Экзистенция и культура

Эти рассуждения характеризуют особенности и философского метода исследования. Изучая такой объект, как экзистенциальный опыт (а подобные объекты, возможно, и составляют специфику философии), философ имеет дело не просто с данностью, а пытается достроить его до специфической для человека и данной культуры системы координат. «Составление воображаемой структуры» есть ход сознания, попытка человека разобраться в жизненном многообразии, данном ему вовне и в нем самом, «распутать» его смысловые оттенки.

Чтобы распутать опыт, надо внести в него структуру смыслов. В «Психологической топологии пути» Мамардашвили подмечает различие между первыми и последними томами романов Пруста. Оно состоит в том, что в конце как будто сходятся «висящие» нити понимания, связываются друг с другом в особую целостность, и это делает сам автор, осуществляя подвиг самособирания. Он структурирует и наполняет события таким образом, чтобы в повествовании присутствовал некий, возможно пока неведомый смысл. Мамардашвили сопоставляет это с актами смысложизненного понимания, которое осуществляется каждым человеком на «бешеной кривой исторического бытия», на параболе воссоединения смыслов, в ее напряженности между конечностью и незавершенностью.

Для Мамардашвили произведения Пруста и Фолкнера дают примеры особого трагического опыта героев, когда они не знают, каково их действительное положение. И у Пруста, и у Фолкнера слои времени перемешаны, нет четкой последовательности изложения, что является своеобразными признаками этого незнания и особого экзистенциального опыта. Правила построения классического романа, последовательность повествования – напротив, продукт уже серьезной сознательной обработки жизненных событий и переживаний, которая позволяет представить жизнь как целостность и является результатом распутывания опыта.

Пруст идет другим путем: воспроизводит переживания в наиболее чистом виде, оформляя их прекрасным и богатым языком, но избегая сюжетных конструкций. Это чтение им своего опыта, посредством чего он справляется с онтологической ситуацией. Аналогично у Г. Гессе есть примечательный момент в романе «Гертруда», где главный герой, ставший композитором, говорит: «В ранней юности я иногда мечтал стать писателем. Исполнись эта мечта, я не устоял бы против искушения отследить свою жизнь вплоть до прозрачнейших теней детства и милых, бережно хранимых истоков самых ранних воспоминаний»72. Пруст для себя избирает как раз такой способ, описывая свои переживания, наблюдая их, лишь отчасти выстраивая их связи с культурными универсалиями и ценностями. Из этого многообразия извлекается опыт и создается «собор» смыслов индивидуальной жизни.

Распутать экзистенциальный опыт – значит понять, структурировать, упорядочить, интегрировать многообразие переживаний эмпирического индивида. Однако для этого нужно сконструировать соответствующие концептуальные средства, исследуя и понимая культуру, историю, образ жизни, контекст индивидуального существования. В результате такого теоретического исследования выявляются экзистенциалы или конституирующие ситуации, составляющие специфику собственно человеческого, культурного бытия индивида. Именно они позволяют внести определенный порядок и смысл в наличный хаос того, что нередко называют экзистенциальным опытом, но что на деле является лишь феноменальной формой существования. Яркую попытку разработки специальных категорий и способов экзистенциального понимания предприняли М. Хайдеггер, К. Ясперс, Ж.П. Сартр, что оказало влияние на возникновение экзистенциального анализа как научно-гуманитарного метода исследования внутреннего мира человека.

