Нить Лекаря

У вас теперь есть дочь! Именно вам её дали на воспитание, и только вы должны стать ей отцом. Никогда и не в чём не упрекайте жену, а попросите прощения у неё за то, что не защитили от такого страшного выбора. Если вы сможете внутри себя преодолеть неприязнь и отвращение ко всей этой ситуации, то не просто обретёте семью снова, а, главное, продлите на долгие годы жизнь любимой женщине. Её сердце не переживёт молчаливого обвинения. Уезжайте и подальше, лучше куда-нибудь к морю!

Молодой человек стоял весь красный, тяжело дыша, словно он только что носил большие тюки.

– Фридрих Карлович, – наконец, после продолжительной паузы, заговорил Сергей Викторович, – слышал, что вы врач, как говорится, от Бога. Врачуете не только тело, но и душу. Поэтому и выслушал вас до конца. В ваших словах голая правда. Всё верно, на мне лежит вина за связь Лены с моим начальником, – и майор показал круглые очки на лице, – он же дал команду доставить вас сюда. Благородный жест, – последние слова были сказаны немного саркастически.

Затем мой собеседник снова принял серьёзный тон и продолжил – Видите ли, я атеист, но ваше появление здесь заставило меня задуматься о провидении. Вы принесли счастье одному человеку, и я подумал, что и на моём пути вы возникли неслучайно. В одной из командировок я познакомился с Григорьевым Павлом Анатольевичем, тем следователем, который вёл ваше дело. Сошлись мы с ним тогда близко. В дружеской беседе он рассказал про одного необычного подследственного, про вас, то есть. Вы тогда сильно поразили его своим рассказом, да и своей судьбой тоже; «не мог – говорит – такой человек немцам служить! Не мог!». «Ум делает, а совесть не велит» – говорил Павел Анатольевич в отношении вас, вынужденный вести ваше дело и закрывать его. Но после того, как он чудесным образом снова обрёл свою семью, то дал себе слово восстановить ваше честное имя. Подробностями я не располагаю, но слово своё Григорьев сдержал. К тому же нашёлся архив Безбородова. Он находился на оккупированной территории, прямо под носом у немцев, в деревне Шилово. Выжил один из бойцов, сопровождавших секретный обоз комиссара. Его нашли совсем недавно в госпитале с частичной потерей памяти, но что надо, вспомнил. В итоге, ваше дело пересмотрели.

– Я этого не знал…

– Вас должны были привести для консультации и отпустить домой, но у Лены начались роды раньше времени. Вы каким-то чудом успели вовремя, иначе её было бы не спасти. Так говорили врачи. А теперь вы свободны. Все обвинения с вас сняты.

Я не сразу понял сказанное. Но, когда ещё раз мысленно повторил последние слова, смысл, наконец, стал мне понятен.

– Спасибо вам, Сергей Викторович, вы вернули мне жизнь, – и я обнял его сердечно.

– Оставьте, Фридрих Карлович, в этом нет моей заслуги.

Майор посмотрел на часы.

– Извините, Фридрих Карлович, сейчас я должен идти. Служба. Надеюсь, мы с вами ещё увидимся.

– До свидания, непременно.

Сергей Викторович повернулся по-военному и пошёл быстрым шагом в сторону особняка. Я смотрел ему вслед.

Свободен! Это нужно было ещё осознать. Как быстро! Как неожиданно! Внутри – ликование!

Оставалось ещё одно дело, которое следовало здесь завершить. Оно касалось жены майора. Я не мог уехать, не выполнив данного себе обещания, тем более, что меня оставили на некоторое время для консультаций. Попутно я наблюдал еще нескольких пациентов.

Такой соответствующий шанс мне представился. Как-то я заглянул к своей пациентке после обеда. Ей было намного лучше, что меня не могло не радовать. Мой визит носил исключительно, так сказать, моральный характер. Мне хотелось её поддержать, подбодрить, сказать что-нибудь приятное. Просто так. Иногда живейшее участие помогает не хуже, а то и лучше всяких пилюль и порошков. Человеческая теплота бывает незаменимым помощником в процессе восстановления организма от перенесённого стресса. Следует только задать правильный вектор для выздоровления, и дела на поправку пойдут быстрее.

Елена лежала на кровати и смотрела в окно, но повернула голову тотчас же, как только услышала открывающуюся дверь. Лицо её было осунувшееся, с усталостью и затаённой болью в глазах. Однако, она немного оживилась при моём появлении.

– Вы уже улыбаетесь, Елена. Это хороший признак.

– Да, мне уже лучше. Мне разрешили даже выходить гулять, но я пока ещё не собралась. Одной как-то боязно, вдруг голова закружится, а Сергей пока не приезжает, дела.

– Ваши опасения напрасны. Вы не только можете, но и должны гулять, дышать свежим воздухом. Тем более, посмотрите, какая замечательная погода стоит. Как там у Тютчева: «Есть в осени первоначальной короткая, но дивная пора». Хотите, я составлю вам компанию?

– Это будет очень любезно с вашей стороны, Фридрих Карлович – Елена приняла моё предложение с готовностью.

– Вот и славно. Вы тогда одевайтесь и выходите в парк. Я вас буду ждать там, мне только пальто надеть.

Оказавшись среди деревьев, под открытым небом над головой, я вздохнул свободно. Почувствовал бодрость в теле, лёгкость. Нет давящих четырёх стен, длинных коридоров, напряжённой атмосферы, вызванной принадлежностью этого лечебного заведения к определённому ведомству. Мне вообще было не по душе скрытность, немногословность, осторожность местного медперсонала. Я предпочитал открытость насколько это было возможно, живость, да и вообще проявление чувств.

