Нить Лекаря

Моё общение кроме знания о настроениях в среде немецких офицеров приносило и некоторые выгоды. Иногда я получал нужные лекарства, достать которые в военное время было крайне затруднительно. В общем, как-то само собой моя «шпионская деятельность» стала приносить свои плоды, только некому было их передавать. На связь со мной никто не выходил. Я тщетно всматривался в незнакомые лица, пытаясь распознать среди них посыльного, желал услышать ключевые слова.

Как-то раз, принимая больных, когда выходил по своим делам, заметил в коридоре человека средних лет. На первый взгляд он ничем особым не выделялся, сидел тихо, ни с кем не разговаривал, закинув нога за ногу и положив на верхнюю забинтованную руку. Но что-то в нём заставило меня внутренне напрячься. Проходя мимо него, поймал цепкий взгляд исподлобья. Меня рассматривали точно дичь на охоте. Сравнение пришло как-то само собой и верно отражало суть происходящего. Охотник затаился и ждал нужного для себя момента. Я вернулся в свой кабинет и приготовился ко встрече. Наконец подошла очередь подозрительного типа. Он зашёл, кашлянул негромко, всем своим видом показывая из себя скромного работягу. Только манера подачи себя никоим образом не соответствовала создаваемому образу. В еле уловимых движениях проскальзывало нечто хищное и безжалостное. От него теперь просто веяло холодом как бы ни старался этот посетитель скрыть свою суть и расположить к себе через деланную бесхитростность.

– Здравствуйте, доктор – заговорил мой посетитель, переминаясь с ноги на ногу, продолжая стоять возле двери.

– Прошу вас, проходите, садитесь вот сюда – указал я ему на стул напротив своего стола.

Когда он сел, я подошёл к нему.

– Что вас беспокоит?

– Рука, доктор.

– Ну, покажите её, посмотрим.

Выполняя мою просьбу, пришедший стал разматывать сосредоточенно и аккуратно грязный бинт, при этом часто моргая глазами. Азбучность поведения провокатора меня рассмешила. Но я не подал вида и со всей серьёзностью врача смотрел на производимые им манипуляции.

– Давайте, давайте – с этими словами я осторожно взял руку для осмотра. Действительно, она имела характерную для обычного ушиба припухлость.

– Боль сильная? – спросил я, ощупывая место травмы.

– Не очень.

– Как же это случилось?

– Колесом от телеги придавило.

– Ясно. У вас ушиб, ничего страшного. Прикладывайте несколько дней что-нибудь холодное к травмированному месту и всё пройдёт. Впредь будьте осмотрительнее.

– Доктор, вы напишете мне справку на место работы? А то ведь не поверят, скажут прогулял. Накажут.

– Конечно.

– У нас начальник – немец, дотошный. Всё вынюхивает, подсматривает, что-то всегда пишет в своей тетрадочке.

– Работа у него такая.

– Да, это верно. Не любят у нас его никто. Злющий, тощий как смерть. Как глянет поверх своих круглых очков, так душа в пятки.

– Вы руку поберегите – продолжая выписывать справку, посоветовал я своему пациенту.

– Поговаривают, – понизив голос, стал рассказывать дальше провокатор, -что у нас на заводе подпольщики объявились. Листовки подбрасывают. Я лично не видел, но некоторые мои приятели держали их в руках.

– Вы сообщили куда следует?

– Я вот думаю, как поступить. Не поможете советом?

– А почему, собственно, вы спрашиваете у меня об этом?

– Вы учёный человек, знаете много.

– Простите, вас как по батюшке-то величать?

– Семён Рядов я.

– А по отчеству?

– Николаевич

– Тогда, Семён Николаевич, вам надо непременно уведомить о безобразиях начальство и впредь поступать благоразумно как подобает бдительному дисциплинированному рабочему. Пожалуйста, возьмите справку.

– Спасибо, доктор.

Рядов не спешил уходить, медлил, мял справку в руках.

– У вас ко мне ещё что-то, Семён Николаевич? В коридоре ожидают приёма другие пациенты, и я бы не хотел их задерживать.

– Нет. Я пошёл.

– Поправляйтесь!

Провокатор нехотя поднялся и засеменил к выходу. Затем резко повернулся, взглянул на меня, будто о чём-то вспомнил, махнул рукой, точно передумав говорить.

– До свидания, доктор – уже в дверях попрощался со мной Рядов.