Смыслы и ценности экзистенциального опыта

Феноменология экзистенциального опыта представляет собой лишь одну из возможностей его понимания. Здесь переживания выступают как реальность во многом непредвиденная, неожиданная, спонтанная, с которой человеку приходится сосуществовать и с которой он не всегда справляется. Внезапно нахлынувшее чувство тоски или радости в данном случае является примером. Марсель, в частности, таким образом описывает свой визит к больному другу и выраженное чувство сострадания, которое при этом испытывал. При следующих встречах это чувство утрачивалось вследствие обреченности больного. «Эта тишина во мне странно отличается от крика сострадания, который поднимался в моем сердце; однако она не кажется мне совсем загадочной. Я в состоянии обнаружить в себе, даже в смене моих настроений, достаточное объяснение. Но зачем? Пруст прав. Мы для самих себя не свободны; есть некая часть нашего существа, которая иногда становится нам доступной силою каких-то странных и, возможно, не совсем осмысленных нами обстоятельств. Ключ дается нам на мгновение. Через несколько минут дверь вновь закрывается, ключ исчезает. Я должен с грустью признать, что это так»73.

Г. Марсель далее говорит о тех усилиях и смыслах, которые позволяют человеку обрести власть над переживаниями. Это верность, принятие обязательства, обещание, важность направления переживания, ответственности, а не просто созерцания. Тем самым вскрывается другая ценностно-смысловая часть экзистенциального опыта.

А. Лэнгле, исследуя роль эмоций в личностном становлении, указывает на то, что эмоциональные состояния не способствуют последовательной ориентации, связанной с ключевыми жизненными решениями личности. Они скорее инициируют осмысление и принятие решений74. В. Франкл, называя в составе структуры смысла жизни ценности отношения как «последний» рубеж, как раз показывает, что в жизни человека наступает момент, когда он должен или ему остается лишь возвыситься над переживаниями, чтобы занять осмысленную позицию по отношению к происходящему и вынести тяготы существования.

Переживания нуждаются в осмыслении, категоризации, структурировании, чтобы стать значимыми элементами экзистенциального опыта, который сам организует совокупное бытие человека. Для этого субъективный поток переживаний должен быть оформлен, собран. Переживание выполняет конституирующую роль в процессе становления человека, когда оно трансформируется в смысл, обозначается, фиксируется в языке и общении.

В связи с этим интересно провести различие между дневником и автобиографией как жанрами, связанными с описанием человеком собственной жизни. Дневник отражает сегодняшние переживания, насыщен событиями и чувствами. Автобиография – нить судьбы, протягиваемая человеком, выстроенная им линия жизни, творчества. Ее задача не просто фиксировать события и свое отношение к ним, а в рассказе выстроить свою жизнь как нечто целое, показать ее внутреннюю динамику, связать с социальными и культурными событиями, усмотреть влияние людей и внешних обстоятельств. Дневник и автобиография отражают разные грани экзистенциального опыта как, с одной стороны, фиксации и переживания текущих событий, а с другой, формирования личностью своего жизненного пути, становление своей судьбы, в котором большую роль играют интерпретации жизненных смыслов.

Экзистенциальный опыт – не просто совокупность переживаний, но их особая целостность, продукт обработки, расшифровки, распутывания, которые каждый раз приводят к новому рубежу личностной зрелости и связанному с нею принятию сложностей судьбы. Так, главный герой вышеназванного романа Гессе «Гертруда», переживший тяжелые времена своей жизни, приходит к важному выводу: «Пусть внешний рок свершился надо мной, как надо всеми, неотвратимо, по велению богов, зато моя внутренняя судьба была все-таки моим собственным творением, ее сладость или горечь зависели от меня, и я должен взять на себя всю ответственность за нее»75.

Пруст же, воспроизводя спонтанность переживаний, не упивается ею, но стремится к реализации переживания, впечатления, т.е. к воспроизведению и пониманию пути из прошлого в настоящее. «Пруст пишет так. “Я понял (уже второй свет, вслед за первым светом), что произведение искусства – это единственный способ восстановить утраченное время”. Следовательно, “произведение искусства” не в традиционном смысле, а работа, которую я могу сделать только сам, чтобы раскрутить, что же со мной случилось, что значило впечатление, что значил знак, – Бог подавал мне знак, и было светло на одну секунду, потом будут хаос и темнота, а когда темно, работать уже нельзя»76.

