Невры

– заходите, буду ждать, – и девушка вместе с отцом зашли на плот. Снова загудел мотор, и они медленно двинулись поперёк быстрого течения Волки к пологому берегу острова.

– ну что, Дурик, пошли, пока не стемнело, – усмехнулся Денис.

– а в башню не хочешь получить? – Юрик сплюнул и нервно зашагал вдоль берега обратно в деревню.

Обратный путь прошёл в напряжённом молчании, разговор не клеился, и любые фразы Дениса комкались и тонули в молчаливой агрессии Юрика. В конце концов Денис махнул рукой на товарища и просто смотрел по сторонам, тихонько напевая себе под нос. Так, в молчании они и дошли до дома.

Во дворе большой египетской пирамидой высилась куча колотых дров. Борис с Антоном сидели на лавочке, держа в руках по баночке холодного пива, запотевшего после погреба. Перед ними на табуретке, накрытой газетой, лежали очистки и кости обглоданной таранки.

– карасики а-ля натюрель, – хвастливо кивнул на кучу рыбных ошмëтков Борис, – Антоха угостил. Ну а вы как? как сходили?

Юрик молча прошёл в дом, громко хлопнув дверью, а Денис уселся рядом с ними на лавочку.

– да нормально сходили, прогулялись, с Чаровскими познакомились. Слушай, Антон, где пачку сигарет можно купить для Карпова?

Антон слегка наклонился и запустил руку в карман, потом извлёк оттуда пачку сигарет и протянул Денису.

– вот, держи, одну только скурил, у меня дома два блока ещё. С Карповым лучше не шутить, он контуженный, если обещал, то отнеси.

– спасибо, – Денис поднялся с лавки и взял лежащую рядом скрученную кошку, – пойду прямо сейчас и отнесу.

– мы сейчас с Антоном пойдём дрова обмывать, так что вы не волнуйтесь, буду поздно, – бросил в след уходящему Денису Боря. Тот лишь безразлично махнул рукой, мол, делай, что хочешь, взрослый уже, и скрылся за калиткой.

Карпова в этот раз на дворе не было, собаки тут же приблизились к гостю и забухали басовитым лаем через забор. «Ну и хорошо», – подумал Денис, повесил кошку на столбик забора, а сверху положил пачку сигарет. Вдруг собаки стихли, поджали хвосты и, поскуливая, припали к земле. Денис обернулся и увидел выходящего из леса Карпова, на плечах он нёс мёртвую косулю. То, что косуля была не живая, было понятно сразу, остекленевшие глаза были распахнуты и бессмысленно таращились в вечернее небо, на шее у животного зияла рваная рана, и на землю, стекая по свисающей голове, дробным потоком струилась тёмно-красная капель.

– у волка отбил, – мрачно прокомментировал Карпов, – сейчас разделаю, собакам мяса заготовлю, поможешь?

– я… я не умею, – замялся в нерешительности Денис. Он осмотрел фигуру охотника и не увидел никакого оружия, ни ружья за спиной, ни даже ножа на поясе. Чем же он добычу то у волка отбивал?

– да ладно, шучу, – Карпов улыбнулся, и от этого стало только ещё жутче, – сам справлюсь. Кошку принёс?

– да, вот на заборе, и сигареты… Правда не полная пачка.

– а что друг, зассал? Можешь не отвечать, и так понятно. Ладно, за сигареты спасибо, дела у меня, – и Карпов прошёл мимо Дениса, оставляя за собой кровавый пунктир на земле.

– до свидания, – сказал Денис и тут же поторопился уйти подальше от хутора.