– Всего вам наилучшего.

Зашла женщина и спросила:

– Можно, Фридрих Карлович.

– Да, проходите…

Я принимал пациентов до самого вечера. Но к девятнадцати часам посетители заканчивались из-за распоряжения коменданта города. Мирным гражданам разрешалось перемещаться по городу только до девятнадцати тридцати. У меня же было разрешение «круглосуточное». Провокатора Рядова я видел мельком ещё несколько раз. А потом слышал, что нашли его убитым в канаве. Поговаривали, будто партизаны приговорили того к смерти за предательство. Всё может быть, но мне казалось, именно жадность, ярко выраженная черта в характере этого человека, довела Рядова до могилы. Моя версия подтвердилась позже. Оказалось, он не поделил очередное конфискованное добро между своими «товарищами», и те отправили его в мир иной.

Проверки же со стороны гестапо продолжались. Приходили другие люди, с другими лицами. Неизменным оставался только их мотив – выгода. Эти «коммерсанты совести» получали достойную награду за свой труд. И лезли «из кожи вон», чтобы выслужиться перед своими хозяевами. Поэтому бдительность не терял.

Однажды по улице вели колонну пленных красноармейцев. Больно было смотреть на них: многие босые, в рванных гимнастёрках, некоторые раненые, поддерживаемые рядом идущими. Шли они медленно, тяжело. Прохожие останавливались и с глубоким состраданием наблюдали это шествие. Я уже был наслышан о создании концентрационного лагеря на окраине города, куда по-видимому и вели несчастных. Бывшие военные склады переориентировали под содержание заключённых. От того места веяло ледяным холодом и смертью.

Всматриваясь в лица обречённых, мне вдруг показалось, что мелькнуло знакомое лицо. Я напрягся и пошёл вслед за колонной, стараясь понять, не ошибся ли. Пристально оглядывая пленных, я заметил одного человека, бредущего с опущенной вниз головой. Он ничем не отличался от всех остальных: болезненная фигура, уставший взгляд, грязная изорванная одежда. Теперь сомнений быть не может. Я узнал его. Этот человек приходил ко мне совсем недавно, где-то с неделю назад. Меня тогда поразили его природная худоба и кажущаяся на первый взгляд внешняя немощь, физическое бессилие. Но всё оказалось обманом. Осмотр показал, что за такой «ширмой» скрывался выносливый и крепкий организм, с хорошо развитой мускулатурой. Мне понадобилось время, чтобы понять кто мой посетитель. Актёром он был отменным. Только сердце не может обманывать. В итоге, очередной провокатор ушёл от меня ни с чем.

Солдат из конвоя преградил мне дорогу, запретив идти дальше. Я видел уже спину удаляющегося агента гестапо. Он уходил от меня всё дальше и дальше. Туда, где бездушная машина нацизма отнимала жизни. И этот человек даже в том аду продолжал «работать», выискивая комиссаров, офицеров и «неблагонадёжных» из числа пленных. Значит там, в концлагере, борьба сильных духом людей, не смирившихся со своим положением, сохранивших достоинство, продолжалась. И палачи не могли её игнорировать, боялись. В заведённом изуверами беспощадном порядке за колючей проволокой не тлелось, а горело пламя сопротивления злой воле. Потому то и понадобились все эти агенты, чтобы они изнутри, как «свои», втираясь в доверие, помогали гасить огонь надежды.

Из-за них недоверие выстраивало стену в отношениях между людьми, пробить которую могли лишь смелые, отчаянные. Я же сам и раньше, и потом продолжал общаться крайне осторожно со всеми собеседниками, в разговорах больше отмалчиваясь, особенно в малознакомой компании. Мой опыт и интуиция подсказывали мне с кем можно говорить на чистоту, а с кем лучше воздержаться от откровенных высказываний.

***

Октябрь сорок первого… Этот месяц выдался довольно богатым на новые знакомства. Но в большинстве своём они носили деловой характер. А вот одна встреча, состоявшаяся в двадцатых числах, была «для сердца».

Однажды, поздним вечером перед самым уходом домой внезапно пошёл проливной, сильный, косой дождь с мощными порывами ветра. Я решил его переждать, представив, как стихия бушует на улицах, гонит людей по убежищам, а сам город превращается в грязное месиво со стремительно несущимися ручьями мутной воды. По стеклу, подоконнику свирепо забили капли, точно взяв за цель разбить окно, проникнуть внутрь и молодецки побуянить. Сплошная стена омывала город, деревья гнулись, шумели, но стояли. Хотя, наверняка, уже где-то они были выворочены с корнем природным безудержным напором.