Следует заметить, Марсель в своих размышлениях о верности, важности соучастия человека в некоторой нерасторжимой с человеческой судьбой тайне не одобряет идеи обретенного времени Пруста. «Сегодня днем размышляю… что единственная возможная победа над временем, по-моему, состоит в верности. (Сколь глубоко замечание Ницше: человек – единственное существо, которое выполняет обещания.) Не существует привилегированного состояния, которое позволяло бы преодолеть время: ошибка Пруста заключается в том, что он этого не понял. Описанное им состояние есть в действительности не что иное, как западня времени. Это понятие “западня времени”, как я чувствую, будет играть все более и более важную роль в моих размышлениях»77.

Марсель поднимает темы абсолютных ценностей, веры, ответственности, в которых акцентировано не просто отношение к иному, а отношение с позиции смирения, преклонения, уважения, признания другого. Это переживание и осмысление происходящего уже на другой высоте смыслов человеческого общения. «Странно, – но, однако, так ясно, – что я могу продолжать верить только при условии, что буду выполнять свое обязательство. Это удивительным образом связано. Можно переживать и сознавать свои переживания, интерпретировать их, но я должен и принимать за что-то ответственность, не просто следить за течением жизни. Путь имеет цель»78. Эти мысли чрезвычайно важны для понимания экзистенциального опыта. Принятие ответственности есть выражение следования ценностям, что позволяет жизни не просто «течь», а быть для личности осмысленным путем становления, самопонимания и саморазвития.

Но значим и подход Пруста. На первый взгляд может показаться, что Пруст просто следит за течением жизни, однако в действительности он осуществляет усилие во времени, чтобы запечатлеть и сохранить внутреннюю жизнь. Осознание временности и конечности побуждает человека к осмыслению и собиранию себя. Прустовский ход в этой проблеме, в этом представлении о субъекте переживания, или о субъекте романа, Мамардашвили называет «невербальным корнем нашего бытия», которое он извлекает из своего переживания. Человеческое бытие в этом контексте раскрывается прежде всего через субъективное осознание, представляющее собой непрерывный процесс.

«Усилие во времени» у Пруста свидетельствует о другой стороне переживания – о важности его не только как спонтанного чувства, созерцания, но и как феномена, сознательно вызываемого для интеграции какой-то важной части жизни и самого себя через воспоминание, которое связано с рефлексией, сознаванием. Ю.С. Степанов справедливо отмечает, что воспоминание выполняет у Пруста роль «третьего элемента» или «зоны отчуждения» в отношении автора к предмету или событию. Через воспоминание событие предстает очищенным и ясным, становится более понятной его связь с другими событиями и прошлым опытом, ради чего Пруст избегает прямого контакта с персонажами, обращаясь именно к образам своей памяти79.

Экзистенциальный опыт – опыт длительности (дальности, по Прусту), длительного становления, восприятие, которое проходит различные ступени и формируется как на уровне бытийствования, повседневности, живого опыта, так и на уровне ситуаций культуры (под влиянием, например, конкретных произведений), где в очищенном, артикулированном виде дан смысл реальных жизненных событий и переживаний.

Вспоминая кантовское определение опыта как рассудочного единства чувственного многообразия, отмечу два аспекта: наличие разнообразного чувственного материала и необходимость его достраивания до некоторого целого посредством рассудка. Возможно, здесь стоит последовать кантовской логике и попытаться понять экзистенциальный опыт как способ упорядочения жизненных переживаний на основе совокупности смысложизненных ценностей, познания личностью своего назначения, присутствия в мире, ответственного выбора и принятия решений. Конечно, здесь не имеется в виду апелляция к структуре трансцендентального субъекта. Здесь важна другая идея, связанная с организацией изменчивости, текучести, неуловимости практического опыта как опыта жизни, со становлением индивидуального и общественного сознания как структур ценностно-исторических.