* * *

Юрик, лëжа на кровати, смотрел в окно. На улице стремительно вечерело, и комната становилась серой и размытой. Его распирал гнев на Дениса, на эту глупую Злату и на самого себя. «Дурик», так его никто не смел называть, он десять лет занимался боевыми единоборствами и всегда мог доказать свою правоту и заставить себя уважать. А что сейчас? Не бить же девчонку, а Дениса не за что, хотя и хочется. Он поднялся и включил телевизор, экран загорелся чёрным цветом с надписью посередине «нет сигнала». «Понятно», – подумал Юрик и выдернул шнур из розетки. Выйдя на крыльцо, он помахал руками, разминая плечевой пояс, потом выполнил вращения корпусом и собрался поприседать, когда заметил в траве уже знакомое зигзагообразное движение. Схватив стоящую возле крыльца лопату он со злобой метнул её в ненавистного ужа… и попал. Две разрубленные половины змеи закрутились спиралью в предсмертной конвульсии, скрутились кольцом, начали переворачиваться, обнажая светло-жёлтое брюшко, а потом расслабились и безвольно опали. Юрик мгновенно остыл от гнева и замер в оцепенении. Мёртвого ужа нужно было срочно спрятать, выбросить, закопать, сделать что угодно, только бы баба Нюра не узнала. Но было уже поздно.

– ах ты паскуда! – старушка выскочила из задней калитки с какой-то тряпкой в руках и начала охаживать ей горе-постояльца по спине, – печурника убил, скотина! Что он тебе сделал!?

– да я случайно, – оправдывался Юрик, уворачиваясь от ударов.

– а что происходит? – Денис застыл в калитке, глядя на развернувшуюся баталию.

– собираетесь! вон из моей хаты! – баба Нюра в сердцах бросила в обидчика тряпкой и, хлопнув дверью, скрылась в доме.

– ты что натворить успел? – удивлённо спросил Денис.

– ужа убил лопатой, – опустив голову проворчал Юрик.

– ну ты молодец… И что делать теперь будем? Другой дом искать? Блин! Борис свалил уже? Пойду попробую сам договориться, – раздражённо бросил Денис и вслед за хозяйкой забежал на веранду.

Борис в это время сидел на берегу речки и ждал, пока Антон выкупается. Тот, щедро намылившись, плескался, нырял и фыркал прямо возле таблички, на которой красовалась надпись корявым почерком «купаться запрещено». После вышел на берег, прочистил пальцем правое ухо и взял полотенце.

– Ну что, – бодро сказал парень, – предлагаю к Махлаю на огонёк залететь, у них сегодня посиделки, – потом подумал секунду и добавил, – у них, вообще, каждый день посиделки, но не суть, в компании всяко веселее.

– чего же не сходить? Гости это хорошо, – ответил Борис и поднялся с травы. Антон надел шорты, повесил на плечо полотенце, и они неспешно зашагали обратно в деревню.

Дом Махлая встретил их тёплым электрическим светом, льющимся на улицу из распахнутых настежь окон. Кружевные грязно-белые занавески легко колыхались в бойницах оконных проëмов, и орды насекомых без особых проблем свободно залетали в дом. Обстановка внутри оказалась простая и незатейливая. Посреди просторной веранды за старым деревянным столом, накрытым видавшей виды потëртой клеенкой, восседал хозяин дома, тот самый Махлай. Его взъерошенные седые волосы и борода, побитая плешинами чёрных волос, создавали впечатление домового, вросшего в свои владения и слившегося с ними. Рядом, уронив голову на сложенные руки, прямо за столом спал павший сном храбрых его сын Артем. Возле хозяина сидела жена, она едва заметно раскачивалась в такт только ей слышимой музыке и смотрела пустыми глазами в ковëр на стене. В углу гудел, периодически вздрагивая, старый холодильник «Минск», оклеенный голубой плёнкой с изображением капелек воды, а на кухонной тумбе беззвучно и ядовито ярко работал маленький пузатый телевизор. По экрану передвигались колонны военной техники, пролетали самолёты, что-то рассказывали важные люди за трибуной с микрофонами.

– тук-тук, – с улыбкой оповестил о своём появлении Антон, – я с дорогим гостем.

– о-о-о, – затянул Махлай и, кряхтя, поднялся со стула, – заждались, компании много не бывает, тебя, хлопец, как зовут?

