Вдоль берега Стикса

– Так я не понял, молиться надо или нет?

– Я тебе поражаюсь. Ты спрашиваешь дьявола, надо ли молиться богу?

– Ну… Да!

– Тьфу на тебя. Да молись, если хочешь. Если тебе это нужно, если ты не уверен в собственных силах, или же – если это разжигает огонь в твоей душе. Но молись искренне, совершенно точно понимая, что бог не считает твои просьбы достойными внимания. И помогать тебе не прибежит. Молись, чтобы быть со своим богом, но живи сам, своими мозгами и своими силами.

Азраил показал самые дальние клыки, что могло бы означать улыбку.

– Если решишься, помолись за эту проклятую реку. А лучше, заткнись и ложись спать. У нас впереди ещё день пути. Не хочу, чтобы ты у самого истока заныл и запросил отдыха.

– А ты что же?

– Я позавчера уже спал, мне не хочется.

Пока они философствовали, одинокая точка приблизилась и теперь быстро превращалась в серо-бежевую гору, оплывающую по краям крупными гладкими холмами. Склоны бугрились, колыхалась покрывавшая их растительность – толстые чешуйчатые стволы без веток и листьев.

Азраил, указывая на остров посреди пустоты, обратился к Харону.

– Держи правее! Не хочу, чтобы он нас снова закружил и донимал вопросами!

Алька напряг глаза и только теперь понял, что гора имела явные признаки живого существа.

– Кто это?

– Да так… Сфинкс, – махнул лапой дьявол. – Последняя жертва эксперимента по продолжительности жизни человекоподобных.

– Это… Это человек?!

– Когда-то был. Их почти всех истребили, кто сам не помер от голода, когда вес и возраст уже не позволяли двигаться. Этот вот остался здесь, на границе между молодыми мирами и главным руслом Горькой реки. Про его мудрость ходит много легенд, но я бы не очень верил. Как по мне, он просто двинулся тут от тоски, вот и мучает встречных загадками.

Азраил сложил руки рупором и прокричал:

– Привет, пролежень! Сколько лет, сколько зим?

Лесистый холм у основания белой горы пришёл в движение. В нём прорезался глаз. До Альки только теперь дошло, что необычная трава на этом титаническом организме – не простая растительность, а толстые, веками не стриженные волосы.

– Здравствуй, Азраил! – донёсся в ответ медленный, низкий резонирующий в пустоте голос. – Сто сорок девять!

– Вот откуда знает? – удивился, явно не в первый раз, дьявол. – Часы что ли проглотил?

– Может, врёт?

– Вряд ли. Примерно столько и выходит, если средними людскими годами считать. – Азраил опять перешёл на крик. – Что нового в Стиксе?

– Нового много. Важное одно! – ответил голос. – Придёшь ко мне послушать?

– Ага, чтобы ты опять попытался меня сожрать? Ну уж нет, говори так! У меня в последнее время нет секретов.

Гора плоти, отвыкшей от активного и долгого движения, вздохнула и пошла рябью.

– Я не стану орать на весь Стикс про Четыре буквы! Но золото слишком тяжело, если осело в карманах, а не пущено в дело. Поэтому ты всё равно вернёшься ко мне. Тогда и поговорим.

Живая гора успокоилась, замолчала. Через пару взмахов весла она уже стремительно удалялась и больше не выглядела опасной. Но Азраил всё поглядывал назад, напряженно повторяя услышанное и заметно нервничая.

– Слишком тяжело… Золото слишком тяжело… Ты что-нибудь понял?

– Нет, – признался Алька.

– Вот с ним всегда так. Пробубнит какую-то ерунду, а пока разберешься, уже поздно.

– Что поздно?

– Что-нибудь! – не менее бессмысленно, чем недавно Сфинкс, буркнул Азраил.

– А что за эти ваши «Четыре буквы», про которые все знают, но никто не может мне объяснить?

– Это название самой древней террористической организации во вселенной.

Алька присвистнул.

– Межмирового масштаба? Как такое возможно? Ей бы понадобились миллиарды сторонников. И какие цели может преследовать такая организация?

– Нарушение баланса, конечно же.

– Баланса? Между чем и чем?

– Между Стиксом, который охватывает всё и не может ничего породить, и мирами, где родится всё, но нельзя выйти из берегов. Четыре буквы – это тайное сообщество высших, которые хотят усмирить Стикс, прекратить его проникновение в миры. Случится это только при одном условии: если Бог-отчим перестанет плакать.

