Барон с улицы Вернон. Призраки Чугуева. Книга вторая

– А что Минаева? Приглашала в гости? – усмехнулся Калашников.

– Обещался быть до обеда, – сказал Виктор как-то равнодушно.

– Ну, уж коли купчиха Минаева жаждет Вас видеть, господин полковник, – ответил Калашников с усмешкой, – то стало быть чем-то Ваша персона её заинтриговала. Сия вдовушка ой какая не простая, хотя с виду может показаться душевной дамой. Где-то Вы ходите рядом с её интересом и она видать не хочет, чтобы разрушили Вы её идиллию.

– Идиллию? – не понял Виктор, – какую идиллию?

– А Вы загляните в местную клинику, к Фридриху Францевичу, – ответил Калашников, – это там где аптека, на перекрёстке у Базарной площади и Соборной улицы. Только не спрашивайте его в лоб. Он человек недоверчивый сам по себе. А так, поговорите о жизни, да о том о сём. А там глядишь, и я пригожусь!

Калашников улыбнулся и взял под козырёк.

– Жду интересных рассказов о чаепитии у купчихи Минаевой.

– К обеду увидимся, – ответил Виктор, так же взяв под козырёк.

Калашников направился к себе в околоток.

Виктор закурил, подумал и вспомнил, что последнее время у него сильно крутят суставы на ногах…

– Да, а к Фридриху Францевичу мне не мешало бы… – сказал сам себе Виктор.

Тем временем, в училище уже разгружали прибывшие сани…

– Аккуратнее, аккуратнее господа! – прикрикивал на юнкеров офицер, глядя на то, как они заносят ящики и непонятный металлический бочонок, слишком тяжёлый для своего размера, и тянут их на цокольный этаж, – его высокоблагородие вас явно не похвалит, если вы оброните один из них! Тут гауптвахтой не отделаетесь!

– Да не надрывайтесь, ваше благородие, – шутил в ответ один юнкер кивая на второго, – Авилов один нас троих стоит! Он тайком по вечерам в гимнастическом зале гири тягает!

Раздался дружный смех юнкеров.

Авилов, хотя и крепкий здоровяк семнадцати лет от роду, покраснел и отвернулся, делая вид что смех его не касается и что «бочонок» вовсе и не такой уж тяжёлый.

– А ну отставить смеяться! – приказал офицер, – давай сноси вниз и доложитесь капитану Подольскому, как приказал господин полковник!

– Есть, ваше благородие, – обиженно ответил юнкер, заворачивая на лестницу ведущую на цоколь.

Внизу их ждал немолодой капитан, из отставных. Низ его капитанского погона был пересечён толстой «шпалой», говорящей о том, что уволен он был почётно, с правом ношения мундира.

– И что вы привезли, господа юнкера?

– Куда ставить? – посмотрел на него тот самый юнкер, который шутил с офицером, – уж больно тяжёлые, Александр Сергеевич.

– В этих стенах, господин юнкер, я Вам не Александр Сергеевич, а ваше благородие, – ответил отставной капитан, – а ящики заносите в подземелье и оставайтесь на карауле в лаборатории. Авилова пропустите вперёд. У него, как я понимаю, самый тяжкий груз.

– Ну мы не завтракали! – начал было юнкер.

– … а я распоряжусь о вашем завтраке, – прервал его капитан и направился наверх.

Подземелье, это была небольшая дверь за которой начинался длинный коридор подземного хода. О нём ходило много слухов, рассказывали целые легенды о спрятанных там кладах и сокровищах, но военные понимали его так, как он изначально был задуман. Тут хранили оружие и боевые знамёна. И сейчас, их хранителем, единственным хранителем, единственных настоящих сокровищ, был Александр Сергеевич Подольский, отставной капитан и преподаватель физики в юнкерском училище.

Юнкера, все кроме здоровяка Авилова, ругаясь и тихо возмущаясь занесли ящики в подземелье. Выйдя оттуда, заперли вход, скинули шинели и устроились тут же, в большой комнате на цокольном этаже. Эту комнату Подольский именовал лабораторией.

Здесь было много интересного. Но трогать приборы Подольский никому не разрешал. Поэтому, юнкерам только оставалось глазеть на стрелочки, магнитики, такие же магнитные, только огромные, диски и на то как Авилов, подцепив винтовку на плечо, молча чеканит шаги из угла в угол.

Так прошло полчаса.

– Присел бы, – кивнул Авилову один из юнкеров.