Экзистенциальный опыт обладает когнитивной значимостью, структурирует переживания, включает осмысление, формирование установок и ценностей в контексте отдельных ситуаций и событий человеческого существования. Однако и осознание смысла является экзистенциальным, способным организовывать духовное становление личности именно вследствие своей сопряженности с переживанием.

На первый взгляд этот путь понимания слишком формализует феномен опыта, упускает его «живую ткань» (Д. Дьюи), усиливает его когнитивный компонент. Представить, каким сложным может быть процесс этого упорядочения в условиях фундаментальной поляризации структур жизненного мира, нам поможет интерпретация во многом автобиографического романа Г. Гессе «Степной волк» (см. соответствующий раздел). Гессе – в иной форме, чем Пруст, – выстраивает свою историю человека, переживающего экзистенциальный кризис становления и самопонимания.

Ситуации, события, история существования

Из чего же складывается многообразие экзистенциального опыта?

Особое место среди бытийных ситуаций занимают предельные, кризисные, уникальные ситуации, когда человек остро ощущает всю зыбкость, рискованность собственного существования, его непреодолимые данности, неслучайность своего места в жизни. Предельное переживание меняет опыт, а не просто встраивается в него.

Ситуации и события можно рассматривать как онтологические характеристики экзистенциального опыта. Их экзистенциальный характер определяется смысловой насыщенностью и ценностной значимостью для субъекта (В.В. Знаков). Экзистенциальный опыт проясняется именно как экзистенциальная ситуация со своими параметрами и свойствами.

Понятие «ситуация» фиксирует взаимодействие личности со средой. По определению К. Ясперса, «ситуация означает не только природно-закономерную, но скорее смысловую действительность, которая выступает не как физическая, не как психическая, а как конкретная действительность, включающая в себя оба эти момента, – действительность, приносящая моему эмпирическому бытию пользу или вред, открывающая возможность или полагающая границу»80.

Ситуации обладают специфической структурой и конфигурацией, придающей образу жизни людей характер направленного и непрерывного процесса, в рамках которого воспроизведение культурных образцов выхода из проблемных состояний чередуется с рождением новых способов решения жизненно важных проблем81. Жизненная ситуация индивида представляет собой, согласно Т.М. Дридзе, совокупность значимых, т.е. втянутых в орбиту его жизнедеятельности, событий и обстоятельств, оказывающих влияние на его мировосприятие и поведение в некоторый конкретный период его жизни.

Экзистенциальный опыт играет конституирующую роль в формировании ситуаций и событий, и вместе с тем, ситуация и событие инициируют развертывание переживаний, обнаружение смыслов и ценностей. Нечто случившееся в мире и собственной жизни становится для человека субъективно значимым событием только в результате осмысления, освоения его на основе экзистенциального опыта.

Событие может рассматриваться как когнитивный конструкт, играющий роль посредника между опытом и языком. Вместе с тем, это и герменевтический инструмент для преобразования недифференцированного континуума живого опыта в вербальные структуры (в том числе метафоры), которые человек использует для того, чтобы говорить об опыте в своих повествованиях и таким образом его осмысливать, упорядочивать и транслировать82.

Событие в самом общем виде можно определить как «локальное структурирование бытия в сжатые промежутки времени – в данный момент, здесь и сейчас… Событие – не просто место, занимаемое в течении бытия, а совершение самого бытия, его фрагмент или эпизод»83.

Переживания, смыслы, ценности, ситуации и события отражают взаимосвязь субъективного и объективного в экзистенциальном опыте. Человек не просто реагирует на ту или иную ситуацию, но определяет ее, будучи вовлеченным в нее, фактически создавая, конструируя тот мир, в котором живет, и тем самым выступает как субъект. При этом личность стремится упорядочивать факты и явления в такую непротиворечивую последовательность событий, которая представляет собой связную и законченную историю. Если иметь в виду нарративный подход, субъект сознательно и целенаправленно структурирует события таким образом, чтобы в повествовании присутствовал смысл, отражалась цель, смысловой результат.

