История Канады

В 1671 г. новая компания начала строить торговые фактории в устьях крупных рек. В течение десяти лет форты были основаны на реках Руперт, Мус, Олбани и Хейс – именно они имели решающее влияние на торговлю. В 1650–1670 гг. группы ассинибойнов и кри, проживавшие в Восточной Манитобе, снабжали индейских торговцев из племени оттава и оджибве мехами в обмен на французские товары. Однако после основания прибрежных торговых факторий кри и ассинибойны перестали зависеть от племен-посредников и смогли торговать с англичанами напрямую. Кри и ассинибойны стали шестым поколением индейцев-поставщиков, сыгравших важную роль в насчитывавшей уже 100 лет торговле пушниной. Еще важнее то, что их стратегическое положение позволяло им самим выступать в роли купцов. Они быстро воспользовались этой возможностью, и через десять лет после основания КГЗ управляющий ее постами в Канаде Джон Никсон докладывал:

«Мне сообщили о том, что существует индейский народ, именуемый пойет [дакота / сиу], который не торговал ни с одной из христианских наций. <…> Для развития нашей торговли было бы прекрасно, если бы мы могли наладить с ними отношения. <…> Они были бы счастливы наладить с нами торговлю, но боятся проходить через соседствующих с нами индейцев из-за недостатка оружия <…> наши индейцы [ассинибойны и кри] опасаются, что они [дакота] могут нарушить их торговлю с нами, потому что хотят быть единственными посредниками между всеми чужими индейцами и нами».

Учитывая решающую роль Радиссона и де Грозейе в налаживании коммерческих связей КГЗ с индейцами, неудивительно, что множество применявшихся французами методов торговли было взято на вооружение новой компанией. Первые отчеты КГЗ полезны для понимания общего характера торговли пушниной в конце XVII–XVIII вв. Одной из ее наиболее примечательных особенностей была церемония перед совершением сделки, в ходе которой происходил обмен дарами одинаковой стоимости. Это был индейский обычай; в туземном обществе торговля между группами, не имевшими родственных связей, не начиналось до тех пор, пока предводители сторон не устанавливали или вновь не подтверждали узы дружбы. В это же время раскуривали трубки мира и произносили торжественные речи.

В первые годы существования КГЗ церемония обмена подарками занимала центральное место в отношениях компании с теми группами аборигенов, которые жили на большом удалении от прибрежных торговых факторий и приходили к ним для торговли лишь раз в году. Согласно отчетам компании, индейские торговые отряды следовали за своими предводителями, которые были одаренными ораторами, знали пути к факториям и умело торговались. Англичане называли этих людей «торговыми капитанами». Руководители менее высоко ранга именовались «лейтенантами». Перед своим появлением торговые отряды останавливались на берегу, чтобы облачиться в свои лучшие одежды. Принарядившись, они продолжали свой путь. Когда они попадали в пределы видимости форта, начальник торговой фактории (chief factor) КГЗ, известный также как «главный торговый агент», салютовал из пушки или мушкета в знак приветствия, а индейцы отвечали ему огнем из своих мушкетов.

Когда туземцы появлялись около фактории, они располагались лагерем в некотором отдалении от нее на специально расчищенном месте. В то время как разбивался лагерь, «капитан» и его «лейтенанты» следовали в форт, чтобы приветствовать главного торгового агента и его подчиненных. Эндрю Грэм, главный торговый агент Фактории Йорк в конце XVIII в., так описывал типичный визит:

«Управляющему сообщили о прибытии предводителей; он посылает одного из торговцев привести их по одному, по двое или по трое вместе с их лейтенантами, которые обычно были их старшими сыновьями или ближайшими родственниками. В комнате расставлены стулья, на столе разложены курительные трубки. Капитаны располагаются по обе стороны от Управляющего. <…> Затем тишину прерывает самый почтенный из индейцев. <…> Он рассказывает, сколько каноэ он привел, какая зима у них была в этом году, какие местные племена, которые он встречал, придут, а какие задержатся, спрашивает, как идут дела у англичан, и говорит, что он очень рад видеть их. После этого Управляющий приветствует его, говорит ему о том, что у него есть много хороших товаров и что он любит индейцев и хотел бы быть с ними любезным. К этому моменту трубка набивается вновь, и беседа становится непринужденной с участием всех присутствующих».