– Я сегодня в гимнастический зал собирался, – проворчал в ответ Авилов.

– Вот тебе и гимнастический зал, – усмехнулся юнкер.

– Тебе, Григорьев, только смешки да шуточки, – остановился Авилов глянув на товарища, – да ещё о девках романсы попеть. А мне заниматься надо. Я хочу Поддубного превзойти.

– Это какого Поддубного? Нашего Ваньку? – рассмеялись юнкера, – да он от горшка два вершка!

– Не нашего Ваньку, – нахмурился Авилов, поняв, что над ним смеются, – а великого гимнаста Ивана Поддубного! А наш Ванька вам не Ванька, а вице-унтер-офицер и командир нашего взвода!

Он ещё постоял, послушал тихие ухмылки друзей и снова начал ходить из угла в угол.

– Ну раз целого тебя поставили, – парировал ему Григорьев, – то стало быть нечто ценное обнаружили в том доме.

Григорьев тут же подумал и посмотрел на товарищей.

– А ведь и правда, господа! А кто знает что мы охраняем?

Не знал никто.

– Я думаю, – продолжал Григорьев, – мы имеем право знать что мы принесли в училище и что находится у нас за спинами!

– Да ничего там не находится! – ответил ему один из юнкеров, – начальство приказало сложить в подземелье ценный груз. И не отходить от него до особого распоряжения. А тебе бы в анархисты, Матвей! Там ты своим сразу придёшься!

– Это ещё почему? – недоумевал Григорьев.

– Приказы офицеров ты конечно не обсуждаешь, но уж больно возмущаешься, когда их приходится выполнять! – ответил юнкер и отвернулся.

Григорьев подумал.

– Нет… анархисты не по мне… я конечно за свободную личность, но предпочитаю называться командиром, а не атаманом банды налётчиков и террористов!

– После того, как получил хорошую взбучку от своего батюшки, – тихо проворчал ему в ответ Авилов.

За открытыми дверями послышались голоса. Возвращался Подольский. Он зашёл в лабораторию и глянул на юнкеров. Следом за ним зашёл Виктор.

– Здравия желаем ваше высокоблагородие! – вскочили, как один, юнкера при виде полковника, а Авилов тупо встал смирно, глядя на Виктора.

– Вольно, господа, – остановился в дверях Виктор, – прошу оставаться здесь и никого не впускать пока мы с господином капитаном рассмотрим находки. Разве только, если это будет его высокоблагородие полковник Фиалковский.

– Есть никого не впускать кроме начальника училища, – ответил Григорьев и отступил от входа в подземелье, пропуская офицеров.

Шло время. Подольский с Виктором закрылись в подземелье и не выходили очень долго, как показалось юнкерам.

Юнкера затихли, пытаясь ловить обрывки слов и фраз доносившиеся из-за дверей.

Григорьев прильнул ухом к двери в подземелье и едва только какой из товарищей даже шептал, как он тут же цыкал на него и грозил пальцем, продолжая слушать.

Наконец дверь открылась и Виктор с Подольским вышли.

– Подслушивали? – строго посмотрел Виктор на юнкеров.

– Никак нет… – проговорил Григорьев в ответ, покрутив головой.

– Смотрите мне, – пригрозил Григорьеву Виктор и позвал Подольского за собой.

Офицеры заперли дверь в подземелье и ушли.

– Господа, – растерянно произнёс Григорьев, глядя то на замершего в углу Авилова, то на остальных товарищей, – господа, как я понял, там находится что-то очень опасное для жизни. Мы охраняем… не бомбу, но что-то более страшное чем бомба!

– Что ты слышал? – кивнул ему, усмехнувшись в ответ, один из юнкеров.

– Они говорили про жидкий азот! И там он в смертоносно огромном количестве, господа! Это точно! – ответил Григорьев перепугано.

– На тебе лица нет, Матвей, расслабься, – сказал юнкер, – жидкий азот существует только теоретически и все попытки вывести его в лабораторных условиях завершились ничем. Тебе надо время от времени читать научные журналы, а не только революционные прокламации сепаратистов.

Григорьев отмахнулся, сел на лавку и отвернувшись прижал к себе винтовку.

– Хотел я ещё с утра в гимнастический зал, – послышался голос Авилова.

Авилов вздохнул и снова начал мерить шагами лабораторию.

Глава 8

Немолодой художник стоял перед Минаевой, которая небрежно читала его прошение. Она поглядывала то на художника, то на жёлтый лист бумаги, время от времени ухмыляясь.