– А он может?

– Конечно. Если у него появится своя земля и свои дети. Это случится, только если другие боги откажутся от своих слов и снимут проклятье.

– Как этого добиться?

– Никак. За всю бесконечную историю миров не известно ни одного случая, чтобы боги меняли свое решение. Но фанатики из Четырех букв борются, ищут способы и методы победить Горькую воду. Как и непроклятые, демоны Стикса тоже разделены на два лагеря. Одни поддерживают Четыре буквы, втайне надеясь на передел власти в дни всеобщего кризиса. Другие стараются помешать, понимая, что им больше не будет выхода в старые миры, а в новые не сможет проникать Горькая вода.

– Но ведь тогда создать новые миры для них сможет Бог-отчим?

– Ты уверен? Если проклятие снять, он перестанет быть богом-отчимом. Он получит власть создавать не только миры, но и своих детей. Будет ли ему тогда дело до чужих? Не знаешь? И никто не знает. Поэтому с Четырьмя буквами всё так сложно и запутанно.

Азраил отмахнулся, давая понять, что разговор пока следует прервать. С лодкой Харона явно происходили какие-то изменения. Алька не улавливал глазом, что именно случилось. То ли скопища миров придвинулись и стали вращаться быстрее, то ли в лицо подул свежий ветер, которому неоткуда взяться в безвоздушном пространстве Стикса. И гул, непрерывный гул, похожий на одновременный разговор многих тысяч людей вдали, стал доноситься до бортов лодки.

– Мы миновали излучину, – пояснил Азраил. – Выходим в главное русло, к порогам. Здесь течение быстрое, масса промоин в миры, да к тому же полно проклятых мест, заселённых беженцами. Настоящий кипящий бульон. Харону сейчас действительно тяжело, но он в этом деле мастер, он справится. Ты только крепче держись.

Алька посмотрел на корму. Волнение Азраила немедленно передалось и ему. Харон грёб быстро, короткими рывками весла поочередно справа и слева. Поминутно выглядывал за борт и громко ругался. Дважды он бросал рукоять и затыкал открывшиеся пробоины в золотой обшивке судна, а потом с удвоенной силой налегал на весло, борясь с невидимыми волнами.

Что-то явно шло не так. Алька увидел, что позади, за кормой постепенно увеличивается в размерах белая гора. Лодка не просто перестала двигаться, течение быстро несло её обратно.

– Золото… Слишком тяжелое золото в карманах… – пробубнил себе под нос Азраил и, догадавшись, прожёг Альку взглядом. – А скажи-ка мне, жадная лысая обезьяна, когда я спускал тебя на верёвке в склеп, ты чётко следовал моим инструкциям? Ты же взял у мертвецов только четыре золотых монеты, правда?

Алька замялся, помедлил с ответом. И от этой заминки лицо дьявола на глазах стало меняться, превратилось в злую острую оскаленную маску.

– Сколько золота ты взял? Говори! – заорал Азраил.

– В-в-вот… – выдавил из себя Алька, доставая из кармана пригоршню в пять или шесть блестящих кругляшей. – Ну а что? Одной больше, одной меньше, мертвецам всё равно, а нам пригодится же в дороге?

Азраил не слушал оправданий. Он встал на носовой банке в полный рост и скорбно склонил голову перед Хароном.

– Прости, кормчий, я не знал! Обещаю, что отработаю это оскорбление, когда мы увидимся в следующий раз!

И бросился за борт.

Вконец обалдевший от такого поворота событий Алька увидел, как он исчезает, растворяется в призрачных струях Стикса. Повернулся к Харону, чтобы, на всякий случай, тоже попросить прощения. Но не успел. Широкая влажная лопасть весла, знаменуя конец поездки, уже летела к нему навстречу.

* * *

От удара кулаком в солнечное сплетение Алька согнулся.

Сложился вчетверо. Можно сказать, удачно, поскольку сразу же последовал новый удар, справа в голову. Алька уже был слишком низко, чтобы получить его в полную силу и вырубиться.

Из-за промаха тот, кто бил, повредил свои пальцы сильнее, чем задетый вскользь затылок. Но не расстроился и компенсировал ногой в бок, Алька едва-едва успел прикрыть локтем почку. И только четвертый удар, прилетевший с другой стороны, тяжёлым ботинком прямо в висок, выбил из его глаз сноп искр и погасил разум.