Экзистенциальный опыт, в ходе осознания которого человек проясняет для себя смысложизненные ценности, – это личная история существования, примирения с существованием, непрерывного прислушивания к жизни, состояний духовной пробужденности, преодоления тревоги, вызванной непониманием смысла, ответственностью, страхом смерти.

Экзистенциальный опыт имеет рекурсивную природу, его события никогда до конца не пережиты. Его паттерны повторяются в разных вариантах. Экзистенциальный опыт – всегда живой опыт, связанный с историей жизни, которая никогда не дописана до конца. Он – дело всей жизни, а не результат отдельного прозрения. Прошлое «меняет окраску», меняет даже «свою субстанцию» по мере того, как человек живет, как его жизнь подходит к концу. «По мере того, как я продвигаюсь по жизни, накапливая прожитые годы, мир моего детства становится мне все ближе и ближе…»84. Человек возвращается к своему опыту – в мыслях и поступках, черпает из прошлого смыслы, переоценивает его.

Поль Валери писал: «Мои чувства приходят ко мне издалека»85. Мамардашвили использует эту фразу, для того чтобы показать, обращаясь к Прусту и Фолкнеру, что «человек есть существо далекого»86, его наличное состояние есть результат длительной цепочки событий, переживаний, размышлений, решений.

В романе С. Моэма «Бремя страстей человеческих» главный герой Филип Кэри, пройдя множество испытаний, понимает, что именно его изначальный физический недостаток, который был причиной стольких его разочарований, сформировал в нем способности глубокого чувствования и видения. Благодаря опыту разочарования, дистанцирования от самого себя Филип обрел способность тонко сознавать самого себя, свое прошлое, настоящее и будущее.

Идея о важности понимания экзистенциального опыта как истории жизни, создания и осуществления человеком собственного жизненного сценария получила теоретическое обоснование и эмпирическое подтверждение в конкретных психологических исследованиях Н.В. Гришиной. Их результаты показали, что экзистенциальный опыт «возвышается» до уровня общего сценария человеческой жизни, задавая ее смысложизненное содержание. Были получены данные о связи оценки человеком своей способности влиять на течение собственной жизни с ее событийностью (количеством упоминаемых человеком событий своей жизни). Способность человека фиксировать свой опыт в виде значимых событий делает его «автором» собственной жизни. Осмысление человеком собственной жизни выступает важнейшим фактором его существования в настоящем и переоценки прошлого опыта, который, даже если был негативным, начинает оцениваться как важный и позитивный, становится частью экзистенциального опыта в целом. Тем самым, новое видение личностью своего прошлого преобразует перспективу жизненного пространства человека и изменяет его личную историю. Экзистенциальный опыт играет фундаментальную роль в феноменологии жизненного мира человека, формируется в результате переживания личностью экзистенциальных ситуаций и соприкосновения с «последними вопросами» своего существования87.

Прошлое личности есть обращенный к ней призыв, на который она должна ответить в соответствии с тем, чем она является сейчас. В этом состоит экзистенциальная ценность прошлого. Как показывает Г. Марсель, прошлое определяет настоящее как в плане несущей основы, так и в плане стесняющего предела. Фактичность прошлого нельзя изменить, но человеку предстоит в течение всей жизни определять и переопределять смысл произошедших событий – смысл, который связывает, синтезирует, конструирует и одновременно распутывает, расставляет акценты, обеспечивает аналитический взгляд в отношении к собственной истории. «И это должен сделать я сам, пока остаюсь живым, как если бы я должен был постоянно пропускать сквозь себя это прошлое, являющееся моим именно потому, что я должен сообщить ему его смысл»88.

