Город потерянных

Мы вчетвером наблюдали, как члены этого подземного жилища совещаются между собой, очевидно, решая, убить нас или оставить в живых. Я почувствовала, как спина моя взмокла от пота, и майка мгновенно прилипла к коже, создавая впечатление, словно меня только что облили водой.

– Так что они говорят? – шепотом спросила Сонька у Дэвида.

– У них акцент как у русских вперемешку с бельгийскими французами, – попробовал отшутиться он, – из всего этого их диалога я понял, что жить нам осталось недолго.

– Спасибо, обрадовал, – Кир закатил глаза.

– Но, – он возвел указательный палец вверх и так же шепотом сообщил нам: – план для побега все же имеется.

7

Нас заперли в тесной пещероподобной комнате, полностью состоящей из солевых отложений, с минимальными источниками света, в полной изоляции от других аборигенов.

Пока Сонька пыталась выдолбить выход с помощь своей невидимки для волос, мы расположились полукругом и приготовились слушать план Дэвида.

– Итак, – он сел по-турецки, уперевшись локтями в колени, – план достаточно прост. Аборигены эти жутко тупые и неуклюжие, так что сбежать отсюда, я надеюсь, не составит труда. Помните ту маленькую женщину, походящую на нормального человека, а не на человека, больного желтухой? Так вот, она – еврейка. Во Второй Мировой их почти всех расстреляли, как котят, но племя, жившее здесь, как-то спасло Анну, и сделало женой своего… кхм, вождя. С тех пор она люто ненавидит немцев и американцев, и постоянно пытается мне накостылять. В каком-то плане мы уже стали заклятыми друзьями…

Он усмехнулся своей же шутке, но потом, уловив всю важность ситуации, продолжил:

– Вторая девушка, высокая, как скала, но более-менее походящая на нормального человека – Таланна, вторая дочь этой самой Анны и вождя. Нацисты разгромил тут все к чертовой матери, и она потеряла своего первого родного ребенка, чему была несказанно не рада, между прочим, ребенка, которого она родила не от этих дикарей. После она окончательно предала себя племени, даже сменив свое имя на Суоли, что, кстати, с их языка обозначает «выжившая». Вот и вся история. Поэтому, если мы не хотим испытать на себе все муки, которые проделывали нацисты с ними, нужно срочно делать ноги.

– Хочешь сказать, она – не коренная дикарка? – скептически спросила Сонька с дальнего угла.

– Вот именно, – Дэвид кивнул, – И я знаю, что она достаточно болезненно относится к своему прошлому. Если мы сможем убедить ее, что сегодняшнее поколение не рвется в бой с евреями, она, надеюсь, отпустит нас.

– О нет, только не говори, что это твой план, – взвыл Кир. – Я ненавижу уговаривать.

Дэвид не ответил ему, зато сделал рубящее движение себе по шее. Кир шумно сглотнул. Я произнесла:

– Но, может быть, есть какой другой выход?

– Выдолбить тоннель! – отозвалась с дальнего угла Сонька.

Мы притихли, упирая свои взгляды в пол.

Интересно, каким же боком стоят немцы и американцы? Может быть, раньше они как-то и стояли, но теперь они живут совершенно мирно, женятся, устраивают свадьбы и рожают детей. Да и никого, вроде бы, не трогают.

У меня почему-то возникло непреодолимое желание начать бегать по пещере с воплями и криками, что, если нас отсюда не выпустят, мы невидимками для волос разнесем тут все к чертовой матери.

Сонька будто прочитала мои мысли и высоко вверх подняла руку с заколкой между пальцами.

– Нет, так не годится, – Дэвид потер переносицу большим и указательным пальцами. – Наш единственный выход – уговорить ее отпустить нас. Тут с сотню вооруженных стражников, которые накостыляют нам при первом же случае. А я, прошу заметить, не невидимый!

– Алло, – на повышенных тонах сообщила Сонька, – как мы можем быть уверены, что твой план сработает, чудик?!

– Как-то. – Он пожал плечами. – Именно эта уверенность спасает меня уже восемь лет.

– Ладно, – Кир подался вперед, – расскажи теперь, что ты еще знаешь об этом племени?