Когда сознание вернулось, первыми в голове всплыли слова: «Ну, вот и всё!» Это были давно уже не нужные слова, не для этого момента. Просто они не успели подуматься до того, как Альку принялись избивать, поэтому дожидались своей очереди где-то в глубине сознания и выскочили теперь, совершенно не к месту.

«Как же может быть всё, если до сих пор так больно?» – вытеснила их следующая мысль. Разум проверил, убедился в правоте. Осознал, насколько именно это больно. И отреагировал жалобным хриплым стоном.

– Гляди-ка, живой! – послышался голос сверху.

Алька решил, что сейчас его снова станут бить, обругал себя за неосторожность и попробовал сгруппироваться. Тело отозвалось новой вспышкой боли, в гораздо большем числе мест, чем до потери сознания. Отметив, что били или долго, или умеючи, он снова не вытерпел, застонал.

– Точно, живой. Надо глянуть, может это у него призыв?

– Эй ты, там! Письмо у тебя? – новый голос был немного моложе.

Ответить Алька не мог, перехватывало дыхание. А кивнуть… тоже не мог, потому что из-за движения головой наверное отвалилась бы голова, ну точно. Он ещё раз застонал.

– Мор, не трогай его. Вдруг не он? Дай, я сам.

Чьи-то грубые руки опрокинули скорченное тело на спину и прошлись по одежде. Зашуршала бумага – нашли письмо.

– Вот, так и есть. Он додумался, конечно, засунуть. На пузо под ремень. Вот ему при первом же ударе все четыре печати разом и раздавили.

– А я же вам говорил, мне не показалось! Я позже вас вошёл. А вы всё «ритуал-ритуал», – передразнил молодой голос.

Смысла в диалоге Алька не улавливал, но его это не беспокоило. Пока не бьют, вот и хорошо, вот и славно.

– Он так не скоро очухается. Жор, можешь его поднять?

Что за имена такие? Мор, Жор… Напрашивалось продолжение ряда, такое же короткое, на глухую согласную и с «р» на конце, но Алька не стал озвучивать. Концовку анекдота про вмёрзший в землю меч он хорошо помнил.

Лба коснулась ладонь. Маленькая, словно детская, с тонкими длинными пальцами, но очень горячая и потная. Коснулась неприятно, грубо – и тут же боль отступила. Не прошла, куда там! Но отошла на второй план, стала почти терпимой.

Алька напрягся и открыл глаза. Глаз. Открывался только один. Второй после удара ботинком заплыл и склеился кровавым сгустком.

Их было четверо. И тех четверо, и других. Только тех, первых, которые били, уже вроде как не было. Они валялись на земле в ужасном виде, словно нечто злое и огромное лупило их… наковальней? Паровым молотом? Гружёной булыжниками телегой? В общем, неприятное зрелище.

– Тошнит! – резюмировал Алька.

– Это нормально. Это из-за трещины в черепе.

Говоривший был крепок, скуласт и рыж. Носил тёртые, но идеально сидящие кожаные штаны, коричневую куртку с широкой кожаной же перевязью, остроносые подкованные сапоги и красный бархатный плащ.

– Тебе еще повезло, – добавил обладатель молодого голоса и некультурно показал пальцем на алькин глаз. – После такого удара люди обычно оставляют в канаве весь обед, а потом до утра не могут подняться на ноги. И потом еще год страдают головными болями.

Жгучий брюнет от рождения, этот парень был ещё и смуглым, а плотный загар делал кожу вообще тёмной, словно у мавра. Одежда была подобрана под стать, в тёмных тонах, но подобрана плохо. Словно с чужого плеча, всё висело мешком, отчего очень худощавый мужчина казался совсем тощим. Особенно нескладным было его лицо с блестящими, глубоко посаженными глазами и чуть припухлыми синяками вокруг глазниц. Как у нескладного подростка, чьё тело пошло в бурный рост из-за гормонального взрыва.

– Обед? Это мне не грозит, – Алька качнул головой и охнул. – Я не обедал. Я уже два дня…

От мысли о еде Альку моментально согнуло пополам.

– Жора, мальчик мой, а ты не переборщил?

Голос третьего выдавал почтенный возраст, но звучал неприятно, словно перекатывание костей в железном ведре. Старик был светловолос и худ. Его куртка и штаны, фасоном почти как у первого спутника, были сильно вытертыми и выгоревшими на солнце. Вместо плаща он носил пепельно-серую накидку, а длинные свои седые пряди закреплял тонким металлическим обручем с прозрачным камнем на лбу.