Я сидел в мягком удобном кресле, прислушиваясь к звукам снаружи, спокойно ожидая окончания осеннего ливня, который всегда предпочитал пройтись широко, с «оркестром», как молодой удалец, силушкой своей неуёмной потешиться. Что же, гуляй вволю, кто сможет запретить тебе шуметь, когда ты в своём праве.

Я подумал о своей жене Юле, что ждала меня к ужину. Она, конечно, привыкла к моим частым задержкам и относилась к ним с пониманием. Сейчас волнуется, наверное, воображая меня бредущим под дождём промокшим, замерзшим. Как бы хотелось успокоить, утешить её, дать весточку – всё благополучно.

Тут в дверь постучали аккуратно, вежливо. Посещение было так неожиданно, точно выстрел, прозвучавший в полной тишине. Бывали, конечно, много раз подобные визиты, но почему-то именно этот застал меня врасплох.

– Да-да, заходите – пригласил я того, кто стоял за дверью.

В кабинет вошёл громадного роста человек с окладистой густой бородой, крепкий, здоровый, сильный. Он заговорил мягким приятным хорошо поставленным голосом.

– Добрый вечер, Фридрих Карлович! Если позволите, у меня к вам одно деликатное дело.

– Здравствуйте! Вы проходите, не стойте около двери, садитесь, – я встал навстречу незнакомцу, – Ничего, что принесли воды, лужу можно убрать, – меня очень заинтересовал мой посетитель, который почувствовал себя неловко, придя мокрым, с грязными сапогами, в чистый кабинет.

– Проходите – повторил я своё предложение – в такую погоду сухим ко мне вы никак не могли попасть. Не откажите, выпейте горячего чая. Вам следует согреться. А о деле потом расскажите.

– Нет, спасибо, я, собственно, ненадолго.

– Как врач, настоятельно рекомендую – и чтобы больше не было возражений, я принялся готовить.

– Меня зовут отец Сергий – продолжил мой собеседник, аккуратно усевшись на стул, словно боясь, что тот не выдержит вес «седока». Стул, действительно, жалобно проскрипел под грузным телом и затих.

– Очень приятно! Целебный напиток почти готов. Незадолго перед вашим визитом, видите ли, успел побаловаться им, так что приготовить его вновь мне не составит большого труда. Вот, возьмите – и протянул священнику кружку душистого травянистого чая – мой собственный сбор, оцените!

Отец Сергий сделал несколько маленьких глотков. Этот человек мне положительно нравился. В его неторопливых действиях чувствовалась сила духа, уверенность, несгибаемость.

– Я оживаю – он улыбнулся и расправил могучие плечи.

– Вот и славно, даже вашему богатырскому здоровью нужна профилактика. А теперь, извольте, слушаю вас внимательно.

– Дело в том, что, понимаете…, я давно к вам присматриваюсь и вот решил наконец обратиться. Не могли бы вы посодействовать и поддержать моё прошение по открытию православного храма, закрытого в двадцатые годы. Простым людям очень нужно место, где бы они почувствовали единение и защиту Отца Нашего Небесного в такое сложное время, время испытания нашей веры и любви к ближнему.

– Отец Сергий, право, необычная просьба. Мне всегда думалось, что новая власть не чинит препятствий в этом вопросе. По крайней мере, как я могу судить, их открывают в других городах даже преднамеренно.

– Всё так, Фридрих Карлович. Но здесь есть одна заминка, я уже обращался к бургомистру, и получил от него отрицательный ответ. Вы же пользуетесь уважением у немцев, поэтому решил, что вам они не откажут. Бургомистр же, наверно, посчитал меня личностью подозрительной – и отец Сергий улыбнулся – ему везде мерещатся партизаны, заговоры и диверсии.

Теперь и мой пришёл черёд улыбнуться. Я представил картину прошения, когда маленький тщедушный глава управы принимал такого исполина, русского богатыря, радеющего за сынов земли родной. Откровенно говоря, ничего особенного в подобном положении не было. Местная власть делала очень мало из того, к чему следовало бы приложить значительно больше усилий, а так всё напоминало «пыль в глаза».

– Хорошо, отец Сергий, я постараюсь вам помочь.