– И чего же вы хотите? – наконец отшвырнула она прошение Чумаку, который на лету поймал его и скомкав, сунул себе в карман сюртука.

– Илья Ефимович обещали-с быть на будущий год, – неловко начал говорить художник, – хотелось бы сообщить ему хорошие новости о том, что проект Делового Двора рассмотрен Вами и Вы готовы приступить по весне к возведению Делового Двора. На сколько я знаю, он Вам прислал деньги на покупку Гридиной Горы, которую знает, как живописное место с чудесным видом на Донец и его оба берега.

– Что вы думаете? – усмехнулась ему Минаева, – да кому он тут нужен, ваш Репин! У нас некоторые гимназисты и лучше нарисовать могут! Что он может этот кантонист! И что он вообще о себе думает? Я на Гридину Гору уже под свои предприятия выкупила и ещё осенью торговые склады там поставила. Так ему и передайте. А хочет вернуть свои, якобы присланные им деньги, пусть приезжает и судится со мной. А то разболтались, людишки!

– Но, – опустил голову художник, – как же… он мировая известность и в Академии Художеств…

– Чугуеву он не нужен! – вскрикнула Минаева, – как ты осмелился просить меня за этого выскочку?

– Отчего же выскочку? – опешил художник, в недоумении глядя на Минаеву, – он признан достоянием Государства Российского…

– Достояние! – ухмыльнулась Минаева, – затиранил меня уж своими расспросами, куда деваются его жалкие гроши, которые он передаёт этому гадюшнику, что именуется тут ремесленным училищем! И ишь чего надумал? Деловой Двор ставить собрался, академии захотел тут открывать! Жили мы триста лет без академий. И ещё столько же поживём! Неровен час, какой-нибудь его академик, ещё и жандармов на меня натравит! А такие могут… – Минаева, смеясь глазами, посмотрела на художника, – все Вы одинаковы, радетели чугуевские. Больно умные пошли и таких же умников воспитать пытаетесь. Не выйдет! Не нужны мне умники в городе! Хотите умничать, то Россия большая. А мы тут и без репинского приплода переживём.

В дверях зазвонил колокольчик.

– А это ещё кто? – указала на двери Минаева, посмотрев на Чумака.

– Понятия не имею, сударыня, – наклонился к ней Чумак, – что прикажете?

Минаева строго глянула на художника.

– Пшол прочь, – махнула она рукой, – и чтобы духу репинского в городе не было!

Потом посмотрела на Чумака.

– Спрячьтесь-ка, Терентий Свиридович, – сказала тихо Минаева, – я вижу, это барон фон Готт.

Художник тяжело вздохнул и направился к выходу опустив голову, в дверях столкнувшись с Виктором.

Виктор отступил, пропустив его.

Он глянул художнику вслед и прошёл в гостиную.

– Ой, барон! Барон Виктор фон Готт! Вы ли это? – улыбаясь, поднялась из кресла Минаева и приблизившись к Виктору остановилась в двух шагах, словно разглядывая его.

– Да уж, получил Ваше приглашение и как обещался, ближе к полудню прибыл к Вам, – ответил Виктор отдавая шинель камердинеру.

– А Вы, как я вижу, ночь не спавши? – улыбнулась Минаева, – не желаете ли чаю, или крепкого кофе?

– С удовольствием выпью крепкого чаю, – улыбнулся ей в ответ Виктор.

– Распорядитесь про чай, – махнула Минаева горничной.

Та кивнула и удалилась на кухню.

– Всё, знаете ли, всё больше слухи о Вас получаю, барон, – Минаева подала ему руку для поцелуя.

Виктор поцеловал ей руку и Минаева, лёгкой улыбкой и таким же лёгким кивкуом головы, пригласила его пройти в гостиную.

– И каковы последние слухи? – спросил Виктор.

– Сказывают, что у нас в городе исчез какой-то человек, прибывший из Петербурга? – скорчила Минаева удивление на лице.

– О, я Вас уверяю, – ответил Виктор, так же подыскивая нужное, более важное, выражение лица, – люди не пропадают без причины. Он жив, и мы в этом уверены. Я думаю он скрывается где-то в Чугуеве и очень скоро мы его отыщем.

– Ужас какой, – проговорила, вроде как испуганно, Минаева, – в моём городе скрывается преступник?

На этом самом «моём» она сделала какой-то особенный акцент, который Виктор без труда уловил но не подал виду.

– Ну почему же преступник? – ответил он, – человек явно болен. И ему нужна помощь врачей.

