Лан-Эа, властитель небес. Том второй

Камал Джаганатх толком не договорив, резко прервался, и принялся тяжело, шумно дышать так, что не просто заколыхались, а, прямо-таки, рывками задергались овально-спаянные между собой черной перегородкой борта двух широченных впадин, заменяющих ему нос, да заколебалась тончайшая, плетеная сеть образованная двумя серебристыми придатками, вылезающими из макушки его головы и спаивающихся с височно-нижнечелюстными суставами. Посему я сразу понял, отчего Ананта Дэви психовал на взлетно-посадочной полосе и в оскуе, не в силах даже взять себя в руки, да и сам, чувствуя, как слегка похолодела моя кожа, понизив голос, спросил:

– Я умер? Как?

– Я этого не видел… Но сеча вспыхнула именно по причине вашего отсутствия и, по всему вероятию, вашей гибели, мой уникальный мальчик, – проронил Ананта Дэви и сейчас его густой бас зазвучал весьма высоко, подобно тому, как звучала струна гуслей, ровно он толковал со мной на гиалоплазматическом языке.

– Откель же появилось сие ответвление? Ведь ВианикшиДамо, как и иным маткам-маскулине, не дано их создавать. У них отсутствует способность влиять и смыкать настоящее-грядущее, лишь просматривать нить времени, – молвил я, ощущая, как холодок, правящий на моей коже, принялся распространяться на прахар полосы, и с тем остужать мое волнение, делая меня предельно спокойным, невозмутимым к панике.

Камал Джаганатх на мои вопросы не ответил, лишь тягостно качнул головой. И колыхнулись на спине заплетенные в толстые косички густые оранжевые волосы сурьевича, на кончиках унизанные небольшими пурпурными камушками, вроде в отличие от меня тот вспять терял присущую ему уравновешенность. Посему с той же дрожью голоса он произнес:

– Да, вы правы, Лан-Эа, у маток-маскулине сих способностей нет. Как и николи их не было у вашего отца ли, матери. СансарРуевитПраджапати-джа мог тока выбирать наилучшие вариации ветвей времени, отсекая все инаковые, этак, действуя вельми удаленно. А создавать нити, покрывало самих судеб созданий, существ доступно всего-навсе, – он прервался на самую толику и я увидел, как его слегка качнуло от волнения. – Всего-навсе Праматери Галактики.

– Праматери Галактики, – незамедлительно повторил я за сурьевичем, сейчас ощущая, как завибрировала придерживающая меня за плечо его правая рука, с тем колыхнув не только материю опашня, но и всего меня. Потому я качнулся не столько даже от собственной слабости, сколько от слабости Ананта Дэви.

– Да, токмо Праматерь Галактика способна творить нити времени, паче никто, – протянул Камал Джаганатх и голос его на последнем слове сник, как и сам он весь. Ровно всего только упоминание об этом Творении приводило его в ужас. Я внимательно вгляделся в темно-лиловые глаза сурьевича, единожды примечая в них особое беспокойство и теперь прицельно (не открывая рта) послал на него свой вопрос о Праматери Галактики, которую порой он при мне упоминал, но никогда о ней ничего толком не рассказывал. Обаче в сей раз все пошло по-другому, и Камал Джаганатх приоткрыв свой небольшой безгубый рот, да прерывисто выдохнув, пояснил:

– Сие есть связанное взаимодействие всего сущего и явленного для нас в Веж-Аруджане, гиалоплазматических и иных структурно-разных Галактиках, наполняющее саму Вселенную. Понеже она и есть Вселенная, мощное, многовариантное сознание, кое внегда взломало стенки своего диэнцефалона-заточения и вышло наружу в бескрайние пустоты времени и пространства и принялось творить не токмо саму суть сих понятий, но и прочное взаимодействие между всеми типами вещества.

– Что же ей надобно от меня? Зачем она хочет меня убить? – все-таки, спросил я вслух, более не испытывая наши с Ананта Дэви мысленные связи, ощущая какую-то тягость от услышанного или только узнанного. А может… и, что вернее принятую от него, впитанную через собственное плечо, оное обнимала его рука.