Во время такого обмена любезностями служащие КГЗ одаривали «торговых капитанов» и их «лейтенантов» новыми одеждами:

«Мундир из грубого сукна красного или синего цвета, на байке, с обшлагами и воротником военного образца. Жилет и бриджи из байки; все украшено широкими и узкими полосками тесьмы разного цвета; белая или клетчатая рубаха; пара вязаных чулок с шерстяными подвязками ниже колена; пара английских туфель. Шляпа украшена лентой и разноцветными перьями. Концы связанного из камвольной ткани пояса, обвязанного вокруг тульи шляпы, свисают по обеим сторонам к плечам. Шелковый носовой платок уголком заправлен в петлю с тыльной стороны тульи; вместе с этими украшениями шляпа надевается на голову капитана и довершает его наряд. Лейтенант тоже получает костюм, но более низкого качества».

Одетые в новые платья «торговые капитаны» и «лейтенанты» торжественно выходили из форта вместе с управляющим и его подчиненными; за ними служащие несли дары для остальных индейцев, по большей части еду, табак и бренди. После следующего раунда переговоров в лагере аборигенов эти дополнительные дары преподносились вождю, который распоряжался о распределении их между сопровождающими его людьми. В этот момент служащие компании удалялись, а индейцы устраивали церемонию, во время которой они употребляли большую часть того, что им преподнесли. Когда празднование завершалось, торговый отряд собирался позади «капитана» и его «лейтенантов» и следовал обратно в форт, чтобы предложить управляющему ответный дар: «капитан» собирал от каждого из спутников по одной или две шкурки и от имени пришедших дарил их управляющему. Во время преподнесения подарка «торговый капитан» произносил длинную речь, подтверждавшую дружественные отношения его племени по отношению к КГЗ. Он также пользовался удобным случаем и перечислял все сложности, которые его спутникам пришлось пережить при доставке товаров в минувшем году; он детально описывал все трудности, которые индейцы испытали за зиму, и учтиво просил, чтобы с его людьми справедливо обращались. После утвердительного ответа индейцы возвращались в свой лагерь, и все было готово к началу торговли. В случае прихода больших торговых отрядов предшествовавшие торговле формальности могли занимать несколько дней.

Такие тщательно разработанные церемонии организовывались только для индейцев из внутренних областей. Местные группы туземцев принимали не так роскошно. Эти люди, которых стали называть «ополченцами» (home guard) из-за их тесных связей с торговыми постами, часто приходили в фактории. Помимо ловли пушных зверей они снабжали форты мясом, а в летний период нанимались на сезонные подработки, помогая обслуживать посты, собирая дрова и выполняя прочую черную работу. Несмотря на запрет КГЗ, ее служащие завязывали любовные отношения с женщинами «ополченцев». В своем большинстве эти связи отнюдь не были мимолетными; это были браки, заключенные по обычаям местного населения (или, если рассматривать их с точки зрения европейцев, – внебрачное сожительство), и они включали «ополченцев» в социальную орбиту торговой фактории. В конце XVIII в. компания смирилась с неизбежным и отменила этот запрет, однако к тому времени уже существовало внушительное количество потомков от браков индейцев и европейцев, которых называли «полукровками» или «гражданами Гудзонова залива». Во французских торговых постах смешанные браки также были распространенным явлением, и отпрыски браков французов с индейскими женщинами позднее стали называться канадскими метисами.

