Маг 15

– Значит, вас отправили к нам рассказать о будущем, чтобы мы могли изменить его? – вдруг спрашивает он.

– Так именно и обстоит дело. Споры среди моего руководства шли долго, однако победила точка зрения, что можно все-таки попробовать. Сами понимаете, все опасаются, что с ними самими потом станет, когда вы измените свое настоящее и наше будущее. Кто-то может просто не родиться на этот свет, хотя тогда у гораздо большего количества детей отцы вернутся с войны.

Видя недоуменное выражение лица собеседника, я еще сильнее убедился в том, что шапкозакидательские настроения в высшем руководстве страны очень развиты.

Типа, победим одной левой и воевать будем на чужой территории.

Сам Берия, наверняка, в курсе опасений Вождя про бесноватого фюрера всего немецкого народа, но официально должен поддерживать точку зрения насчет легкой войны на чужой территории.

– Только потери Советского Союза в войне с нацистской Германией и всей Европой за ее спиной слишком невероятны и ужасны. Именно поэтому я здесь и оказался.

Я уже вижу, что всемогущий первый секретарь не торопится выспрашивать меня о будущем. Он смотрит и составляет свое мнение обо мне. И опасается особо личное что-то узнавать наедине, ему это может здорово откликнуться.

Если кто-то из его людей отправляет информацию совсем наверх.

– И еще, Лаврентий Павлович. Я пришел к вам сам осознанно по заданию своего правительства и пропадать куда-то я не собираюсь. Обратно мне не вернуться, для меня это путь в один конец. Вся технология осталась в восемьдесят втором, здесь есть только точка появления. Я честно собираюсь выполнить задание партии и помочь своей стране. Прошу это понимать, – убеждаю я его.

– Хорошо. Вас, Виктор Степанович, отвезут в правильное место, чтобы переночевать. Вас будут охранять, поэтому не делайте никаких резких поступков. У вас в мешке много чистых листов бумаги, зачем они вам?

– На них нанесена информация о том, что имеет серьезное значение для нашей страны. Видеть могу ее только я один, так все устроено. Мне приказано выдавать ее дозировано согласно утвержденному графику. Сами понимаете – это приказ. Хотя теперь я полностью в вашем распоряжении.

– А та информация, которую вы рассказали Владимиру Гедеоновичу, что вы можете добавить к ней из особо неотложного?

– Ничего особенно. Пожалуй, только то, что в конце сентября этого года Франция и Англия сдадут Судетскую область Германии без войны. Мнение самих чехов их доблестные защитники даже не спросят.

– Даже так? – заинтересованно блеснули глаза у Берии, но он сдержался.

– Всего хорошего, об вас позаботятся, – только и сказал он, показав охранникам, что я могу уйти.

Так я и ушел с ними, потом меня передали другим вооруженным и бдительным людям, уже они отвезли меня в хороший санаторий, где разместили в двухкомнатном номере. Я бы назвал его люксом, однако в первой комнате дежурят двое охранников, под окном тоже всю ночь кто-то бродит. Ладно, хоть уборная с ванной здесь свои, я помылся и лег спать.

Сытный ужин, хорошее вино настроили на душевный лад. Я попал туда, куда собирался, хотя вероятность этого события была совсем не стопроцентная. Мне откровенно повезло.

Немного странный и отстраненный разговор не удивил меня. Все происходящее очень непонятно первому секретарю, а все непонятное таких людей очень настораживает. Еще он усиленно раздумывает, не ловушка ли это от самого Вождя.

Теперь он должен доложить на самый верх о моем появлении товарищу Кобе. Иначе провалит свою проверку на верность.

Ну, или как он сам решит.

Глава 5

Прожить в санатории для высших чинов партии победившего пролетариата и еще примкнувшего к нему крестьянства, ну и прочих хозяйственных работников высокого уровня, мне пришлось целых три дня.

Рабочих и крестьян в нем я совсем не заметил, конечно. В принципе, полностью сам правильно понимая лицемерность декларируемых лозунгов про всеобщее равенство.

Власть принадлежит не каким-то эфемерным рабочим и крестьянам, а сплоченному сообществу политических партократов, которые по своему разумению управляют огромной страной, беспощадно забрав ее у прежних хозяев.

Забрав, ясен пень, с кровью и полной разрухой, однако, здорово наваляв по шеям всем интервентам и борцам за старый порядок, организационное умение у революционеров не отнять. Однако, теперь партократы и прочие бюрократы ловко отодвинули от руля бывших героев и легендарных командармов, слишком много о себе понимающих.

Хорошее место в зеленом пригороде Тбилиси предлагает неторопливое и размеренное существование с красивыми видами и журчанием воды в мимо бегущей речке.

Впрочем, я сам сейчас никуда особо не тороплюсь и не стремлюсь попасть снова на аудиенцию к товарищу Берии. Похоже, он пока договаривается о том, чтобы оказаться вместе со мной в Москве. Не только из-за моего появления, чтобы еще свои дела уладить тоже, естественно.

И поразить товарища Кобу полученной от меня информацией до самой глубины души.