– Нет, вряд ли Праматерь Галактика желает вашей гибели, тут нечто иное, – проронил Камал Джаганатх, и ровно ощутив мою напряженность, торопливо убрал с плеча руку, сдержав перста на моем левом локте и с тем поддержав меня. – Арун Гиридхари каковой иноредь помогает мне перераспределять фантасмагорию, ежели она поступает большим потоком, дабы я не потерял ее отдельные фрагменты… Он полагает, что Праматерь Галактика просто испытывает вас и меня, заинтересовавшись мощью вашего сознания и способностей.

– Странная заинтересованность, – едва молвил я, и, качнув головой, отступил назад, вырывая из перст Ананта Дэви собственный локоть, если, не собираясь уйти от сего разговора, то хотя бы отдышаться от него. Посему стоило только сурьевичу меня отпустить, развернулся и направился к стоящему напротив креслу, на котором во время поездки сидел Камал Джаганатх. Я остановился возле его ослона, высокого и закругленного, и, положив на него сверху левую ладонь, огладил саму бархатную с золотистыми переливами материю, почувствовав ее нежность. А после, подняв голову, обвел взглядом высившийся над мостовой прозрачный купол. Каковой для меня проступал своими мельчайшими шарообразными и тут плотно объединенными между собой крупинками вещества, сверху обсыпаемый крупными растекающимися каплями дождя, также враз испаряющихся. Да сместив взор выше, с той же волнительной заинтересованностью взглянул на небосвод почти сине-желтый, за счет второй звезды Голубой Вьялицы занимающей третью его часть и наблюдаемой сине-серебристым диском, увитым с двух сторон чуть заметными белыми завихрениями облаков. Подумав, что сама Праматерь Галактика, как связанное взаимодействие всего сущего и явленного, как мощное, многовариантное сознание, может быть везде, повсюду и всегда, принимая разные формы… Не только доступной мне искры, но и чего-то более огромного, что поколь мне не подвластно. Наверно и видеть, слышать она может сразу всех и каждого по отдельности, в любой нужный ей момент времени.

– Да, может, – отозвался позади меня Ананта Дэви, не давая мне передышки, видимо, потому как сам волновался. – Кода-ка и я мог с ней связываться, толковать, слышать имея достаточный для того размер диэнцефалона. Но поднесь сие тока в одну сторону связь, и лишь с ее стороны. Понеже теперича, поколе мы не ведаем ее замыслов, надобно быть предельно острожными. И выстраивать ваше, мой поразительный мальчик, грядущее, таким побытом, дабы с вами ничего не случилось. И я прошу вас, Лан-Эа, будете опасливее, – он смолк, и торопливо подошел ко мне так, что я это опять увидел затылком, да обхватив мои плечи, привлек к себе и крепко обнял.

Я же не противясь, сей теплоте, перевел на сурьевича взгляд, уставившись на него снизу вверх, да усмехнувшись, проронил:

– Камал Джаганатх, но ежели Праматерь Галактика захочет моей гибели. Для нее моя охрана, моя опасливость ничего не станет значить, вы же это понимаете?

– Нет, нет, – весьма скоро отозвался Ананта Дэви и я сразу понял, что прав и он именно этого и боится. – Я убежден Праматерь Галактика не желает вашей гибели. Абы ваше рождение является самим по себе чудом, внегда разведенные способности творцов Веж-Аруджана и гиалоплазматических Галактик, сурьевича и схапатиху сызнова сошлись в одном создание. Уверен, Праматерь Галактика тока жаждет вызнать силу ваших способностей, кои быть может приближены к ней, вряд ли вас погубить, – он договорил с такой неуверенностью и коль дотоль опустив голову смотрел на меня, сразу ее подняв, перевел сам взгляд. И я внезапно понял, что Камал Джаганатх весь этот срок, оберегая меня, боялся ни мятежников Веж-Аруджана, ни маток-маскулине гиалоплазматических Галактик, а лишь ее – Праматерь Галактику… с силой, возможностями которой никто не мог совладать.