– Борис. – представился гость, – я только вчера…

– так! – Махлай властным жестом прервал гостя и заторопился к телевизору, – погодь пока, моя передача начинается! – он схватил пульт и, направив его прямо в экран, начал клацать пальцем по кнопке громкости, при этом сильно тряся его в руке. На экране после вращающейся заставки появился плотный человек в сером костюме и, буравя глубоко спрятанными, немного печальными глазами зрителей, заговорил поставленным голосом:

– Европарламент, – ласково и заискивающе начал он, – сборище говорящего дерьма! – вдруг перешёл он на крик, и глаза Бориса округлились в удивлении, – как я хочу посмотреть, чтобы Урсулиха фон дер Ляля корчилась с куском беспилотника в глотке, – продолжил ведущий, – чтобы через эту глотку хлестала кровь и она дрыгала своими грязными кочерыжками и умоляла о помощи. Но Боррель не поможет, потому что он тонет в собственной блевоте и испражнениях, пытаясь собрать в себя собственные кишки, которые ему вырежут разорвавшиеся кассетные бомбы, – челюсть Бориса против воли отвалилась и он покосился на Махлая, который с блуждающей довольной улыбкой смотрел в телевизор, – Вы нелюди! Вы тварьë! – продолжал громыхать проклятиями приходящий в неистовство человек. Лицо его побелело, и контур густой растительности на лице очертился чёткой линией вокруг широких щёк, – и сколько детей вы не пустили бы на мясо, ради живой косметики в своих поганых ритуалах, сколько бы вы не продлевали свои никчемные жизни, вы сдохнете в страшных муках! Вас будут жрать черви и глисты! Заживо! Вы будете громко визжа-а-а-ть, как свиньи, и вас никто не услышит, никто и никогда, и мигранты изнасилуют ваши трупы!

– это сейчас такое по телевизору показывают? – замерев с указательным пальцем, уставленным в экран, спросил Борис.

– молодец Гришка, да? – довольно дëрнулся Махлай и подмигнул гостю, – чехвостит в хвост и в гриву. Ха-ха, мы всей деревней его смотрим.

– вы оправдываете войну против нашей страны? – продолжил мужчина на экране, снова будто заискивая, – это другое, да? Это правильная война? А вот и нет! – опять рявкнул он, – вы будете вращаться на вертелах в огне нашей ярости, как дохлые крысы! И ваш польский боевой клич: «Втикаем, панове!» разнесётся от моря до моря! И Польшу снова поделят! Пятый раздел не за горами, панове! Ждите!

Картинка снова сменилась и по экрану поползла надпись «Панорама». Появилась студия новостей с симпатичной ведущей.

– а-а-й, – махнул рукой Махлай, – новости начались. Скучно, – подытожил он и снова убрал звук до минимума, – так как говоришь тебя зовут? – вернул он своë внимание гостю.

– Борис, – произнёс тот и протянул руку.

– Витя, – ответил на рукопожатие Махлай, потом прищурился и задорно, что-то вспомнив, хмыкнул, – кабанчик у нас был, тоже Борька, мы в девяностые свиней держали. Время, знаешь, непростое было, выживать приходилось. Так этот хряк мне весь сарай тогда развалил. Двое их у меня вообще было, второй, как там его, Мишка, что-ли… – он на секунду задумался, потом махнул рукой, – не важно, помню, что с пятном на морде был. Бог, как говорится, шельму метит, – усмехнулся он, – так эти двое весь сарай мне… – хозяин печально покачал головой, – сарай, главное, крепкий был, всей деревней строили, а эти вдвоём… Ох, я бы этих свиней с удовольствием ещё раз заколол! – он оглядел мутным взглядом присутствующих и разразился удушающим смехом, переходящим в кашель, – а вы, хлопцы, садитесь, выпивайте, закусывайте.