Парень вздохнул:

– Особо немного, но предполагаю, что они мутировали вместе с остальными формами жизни, когда появился этот треклятый туман. Утроился их рост, кожа приобрела такой странный оттенок – ведь они пещерные жители и солнце дай бог раз в месяц видят. Во время их очередной охоты на меня, я видел, что они используют монстров, который набросился тогда на Азу, в качестве гончей собаки, и…

Вдруг он резко замолчал. Вытаращил глаза сначала на меня, потом – на Кира, потом – снова на меня, потом – снова на Кира. Он вскочил с места и хотел было сказать что-то еще, но мы с Киром уже обо всем догадались.

– Черт! – я вскочила вместе с ним. – Они же как-то отследили наше местоположение! Надо было валить отсюда, а ты вместе с Киром и Сонькой поперся к воображаемой Эмили.

Парень пожевал нижнюю губу:

– М-да. Дела плохи. Мне надо было сразу догадаться, что за нами в буквальном смысле этого слова шпионят.

Мы снова затихли. Нервная Сонька стала постукивать невидимкой по стене пещеры. Ну вот, только ее нервов здесь не хватает.

Молодец, Аза, блин. Что тебе опять не так?! Все замечательно! Мы сидим в вонючей пещере у вонючих дикарей и ожидаем свою вонючую участь! Я старалась! Если бы не ты, которая придумала, что тебя типа Эмили зовет, то ты бы осталась жива. Ты бесспорная эгоистка. Я жить хочу, а не чувствовать, как меня кто-то поедает!

Я приказала Второй Азе заткнуться в самой матерной форме, которая у меня имелась в запасе. Мой взгляд упал на Сонькины руки. Так. Стоп.

Постукивание все еще раздавалось, а невидимка лежала рядом с девушкой, подтверждая этим, что она здесь непричастна.

Я толкнула Дэвида и взглядом указала сначала на Соньку, а потом шепотом сообщила ему, что невидимка не может просто так стучать сама по себе. Он прищурился; поправил повязку на руке и, привстав, прислушался. То же самое сделала наша тройка, и теперь мы все превратились в гончих собак, которые наткнулись на след жертвы.

Соленая вода по каплям собиралась на концах соляных выступов и со звоном падала оттуда, шумя, кажется, больше, чем сотни тракторов. Каждое наше движение заставляло подскакивать наши сердца куда-то в глотку, грозясь вывалиться оттуда вместе со рвотными массами. Наконец, Кир не выдержал и на полусогнутых ногах подкрался к решетке…

БАМ.

Мы разом отскочили на два гигантских ярда в один присест, натыкаясь друг на друга и матерясь всеми словами, которые только знали такие же, как мы, подростки. Я споткнулась о выступ и с грохотом упала на соляной пол, растянувшись, как мокрая половая тряпка. Кир с Сонькой вжались в угол; Дэвид подскочил ко мне, чтобы помочь подняться, но внезапно вырисовавшийся в проеме силуэт заставил замереть его в нелепой позе.

Дикарь прищурился мерцающими в темноте глазами, и его пасть оскалилась в зловещей улыбке.

– Нам крышка! – пропищала Сонька, чем еще сильнее раззадорила бугая. Кир крепко прижал ее к себе. А я перепугалась настолько, что забыла весь английский репертуар.

– Постарайтесь меньше двигаться, – прошептал Дэвид. – Мы ему как шимпанзе в зоопарке. Не спеша лягте на пол и притворитесь, что вы издохли.

Мы послушно подчинились парню и со всей своей осторожностью улеглись на ледяной пол. Дикарь повернул голову на один бок и присел, поочередно нас рассматривая.

Все, что мне хотелось спросить у него – так это: а правильно ли мы делаем, что подчиняемся мальчишке, которого знаем меньше, чем неделю, но я ничего такого не спросила, потому что, во-первых, это было бы некрасиво, а во-вторых, я настолько перепугалась, что не могла издать ни звука.

– Ты уверен, что это сыграет нам на пользу? – наконец прошептала я Дэвиду. Мы лежали рядом, расстояние между нашими лицами не превышало и пяти дюймов. Мурашки на моем теле почему-то стали отплясывать тумбу, а при каждом вдохе парня сердце судорожно сжималось и билось так, словно его пытаются достать из грудной клетки.

– Доверься мне, – он вымученно улыбнулся. – Они тупые как пробка. Ленивые и неповоротливые. Додумать что-то своим маленьким мозгом им просто не под силу.

Внезапно по помещению разнесся зловонный смрад, каким в жизни только веет от разлагающейся на жаре плоти. Он смешивался с воздухом и не спеша затекал нам в рот и нос, грозясь ежесекундно вызвать позыв рвоты.