Торговля, по сути, представляла собой бартер, единицей измерения в котором служила самая большая ценность этого времени – бобровая шкурка. Меха и товары оценивались во столько-то «выделанных бобровых шкурок». Выделанная шкурка приравнивалась по стоимости к первоклассной зимней рубахе или пергаменту из бобровой кожи. Руководство компании – «губернатор и комитет» – утверждало прейскуранты или стандарты торговли, однако служащие КГЗ отступали от официально установленных расценок исходя из местных условий. Когда они чувствовали себя хозяевами положения, торговцы требовали от индейцев за предлагаемые товары больше, чем предписывалось. И наоборот, если появлялись конкуренты, служащие факторий КГЗ иногда платили индейцам за их пушнину больше, чем требовали стандарты.

Другой значимой чертой торговли компании на начальном этапе и, несомненно, еще одним «наследием» французов было «снабжение» туземных клиентов. Снабжение касалось предоставления охотникам-индейцам кредита в виде основных товаров, количество которых зависело от местных экономических условий. Это служило нескольким целям: во-первых, охотники знали, что получат необходимые им товары, даже если на ближайшей охоте их добыча окажется скудной. Позднее, когда охотники стали больше зависеть от европейских ружей, боеприпасов, топоров, ножей, капканов и даже продуктов питания, эта проблема обострилась. Кроме того, инвестируя в будущие прибыли, европейцы делали ставку на эти доходы. Таково было основное соображение всякий раз, когда разгоралась конкуренция. Хотя соревнующиеся между собой торговцы побуждали индейских покупателей не признавать задолженности перед противоположной стороной, большинство из них на это не шли и платили своим кредиторам. Учитывая размах, которого достигла практика снабжения индейцев товарами, пушная торговля лучше всего может быть описана как обмен товарами в кредит, или как меновая торговля. Покупка мехов за наличные стала распространяться на Север только после основания Конфедерации93, и вплоть до Первой мировой войны бартерная торговля в кредит оставалась основной формой приобретения пушнины.

Ружья, ткани и котлы

Бухгалтерские книги торговых факторий КГЗ вопреки расхожему мнению показывают, что аборигенные народы не расставались со своими мехами легкомысленно в обмен на дешевые безделушки. Начиная с XVIII в. индейцы обменивали свою охотничью добычу на огнестрельное оружие, боеприпасы, металлические предметы, ткани, одеяла, табак и бренди – только два последних товара относились к предметам роскоши в чистом виде. Они заменяли свои традиционные технологии иноземными и очень скоро поняли, что подвергаются дискриминации как покупатели. Кроме требования добросовестной торговли у них имелись очень специфические пожелания относительно конструкции нужных им предметов: охота и ловля зверя в силки требовали легкого и прочного снаряжения. Для европейских производителей это стало серьезным импульсом, когда требовалось создавать оружие и металлические изделия разных типов. При экстремальных зимних температурах Севера любые конструктивные недочеты, дефекты литья или плохая пайка приводили к поломкам металлических изделий. В случае с огнестрельным оружием такие изъяны, к сожалению, очень часто приводили к гибели или серьезным увечьям.

Отчасти по этим причинам торговцы из числа индейцев стали ярыми критиками английских и французских товаров. Губернатор КГЗ и комитет отправляли своих людей в район Гудзонова залива, чтобы непосредственно отслеживать реакцию местных жителей на товары компании, и когда их опрашивали, туземцы охотно высказывали им множество замечаний. Индейцы также изучили такую торговую уловку, как сопоставление преимуществ товаров при их покупке. В 1728 г. управляющий Фактории Йорк Томас Макклиш с горечью писал губернатору и комитету КГЗ:

«Никогда и никто не укорял нас так в качестве нашего пороха, котлов и топоров, как все туземцы этим летом, в особенности те, кто проживал рядом с французами. <…> Туземцы стали настолько ловкими в торговле, что они более не будут вести дела так, как прежде. <…> теперь настало время принуждать туземцев к торговле (с КГЗ. – Ред.) до того, как французы заманят их в свое поселение <…> этим летом сюда приплыли сорок каноэ с индейцами; большинство из них были одеты во французское платье, купленное у французов прошлым летом. Они также привезли с собой несколько прочных французских котлов и некоторое количество французского пороха в своих рожках, [качеством] которого, сравнивая его с нашим, они нас попрекали».