Борис поставил на стол бутылку молдавского дивина и сел на табуретку. Махлай взял в руку бутылку, внимательно изучил надпись на этикетке и, натужно кряхтя, удалился на кухню, унося с собой подарок. Вернувшись он дрожащей рукой поднял бутылку с прозрачной жидкостью, стоящую на столе, и разлил по рюмкам резкую, отдающую сырым хлебом и нестиранными носками самогонку.

– ну что, Сашка, накатим? – спросил Махлай,

держа рюмку на уровне глаз.

– я не Сашка, я Боря, – улыбнулся Борис.

– да мне до сраки, ци ты Сашка, ци ты Борька, – пробормотал Махлай и споро опрокинул в себя рюмку горючего. Борис последовал его примеру. Дыхание сразу перехватило, и он зашарил взглядом по столу в поисках достойной закуски. Подхватив вилкой лоснящийся маслом гриб Борис, внимательно изучив, отправил его себе в рот. Гриб оказался очень вкусным, пряным и ароматным, и гость тут же подцепил ещё один.

– у меня швайка была вот такая, – Махлай развёл указательные пальцы сантиметров на сорок, – я ей прямо в сердце свинье попадал, потом уже кровь сливали, Артёмка смолил горелкой и разделывали. А разделать кабана, Сашка, знаешь, целое искусство…

Борис от скуки поднял глаза вверх. С потолка свисала коричневая липкая лента-мухоловка, свернувшаяся в спираль и усеянная чёрными тушками мёртвых мух. Одна свежевлипшая муха истошно жужжала, тщетно пытаясь вырваться из ловушки, влезала в клейковину ещё больше, погружалась в липкую массу и тонула в ней. Мерное жужжание превращалось в низкий трепет сбитого кукурузника, разбивалось на отрывки, потом стало резко и отчаянно всхрапывать и, наконец, окончательно смолкло.

– …а кишки на колбасы, – закончил рассказ Махлай. Борис тоскливо посмотрел на стол. Душу приятно окатил вид почти полной бутылки самогона. Он налил себе полную рюмку и выпил, потом ещё раз, вновь пошли в ход маринованные грибы. Махлай посмотрел на него с уважением и одобрительно кивнул косматой головой.

– Боренька, а у тебя девушка есть? – вдруг ожила хозяйка дома. Она туманно с пьяной поволокой посмотрела в глаза Борису, в её чертах ещё угадывалась привлекательная женщина, которая потерялась, спилась и стёрлась, уступая место хмельному бесполому, вечно опухшему существу среднего рода.

– я женат, – как на экзамене ответил Борис и показал обручальное кольцо на правой руке.

– понятно, -протянула женщина, вновь растворяясь взглядом в пространстве.

Борис стряхнул странный морок, накативший после вопроса хозяйки, и снова разлил по полной.

– а мне? – смотря ошалелым взглядом на собутыльников спросил вдруг оживший Артём. Борис снова взял бутылку и наполнил ещё одну рюмку. Артём, крякнув, всадил в себя очередную дозу самогона и снова опустил голову на руки.

– чего приехали то? – спросил Махлай, задумчиво разглядывая наколотую на вилку золотистую картофелину мутным взглядом.

– если честно…– Борис достиг того уровня опьянения, когда правда не желала держаться внутри и охотно слетала с губ, окатывая своей грубой жёсткостью и слушателя и автора, – от войны убежали. Ну не хочется воевать, и умирать, тем более, не хочется.

– только от войны? – спросил Махлай, прищурившись, – или от себя? – на бесконечное мгновение в комнате воцарилось гробовое молчание, Антон отстранённо уплетал со стола, Артём всё так же спал на сложенных руках, а жена Махлая стеклянными глазами изучала пространство внутри себя, – от себя всё равно не убежишь, – нахмурившись и, будто протрезвев, назидательно проговорил хозяин дома.

– от жизни убежал бы, да где там… – обречённо вздохнул Борис и, не почувствовав никакого вкуса, выпил полную рюмку терпкого самогона.