Минаева довольно улыбнулась.

Подали чай и кипящий самовар.

– Я слышала, что из его дома сегодня будто вывозили что-то? – спросила она вроде как нечаянно и тут же оборвала себя саму, – ой, да ну что это я всё о Вашей службе? Очевидно Вы и без того ею утомлены, барон?

– Ну что Вы, – ответил ей Виктор, – это меня вовсе не отягощает. Да, мы нашли в доме Полежаева нелегальную литературу и краску для печатного станка. Но сейчас, все наши находки под надёжной охраной. Не думаю, что в ближайшее время что-либо нарушит спокойствие обывателей.

– Вы не представляете как это меня радует, – улыбнулась Минаева, – знаете, я всё больше пекусь о благополучии местных обывателей и меня очень интересует всё что происходит в нашем городе. Недавно, наше собрание даже заслужило похвалу Её Светлости Великой Княгини Марии Феодоровны. Вы не знакомы с Её Светлостью? – она прищурила глаз пытаясь уловить реакцию Виктора на вопрос.

Виктор улыбнулся.

– Не имею чести знать Великую Княгиню Марию Феодоровну, – спокойно сказал он.

– Вот, а мы с ней переписываемся, – вздохнула Минаева, – но впрочем, наверное Вам скучны мои душевные дела? Скажите, а надолго ли Вы к нам в город? У Вас чисто служебный интерес, или желаете у нас поселиться? У нас, знаете ли, по весне и летом очень хорошие пейзажи. Особенно в сельце Кочеток. Не намерены ли Вы купить там домишко, чтобы проводить у нас лето?

– Намерен, – кивнул Виктор, – но думаю, что повременю с этим в ближайшие несколько лет.

– Смотрите, – улыбнулась Минаева, – если Вам нужен домик получше, то я могла бы замолвить словечко в местном земстве.

– О, – будто обрадовался Виктор, – так Вы имеете влияние на земские власти?

– Ну конечно же! – улыбнулась Минаева, – я ведь предводительствую в местном дворянстве!

– Чудесно! – кивнул в ответ Виктор, – и как обстоят дела в местном собрании? А то, знаете ли, всё не имел чести посетить вас. Даже неудобно получается.

– Можете прибыть, – кивнула Минаева снисходительно, – мы устраиваем приёмы каждую субботу в нашем здании на Дворянской улице. У нас бывает весь цвет местного общества и мы часто принимаем почётных гостей. Будете одним из них.

– Благодарствую, Капитолина Николаевна, – кивнул, улыбнувшись в ответ, Виктор.

– А сами-то Вы, чай не родственник фон Дитерихса? – спросила она, пристально посмотрев на Виктора, – уж больно лица ваши схожи? Мы, знаете ли, с фон Дитерихсом очень дружны!

– О, ну что Вы! – ответил Виктор, – не имею чести знать уважаемого барона Дитерихса. Да и родственники мои поскромнее будут.

– Странно, – усмехнулась Минаева, – это очень известные люди в Петербурге. А кто же Ваши родители?

– Отец, – подумал Виктор, – в молодости служил в драгунском полку, как и я, воевал, потом занялся наукой. Мать учительствовала. У нас большая семья и я давно из них никого не видел. Надеюсь на скорую встречу с ними, Капитолина Николаевна.

– Я Вам сочувствую, барон, – вздохнула Минаева, – я вот тоже давно никого не видела из своих родных. Но надеюсь, что и не увижу, – улыбнулась она отставив чашку, – а каковы планы на ближайшие дни?

– Хотелось бы съездить в Купянку, – спокойно сказал Виктор, – говорят, там недавно поселился бывший гарнизонный врач?

– Кузьма Демьянович? – удивилась Минаева, – ой, давно о нём не слышала! Можете не передавать от меня поклон, ежели с ним встретитесь! Я сама надеюсь лично увидеть его, на Пасху! Он очень любит посещать Всех Скорбящих Радосте, – перекрестилась Минаева посмотрев куда-то вверх и снова глянула на Виктора не сводя улыбки с лица.

– Да, он далеко не гордость нашего города. Хотя один из лучших врачей, даром что убил свою жизнь на службе. Вы представляете, сколько бы он блага сделал нашему городу, будь он подальше о Чугуева? А он вот, как на радость, взял и удалился к себе в имение.

– Видать имел причины? – спросил Виктор.