Что-то сзади меня издало звякающий звук и упало в дюйме от моей левой ноги. Я дернулась.

– Не смей. – Дэвид схватил меня за руку. – Только. Не. Оборачивайся.

Мои внутренности связались в один тугой узел, крича изо всех сил, что звякающий звук могла издать лишь одна составляющая всего организма.

Кости.

Рядом со мной находился некогда их бывший пленник.

– О господи, Дэвид, – я сжалась, – только не говори, что в дюйме от меня лежит самая настоящая плоть.

– В таком случае я тебе ничего не скажу, – ответил он, и я почувствовала, как мое горло начинает содрогаться в приступе тошноты.

Спустя пару минут до моих ушей донеслись грузные отдаляющиеся шаги аборигена. И хотя я была ужасно рада, что он наконец-то соизволил оставить нас в покое, задним числом я понимала, что это – не последний заход, на котором у меня чуть не сдали нервы. Признаться себе, что мы здесь не выживем – это все равно что подписать себе смертный приговор на каплю веры.

Поэтому, когда Кир, Сонька и Дэвид стали потихонечку подниматься и приводить себя в порядок, я так и осталась лежать на соляном полу, чувствуя, как собственная кровь стучит в висках и не дает повода двигаться дальше.

Опять обрывки снов.

Родители, которые дарят мне подарок в виде заводной лошадки на мое десятилетие.

«Друзья», которые в буквальном смысле окунают меня лицом в грязь в мои четырнадцать.

Смеющаяся Сонька. Кир, разглагольствующий на тему крокодилов-мутантов. Вечно встревоженная Кирина тетя Мэвис. Мама, которая улыбается во все свои тридцать два зуба и одна в двадцать первом веке выглядит словно сошедшая с обложки журнала девяностых годов. Электронное табло… бесконечность…

Три восьмерки. Три бесконечности. Самая первая – больше двух других. Это как десятки и сотни с единицами: сначала в записи ставятся сотни, потом – десятки, потом – единицы, потом – десятые, сотые, тысячные, и так далее. Мы попали в мир, где все три бесконечности объединились в одно целое и создали свой мир без времени. Мир, который, может быть, никогда не присутствовал на карте. Мир, который давно поглотил в себя все хорошее и оставил на коже лишь безобразные рубцы и уродливо затянувшиеся шрамы, как память о том беспечном прошлом, которое здесь когда-либо было.

Но черт возьми, он определенно таит в себе какую-то загадку, которую мы должны разгадать, чтобы унести отсюда ноги!

Дэвид, восемь лет назад потерпевший авиакатастрофу и застрявший тут один на один с дикарями, уже опустил руки и окончательно принял во внимание, что выбраться отсюда нельзя, и что он – заложник этого ужасающего города.

Но я так просто не сдамся.

Меня разбудили ритмичные толчки в правое плечо, не больные, но достаточно ощутимые для того, чтобы открыть глаза и недовольно покоситься на нарушителя спокойствия.

– Аза? Все хорошо? – Дэвид пристально смотрел на меня сквозь смешные овально-квадратные очки.

– Что? Да… Да… Который час? – я приподнялась на локтях с земли. В пещере сделалось совсем темно, и лишь лучик от примитивного факела проникал в одну из щелей, освещая лицо парня.

Он огляделся:

– Кажется, уже поздняя ночь. Извини, не хотел тебя будить. Мне показалось, что ты… плачешь.

Я уловила какое-то движение на своей щеке, и только сейчас до меня дошло, что я действительно ревела как маленькая.

– Все хорошо, серьезно, – я придвинулась к стенке, и, дождавшись, пока это же сделает Дэвид, пробормотала: – опять этот дурацкий сон.

Парень прищурился:

– Поподробнее?

– Когда мы сюда попали, – начала я, – мне стал часто сниться лишь один сон, где родители предают меня и кидают в подарочную коробку с полуразложившимися трупами Соньки и Кира. Обычно за этим сном следуют обрывки воспоминаний, не казавшимися мне особо важными, когда я была в Каролине, но уже потихоньку обретающими смысл. Один из таких – мы двигаемся к самолету, чтобы занять посадочные места, и стюардесса что-то спрашивает у охранника, на что он ей отвечает: я не верю в это. Я согласна, звучит как бред, но что, если она что-то знала?

Дэвид от неожиданности приоткрыл рот и часто-часто заморгал.

– Ты серьезно так думаешь? – спустя минуту молчания скептически спросил он.

