, а уже на полосе берега, над океанской водой продолжал идти, опадая вниз, редкими крупными каплями дождь (последними в сем периоде изливающимися на планету), вспенивающий саму воду. Понеже и сама бывшая на нем мельчайшая рябь, и уже подходящие к бережине водяные гребни были унизаны кудлатыми, белыми загривками, схожими с гривой кондрыка, а потому и раскидывающих по мере движения пенистые лохмотки.

– Я убежден, мой уникальный мальчик, дитя, мой поразительный абхиджату, – ласково проронил Камал Джаганатх, стараясь перехватить мой взгляд, и явно дотоль приняв на себя мои переживания. – Мы уладим и сии проблемы, дабы вы могли надолзе не расставаться, как с Ларса-Уту, тык и с Ковином, – добавил он, протягивая ко мне левую руку, так как правую сразу взял прабха. – А днесь, вы успокоитесь и послушаете меня. Абы вы оба должны выполните, что я вам толкую. А значица ступаете вослед меня, мои руки при даятеситя не выпускаете, беспременно, фиксируя их, как единое целое. Сиречь смыкаете очи, начинаете глубоко дышать, – он слышимо по голосу торопился, видимо, опасаясь, что я вновь убегу. – Оба смыкаете очи, – произнес он вновь и, очевидно, для прабхи, ибо я сразу закрыл глаза. – Доверяете мне себя, поднесь мы единое целое. И насчет панча вы оба движетесь за мной. Эка, два, три, чатур, панча… – как-то резко начал он. Однако я успел представить себя тем самым небольшим цилиндрическим предметом со стесанным нижним концом и веревочкой сверху, которую также поспешно передал в его руки, таким побытом, настроив наше общее даятеситя.

Вьюла сейчас не просто завертелась перед моими сомкнутыми глазами в созданной тьме, но и ощутимо дернула меня вперед, вытягивая вслед веревочки, обдав само мое сознание порывом ветра, точно Ананта Дэви перемещался менее плавно, чем прабха. А в последующий момент я услышал его несколько осевший голос, молвивший:

– Можете отворять очи, мы на месте.

Глава десятая

Я тотчас открыл глаза, лишь мельком глянув на сурьевича, который, как и прабха, смотрелся полупрозрачно-черным, не только кожей, волосами, чертами лица, но и одеждой, своим образом, словно выступающий на основном цвете гиалоплазмы. А уже в следующий момент отпустил их руки, абы создавал основу перемещения не только я, но и Ананта Дэви, кой впрочем, не мог воздействовать на сознания, как я. Мы переместились в той позе, в каковой покинули мои чертоги, посему Камал Джаганатх срыву поднялся на ноги и развернулся ко мне спиной, ровно загораживая меня. И также скоро встал Ларса-Уту, поспешно шагнув к нему, опять-таки прикрыв меня, посему я подумал, что данные действия ими были заранее заготовлены. Сам же я замер на чуточку, все еще сидя и рассматривая то место, где оказался. И уже примечая знакомую мне вязкую и густую гиалоплазму, цвет которой был черным с легкими перламутровыми парами, точно выступающий поперед основного тона. Обладая тягучестью, данное вещество плотно окутало меня со всех сторон, облизало своими перламутровыми парами так, ровно здоровалось, радовалось моему приходу. И я, глубоко дыша, почувствовал ее пряно-ароматный дух, чего-то свежего, цветущего. Да также сразу уловил множество звуков (хотя и весьма удаленных), где игра гуслей сопровождалась не привычным мне пением птиц, а точно шорохом (словно опадающей вниз сухой листвы) огромного количества живых существ, которые говорили, кричали и даже стонали. Посему было сложно в том хаосе звуков выделить какой-нибудь отдельный.