– Да, последнее время он чудил, озлобился как-то, – подумала Минаева продолжая улыбаться, – начал рассказывать всем… – она замешкалась, – жуткие вещи!

– Жуткие? – удивился Виктор, – и какие же, разрешите поинтересоваться?

– О да, понимаю, – кивнула Минаева, – вы, как человек военный, полковник, просто обязаны это знать! Он связался с этими… – она подумала, – с бунтовщиками, которые пытаются подорвать спокойствие нашего Государя Императора!

– И есть доказательства? – посмотрел на Минаеву Виктор.

– У меня они всегда есть, – ответила Минаева, – он лично мне, в присутствии мадам Хватынцовой и мадмуазель Токаревой, заявлял что в нашем городе нужно учредить какой-то совет из достойных горожан. А на наши замечания, что у нас и так существует и купеческая гильдия, которая заправляет вопросами коммерции, и наше почтенное собрание, заправляющее благотворительностью, знаете что он ответствовал?

– И что же? – спросил Виктор.

– Он назвал нас ворами и проходимцами, – вздохнула Минаева, – стало быть, дворяне и купцы, которые копейка к копейке собирают фонд нашего города, это воры? Мы например, недавно открыли больницу для страждущих детей. А между прочим, Гречко держал больных деток в своём лазарете и буквально использовал талант замечательного доктора Файста! Вы знакомы с доктором Файстом?

– Не имел надобности, слава Богу, – усмехнулся Виктор, – да уж, ваш Гречко действительно подозрительная и интересная личность.

– Вот именно, – кивнула Минаева.

– А что купеческая гильдия? – вдруг спросил Виктор и Минаева немного даже растерялась, – как там обстоят дела? Я слышал, что купец Зайцев недавно обзавёлся новым особняком?

– О! Вы видели этот особняк? – воскликнула Минаева, – он прямо в центре нашего города, возле городской думы!

– Тот что по ночам светится иллюминацией? – улыбнулся Виктор.

– Правда красиво? – восхищённо спросила Минаева, – детишки как радуются! А ёлка на Рождественские праздники, была просто замечательная! Что ещё нужно детям, чтобы обрести радость в жизни? Конечно же праздник!

– Согласен, – кивнул Виктор, – очень красиво. Как я понимаю, это не единственное достижение местных купцов? На базаре народ возмущался, что мало места для торговли? А я, как поглядел, так вроде и площадь не такая уж и маленькая, и лавки поставить можно. Разве городские власти воспрещают торговлю?

– Ну что Вы, барон, – усмехнулась Минаева в ответ, – в нашем городе всё делается только по закону. Это возмущались торгаши, – скривила пренебрежительную гримасу Минаева, – знаете, разные бабки-молочницы, мальчишки с бубликами да спекулянты разной масти. Того гляди и продадут негодный товар, от которого потом животом люди страдают.

Она вздохнула.

– Беспошлинная торговля у нас воспрещена. А пошлину взымают лишь после проверки товара купеческой гильдией и пошлина вся направляется на благотворительность.

– А отчего не градоначальником? – спросил Виктор.

– Ну что Вы, пошлина должна сразу же приносить пользу, – торжественно заявила Минаева, – мы не устаём подавать и подавать требования Лубенцову. И под нашим давлением, он принимает решения во благо нашего города!

– Превосходно! – улыбнулся Виктор, – я вижу, знакомство с Вами действительно полезное. Но сейчас мне пора.

– Ну и меня прошу извинить, дела, – улыбнулась Виктору Минаева.

Виктор встал.

– Был очень рад общению с Вами и обещаюсь посетить ваше собрание в одну из ближайших суббот.

– Буду ждать, – подала ему руку Минаева.

Виктор поцеловал руку, попрощался кивком головы и направился к выходу.

Камердинер подал ему шинель.

Минаева стояла, провожая Виктора взглядом, улыбаясь ему вслед. Когда он, выходя обернулся, она помахала ему рукой и едва за Виктором захлопнулась дверь Минаева посмотрела в сторону.

– Терентий Свиридович, что Вы можете сказать? – подозвала она прятавшегося в соседней комнатке Чумака.

– Не знаю, Капитолина Николаевна, – вышел из укрытия Чумак, – он немногословен и видно, что сам изучает Вас. Кроме того, с каких пор военная разведка, да ещё и морского ведомства, да ещё и целый полковник из самого Петербурга, ловит пропавших сумасшедших? Не к добру это, знаете ли, – покачав головой он посмотрел на Минаеву.