– Иначе быть не может.

Мы уставились друг на друга так, будто у каждого из нас выросло еще по три дополнительные головы на плечах.

– Я уверена, что она что-то знала, – прошептала я. – И я просто уверена, что она когда-то была здесь.

– Ты же понимаешь, что это бредовая догадка, – он резко встал и стал нарезать круги по пещере, – я не знаю ни одного человека, который смог бы выбраться отсюда. Тем более, я не знал ни одного человека, который смог выжить в современном мире, если он даже и покинул эту обитель.

– Но послушай меня! – я тоже встала, – нужно хвататься за каждый шанс. Что, если она, допустим, оставила улики для таких же, как мы? Карту там какую-нибудь, навигатор?

Мы спорили еще очень долго, пока не услышали приближающиеся к нам шаги. Сомнений не оставалось: теперь, наверное, нас решили сжечь, а не начать сюсюкаться.

Мы легли на пол и притворились мертвыми, что не дало никакого эффекта, потому что мой мозг, почуявший неладное, решил, что нужно активизировать все до единой клетки в организме, и приказал им двигаться в самом быстром режиме, который только у них имелся. Я попыталась зажать уши, но стремительно приближающиеся шаги не дали мне этого сделать. Я поплотнее зажмурилась и сжалась, готовясь к самой страшной участи.

Послышались голоса. Тихие и странные, несомненно, размышляющие, откинули ли мы копыта или просто-напросто притворяемся.

– Не делайте из нас дураков, – услышала я до боли знакомый голос. – Уже ужасно затертый трюк.

Дэвид тяжело вздохнул, и, когда я открыла глаза, увидела, что он сидит, показывая этим, что, собственно, никто не умирал. С дальних углов стали слышаться недовольные бормотания Кира и Соньки.

– Ну хорошо, ужасно затертый, – он поднял руки вверх. – Но Суоли, ты так прекрасно выглядишь! Прямо глаз не оторвать!

Последнее предложение он произнес так, будто употребил его в прямом смысле.

– И это ужасно затертый трюк, – заметила дикарка-еврейка. – У вас есть шанс выбрать два исхода: либо мы сожжем вас на священном костре, либо бросим на корм животным.

Я повернулась и удивленно заметила, что она стоит не в компании стражников, а одна.

На ней была восточного стиля одежда со всякими вплетенными в ткань побрякушками, через плечо было перекинуто копье. Она не боялась нас и стояла вплотную к решетке, даже не задумываясь, что Кир одним броском может повалить эту хрупкую дикарку. Взгляд Суоли оставался решительным. Я поежилась.

– А третьего варианта случайно… нету? – рискнул предположить Кир.

– Есть, – оскалилась она, – мы можем сделать вашу смерть более мучительной и отравить химикатами, которые использовались нацистами во Второй Мировой.

Мы примолкли, оставляя каждого наедине со своими мыслями. Уж если и выбирать, то сожжение на костре. Как-то не хочется осознавать, что остатки твоего тела в еще ясном разуме поедают хищники. Хотя, конечно, все три варианта казались мне слишком мазохистскими для одной хрупкой и бледной женщины.

И тут совсем неожиданно голос, вырвавшийся из уст Дэвида, заставил нас всех тихо охнуть.

– Анна?

Суоли встрепенулась.

– Не называй меня так.

– Анна. – Уже настойчивее повторил Дэвид, – Анна. Дочь бедного помещика-вдовца, имеющего помимо прекрасной дочери красавца-сына. На его двенадцатилетие во время Великого Голода его разорвали волки. Тебе на тот момент было четырнадцать, ты сильно горевала.

Он замолкнул, наслаждаясь каждой ее блестящей в свете факелов слезинкой. Ее глаза изменились… Они перестали излучать жестокость, какую прежде таили в себе…

– Вы выживали как могли, – как можно трагичнее продолжил он, поклонившись, – и в конце концов тебе пришлось убить собственного отца, чтобы выжить.

– ХВАТИТ! – Суоли замахала тонкими ручонками. – Хватит! Зачем ты все это говоришь?!

– Чтобы ты вспомнила, что у тебя была семья, – вклинилась я. И даже в этой напряженной ситуации услышала Сонькино «суется куда не попадя». – У нас, например, тоже была семья.

Я на момент задумалась: откуда Дэвид знает столько много о ней?, но потом предположила, что, наверное, в свободное от выживания время он увлекается изучением их истории втайне от них же самих.