– Не-не-не, нормально, сейчас всё пройдёт, – с усмешкой ответил ему молодой. – Сейчас почувствует!

Алька не знал, что должен почувствовать. Его прекратило корчить, чувства вообще все притупились, осталась только странная, неуместная резь в животе.

– Тогда не надо терять время. Проясните уже у него, почему призыв был открыт не вовремя и не к месту.

Рыжий подошёл и легко, как котёнка, за шкирку поднял Альку из канавы. Поставил на ноги.

– Ну? – сказал старик, уверенный, что собеседник поймёт суть вопроса.

– Я был голоден. – Алька не мог собрать мысли, поэтому решил рассказать всё, а там уж сами пусть решают. – У меня не осталось денег. И скрипки не было.

– Музыкант? – радостно хлопнул себя по ноге молодой.

– Жора! – старик укоризненно покачал головой. – Это всё потом. Сперва дело!

– Да, музыкант, – подтвердил Алька. – Но скрипку мою испортили, а больше я ничего не умею. И тогда подошёл человек, предложил заработать.

– Как?

– Отнести письмо.

– Это? – рыжий показал комок мятой бумаги со сбитыми печатями.

– Да. Он сказал, что это очень ценное письмо. Я должен был спрятать его и пронести с собой…

Тут Алька задумался, стоит ли упоминать при этих людях про Стикс? Вдруг это не просто загулявшие горожане, а какая-нибудь местная инквизиция?

– Пронести куда? – старик растянул последнее слово так, что сомнения пропали.

– В соседний… город. За большой черной рекой. И там отдать одному… Моему знакомому.

– Как вы думаете, mea equites, он дурачка валяет или на самом деле не осознает, что произошло? – спросил рыжий у своих друзей.

– Благородные доны, я сейчас вообще мало что осознаю, – Алька не запомнил, как обратился к товарищам рыжий, поэтому ляпнул первый титул, пришедший в голову. – Мне бы, с вашего позволения, присесть. А лучше прилечь, а еще лучше – выпить как следует. Я бы тогда вам всё рассказал, что хотите. Я бы и вас с удовольствием угостил, потому что тут рядом в кабаке есть просто прекрасное пиво. Но у меня денег нет. Я потому-то и попал в историю, что человек, давший мне письмо, обещал хорошо заплатить. Но уже там, на месте.

Четвертый из их жутковатой компании, пока что молча стоявший в стороне, сделал пару больших шагов к месту расправы. Вот уж кто был самым странным из всех! Широкоплечий, грузный, с кожей настолько бледной, что не надо было смотреть в лицо, чтобы определить мутацию. Волосы, рядом с которыми седые пряди старика казались грязно-серыми, два бездонных колодца зрачков, в свете факела изменивших цвет с бело-ледяного на кровавый рубин… Albus oculocutaneous (*самая тяжелая форма альбинизма, поражающая кожу, волосы и глаза). Понятно, почему он носит просторный балахон и прячет голову под капюшоном. Бледное лицо, всегда находясь в тени, выглядит серой маской мертвеца, зато лишенная пигмента кожа не пойдёт волдырями на свету.

Альбинос встал над трупами, подумал немного, выбрал ближайший. Поднял одной рукой и швырнул на дорогу.

– Спасибо, Зверь! – кивнул рыжий. – Так что, милейший, этот человек тебя нанял?

Опознать было трудно, разве что по некоторым деталям одежды. Алька подтвердил.

– Только я не понимаю. Зачем же он тогда?..

– Поздравляю вас, друзья, мы установили посредника, но по привычке пришибли его. И теперь вряд ли сможем найти заказчика.

– Между прочим, Меч, это не «мы пришибли», – поправил рыжего старик. – Это ты его пришиб. Хотя я просил не усердствовать, оставить хоть одного языка.

– Отбивная! Из языка! – неожиданно вырвалось у Альки.

– Что? – удивился старик.

– Есть очень хочется, – он сам не понимал, как может говорить такое, стоя в шаге от зверски покалеченного тела. – Может, господа всё-таки изволят переместиться в кабачок?

– Жорик, твоя работа?

– Да, пожалуй, я переборщил с болеутолением. Эка его пробило! Пожалуй, он так долго не протянет, надо кормить.