Я всё больше проникался симпатией к священнику. В нём присутствовала так редко встречающаяся сейчас детская чистота. Глаза же у него были необыкновенно спокойные, голубые, взгляд открытый и бесхитростный. Вся его фигура олицетворяла правду, надёжность, истинного защитника.

– Спасибо, Фридрих Карлович. Меня можно найти вот по этому адресу – и он передал листок бумаги с написанным на нём красивым ровным почерком улицы и номером дома – заходите в любое время суток, буду вас ждать. Спасибо вам ещё раз, и помоги вам Господь! Да, а чай, действительно, вкусный! До свидания!

– До свидания, отец Сергий. Всё, что будет в моих силах, постараюсь сделать.

Мой гость ушёл. Я ещё немного посидел, подумал, каким образом лучше решить вопрос и засобирался домой.

… Через неделю отец Сергий провёл первую службу. Как ни странно, но церковь была заполнена. И хоть главными прихожанами были пожилые люди, присутствовали здесь и горожане среднего возраста, попадались и молодые. В полумраке верующие словно сливались в одно целое, в один живой организм с единой мыслью, чувствами, надеждами, в сердце своём искренне желая не только «пронесения собственной беды», но и избавления от нового иноземного «ига» для всех. Нечто великое в такие торжественные минуты посещало это место, сходило, давало покой и утешение. После службы отца Сергия люди уносили с собой частичку его твердости, веру и надежду. Надежду как маяк, освещающий на многие мили беспросветную тьму.

Когда выдавались свободные часы, я заходил к отцу Сергию. И всегда заставал этого человека за работой. Возле него постоянно толклись люди, желающие получить ответы на важные для них вопросы. Священник каждому обстоятельно, терпеливо объяснял суть бытия и где брать силы на преодоление испытаний. Завидев меня, махал рукой, давая понять, что скоро освободится. Среди прихожан, выделяясь ростом, будучи выше всех на голову, он напоминал отца, выслушивающего родных детей.

Наша дружба крепла. Отец Сергий часто делал ответный визит, заходил к нам в гости, рассказывая истории из своей жизни. Он был родом из крестьянской семьи, с детства знал, что такое тяжёлый труд. В семье выделялся открытостью, незлобивостью характера и непостижимым для всех окружающих человеколюбием, выступая всегда на стороне слабого, не задумываясь о последствиях для себя. Обладая большой физической силой, а также умением всех мирить, прирождённым тактом, он снискал в округе славу честного малого, не по годам разумного, к которому шли разрешать споры, надеясь на него, как на справедливый суд. Это и предопределило жизненный путь Авдеева Степана, как звали в миру отца Сергия. В двадцатые годы, известные походом советской власти против церкви, он снова вернулся к крестьянскому труду.

Излюбленной темой отца Сергия в нашей компании была вера. Мягким, но твёрдым голосом, он рассказывал правдивые истории, свидетелем которых становился сам. Мне очень импонировала его черта «истинности», говорить только о том, что пройдено опытным путём, что называется «на собственной шкуре». А она, поверьте, с лихвой испытала и гонения, и травлю, и бытовые неурядицы, отчего дух отца Сергия только закалился, окреп, возмужал. А сердце научилось принимать в себя людское горе, печали, перерабатывать всё и мощно светить, отдавая обратно страждущим душевное тепло, жизнь. Это был поистине замечательный человек.

Помню, как-то раз случайно мы повстречались на улице. Отец Сергий шёл размашистым шагом и, завидя меня, улыбнулся, помахал рукой и направился в мою сторону.

– Здравствуйте, Фридрих Карлович, очень рад, что наши пути пересеклись – мы сердечно обнялись.

– Добрый день, отец Сергий. Всё спешите?

– Да, дела мирские, заботы… Как Юлия Сергеевна поживает? Хочу к вам зайти, да никак не получается. А тут такая удача! Вы очень заняты?

– У меня найдётся время. А Юлия Сергеевна жива-здорова.

– Слава Богу! Видите ли, Фридрих Карлович, тут недалеко, совсем рядом, через четыре дома, живёт женщина, попросила меня зайти. Не составите компанию? У неё заболел тяжело сын, так она хочет, чтобы он покаялся. А вы бы на него посмотрели, как врач.

– Разве вам можно отказать, отец Сергий! Совесть не позволит, замучает-таки, если не откликнусь на такую жизнеспасительную просьбу.