Глава седьмая

Я надрывно передернул плечами от волнения, и хотя стоящий рядом Никаль вновь пододвинул ко мне ближе, висящий в воздухе, поднос с едой, лишь оглядел ее, ибо ноне как-то не елось. Теперь я практически не испытывал голода того самого, который преследовал меня с рождения. Потому как установленное на гвотаке, межгалактической станции, находящейся в пределах системы Медуницы, оборудование, производящее для меня клеточный сок и его частое употребление, полностью решило данную мою проблему. Впрочем, сейчас я даже отказался от клеточного сока, все еще думая о разговоре с Ананта Дэви, и более ни чем не интересуясь.

Когда Камал Джаганатх покинул оскуй, меня доставили на нем до моих чертогов, дабы я обмылся, переоделся и одел вено, как символ моего статуса. Но вскоре, в сопровождении Дона и перундьаговцев, я вернулся к чертогам прабхи, абы там меня ожидали прибывшие, поколь не приступившие к кушаньям.

Днесь я вновь тягостно передернул плечами и с тем же надрывом качнул головой и, а после воззрился на главного дхисаджа. Он сегодня сидел за столом, как раз напротив меня, где зачастую располагался Ларса-Уту, определенно, чтобы я был у него все время на виду. Посему мне почему-то подумалось, что сюрпризы ноне еще не закончились…

Столовая прабхи была сомкнута с трех сторон стенами и потолком, и не имела четвертой стены, чей простор, выходил на широкую и длинную мостовую, нынче плотно набитую не только перундьаговцами, тарайцами, но и рабами негуснегести, впрочем, поместившимися почитай на грани с лесистой частью. На овальном столе внутри чертогов, опирающемся на одну массивную ножку, стояло множество всевозможных приборов, посуды, в которой находилось не менее замечательное количество еды. И это не только жидкие похлебки, щи, калья, тюря, рассольник, солянка, борщ, уха, ботвинья, джур, пигус, окрошка, таратор, но и почитаемые главным дхисаджем печености: пироги, пирожки, курниги, расстегаи, кулебяки, кокурки, коврижки, мусака, котлома. Также в знак прибытия Ананта Дэви на столе появились блюда перундьаговской кухни: белесые, розоватые, густые приправы, покачивающие от вязкости студни, заливные из рыбы, всевозможные каши, сметана, хлеб, вареники, бараний сычуг, кнедлики, бигос, голубцы, жаркое, плескавица, мясо под взварами и многое иное. Опять же в кувшинах стояли разные напитки: сбитни, квасы, кисели, компоты, морсы, соки, меды, лесные чаи, сурья, сыровец, и, скорей всего, явамад.

Камал Джаганатх сидел, справа от меня, несколько на развороте стола (абы всегда там располагался) на противоположной стороне поместился Арун Гиридхари (ровно приглядывающий за ним), как раз между прабхой и Ковин Купав Куном. Амирнарха усадили слева от меня, в достаточной близи, которую составлял вельми так суетящийся фитюльк. Эка не только подвесил возле своего хозяина сразу три подноса, но и удерживал в одной руке и на кончике длинного схожего с плеткой хвоста еще два блюда, заставленных тарелками, мисочками, блюдцами, плошками полными еды. Посему я, поглядывая на него, порой ухмылялся, ибо со стороны казалось, что слуга Раджумкар Анга Змидра Тарх боялся, что его хозяина объедят, потому нагрузился кушаньями впрок. Хотя сам амирнарх наблюдаемо не прикоснулся к еде, всего только сидел и пил (в том, поддерживая главного дхисаджа) сыровец.