– Он ни с кем не знаком, – посмотрела Минаева на двери, из которых только что вышел Виктор, – или хочет, чтобы все поверили, что он ни с кем не знаком. Замашки с претензиями на благородство, но… – она подумала, – он больше похож на человека, которому очень повезло в жизни. Уж я таких чувствую, – усмехнулась она, посмотрев в ответ на Чумака, – постарайтесь-ка, Терентий Свиридович, чтобы он уехал как можно скорее, – снова глянула она на Чумака.

– Подумаем, Капитолина Николаевна, – кивнул ей Чумак в ответ…

Калашников встретил Виктора, с порога рассмеявшись.

– Ну, как завтрак с купчихой Минаевой? Чай не закормила в усмерть?

– Не закормила, – так же усмехнувшись в ответ, сказал Виктор.

Он скинул шинель и присел напротив Калашникова.

В околотке скучал только дремавший в сенях городовой, а Калашников читал старую газету.

– Вот смотрите, господин полковник, – сунул газету Виктору Калашников, – специально сходил домой за этим обрывком. Благо сохранил. Статейка дюже интересная, понимаете ли. Тут какой-то Эйнштейн из Германии, пишет о свойствах атомов.

– Эйнштейн? – взял газету Виктор.

– Да не-то патентщик, не-то нотариус, я так и не понял кто он такой, – ответил Калашников, – но видно, что неглупый человек и в физике разбирается получше меня. Он упоминает об особенных свойствах низких температур и их влиянии на структуру атомов. Не мог ли наш инженер Полежаев, заниматься какими-то научными изысканиями в этой области и собрать такую вот машину, для воздействия на атомы?

Виктор пробежал газами статью.

– Жидкий азот это сверхнизкие температуры, – подумал он, – и пожалуй Вы правы, господин Калашников. Полежаеву нужна была температура воздуха, которая при определённых условиях преобразует частицы атома в кристаллы, позволяя, вроде как, «консервировать» и сохранять их. Только из записок Полежаева следует, что консервировать он пытался атомы хронополя.

– Атомы чего? – не понял Калашников.

– Консервировать хронополе, как он называл время, – ответил Виктор, – по версии Полежаева, время, это такое же явление как и огонь, например, – отложил Виктор газету, – его можно ускорить, замедлить, хронополем можно переместиться в другую эпоху и заморозить его, сохранить, будто напечатать фотографическую карточку. Для этого ему нужны были сверхнизкие температуры.

– Консервировать время? – усмехнулся пристав, – зачем это ему?

– Момент существенный и важный, – кивнул Виктор, – представьте такую ситуацию, что вроде как Вы переместились на сто лет назад и встретили там, в прошлом, своего молодого прадедушку.

– Ну, было бы интересно, – подумал Калашников.

– Вот, – продолжил Виктор, – на радостях вы оба напились и ненароком его убили.

– Ну… – подумал Калашников, – грешно даже думать о таком, но могу и такое представить.

– Что будет, – посмотрел на него Виктор, – если предположить, что Ваш прадед ещё даже не был знаком с Вашей прабабушкой, и соответственно, Ваш дед ещё не был рождён?

Калашников глянул на Виктора.

– Вы клоните к тому, что я тоже умру?

– И не просто умрёте, – ответил Виктор, – Вы исчезнете в тот же миг, исчезнет всё что было связано с Вами. И те события которые произошли благодаря Вашему непосредственному, или, хотя бы косвенному вмешательству, никогда не произойдут. И соответственно, не произойдут и те события, которые как-то были связаны с ними. Ваши дети никогда не родятся, а любая память о Вас исчезнет. Исчезнет память и о том всём, что с Вами хоть как-то было связано. Пропадёт целое звено истории.

– Я никогда не задумывался об этом, – кивнул в ответ Калашников, – а ведь и правда, убей в прошлом, эдак лет двести назад, какого-нибудь забулдыгу, кое-какие события можно изменить.

– Не просто события, – ответил Виктор, – историю можно изменить до неузнаваемости.

Он вздохнул.

– Инженер Полежаев изобрёл метод, с помощью которого всего этого можно избежать.

– То есть… – не понял Калашников.

– То есть, – ответил Виктор, – он без труда может проникнуть в прошлое, убить Вашего прадеда до рождения Вашего деда, без всяких последствий для истории. Вы, конечно, не родитесь, но вот цепочка истории которая не состоялась из-за смерти Вашего прадеда, будет сохранена, хотя бы на бумаге, или в фотокарточках.

– Каким образом? – не понял пристав.