– Я вижу у этого тела на поясе кошелёк, – Альку было уже не заткнуть. – Это деньги, обещанные мне за работу, но я с удовольствием пожертвую их на жаровню отбивных и кувшин вина. Или окорок и не менее четырех кварт пива!

Он поднял на незнакомцев умоляющие глаза.

– Для каждого из вас, разумеется! Соглашайтесь, благородные доны!

– Согласимся, Мор? – вскричал молодой и хихикнул. – Не вижу, почему бы четырем благородным донам сегодня не выпить!

Старик крякнул с досады, что разговор откладывается, и посмотрел на рыжего. Меч поддержал.

– Я за! Когда еще выпадет возможность расслабиться до, а не после? Последний раз нас вот так, по доброй воле, угощали лет шестьсот назад. Помнишь старину Альбрехта?

Мор перевёл взгляд на альбиноса. Зверь просто молча кивнул. Тогда старик поправил перевязь, сдвигая колчан с коротким луком за спину, и махнул рукой.

– Ладно, берите его. Только аккуратнее, я вас прошу! А то он в таком состоянии, как бы не рассыпался по дороге.

* * *

Дальнейшее Алька помнил обрывочно, как в тумане.

Из наиболее ярких, осталось воспоминание об огромном куске жареного мяса, целой туше, которую им подали, стоило брякнуть золотой монетой о барную доску. И о литровой кружке пива, которую он едва не выглохтал в одно горло, залпом. И выпил бы, не вмешайся Жор, который силком вырвал из рук выпивку и моментально прикончил остатки сам.

– Ты не налегай, сдерживай себя, иначе потом только хуже будет. Уж я-то знаю, – заявил он и хитро подмигнул.

Сдерживать такой дикий голод было тяжело, но Алька пообещал. Четверть часа спустя обещание было нарушено, потому что его развезло с первой обильной дозы, упавшей в пустой желудок. Ужраться до смерти не удалось только потому, что неизвестные спасители требовали рассказывать, рассказывать всё обстоятельно и в подробностях.

А что ему теперь было скрывать? Он рассказывал. Как поругался вдрызг с Азраилом (при этом имени вся четверка переглянулась и отставила кружки). Как два дня скитался по незнакомому миру без денег, без крова и без работы. Как его вышвырнули даже из самого дрянного кабака в этом городе, стоило лишь заикнуться о кредите.

Вот после того случая его и нашёл вербовщик. Можно сказать, подобрал на улице, обогрел в ближайшей таверне. Подпоил, конечно же. А иначе Алька в жизни бы не взялся за такую подозрительную работу.

Это же только представьте, отнести запечатанный конверт и передать. Куда? – в другой мир. Кому? – дьяволу. И за сколько? – за мешок квадратных увесистых золотых монет. Примерно на килограмм чистого золота, в пересчёте. А где искать Азраила? – так вот адрес. Всё просто. Алька выпил еще кружку и согласился.

Это потом, на утро, протрезвев, он понял: условия слишком просты, награда слишком велика, а цель слишком совпадает с его собственными желаниями. Ведь за то, чтобы найти Азраила и попросить у него прощения, Алька сейчас отдал бы даже свою скрипку. Но скрипки больше не было, а было только письмо в увесистом плотном конверте, прошитом по контуру белыми нитками, а для верности проштампованном на каждом сгибе выпуклой сургучной печатью.

Строго говоря, Алька попросту струсил. Он помнил, как Азраила встречали во всех предыдущих мирах. Прекрасно помнил обстоятельства их знакомства, яму… Проще говоря, не было среди людей ни одного желающего встретиться по своей воле с дьяволом. И тут вдруг – это письмо. От него разит неприятностями.

Для начала Алька кое-как перевёл несколько символов с конверта. Разумеется, никому не показывая. С надписью на конверте сам справился, она была сделана знакомым языком и не содержала ничего особенного: «С.Д.А., графство Щучи, третий дом от Воровских ворот. Вручить срочно».

На старых выщербленных печатях надписи были сложные и непонятные. Алька перерисовал на тряпицу углём слова, какие смог разобрать. Узнал у людей, кто поблизости из горожан обучен грамоте. Нашёл церквушку в трёх кварталах отсюда – и был бит длинным посохом пастыря. Убежать от старого толстого монаха не трудно, сложнее было разобрать, что он имеет ввиду под словами «страсть» и «богохульство».