Из слуг ноне за столом находились, не говоря о халупниках велесвановцев Туви и Хшоне, лишь Наэль и Нурсиз, Янь-ди прабха отослал. Так как, предпочитая его иным своим челядинам, старался укрыть от гнева Ананта Дэви. Поелику, в последний раз пребывания сурьевича на Пятнистом Острожке, Янь-ди не удачно вклинился в спор. Кой состоялся между Камалом Джаганатхом и Ковин Купав Куном и касался, с очевидностью меня, посоветовав им осведомиться о моем мнении и лишь опосля принимать какое-либо решение. Это, так молвить, вклинивание в разговор вызвало не только в Чё-Линге гнев (который стоил Янь-ди долгим сроком отсутствия в чертогах по причине полученных побоев), но и в Камале Джаганатхе, оный уведомил челядина, что в следующий раз просто отправит его на переплавку, как испорченный материал. Так как все прислуживающие Ананта Дэви существа, создания подчинялись ему безоговорочно, и лишь некие (в том числе главный дхисадж и, как я понимаю, Арун Гиридхари) могли вступать с ним в спор, тем паче давать советы. С тех самых пор Ларса-Уту старался всяк раз отослать Янь-ди коль мы втроем (считая Ковин Купав Куна) кушали в его чертогах, тем самым боясь потревожить главного дхисаджа, также в том предупреждении поддержавшего сурьевича.

Сегодня за столом ощущалось напряжение, которое привез с собой Ананта Дэви. Потому почти не говорилось и не елось. Кушали всего-навсе прабха и сурьевич. Арун Гиридхари притронулся лишь к каким-то фруктам, и даже, как я, почти ничего не пил, сделав, может, глоток или два из кубана с соком. Камал Джаганатх почасту поглядывал в мою сторону и неизменно, что-то шумно проигрывал своими ноздрями Туви, посему последний, отправляясь к столу, брал какое-либо небольшое блюдо с едой, и, принося ко мне, низко подергивая головой, предлагал искушать.

– Да, не буду я… Не хочу! Камал Джаганатх скажите ему, чтобы убрался, – сердито проронил я, когда халупник в очередной раз принес мне, то ли студня, то ли мясо под взваром, попытавшись даже пристроить удлиненную тарелку на, итак, переполненный поднос, парящий несколько правее меня, почитай над подлокотником кресла. И тотчас не столько даже Ананта Дэви, сколько Арун Гиридхари, что-то шумно дыхнул по велесвановски (нынче без птичьего напева и даже без однократной трели). И Туви, не мешкая, подцепив принесенную посуду одной рукой, качнул вниз свою уплощенно-узкую, удлиненную голову, завершающуюся длинным мягким хоботком, одновременно, согнув шею и качнув повислой кожей, образующей складки возле плеч, таким образом, изобразив поклон, да стал пятиться назад к столу. Обаче уже в следующий миг он развернулся к нему, и, пристроив тарелку на столешницу, снял с нее серебристый округлый ковш, с длинной ручкой, принявшись наливать в пустой кубан какой-то напиток. Наверно, выполняя ранее выданные сурьевичем распоряжения. Абы в ту же секунду негуснегести, опершись обеими руками об подлокотники кресла, больше напоминающие округлые валы, слегка подался от высокой его спинки вперед, и с тем выкинув в направлении Ананта Дэви руку, очень ласкательно произнес:

– Голубчик, прошу вас, успокойтесь. И не стоит ноньмо баловать себя явамадом и тем паче Праджапати.

– Сиречь я не смогу поведать нашему уникальному мальчику пошто мы сюдытка прибыли, – несогласно отозвался Ананта Дэви. Впрочем, таким виноватым тоном, что я пришел к выводу, он зачастую прислушивался к советам негуснегести, будучи в свой срок воспитанным им, тогда, когда еще взрослея, набирался собственных способностей. Понеже уже засим в его шумном дыхании высокая нить струны гуслей, молвленная по гиалоплазматически, почти не сопровождалась трелью птицы. А Туви налив явамада из ковша только в один кубан, торопливо подхватив его, ступил к креслу сурьевича, да, передав посуду хозяину, застыл подле подлокотника. И я понял, что в части меня Камал Джаганатх, все-таки, принял совет Аруна Гиридхари, потому протяжно фыркнув, сказал:

– А вот интересно… – да тут же осекся.