Пользуясь преимуществом в условиях конкуренции между европейцами, индейские торговцы-аборигены играли решающую роль в том, что европейцам приходилось приспосабливать свои технологии к климату и окружающей среде Северной Канады. Вместе с тем еще в конце XIX в. покупатели из числа коренных жителей все еще привычно жаловались на качество продаваемых им товаров. Эти настроения прослеживаются в ироническом описании того, как торговец КГЗ Уолтер Трейл, находившийся в Манитобе в 1860-х гг., проводил длинные зимние вечера с местными обитателями:

«Было очень забавно, когда я принялся рассказывать байки в обществе нескольких пожилых индейцев. Они твердо верили, что королева Виктория отбирает для них все товары Компании и лично наблюдает за их отправкой. И они не сомневались, что все рубахи, штаны, накидки и прочие предметы одежды были сделаны ей самой. Как никудышная швея, она получила множество грубых ругательств в свой адрес. Знай она, как храбро я заступался за нее, она, без сомнения, сделала бы меня пэром».

Предметы торговли, очевидно, приносили такую же пользу женщинам, как и мужчинам, и возможно, самое глубокое влияние на их повседневную жизнь имели котлы. Впервые женщины получили долговечные переносные емкости, которые можно было использовать на открытом огне; им было незачем далее прибегать к трудоемкому процессу кипячения воды, бросая в нее раскаленные камни, а тушеные блюда и супы заняли центральное место в их рационе. Европейскую одежду в больших количествах женщины и мужчины стали приобретать сравнительно поздно, однако с самого начала они оценили одеяла, изделия из хлопковой и шерстяной пряжи. Ткань была не такой теплой, как мех, однако она высыхала быстрее, а шерсть давала тепло даже в намокшем состоянии. При изготовлении одежды из шкур, меха и ткани задачу женщин сильно упрощали металлические шильца, ножи, иглы и ножницы. Хотя покупатели из числа аборигенов тратили относительно небольшую часть своего общего дохода на европейский бисер, его дешевизна стимулировала украшение одежды вышивкой из бисера и бусин, которые со временем все более замещали на одеяниях индейцев традиционные украшения из игл дикобраза и раковин.

Без сомнения, огнестрельное оружие оказало самое сильное воздействие на жизнь обитателей лесов. Обычно они выслеживали добычу и убивали ее с небольшого расстояния при помощи луков и стрел или копий. Проблема заключалась в том, что зачастую животные умирали не сразу и могли преодолевать внушительные дистанции, прежде чем погибали от потери крови. При использовании огнестрельного оружия смерть наступала мгновенно, и охотники обнаружили, что с использованием кремневого гладкоствольного мушкета они могут действовать эффективнее, однако и мушкет проигрывал многозарядной винтовке конца XIX в.

В конце XVII – начале XVIII в. ассинибойны и кри пользовались огнестрельным оружием, которое они получали от торговцев КГЗ не только для охоты, но и для охраны Гудзонова залива и залива Джеймс от торговых отрядов конкурентов и расширения сферы своего влияния на Запад и Северо-Запад. На некоторых территориях результатом явилось масштабное кровопролитие, и оно же было одной из основных причин крупнейшего перемещения индейских племен, произошедшего в самом сердце континента непосредственно перед тем, как здесь появились европейские первопроходцы. Наиболее масштабным было перемещение индейцев чипевайан на север, «бобровых» индейцев94 и секани на запад и гровантров95 – на юг.

В первые годы бесценными быстро стали европейские топоры и ледорубы. Индейцы-трапперы использовали эти инструменты зимой, вскрывая ими замерзшие хатки бобров, и они были неотъемлемой частью охотничьего снаряжения, пока в конце XVIII в. обычным способом поимки бобров не стали капканы на стальных пружинах с приманкой внутри. После этого ценностью стали капканы и ловушки. Как мужчины, так и женщины также быстро освоили европейские ножи из металла. Одним из наиболее интересных типов ножей был «нож для каноэ», или изогнутый нож, который использовался для выделки каноэ либо для изготовления любых других предметов, где требовалось обстругать сложные деревянные детали.