В своей памяти человек воспроизводит прошлое, возвращается к нему как к незавершенной возможности. Осуществляется поворот личности к самой себе в прошлом, повторение, которое представлено у С. Кьеркегора («Повторение»), Ф. Ницше («Так говорил Заратустра»), Ж. Деррида («Рассеивание»), Ж. Делеза («Различие и повторение»). Повторение является возвращением, воспоминанием, формой «экзистенциального усвоения» (О. Больнов) исчезнувшего прошлого89. Смысл жизни обретается по мере осмысления человеком своей истории и создания личного мифа, где есть место предназначению, призванию и судьбе.

В свою очередь будущее является не только тем, что должно наступить однажды в какой-либо последующей временной точке. Оно является направлением человеческого поведения, постоянным формирующим фактором по отношению к настоящему. По Хайдеггеру, «если судьба конституирует исходную историчность Dasein, то история имеет свою сущностную весомость, и не в прошлом, и не в сегодня и его «взаимосвязи» с прошлым, но в собственном событии экзистенции, возникающем из будущего Dasein»90. Это ключевой момент хайдеггеровской феноменологии истории, в контексте которой ее корни усматриваются в будущем. Будущее придает истории смысл. Именно укорененность в будущем делает событие собственной истории значимым.

Структуру экзистенциального опыта надо понимать не столько как горизонтальное сопряжение его элементов, но как проекцию в будущее, как проекцию пути, путешествия. Этот образ соответствует и художественной интенции Пруста. Будущее является исходным модусом подлинной и аутентичной темпоральности, первичным смыслом экзистенциальности, проектирования собственного «я» «ради-себя-самого»91. Будущее – возможность экзистенции как бытия-способного-быть. Противоположный случай исчерпывания экзистенции представлен у Л. Бинсвангера жизнью и болезненным состоянием Эллен Вест как «отрезанности от будущего» и смысла.

Таким образом, временное мгновение содержит в себе три отношения – к прошлому, к будущему и к настоящему. Это – то самое подразделение, которое развивал Августин в «Исповеди», где он понимает три формы времени в качестве направлений человеческого сознания в настоящем: настоящее применительно к настоящему, настоящее применительно к прошлому и настоящее применительно к будущему. Применительно к прошедшему настоящее является воспоминанием, применительно к настоящему – представлением, применительно к будущему – ожиданием92.

Эти мысли о времени приобретают особенное значение в экзистенциальном понимании человеческого опыта. Будущее, прошлое и настоящее являются теми тремя направлениями, в которых осуществляется становление человека и на основе которых конституируется настоящее мгновение. В этом смысле и М. Хайдеггер говорит о трех измерениях времени.

Экзистенциальный опыт обладает историчностью. Согласно М. Хайдеггеру, личное бытие всегда имеет свою историю. Это обращение человека к собственной возможности быть, к пониманию смысла собственной истории означает стремление обрести судьбу как свой исторический путь для последующего возобновления. В этом заключается «судьбоносный исторический путь Dasein»93.

Историчность, подразумевающая систематизацию и интерпретацию стихийного опыта, относится не к эмпирическому, феноменальному сознанию, а к трансцендентальному субъекту в пространстве культуры. В связи с историчностью у Хайдеггера возникает слово «судьба». Историчность экзистенциального опыта можно понимать как непрерывную попытку удержания личностью своей судьбы в единстве между возможностями и необходимостями прошлого, настоящего и будущего. Историчность связана с решимостью, которая делает возможным постижение человеком смысла собственной жизни и возвращает к возможностям сбывшегося Dasein, которые снова возобновляются94. Решимость как усилие определяет поворот к открытию судьбы как собственной историчности Dasein. «Лишь собственная временность, которая вместе с тем конечна, делает возможным нечто подобное судьбе, т.е. собственную историчность»95.

В понимании экзистенциального опыта заложена взаимосвязь настоящего, прошлого и будущего. Он является основой личной концептуализации человеком непрерывности собственного жизненного пути. В опыте создаются типизации, которые закрепляют прошлое и позволяют его использовать в будущем. Реинтерпретация прошлого и наполнение будущего являются аспектами биографической перспективы, конструирование которой – задача и заслуга не только отдельного индивида, но и культуры.