Осекся потому, как в одно время со мной заговорил амирнарх, спросивший:

– А, где Чё-Линг? – и также прервался, повернув в мою сторону голову и едва ею, качнув, тем давая возможность говорить мне. Впрочем, я, переведя на него взгляд, лишь кивнул в ответ, предоставляя сию возможность ему. И так мы опять замолчали, однако ненадолго, ибо засим в несостоявшийся разговор вмешался Ковин Купав Кун весьма авторитарно проронивший:

– Ваше великолепие, просим вас… Что вы хотели сказать, спросить? – и днесь сразу все, не только эти двое, но и Арун Гиридхари, Ларса-Уту, Камал Джаганатх воззрились на меня, несколько смутив. Впрочем, с тем сняв само волнение. Кое порой плескалось холодком на моей коже и, пожалуй, что в прахар полосах.

– Спросить, – все-таки, выдавил я, и сам слегка подавшись вперед, перевел взгляд на Аруна Гиридхари. – У вас, ваше превосходительство… – Негуснегести сразу улыбнулся, не только изогнув нижний край рта, проложив по верхнему краю вплоть до ноздрей тонкие морщинки, но и вскинув сами уголки его вверх, словно поощряя меня говорить. – Кто вас учил велесвановскому языку? Ибо и Камал Джаганатх, и вы… Я теперь уверен, вы говорите с дефектом… с отклонением от гиалоплазматического языка. Так как я почти не слышу в вашем толковании птичьей трели, которое точно перекрывается шумным дыханием. Ровно ваше толкование имеет серьезное звуковое отступление от гиалоплазматического языка. – Я чуть прервался, качнул головой, вспоминая, как звучал гиалоплазматический язык, и задумчиво дополнил, – явно не присущее их языку.

И тотчас, услышал шумное дыхание и звучание сразу нескольких струн, теперь только без сопровождения птичьей трели, лишь однократной ее трели, заговоривших по велесвановски между собой негуснегести и Камала Джаганатха.

– Меня учила так говорить ваша мать, ваше великолепие, – отозвался Арун Гиридхари, несколько вводя меня в очередное беспокойство. – Схапатиху, Анг дако Мадбубухат, в свое время именно она помогла пречистому гуру создать меня из определенных информационных кодов и подсказала, каковым образом, надоть заложить возможности принятия и воспроизводства звуков. Она, опять же, присылала в свой срок необходимый материал, дабы я освоил велесвановский язык. – Негуснегести прервался, едва качнув головой, ровно поправившись, добавил, – точнее будет молвить гиалоплазматический. И вельми, вероятно, что услышанное вами серьезное звуковое отступление, является токмо моим допущением, как несовершенного в том создания.

Он это сказал с таким достоинством, благородством, что я понял, никоим образом, Арун Гиридхари не принижал свои возможности, как ученика или учителя, всего-навсего указал на разность структурных творений Веж-Аруджана и гиалоплазматических Галактик. А меня его рассказ ввел в очередное задумчивое волнение, ибо я подумал, что мой отец столь удивительно все выверил в моей жизни. В свой срок, не только даровав возможность, появится негуснегести, оного обучила моя мать, но и встретится нам, чтобы уже он обучал их общего сына гиалоплазматическому языку.

– Значица вы не видели мою мать, обучаясь? – спросил я, впрочем, не столько нуждаясь в ответе, просто желая поддержать разговор. Так как от Ковин Купав Куна знал, что лично он с Анг дако Мадбубухат встречался. И моя мать умевшая толковать мысленно и по перундьаговски, в свой срок подсказала главному дхисаджу, каким побытом, можно воссоздать Камала Джаганатха, и также советовала, как нужно наладить общение с гиалоплазматическими созданиями. Я также знал из тех его рассказов, что Анг дако Мадбубухат имела достаточные размеры, сравнимые сейчас с размерами ВианикшиДамо, только иной образ, схожий все-таки с чем-то более наблюдаемым, обладающим лицом и начальными органами чувств.