– Мы тоже многих потеряли, – добавил Кир. – У меня нет матери, она скончалась от рака легких, когда мне было лишь пять. И что? Что, черт возьми? Эта чума двадцать первого века бывает в каждой третьей семье, но, черт возьми, никто не устраивает войны из-за того, что они теряют родственников! Никто не виноват в этом! Мы не виноваты в том, что ты пережила во время Второй Мировой! Пойми это, Анна!

Мне было интересно и грустно наблюдать со стороны, как Кир и Дэвид ломают эту хрупкую предводительницу песочного племени. Мы должны это сделать – твердил мне мозг. Это наш единственный шанс на спасение.

– Просто отпусти их, – пробормотал Дэвид. – Если хочешь – оставьте меня, насадите на кол и отдайте на растерзание своим подопечным, но, Анна, отпусти их.

Я дернулась. Перевела взгляд на Дэвида, у которого не дрогнула ни одна мышца, когда он произнес эту фразу.

У него-то не дрогнула. А вот ты уже вся залилась слезами, как маленькая наивная школьница. И что? А вот и ничего. Полюбила дикаря, как же смешно.

– Анна, – воззвал парень. – Анна. Анна. Их ждут. Отпусти их.

Я не вытерпела, и, подползая к Дэвиду, цепко схватила его за руку и просипела:

– А как же ты?!

–Что? – он грустно усмехнулся, – не сам спасусь, так вас отсюда вытащу.

– НЕТ! – Я еще сильнее въелась своими ногтями в его кожу. – Не бросай нас. Пожалуйста.

Но он не ответил, только грустно улыбнулся уголками губ, как это может делать только он. А потом, покосившись на Анну, услышал её надменный голос:

– Ну хорошо. Умеете же вы меня уговаривать. Ты остаешься тут, а взамен получаешь карту для своих друзей. Мы решили.

Мне показалось, что меня облили холодной водой.

Нет. НЕТ. НЕТ.

– НЕТ! – я широко раскрыла глаза, – Дэвид, скажи, что ты пошутил. Скажи. Умирать ради нас глупо. Лучше я останусь с тобой. Прошу… Нет, НЕ СМЕЙ!

– Успокойся, Аза, – он легонько побил меня по щекам. – Ай, и отцепись от меня уже наконец! Послушай… Послушай. – Убедившись, что никто не подслушивает, он прошептал: – У вас есть шанс, я тебе говорю точно. Анна покажет вам карту, она находится около трёхсот ярдов отсюда, совсем недалеко, в песочных иглу. Я сам видел, но не мог подойти на это расстояние к ним. И вы по ней сможете найти путь обратно на большую землю. Все будет хорошо.

Я хотела что-то ответить ему, сказать, что это неправильно, либо мы уходим вчетвером, либо погибаем все вместе, но слезы заполонили мое лицо и не дали вставить буквально ни слова.

Дэвид подушечками пальцев аккуратно вытер мои слезы.

– Все будет хорошо. – Он обнял меня. – Я обещаю.

***

Я должна была радоваться, когда нас вывели из подземелья и выдворили из крепости наружу под строгим присмотром, но мое сердце обливалось кровью за жизнь Дэвида. Ноги подкашивались. В горле застрял ком, который нарастал с каждой секундой, проведенной без него, и так и грозился перекрыть доступ к кислороду.

Лучше бы я осталась. Лучше бы я выкрикнула, что никуда ни черта не пойду без него. У меня был шанс, и я его успешно проворонила, оставив умирать друга.

А друга ли…

Мы шли по песчаным дюнам вслед за Анной, чувствуя, как даже сквозь кроссовки наши ноги превращаются в раскаленное железо. Звездное небо было чистым, в лицо дул прохладный ветер. Я смотрела на счастливых Соньку и Кира с надеждой, что они хоть немного разделят мое горе, но потом поняла, что, в общем-то, так, как сейчас, есть гораздо лучше.

Они будут счастливы, поженившись, если нам когда-нибудь удастся отсюда сделать ноги. Хотя, они и сейчас счастливы. Нечего этому завидовать.

Анна двигалась уверенно, словно наступая босыми ногами на видимые только ей следы. Ее движения были легки и быстры в пятикратном размере, чем наши неуклюжие скачки по зыбучему песку.

Сонька выпорхнула из объятий Кира и, подбегая к дикарке, рывком тронула ее за плечо.