– а что так? Такая жизнь плохая? – вкрадчиво и как-то бархатно спросил Махлай.

– да нет… – задумчиво пробормотал Борис, – не плохая, но и не хорошая. Вот вам дай тарелку овсянки без масла, без соли и без перца. Это будет плохо? Нет! Это будет никак! Никак! А я хочу, как ветер петь… Или пить… – блуждающей рукой Борис словил бутылку и, разливая часть содержимого на скатерть, наполнил три рюмки самых стойких собутыльников до краёв.

– кризис среднего возраста, – вдруг выпалил Артем, оторвавший голову от скрещенных рук. Махлай в ответ выписал ему хлëсткую затрещину, и парень снова предался благостному пьяному сну.

– знаешь, когда у меня последний раз душа гуляла и пела? – Борис смотрел в упор на Махлая. Картинка разбивалась на сегменты калейдоскопа, который вращался вокруг бородатого седого старика разноцветными кусочками пёстрой скатерти, щелями тëмно-бордовых половиц и чёрными пролётами оконных рам, – я с похорон родственника ехал, – тут Борис неопределённо повёл пальцем, – не переживай, ему девяносто четыре было, – так вот, я на вокзале уличным музыкантам десятку кинул, и заказывал всё, что хотел, и пел вместе с ними. И мне было хорошо… А всё остальное, по сравнению с этим – тлен и отстой. А это было несколько лет назад, вот так вот, скука и тоска…

– ну у нас то всяко веселее! – снова переходя на хриплое карканье воскликнул Махлай, – тебе понравится, – он заговорщически подмигнул Борису и ловко, не пролив ни капли, разлил остатки самогонки по рюмкам.

– кончилась, – печально констатировал Антон, опрокинув рюмку.

– хорошо, что Петька свою принёс! – хлопнул себя по бëдрам Махлай и ушёл на кухню.

– я не… – лениво протянул Борис но, не договорив, махнул рукой.

Бутылка дивина тихонько хлопнула пробкой и стукнула донцем о стол. Хозяин осторожно разлил янтарную жидкость по рюмкам.

– а с весельем ты, Сашка, прав, – произнёс он, – скучные все какие-то стали в последние годы, нет того, что раньше было. Вот у вас в городе – сосед соседа не знает. У меня знакомый рассказывал… – тут он осëкся и азартно указал на Бориса пальцем, – ты же тоже из Минска! Должен знать! Печонкин Коля!

– в Минске два миллиона население, – с усмешкой ответил Борис.

– так что, не знаешь? – разочарованно поднял брови Махлай, – в очках такой, – и очертил пальцами на лице большие круглые линзы, – Борис отрицательно помотал головой, и рассказчик продолжил: – ну ладно, не знаешь, так не знаешь. Так он говорит, что нормальных людей в городе не осталось, – понизив голос произнёс Махлай, – одни ан… ан… – он пощëлкал в воздухе пальцами, вспоминая нужное слово, – антихристы… – неуверенно выдавил он, словно удивившись произнесëнному.

– может айтишники? – уточнил Антон.

– во! Точно! – ликуя указал на него хозяин, – антишники!

– а что плохого в айтишниках? – удивился Борис, – хорошая профессия.

– хорошая профессия, – скривившись передразнил Махлай, – а кто хлеб растить и дома строить будет? Вот ты, – он резко выбросил руку и почти ткнул Борису в нос грязным ногтем, – ты кем работаешь?

– я? – заторможено переспросил Борис, – я строитель.