Священник засмеялся, но ничего не сказал. В моём друге меня поражала одна черта – он был именно живой. Эта «искра божья» отражалась в неуёмном оптимизме, истинно русской бессребренной, жертвенной доброте. Им двигали могучие силы внутренней природы, творящие вокруг себя красоту, совершенство бытия, где человеку отведена роль хранителя и преумножателя богатств мира.

«Ну вот, мы и пришли» – отец Сергий остановился возле старого дома с низенькими окошками, согнувшимся, точно человек, под тяжестью времени и невзгод, вобравшего в себя всю нелёгкую долю своих хозяев. Во всем облике жилища чувствовалась обречённость, невыразимая тоска. И только живая душа обитателей ещё вдыхала жизнь, стойкость в это онемевшее строение с покосившимися дверьми и воротами.

Отец Сергий осторожно постучал, будто опасаясь своей силой совсем развалить дряхлое убежище. На пороге появилась седая женщина с тщательно убранными назад волосами, со скорбью во всей фигуре. Про себя я отметил, что в молодости она, несомненно, привлекала мужчин. А сейчас удары судьбы хоть и не сломили её совсем, но почти не оставили в ней жизни, державшейся на тонкой ниточке в хрупком теле. Печально видеть, как рушатся иллюзии молодости, разбиваются о скалы повседневности в бушующем житейском море, где дуют сильные ветра, вздымая высоко волны. Сколько судов и судёнышек они потопили, но отступали перед отвагой. Сколько обломков больших и малых потом плавает по успокоившейся синеве, людей, потерявшихся, ставших бледной тенью самих себя.

– Здравствуйте, отец Сергий – поприветствовала нас женщина, пропуская внутрь.

– Добрый день, Серафима Павловна. Познакомьтесь, это Фридрих Карлович, доктор. Я попросил его зайти к вам, может быть, он сможет чем-нибудь помочь вашему сыну, облегчить физические страдания.

Она внимательно на меня посмотрела.

– Кто там? – спросил слабый мужской голос из-за занавески и послышался долгий, хриплый кашель.

– Не волнуйся, сынок. Это доктор пришел.

– А, эскулап! Я слышал шаги не одного человека. Кто с ним?

– Отец Сергий у нас, я тебе про него рассказывала.

– Зачем привела? – тот же голос повысился, в нём сквозило неприкрытое раздражение и неодобрение, – Я же говорил тебе, мне никто не нужен. Пусть уходят оба. Хотя, доктор пусть останется. Посмотрит, сколько ещё протяну – и кашель снова прервал речь больного.

– Не волнуйтесь, Серафима Павловна, я его сейчас осмотрю. Где у вас можно помыть руки.

– Вот здесь.

И женщина провела меня к стене к рукомойнику. Обстановка в доме была гнетущая, бедная, но чистая и опрятная. Отец Сергий присел на скамью возле окна. Его огромная фигура заняла почти всё пространство комнаты, присутствие этого человека было трудно не ощутить.

Я прошел за занавеску. На кровати лежал исхудалый, со впалыми щеками ещё довольно молодой мужчина с лихорадочным блеском в глазах. Уже с первого взгляда мне стало ясно, долго он не проживёт, неделя, полторы от силы. За всё время осмотра, больной ни разу не проронил ни слова, и только потом, когда я закончил, спросил: «сколько?»

– Я буду откровенен с вами, недолго. Так что, потратьте с пользой всё отведённое вам время. Мы, врачи, как никто другой, знаем, что жизнь человеческая держится не просто на механическом биении сердца. Есть нечто таинственное, связанное с ним. Именно непостижимое управляет и заставляет биться сердце, даже, казалось бы, вопреки всем законам природы. В моей практике были такие случаи.

– Чушь всё это! Полная чушь! Бога нет! – нервно, даже трясясь от слабости и негодования, скорее выкрикнул, нежели проговорил умирающий.

– Я не буду с вами спорить, в данном случае это бесполезное занятие. Я лучше приглашу отца Сергия.

И не дав опомниться, быстро встал, уступив место своему другу. Когда больной увидел перед собой исполина в черной одежде, от неожиданности он вздрогнул, вжался в лежак и с удивлением, с трепетом всматривался в священника, которой присел рядом.