Вторую попытку Алька предпринял еще в одном месте, где разбирали письменную речь. Показал тряпку писарю торгового двора. В процессе листания словарей благоразумно стоял поодаль. Так что сумел исчезнуть невредимым, когда писарь покраснел, выпучил глаза и стал дурным голосом звать стражу.

Да уж, люди тут жили нервные и религиозные, шутить с ними не стоило. Высокий закопчённый кол на центральной площади был тому лучшим подтверждением.

Короче, Альке не удалось выяснить, что же за послание он несёт. Но предельно ясно было, что ничего хорошего конверт не содержит. Что случится, попади письмо действительно Азраилу в когти, вряд ли знают даже сами близнецы-боги, почитаемые здешней церковью.

К этой мысли Алька пришёл уже поздним вечером, далеко за городом, разыскивая среди оврагов неприметную чёрную трещину с дурной репутацией. По мнению местных, обитала там злая нечисть, люди пропадали. А по словам вербовщика, всего лишь под кривым деревом подтекал понемногу Стикс.

Да, оказавшись впотьмах у кривого дерева, Алька струсил и повернул обратно. Решил подождать с переходом до утра. Знал, что ночью Стикс активнее и переход легче, но не решился. А когда вышел на обратную дорогу, у первого же дома в слободе его догнали бандиты.

– Это всё? – спросил Мор.

– В общих чертах, – с характерным пьяным акцентом промямлил Алька, всё-таки обожравшийся и желающий теперь только закрыть глаза в тёплом углу.

– Ничего не забыл?

– Ни… – он даже выговорить не смог.

– Ладно, тогда спи, – сжалился старик, и Алька незамедлительно подчинился.

Жор, на лице которого больше не было и тени улыбки, вернулся к столу с двумя новыми кувшинами и плюхнулся на грубую грязную скамью.

– Ну, что делать будем?

С громким щелчком он перекинул костяшку на счётах, которые забрал с барной стойки. Жор питал слабость к точным расчетам и всякого рода мерилам. Хозяин корчмы не был против – здесь уже не было хозяина. Никого не было. Они сидели одни в пустом зале среди сдвинутых кое-как стульев и остывших недоеденных ужинов. Так случилось примерно час назад, после прихода в питейное заведение утроенного патруля городской стражи.

Четверо латников с расстегнутыми и передвинутыми на живот ножнами встали в обеих дверях, остальные с «занозами», короткими многозарядными арбалетами, замерли у стен. Опытные, грамотно комнату перекрыли. Даже когда Зверь случайно раздавил пальцами глиняную кружку, – ни один мускул не дрогнул на лицах под круглыми шлемами.

Заняв позиции, стражники подали сигнал старшему. Тот вошёл, кинул беглый, как бы случайный взгляд на столик по центру, но приближаться не стал. Прошёл сразу к бару. Обронил пару слов, показал рукой – и толстый потный трактирщик активно закивал головой в ответ.

Надо же, какой интересный жест. Да, почти таким же ударом Меч умеет вбить череп в грудину любому, кто встанет на его пути. Такой удар ни с чем не спутать, а его жертву легко описать. То-то трактирщик замер и побелел. Интересно, рискнут или нет?

Привычная история, так бывает почти всегда. Если местные людишки оказываются поглупее, то пытаются напасть, если поумнее – спасаются бегством. Здесь поумнее других оказалась шайка воров, давно с ревностью поглядывавшая на кошель золота. Как только стало очевидно, к кому проявляет интерес стража, воры бросили возле своих тарелок пару медяшек, похватали шляпы и сумки, да тихонько прыснули к выходу. Не бегом, чтобы не провоцировать стрелков, но и не задерживаясь понапрасну.

Прочие посетители особого приглашения ждать не стали. Корчма опустела, как в полдень понедельника. Одним из первых в двери мухой вылетел сам владелец заведения. Начальник стражи сделал два медленных шага в сторону последнего занятого столика и наткнулся на недовольный взгляд из-под плотного капюшона.

Три жирных свечи, отражаясь в глазах незнакомца, бледного как труп, наполнили его зрачки цветами ада. Офицер еще раз хорошенько подумал и решил, что у него нет вопросов к этим благородным, мирно отдыхающим господам.

Последний из латников аккуратно прикрыл за собой дверь. Да, в этом мире люди оказались поумнее многих других. И потому остались живы. По крайней мере пока, никто их не преследовал.

– Ну, так что? – повторил Жор. – Можем ли мы считать призыв правомерным? Должны ли приступить к исполнению договора?