– во-о-о-т, – помягчев протянул Махлай, – вот у тебя профессия. Я тоже и строителем был, и шахтёром, – он на мгновение будто пропал где-то в глубине себя, потом вынырнул и продолжил, вращая пальцем пустую рюмку по столу, – пять лет в шахте на Донбассе. У нас, знаешь как было? У каждого крыса ручная была. Ты на обед, и она тут как тут, и только у хозяина еду брала, у другого – ни в какую. И вот я, значит, пообедал, ну, крысу, само собой, покормил и лежу отдыхаю. А она, значит, на груди у меня свернулась и спит. Ну, я так, слегка поглаживаю её, крыса, всë-таки, брыдковато. И тут она меня за палец – цап! – тут рассказчик схватил рюмку и стукнул ею о стол. Антон с Борисом дëрнулись от неожиданности, а Артём на мгновение оторвал заспанное лицо от скрещенных рук, – я не думал ни секунды, – продолжил со вздохом Махлай, – вскочил и за ней. И тут подрыв шахты… Меня по пояс завалило, ноги, позвоночник переломало. Если бы не крыса, там бы и остался… А хлопцы остальные так и… – он грустно махнул рукой и налил себе до краëв. Выпив в одиночку он крякнул и закинул в рот колечко солёного огурца, – очнулся уже в больнице, – хрустя закуской продолжил он, – пришла ко мне моя невеста, я встречался тогда с дивчиной из Донецка, и давай извиняться, мол родители против, ты теперь инвалид, а ребёнка сама рожу и выращу, родители помогут, – Махлай уставился в стол перед собой, глаза его увлажнились и затянулись мутной поволокой. За столом воцарилась тишина, и только дребезжащее жужжание мух на клейкой ленте разбавляло её густую тяжесть, – сын родился, – словно ножом разрезал молчание хозяин, – так никогда его и не видел, где-то живёт сейчас… Хохлëнок мой… – он вздохнул и добавил: – а может и не живёт уже. Сами знаете, сколько их сейчас в землю ложится. А я выздоровел, – продолжил он после паузы, – в шахту уже, правда не вернулся, на родину уехал, в Беларусь. На стройке работал долго, меня Витя Шахтёр все звали. Я в Минске, наверное, каждый второй дом построил до начала двухтысячных. Свидетелем на свадьбы всегда приглашали. Уж сколько я переженил… И не упомню уже. А сам вот никак, пока Томку не встретил, – он приобнял жену и притянул её к себе, – Артём вот родился… А ты, Борис, – наконец правильно назвав имя гостя встрепенулся хозяин, – чего не наливаешь? Ты же проблемами зашёл поделиться! Давай начисляй! Что там у тебя? Жизнь скучная? Это не шутки, нужно как то решать!

Борис переглянулся с Антоном и неуверенно потянулся за бутылкой.

– чего приуныли? – хохотнул Махлай. Он словно воробей встряхнулся, сбросил с себя пыль и угольную сажу воспоминаний и снова стал радушным и гостеприимным, – давайте, что ли, за знакомство?

Дальнейшее пребывание в гостях для Бориса тонуло в обрывочных лоскутах смутных и туманных воспоминаний, в памяти всплывали только взлетающие рюмки и задорный каркающий смех хозяина.

От Махлая они с Антоном вывалились за полночь. Вокруг всё расползалось и двоилось, Борис силился собрать в одну картинку убегающую из-под ног дорогу и нагло расколовшуюся на две одинаковых части луну.

– давай провожу, – скомкано предложил Антон, – а то у нас оборотни здесь водятся.

– да? – Боря, прикрыв один глаз, с интересом посмотрел на Антона, – а кто, волки или медведи?

– да не, петухи! Они тебя, конечно, не укусят, но в петуха ты всё равно превратишься! – и Антон заржал громко и заразительно. Борис не удержался и тоже зашëлся в глупом и безудержном пьяном смехе.

«Уха-ха-ха-ха» – донëсся им в ответ из-за реки с покрытого туманом лесного болота низкий утробный смех. Борис тут же осёкся и уставился протрезвевшими глазами на Антона.

– бугай, наверное, – пожал плечами тот, – птица такая болотная.

– ну да, птица… – Борис оглянулся по сторонам и повернулся в сторону дома.

– а давай споëм! – хлопнул его по плечу Антон.

– а давай! – охотно согласился Борис, – заводи песню!

– батальоны встают, – затянул парень.