Из всех товаров, которые аборигенные народы получали в ходе торговли, ни один не был более разрушительным для общественного устройства индейцев, чем алкоголь. Джеймс Айшем, который был глубоко впечатлен добротой и щедростью индейцев, которые обычно демонстрировались близким друзьям и родне, отмечал, что они часто вели себя очень агрессивно после употребления спиртных напитков:

«Эти туземцы были очень подвержены ссорам, когда они выпьют спиртное. Были известны два брата, которые, опьянев, так поссорились, что пооткусывали друг другу носы, уши и пальцы; избиения в состоянии опьянения были для них обыденными – они также становятся весьма мрачными и угрюмыми, и если когда-то один из них почувствовал по отношению к другому обиду, он никогда не показывал этого, пока ему в голову не ударял алкоголь; тогда он начинал говорить откровенно».

Безусловно, причиной такого поведения было отсутствие у коренных жителей предшествующего опыта обращения со столь мощным опьяняющим средством, как бренди или ром. Кроме того, проживая большую часть года в небольших близкородственных группах, где выживание зависело от согласованности действий и поведения, основанного на принципах сотрудничества и поддержки, они имели мало отдушин для выражения личных обид, которые неизбежно возникали. Алкоголь притуплял здравый ход мыслей и облегчал выражение таких эмоций.

К несчастью, механизм взаимодействия аборигенных племен и европейцев при торговле пушниной стимулировал распространение употребления алкоголя. Конкурировавшие между собой купцы пытались привлечь индейцев на свою сторону более щедрыми подарками. Это привело к увеличению расходов на подарки, и одним из способов их минимизировать была раздача большего количества относительно недорогого, разбавленного водой рома или бренди. Другой проблемой было то, что индейцы стремились добывать меха только в количестве, достаточном для удовлетворения их собственных сиюминутных, непосредственных нужд; также ограниченным было количество товара, которое они физически могли доставить для бартера, в особенности если торговые посты находились на значительном от них расстоянии. Так что в периоды, когда конкуренция и соответственно цена на пушнину были наиболее высокими, индейцы, естественно, ослабляли свои усилия. Поскольку алкоголь стоил недорого, его можно было употреблять на месте и к нему возникало привыкание, у европейских торговцев были очень сильные экономические мотивы для продажи и раздачи больших объемов крепких напитков. В действительности, единственным обстоятельством, которое предотвращало широкое потребление алкоголя до 1763 г., было то, что большинство индейцев посещало торговую факторию только один раз в году. В 1763–1821 гг., когда конкуренция превратилась в лихорадку, а торговые посты были построены по всей территории северных лесов, избыточное использование европейцами алкоголя в торговле приводило ко все большему падению нравов индейских племен Центральной Канады.

«Спящие у замершего моря»

Фактории КГЗ утвердили англичан на северном фланге Французской империи и стали угрозой, которую нельзя было проигнорировать. Более того, первые же торговые операции компании показали, что самая лучшая пушнина должна добываться не на юго-западе, в долине Огайо, и не в верхнем течении Миссисипи, а к северу от Великих озер. Французы ответили на продвижение англичан серией атак на Гудзоновом заливе и заливе Джеймс в 1682–1712 гг. Хотя в этих конфликтах они были успешнее англичан, сумев захватить и удержать большинство факторий КГЗ, они никогда не могли полностью сокрушить компанию. В конечном счете французские военные успехи в том и другом заливе перестали иметь какое-либо значение; Утрехтский мирный договор 1713 г. завершил собой Войну за испанское наследство, вознаградив КГЗ полным контролем над Северным побережьем, и французы были вынуждены удалиться с берегов Гудзонова залива96.