– Мы о тебе поговорим, а не о Боге – заговорил тихим, спокойным, располагающим к себе голосом, отец Сергий…

Я подошёл к женщине и всё объяснил, какие лекарства и в каком количестве следует давать сыну. А затем, сославшись на занятость, покинул этот дом. Больше мне здесь нечего было делать. Ещё несколько пациентов, находящихся в разных концах города, ожидали моего прихода. Стоило поспешить, чтобы не закончить обход слишком поздно.

После общения с обречённым атеистом, у меня возникло неприятное предчувствие какой-то непоправимой беды. Я силился понять, с кем может быть связано тяжёлое тёмное чувство. Уже подходя к своему дому, меня осенила страшная догадка. Я вдруг увидел лежащим своего друга в луже крови. Видение пронеслось стремительно и растворилось как дымка. Не веря до конца в такую возможность, отмахнулся рукой от страшного наваждения. Но всё оказалось правдой. Я даже не мог предположить, что случайная встреча днём с отцом Сергием станет последней.

Вечером, возвращаясь домой, он будет проходить мимо шумного ресторана, где станет свидетелем непристойной картины: пьяный немецкий офицер под улюлюканье своей кампании начнёт жестоко избивать мальчишку. Отец Сергий быстро вмешается, оттолкнёт обидчика. Отчего тот, не устояв на ногах, полетит кувырком и невдалеке смешно приземлится. Однако, смеха не последует, наоборот, установится гробовая тишина, не предвещающая ничего хорошего. Отец Сергий нагнётся и станет помогать пострадавшему. Осмотрит испуганного заплаканного мальчика и скажет, чтобы тот шёл немедля домой. И тут прозвучат выстрелы. Оскорблённый офицер, тяжело, с большим трудом, поднимется с земли, достанет из кобуры дрожащей рукой пистолет, нетвёрдо направит его в спину священника и с перекошенным от злобы лицом нажмёт несколько раз на спусковой крючок. Потом ещё раз, и ещё, пока не разрядит всю обойму. И даже после этого он не успокоится, подойдёт, пнёт с остервенением лежащее, уже бездыханное, тело, плюнет и, сильно шатаясь, поплетётся обратно в ресторан. Куда следом за ним направится и его подвыпившая братия.

Все подробности случившегося я узнаю позже от свидетелей трагедии. А тогда, бросившись искать друга по городу, нашел его уже без признаков жизни, на земле, среди толпы, сгрудившейся вокруг погибшего. У меня оборвалось сердце. Я опоздал…

Этот смертельный инцидент потряс меня до глубины души. Как легко можно разрушить то, что несёт свет, и как трудно потом найти замену потере. После похорон отца Сергия появилась пустота. Мы с Юлей не раз обсуждали его гибель, гадали, могло ли быть иначе. В такие моменты душевной возбуждённости я нередко задавался вопросом – когда же, наконец, наступит предел людской злобе? Как же хотелось пожить по-человечески!

***

Время неумолимо шло. Сменялись дни за днями. Вставало солнце и садилось вновь, чтобы луне дорогу уступить. В природе жизнь творилась, а тут, среди людей, вершилось зло.

Уже и зима наступила. Покой в природе. Всё замерло и затихло. Уснуло глубоким сном. А в оккупированном городе царил холод и голод. Больно было смотреть на праздник, сытость одних и страдания других. Матери, чтобы прокормить своих детей, продавали своё тело. Нет в мире трагедии больше, чем, когда любовь вынуждена идти на такие жертвы и падать так низко. Те, кто покупает «такую любовь» бессовестные субъекты, пренебрегающие нормами морали ради мимолётного развлечения. Но ещё хуже те, кто толкает в пропасть душевного страдания. Им нет прощения.

Эта война обнажила все пороки человека. И с другой стороны вывела человеческую добродетель на недосягаемую до сей поры высоту. Ещё раз мир узнал, что русская душа – загадка и неисчерпаемый источник духовных сил. Из-за их напряжения казалось, что время почти остановилось.

Медленно подходил к концу роковой сорок первый. Для меня всё дальше в тёмное прошлое уходили скорбные эмоции, вызванные смертью отца Сергия, и тем ярче вставал его светлый дружеский образ. Я продолжал в память о нём посещать храм, где он служил, однако, того чувства, что было прежде, уже не испытывал.

31 декабря. Новый Год! Мы вдвоём с Юлей скромно отметили праздник. Посидели, вспоминая дни минувшие. На сорок второй посмотрели с надеждой.