– серо хрупают кони, – тут же подхватил Борис, и дальше они продолжили дуэтом:

– И труба прокричала в пехотной цепи. И морозная ночь в заснежённой попоне вдруг припомнила топот в далекой степи…

Перед последним куплетом Антон поднял палец вверх, призывая Бориса помолчать, и допел один высоким чистым голосом:

– там небес чистота, там девчонки как ветер, там качаются в сёдлах и «Гренаду» поют, – он отдышался и обнял новоиспечённого друга за плечо, – слушай, Борян, – а ты видел когда-нибудь казачью лаву? Вот это настоящая мощь, – добавил он, не дожидаясь ответа, – не то, что какие-нибудь леопарды или пантеры, – в слове «леопарды» он нарочито выделил букву «о», так что прозвучало с пренебрежением.

– а ты откуда знаешь? – спросил Борис и внезапно икнул.

– так это… – в момент растерялся Антон, – в книгах смотрел.

– понятно, – снова икнув посреди слова ответил собеседник и молча продолжил путь.

Ставшие за вечер едва ли не лучшими друзьями они долго жали друг другу руки, хлопали по плечам и обнимались перед домом бабы Нюры. Борис ввалился в дом, ударившись головой о низкую притолоку двери, пнул ногой полупустое ведро с водой, споткнулся о высокий порог и, найдя на ощупь диван, завалился спать в чем был.

– а можно потише!? – злобно прошипел разбуженный Юрик.

– Юра, – сквозь подушку и подступающий сон пробормотал Борис, – ты кусок говорящего дерьма с беспилотником в очке… Ты будешь на вертеле… В нашем гневе… – после этих слов комната наполнилась мерным тяжёлым сопением.

Юрик, вырванный из объятий сна нервно заворочался в кровати. Через несколько беспокойных минут он понял, что без прогулки к деревянному домику уже не уснёт. В комнате царила абсолютная тьма, состояние пространства, в большом городе недостижимое совсем. Он закрыл глаза, потом открыл, и снова закрыл, вокруг ничего не поменялось. «Где-то на столе лежит фонарик», -вспомнил Юрик и аккуратно, чтобы не разбудить спящих товарищей, а точнее Дениса, Борис вряд ли проснётся, начал ощупывать немое пространство слепой рукой. С первого же раза ладонь обняла массивный корпус фонаря. Юрик щёлкнул тумблером, и фонарь мгновенно разрезал комнату лучом слабого желтовато-мутного света, батарейки явно доживали свой век. В кромешной тьме фонарь был настоящим огнём Прометея, и Юрик без труда, придержав дверь, затянувшую было истошный скрип, вышел из задней хаты в переднюю, а из неё на веранду. Откинув щеколду входной двери он шагнул на крыльцо и больно шибанулся головой о низкую притолоку. Ругнувшись в вполголоса он аккуратно закрыл дверь и окинул слабым светом фонаря двор. Бледно блеснул серебристый бок минивэна, на траве блестела мелким бисером ночная роса. Юрик перевел фонарь влево на калитку на задний двор, как вдруг, в мелькнувшем луче взгляд зацепился за две блестящие точки за забором. Юрик замер и медленно перевёл фонарик обратно. В этот момент бледный луч предательски моргнул и медленно погас. На Юрика из-за забора смотрели чьи-то глаза, жёлтый немигающий взгляд сверлил человека, застывшего на крыльце в нерешительности. «Собака, наверное», – подумал Юрик и хлопнул себя ладошкой по бедру, сопровождая это действие резким шипящим звуком. Глаза никуда не исчезли, но приподнялись до середины забора, а потом резко подскочили на высоту около двух метров и застыли в этом положении, глядя прямо на неподвижного человека. «С кем я сейчас переглядываюсь?»– цепенея спросил сам себя Юрик. Больше всего сейчас он хотел оказаться в доме под одеялом, накрыться с головой и лежать так до утра. Вдруг в плечо его резко чем то ударило, он вздрогнул и отскочил в сторону.