В то время как в заливе происходили морские сражения, более важным для аборигенных племен было то, что французы основали небольшие торговые посты в районе озера Верхнее и озера Нипигон в 1684 г. и на озере Рейни-Лейк – в 1688 г. Однако это была только прелюдия к масштабному сухопутному наступлению французов после 1713 г. Хотя Утрехтский мир предоставлял КГЗ торговую монополию на территориях, прилегающих к Гудзонову заливу, он оставлял внутренние области континента открытыми и для англичан, и для французов. Два народа отнеслись к этому совершенно по-разному. Вместо того чтобы нести дополнительные расходы на развитие внутриконтинентальной торговли, губернатор и комитет КГЗ решили оставить ее в руках индейских посредников. Критики, желавшие, чтобы компания предприняла активные действия против французов, саркастически называли это политикой «спящих у замершего моря». Напротив, французы начали строительство цепочки постов с целью окружить залив и отрезать английские торговые фактории от внутренних районов континента.

Французская экспансия началась под предводительством Закари Робютеля, сьёра де ля Ну, который в 1717 г. восстановил французский пост на озере Рейни-Лейк. Однако тем, кто продвинул торговлю далеко вперед, стал Пьер Готье де Варенн де Ла Верандри. В 1727 г. он разработал план, увязывавший между собой развитие внутриконтинентальной торговли и доходы, которые она могла принести, с продолжением поисков «Западного моря»97. Ла Верандри надеялся, что такая стратегия может получить поддержку колониальных властей, которые были противниками экспансии, однако все еще проявляли заинтересованность к исследованию континента. Он добился успеха, но поставил себя в трудное положение. Он ожидал, что будет покрывать расходы на исследования из собственных доходов от пушной торговли; однако если он приостанавливал развитие торговли, его подвергали критике за прекращение исследований, а если ему не удавалось получить достаточную прибыль, он оказывался в трудной финансовой ситуации. Таким образом, положение Ла Верандри было не таким, как в случае с КГЗ, и в конечном итоге ему не удалось справиться со своими критиками, как это удалось руководителям компании. Несмотря на эти сложности, основав в 1732 г. пост на берегу Лесного озера, он распространил пушную торговлю на новые, ранее неизвестные территории.

Как правило, местные индейцы сопровождали Ла Верандри во время его походов:

«…человека, которого я выбрал, звали Ошага [он происходил из племени кри]; это был дикарь из моего поста, весьма преданный французам и наиболее пригодный для сопровождения отряда, с которым было не страшно, что он бросит нас в пути. Когда я предложил ему сопровождать меня на Запад к великой реке Запада, он ответил, что будет к моим услугам и тронется в путь, когда я пожелаю. Я подарил ему ожерелье, с помощью которого, по их [индейцев] словам, я завладел его волей, сказав ему, что он должен ждать того момента, когда может мне понадобиться…»

Согласно журнальным записям Ла Верандри, Ошага, известный также как Оклиагач, нарисовал для него карту, показав путь от озера Верхнее к озеру Виннипег. Современному читателю эта карта показалась бы странной; на самом же деле она логично воспроизводит маршрут для путешествия на каноэ, отображая всю необходимую информацию. Она чем-то напоминает современные схемы метро или автобусных линий. Вооружившись такой картой, проводниками и запасом географических сведений, полученных при опросе большого числа представителей других индейских племен, Ла Верандри был готов двинуться в путь для обследования тех земель, которые ныне составляют провинцию Манитоба.

К началу 1740-х гг. французские торговые посты появились в Южной Манитобе и распространились вплоть до Центрального Саскачевана (до места слияния рек Норт-Саскачеван и Саут-Саскачеван). Единственным европейцем, который посещал эти земли ранее и оставил отчет, был молодой служащий КГЗ Генри Келси. В 1690 г. «юнец Келси» (как его называли позднее), совершил путешествие до границ Восточного Саскачевана в сопровождении отряда ассинибойнов, регулярно торговавших с Факторией Йорк. Однако точный маршрут, по которому шли Келси и его отряд, до сих пор остается загадкой, поскольку, к несчастью, его записи непонятны и не раскрывают многих деталей. Таким образом, именно заметки французов начиная с записей Ла Верандри являются самыми ранними, имеющими практическую ценность описаниями жизни индейских племен внутренних областей на западе континента.