– На момент моего взросления, – вставил Арун Гиридхари, и, мне показалось, я, задумавшись, не сразу воспринял его речь, а словно с середины самого ответа. – Анг дако Мадбубухат была уже единовластной правительницей Джиэйсиу, Ланийкдан, но и, вероятней, всех инаковых Галактик Гёладже, Шокмад, Срынфы. Абы на тот срок веремени иные схапатиху подверглись маране, и задолго до моего туда первого путешествия. В оном я, так-таки, встречался с вашей матерью и заручился ее поддержкой в торговых связях с матками-маскулине на долгие, долгие колоходы. Поелику вельми длительный срок ВианикшиДамо являлась сравнительно слабым созданием, и власть в Ланийкдан не сосредотачивалась в ее руках, – дополнил он и едва повел вправо головой. Посему мне почудилось высокий ворот его малинового кафтана, сложенный из пластинчатых золтых кружков, в середине оных находились многогранные густо-красные драгоценные камни, натирает ему.

Я, впрочем, не дослушал Аруна Гиридхари и даже не отозвался на его рассказ, понеже ничего не узнал нового из него. Так как Ковин Купав Кун в свое время мне обо всем этом толковал. Единственно только, что и было новым… Это то, что моя мать научила негуснегести гиалоплазматическому языку то ли нарочно не правильно, то ли и впрямь он оказался прав говоря о разности созданий разноструктурных Галактик. А может она сама, Анг дако Мадбубухат, толковала подобно велесвановцам, и то отклонение в языке касалось лишь ВианикшиДамо и ее созданий. И потому как я смолк, пространственно уставившись на стол, и замолчал Арун Гиридхари, заговорил амирнарх, показавшийся мне любителем поболтать, молвивший:

– Хотел уточнить по поводу Чё-Линга, да поколь я тутова осмотреть его. Где он?

– Прибыл опосля вас, ведя в поводу, так-таки, едва держащегося на ногах кондрыка, отправившись с ним на кондюшни, – откликнулся отрывистый с хрипотцой, наполненный ощутимой авторитарностью, голос главного дхисаджа, ровно чеканящего слова, и потому явственно негодующего. – И хотя я ему указал прибыть в чертоги прабхи, не явился. Вже не впервой нарушая мои указания. Понеже Раджум у меня складывается впечатление, вы в прошлый раз ему не до конца почистили информационные коды. Придется тем заняться мне…

– Да, что вы, Ковин… Того не могет никак быть, абы я вельми старался, – отозвался Раджумкар Анга Змидра Тарх, вызывая у меня на губах улыбку, так как заговорил с главным дхисаджем, таким образом, словно желал на ним подтрунить. Посему и я торопливо прервал собственные думы, да повернув голову и взгляд в направление амирнарха, приметил широкую улыбку на его толстых красных губах и чуть покачивающийся кисточкой хвост, словно поглаживающий поверхность пола. И мне почему-то показалось, что он подшучивает над Ковин Купав Куном почасту, абы тот на это поддается.

– Жаждал, так молвить, особлива в том угодить вам, мой дорогой брат, – добавил Раджумкар Анга Змидра Тарх, и теперь в его высоком голосе с легким дребезжанием стала ощущаться легкая подковырка. Пожалуй, каковой он не раз подстегивал главного дхисаджа, не затем дабы обидеть, а просто так поднять настроение ему и окружающим. – И в сем небось Ковин, сызнова просчитался. Абы супротив ваших творений, мои остаются жизнеутверждающими, – досказал он, и только теперь ощутив на себе мой взгляд, развернув голову, да легонечко ею качнул.

– Ага, Чё-Линг самый лучший, – молвил я и торопливо закивал в ответ, не менее широко улыбаясь.