Гуляю по красивой территории в сопровождении пары неотлучных товарищей. Они сами тоже радуются случившемуся отдыху в санатории для высших лиц республики, еще возможности размяться, а не только сидеть рядом со мной в соседней комнате.

И еще отличными обедам, завтракам и ужинам, партийная элита себя однозначно любит и на себе экономить не собирается. Особенно в такой все понимающей про хорошую жизнь стране, как Грузия.

Как бы она сейчас не называлась в угоду политическому моменту.

Вечером каждый раз кино показывают – «Грозу», «Чапаева», «Мы из Кронштадта» и даже «Иудушку Головлева». Не все фильмы я успел посмотреть лично, часть только на афишах увидел.

Как я и предполагаю, сам товарищ Берия не стал активно рисковать, чтобы узнать от меня что-то помимо своего главного начальника. Здесь такой опасный момент явно просматривается в перспективе, все полученные знания могут оказаться крайне токсичными для их владельца, особенно про то, что, кто и как когда сделает.

И еще что случится в результате?

Я, конечно, не собираюсь рассказывать товарищу Сталину о том, почему именно ему не окажут никакой экстренной медицинской помощи в течение половины суток, всей правящей камарильей нетерпеливо дожидаясь его смерти.

Ну или уже неотвратимой смерти.

Тот же Берия постоянно шастал в комнату больного, не делая абсолютно ничего, просто откровенно выжидал время.

Только всех высших партийных лиц страны, присутствовавших в соседних комнатах на его даче во время агонии, очень даже можно понять по-человечески. Всем им до ужаса надоело зависеть от его жестокой непредсказуемой воли в своей жизни и смерти. Тем более такой же неизбежной для всей своей родни.

Все твои близкие – тоже заложники твоей верности и того факта, с какой именно своей больной ноги встал Вождь со своей солдатской кровати.

Если уж кто проштрафился в глазах Вождя, его семья тоже потеряет всякую статусность и окажется неизбежно побиваема камнями во всех смыслах.

А еще можно упасть с вершины жизни вниз и без всякой вины, просто не повезет в какую-то минуту времени оказаться на карандаше у Вождя. Да просто в результате удачно вложенной в уши Вождя сплетни.

Тем более, особенно неуютно товарищу Берии, под которого уже два года постоянно и неотвратимо копают, расследуя менгрельское дело и требуя предоставить самого главного менгрела.

Поэтому все нетерпеливо ждут конца, изображая друг перед другом участие и большое желание помочь.

Так же, как самому товарищу Берии не стоит пока знать, как именно он проиграет межпартийную борьбу своим бывшим товарищам, слишком рано решив, что вся власть уже у него в руках. И, наверняка, истинно презирая своих будущих победителей, как личностей и просто людей.

Начнешь что-то узнавать у меня наедине, а потом не сможешь доказать, когда спросят, что не узнал что-то явно лишнее для своей жизни и здоровья. Обоснуй потом товарищу Сталину, что ты не слишком любопытный дурак. Замучаешься доказывать, а он человек быстрых и беспощадных решений.

Не знаю точно, могу только догадываться о такой передышке, почему никто не лезет ко мне с вопросами о будущем.

«Очень это опасное знание. Если Вождь отнесется к моим словам с понятным интересом и без особого недоверия», – понимаю я.

Именно поэтому я гуляю в относительном одиночестве, даже санаторную столовую посещаю в одиночестве, если не считать двоих соглядатаев за соседним столом. Ну, еще много загораю под лучами весеннего солнца, пока сопровождающие меня товарищи занимают места в тенечке, внимательно за мной наблюдая.

Можно поднабраться солнечных лучей в свободное от казенных хлопот время, чем я и пользуюсь.

Библиотеку местную посещаю от нечего делать, выбор книг из классики здесь неплохой, поэтому или читаю в своей комнате, или обедаю, или загораю на прогулках.

Сейчас у меня, можно сказать, испытательный срок, ко мне плотно присматриваются и даже про выбранные книги докладывают, кому следует. Наверняка, еще потом и проверяют, когда я их возвращаю в библиотеку симпатичной грузинке.

Не оставил ли я там каких зашифрованных надписей? Для своих вполне возможных пособников.

Пособником может стать каждый в эти трудные времена, когда согласно заключению Вождя народов – классовая борьба только усиливается день ото дня. Для многих это настоящий приговор.

Даже простая горничная или подсобный рабочий, спросивший у меня случайно папиросу – могут оказаться пособниками. Сами быстро в этом признаются.

Шпиономания сейчас очень даже развита, захлестывает с головой все карательные и партийные органы.

Я же сказал Берии, что могу видеть невидимое, то есть, обучен этому делу.

Вещи из мешка мне все отдали, кроме листов бумаги и камней лечебных.

С камнями понятно, вещи совсем не обозначающие свой истинный статус, для чего они, собственно, мне нужны. Могут быть замаскированными передатчиками или оружием из будущего, да и вообще всем, чем угодно.