– Что хочет чужеземка? – Анна резко развернулась, и клубы песка и пыли взлетели вверх плотным столбом у ее ног.

– Э-э, – Сонька сглотнула, – долго нам идти?

В ответ Анна как-то странно прищурилась и оскалилась, но уже в скором времени возобновила свой путь по зыбучим дюнам, сопровождая все это угрюмым молчанием.

– Эй, красавица! – выкрикнул Кир, еле поспевая за женщиной, – разве так сложно ответить на наш вопрос?

Поняв, что ответа он так и не дождется, парень решился на рискованный шаг.

Он освободил руку из Сонькиной руки, прыгнул на приличное расстояние вперед, и, спотыкаясь на ходу об какую-то коряжку, схватил за локоть Анну, и они вместе повалились на песок. Сонька рассмеялась. У меня на душе сделалось еще поганее.

– Nё! – она откатилась от него, попутно треснув по макушке Кира луком.

Кир выплюнул песок, чем еще сильнее рассмешил Соньку:

– Да ты не подумай. Я же всего-навсего хотел обратить твое внимание на себя. Проклятые кроссовки.

Он потихоньку приподнялся и уселся на колени, отряхивая от мелких желто-белых крупинок волосы. Глядя, как подошедшая Сонька стала по-детски распекать его и помогать вытрясти из капюшона песок, слезы снова решили, что именно сейчас подходящий момент для того, чтобы вспомнить о Дэвиде.

Забудь его, теперь его не-ту в живых, НЕ-ТУ. У нас же еще есть шанс его спасти! Забудь о «нас». Киру и Соньке он нафиг не нужен, это тебе он разбил сердце на много маленьких частиц почти что перед самой своей смертью. Но если все же попытаться… Забудь о нем. Он такой же дикарь, как и все, кто тебя окружают. Может быть теперь дикарь, который уже варится на медленном огне без глаз в глазницах.

Я задрала голову, тщетно пытаясь приказать слезам затечь обратно в свои слезные каналы. Звезды размылись и превратились в сплошное белесо-серое пятно, что сразу испортило картину романтического побега.

Да какой побег без Дэвида, – вдруг закралась мысль, и это было очевидной правдой. – Это выживание, а не побег.

– Пошли! – Сонька махнула рукой вперед. Мы с Киром подошли к ней, но, обернувшись, заметили, что Анна стоит на месте и всматривается в бескрайние дюны.

– Анна? – окликнула женщину я. Она не шелохнулась. Мы с ребятами переглянулись, и у всех нас троих в голове появилась навязчивая мысль, что что-то тут нечисто.

– Анна? – Сонька прищурилась.

А в следующую секунду произошло то, что окончательно заставило поверить нас в неправдивость ее слов.

Если вы когда-нибудь были в центре эпик-фейла, то, наверное, уже знаете то чувство, когда вам хотелось бы провалиться сквозь землю с глаз того человека, который испепеляет вас своим взглядом. Или кулаками. Ну, неважно. В общем, огни в чьих-то несуразных руках, которые по несчастливому стечению обстоятельств появились у края горизонта, заставили сжаться мои внутренности в тугой узел и захотеть провалиться в песок с головой, лишь бы снова не попасть в их чудовищные огромные лапы.

– ЧТО ТЫ СДЕЛАЛА?! – Кир подлетел к Анне и хотел было вмазать ей кулаком по лицу, но промахнулся. Она выскочила из его поля досягаемости и, размахиваясь, со всей своей силой шибанула его луком по груди.

– КИР! – завизжали мы с Сонькой. Сонька дернулась, чтобы подбежать к парню, но острый конец лука, возникший в дюйме от ее правого глаза, поумерил пыл девушки.

– Ты… Ты… – Сонька задохнулась от гнева. Ее руки сжались в кулаки, на лбу выступил пот. – Что за…

– А что? Довольно распространенный прием нацистов, – припомнила Анна, – хотя, нет, они сразу начинали мучать, не заманивая в свое укромное местечко.

Мне показалось, что меня облили ледяной водой и выставили на тридцатиградусный мороз. Мозг все еще отказывался верить, что нас подставили.

– Да мы НЕ ВИНОВАТЫ! – закричала я. – Мы НЕ НАЦИСТЫ! На дворе двадцать первый век, Анна, очнись!

– Бесполезно, – подал голос Кир. Я обратила на него взгляд и увидела, что из его рта течет алая кровь. Ну отлично. – Черт возьми, нам надо было сразу догадаться…