– Еще одно его не послушание, – вставил в наше обоюдное сияние прабха и голос его супротив наших двух звучал достаточно недовольно, абы он зачастую поддерживал главного дхисаджа. – И я отстраню его от общения с Праджапати. В прошлый раз увез даракаша без сопровождения в Эриду, ноньмо не взял лодочку. Вже надоело наказывать и отсылать его, – дополнил он, и тягостно вздохнул, сняв с подноса висящего подле, которое обслуживал Нурсиз, кубан с киселем. Я одначе не стал вступаться за Чё-Линга зная наверняка, что амирнарх, как и главный дхисадж его не станут отсылать, а гнев… Тот самый который ноне проявил прабха вмале утихнет, и все будет по-старому… Чуть слышно хмыкнул Ананта Дэви, видимо, приняв на себя мои мысли (порой ему это также удавалось, когда я не таился), и допив остатки явамада из кубана передал его в руку Туви, слегка притом качнув всеми четырьмя перстами, тем отстраняя от себя и сам поднос, сегодня наполовину полный еды. Посему халупник сразу подхватил его двумя правыми руками и шагнул за кресло, ровно притаившись за ним. И синхронно тому движению сие повторил Хшон, днесь ушедший за кресло негуснегести.

– Раджум, пусть фитюльк оповестит всех о кулуарности беседы, – внезапно проронил Ананта Дэви таким тоном, что я вновь передернул плечами и протяжно фыркнул, пытаясь взять себя в руки и успокоиться. Амирнарх дотоль поглядывающий на меня враз дернул взгляд на фитюлька и очень четко, выверяя каждое слово, сказал, обращаясь к своему слуге:

– Эка, оповестите всю охрану о приватности беседы, полоса отишья и повышенного контроля, – и фитюльк тотчас качнул влево своим плеточным хвостом, пристраивая находящийся на его кончике поднос, к двум висящим в воздухе, возле подлокотника кресла, сгружая туда и то блюдо, которое держал в левой руке. А после, моментально развернувшись, сорвался с места, и, переставляя свои четыре ножки, вслед двух попарных, направился к лестнице и мостовой, помахивая на бегу своим тонким, длинным хвостом.

Глава восьмая

Мне, кажется, сиплый голос фитюлька все еще продолжал звучать позади моего кресла, выкрикивая:

– Полоса отишья! – когда я перевел взгляд на лицо Ананта Дэви окончательно приходя к выводу, что его прилет на Пятнистый Острожок не был продиктован желанием познакомиться меня с новым учителем, Аруном Гиридхари, а имел под собой нечто иное…

Какой-то неприятный сюрприз… Впрочем, вместе с тем, в темно-лиловых глазах Камала Джаганатха я прочитал такую нежность, а принятая на поверхность кожи моих плеч волна любви, даже более того обожания, каковую он послал и испытывал, ровно хриплым погудком выдавили из меня вопрос:

– Что?

– Вы правы, Лан-Эа, мой уникальный мальчик, дитя, мой поразительный абхиджату, – проронил он с такой нежностью, что мое волнение, пожалуй, еще сильней усилилось, и коль до этого кожа вибрировала, теперь стала холодить. – Мои сюрпризы не закончились. И я убежден, молвленное ноньмо мною, вам не понравится. Обаче, я надеюсь, хотя б не расстроит. – Ананта Дэви смолк и тягостно выдохнул через рот, так что его края наблюдаемо и очень резко сократились. – Уже немалый срок, – начал он, весьма прерывисто, – как я, Раджум, Врагоч и велесвановцы обобщенно, стараемся наладить переговорный процесс между Веж-Аруджаном и тремя соседними Галактиками: Гёладже, Шокмад, Срынфы. Абы последний колоход посланные в Джиэйсиу и Ланийкдан шпеги, следящие устройства и существа, сообщали нам, что ВианикшиДамо и НагтубоНга, правящий в Джиэйсиу, решили объединить свои силы супротив вежаруджановских. Являясь практическим единовластными правителями сих Галактик…