Я пока их назначение не открываю. Впрочем, меня и не спрашивают. Наверное, в каком-нибудь техническом вузе пытаются что-то с ними понять. Еще ушатают мне артефакты, поэтому я попросил с ними ничего серьезного не творить:

– В соляную кислоту не бросать, сверхвысоким или сверхнизким температурам не подвергать. Не пытаться разрезать или еще чего, излучением не светить. Вещи очень нужные для меня и всех высокопоставленных товарищей партии. Если их испортят, тогда виновные вместе с семьями и всей родней поедут в самые далекие северные лагеря без права переписки и возвращения, – предупреждаю своих соглядатаев.

– Да, бумажные листы тоже не стоит подвергать лабораторным опытам, они необходимы для очень важного дела. Пропадет на них информация, виновные присоединятся навсегда к лагерной пыли. Это я вам обещаю, – именно так я передал первым делом через своих охранников мои предупреждения наверх.

Лучше сразу заявить, чтобы понимали ценность предметов непонятного назначения, чем потом узнать, что необходимые мне в новой жизни предметы непоправимо испорчены.

«Ну, в микроскопы посмотрят, взвесят и пощупают, как следует, и все, наверное, большего не рискнут сделать. Я так искренне надеюсь, конечно, кто их сейчас, перепуганных дураков, знает», – напоминаю я себе, что ограничен в своих правах.

Раздражает такая полная зависимость меня, честно говоря, весьма сильно.

Ничего, основные даты главных событий я помню, разная мелочевка не так важна. Да еще здоровье не стоит так уж поправлять даже товарищу Сталину. Это реальное счастье он еще в моих глазах заслужить должен правильным образом.

Однако, после завтрака на третий день приезжает новый товарищ, командует что-то конвоирам, меня сажают в машину и везут дальше. Через полчаса я оказываюсь на аэродроме, где сажусь в грузовой, как видно, военный самолет. Вот летать мне очень не хотелось бы, честно говоря, однако деваться мне некуда.

Позади кабины пилотов нашлась еще одна каюта с шестью вполне себе комфортабельными креслами.

Сейчас время такое, летать по стране беспрепятственно могут только партийные и хозяйственные руководители, поэтому позаботились о каком-то комфорте пассажиров. Чтобы не на жесткой боковой скамеечке турбулентность и воздушные ямы переносить.

Еще через час появился сам Лаврентий Берия с двумя охранниками и одним помощником, после чего моих отпустили.

Еще долго заносили всякие корзины и свертки в салон, с многочисленными подарками и гостинцами из прекрасной грузинской земли летит в Москву товарищ Берия.

Только успел со всеми поздороваться, как мы взлетели, ровное гудение винтов начало меня укачивать в сон. Потом еще одна посадка для дозаправки, и мы снова оказываемся в воздухе. Да, есть такое дело, в эти времена самолеты летают со скоростью двести-двести пятьдесят километров в час, поэтому через четыре-пять часов полета им обязательно требуется дозаправка.

В салоне темно, поэтому больше сплю, все равно поговорить не с кем. Берия тоже спит с помощником или делает такой вид. Только охрана бдит, один за мной присматривает, второй за летчиками.

Чего за ними смотреть – хрен его знает, однако службу рядом с дверью в кабину несет и в саму кабину заглядывает. Охраняет жизнь партийного чиновника высочайшего уровня неустанно.

И мою время от времени тоже. От моих же, возможно, преступных действий.

Ладно хоть сиденья – не обычная скамейка, а отдельные и комфортные, да еще покормили неплохим ужином в столовой на аэродроме дозаправки. Летчиков кормят обильно, без изысков особых, но много и сытно, опять же много белого хлеба есть на столах.

А то ведь перелет сам занял почти десять часов, как я слышу по разговорам своих соседей, Берии с помощником.

На реактивных самолетах, конечно, летать в три раза быстрее получается уже в мое время.

Однако, так довольно страшновато болтаться в небе на такой технике с одним движком, я бы лучше три дня в поезде ехал, честно говоря. Особенно когда попали в турбулентность около Москвы и покидало нас – будь здоров…

Берия весь бледный сидит, а помощник его блюет, не переставая, в туалете.

И ремней на креслах нет, при вынужденной посадке будешь весело кувыркаться по всему салону.

Однако долгий перелет закончился наконец-то, мы спускаемся на такую твердую и ласковую землю. Встречают нас на аэродроме две машины, в одной едет сам Лаврентий с помощником. Во второй везут меня с парой присматривающих товарищей.

«В общем все, как всегда, сплошные ограничения для потенциального спасителя отечества и никакой свободы в личной жизни», – довольно раздраженно размышляю я.

Разместили в этот раз в какой-то гостинице в центре, довольно ушатанной, снова приставили ко мне пару уже новых охранников.

Те ничего не понимают, кто я такой и зачем, поэтому ведут себя очень строго и все мне постоянно запрещают, даже прессу не приносят. Видно в приказе насчет моей персоны не указано отдельно, что мне можно, а что нельзя, вот и держат, как важного свидетеля-обвиняемого.