Оглядывая здание больницы, его окна, этажи, я догадывался, оно меня «насовсем» не отпустит…

– Фридрих Карлович, я готова, – передо мной стояла элегантная молодая женщина в модном пальто. Если бы не некоторые обстоятельства и уставший вид, можно было подумать, что у неё всё в полном порядке. Держалась она достойно.

Я галантно предложил ей руку и увидел ответную улыбку. – Пойдёмте. – Наконец-то, Елена немного расслабилась.

Мы пошли по длинной аллее. Вокруг было тихо.

– Вы любите поэзию? – спросил я у своей спутницы и, получив утвердительный ответ, прочитал по памяти одно стихотворение, навеянное нашей прогулкой:

Осыпал лес свои вершины,

Сад обнажил свое чело,

Дохнул сентябрь, и георгины

Дыханьем ночи обожгло.

Но в дуновении мороза

Между погибшими одна,

Лишь ты одна, царица-роза,

Благоуханна и пышна.

Назло жестоким испытаньям

И злобе гаснущего дня

Ты очертаньем и дыханьем

Весною веешь на меня.

– Вы верите? – спросила меня тихо Елена и посмотрела мне прямо в глаза.

– Что всё будет хорошо? Да! – без тени сомнений ответил я под испытующим взглядом своей пациентки.

Она поёжилась от набежавшего ветерка.

– Вам не холодно? Мы можем вернуться.

– Нет, Фридрих Карлович, не беспокойтесь. Мне не хочется возвращаться обратно. Пойдёмте лучше вперёд, я давно не была в парке.

Мы пошли дальше. Всем сердцем я желал добра женщине, идущей рядом. Женщине, решившейся поступиться честью, но сохранившей такой ценой жизнь любимому человеку. Поступи она иначе, был бы в том прок? Трудный вопрос. Я долго размышлял над ним. Порой корни произошедшего уходят в непостижимую глубь, где только одна интуиция способна дать ответ.

– Можно полюбопытствовать, какое имя вы дали своей дочери?

– Я назвала её в честь своей мамы – Марией.

– Мария – чудесное имя! Всё у неё будет хорошо. Девочка родилась уже в мирное время. Она не будет вздрагивать и плакать от взрывов или пронзительного воя сирен. Рядом с ней те, кто любят её. Тем более, через несколько дней закончится курс лекарств, и вы сможете кормить её сами.

– Да, мне говорили уже об этом.

– Елена, вы совсем мало улыбаетесь. Мой вам совет, как доктора, категорически не думать о плохом. Если я чем-то могу вам помочь, вы можете располагать мною.

Елена задумалась. Я видел, как она собирается с мыслями. Наше молчание затягивалось, но торопить её не хотелось. Накопившиеся сомнения и горести искали в ней выход. Их нельзя было уже удерживать. Необходимость выговориться и тем самым облегчить тот груз, что давил и не давал покоя, заставляя терзаться и метаться, назрела. Елена понимала, я очень хорошо это чувствовал, другого такого удобного случая для неё может больше не представиться. Но довериться незнакомому человеку, хоть и спасшему ей жизнь, она, по-видимому, считала себя не готовой. Казалось, уже ничего не предвещало развязки, как Елена вдруг неожиданно заговорила, прервав долгую тишину.

– Фридрих Карлович, я предательница! Я родила ребёнка от другого мужчины, не мужа. Теперь моя жизнь разбита, и только я сама во всем виновата. Мне нужно понять, как жить дальше без Серёжи и с клеймом отступницы.

В этот момент мне было больно смотреть на молодую женщину, на лице которой прекрасно читались все страдания и тяжёлые гнетущие думы последнего времени.

– Успокойтесь, прошу вас, Елена – я по-отечески обнял её, готовый защитить от всего враждебного для неё в нашем мире. – Разве вы хотели совершить этот поступок?

–Нет, нет! Я любила… и люблю Серёжу, но обстоятельства сложились так, что я пала и очень низко.

– У вас был выбор, Елена?

Она держалась из последних сил и чуть не плакала.

– Честно говоря, нет. Выбора мне не оставили.

Помолчала немного, совладала с нахлынувшими на неё чувствами, и не спеша заговорила: «Он – начальник Серёжи и долго всячески показывал мне своё расположение. Я, конечно, тактично старалась игнорировать оказываемые мне знаки внимания, но ухаживание становилось всё настойчивее и настойчивее. Однажды он намекнул, что хоть война и заканчивается, можно дать такое задание и найти такие места, откуда живыми не возвращаются. Тогда я очень испугалась, но всё равно не сдалась. С Серёжей не решалась поговорить на эту тему, да и что, собственно он мог сделать. Потом, пожалела. Поговори мы тогда начистоту, уверена, сумели бы избежать многих неприятностей. Да что уж теперь. Через несколько дней муж неожиданно уехал в командировку. Конечно, Серёжа и раньше уезжал, я привыкла к таким внезапным отъездам, служба. Но в этот раз стало как-то по-особенному тревожно за него, за себя. Как могла успокаивала себя. Верила, всё обойдётся, как и раньше. Через несколько дней я получила весточку от мужа. В ней Серёжа сообщил, что задерживается, и просил меня не волноваться. Я поняла, командировка опасная. В тот же вечер за мной прислали машину. Вам, Фридрих Карлович, не нужно объяснять, что моё сопротивление в подобном положении бессмысленно. Меня доставили к нему. А он открыто сказал, что жизнь Сергея в его руках, и только от меня теперь зависит его возвращение… Муж вернулся спустя почти семь месяцев. Он всё знал. Его взгляд полный боли и отчаяния я не забуду никогда. Мы не разговаривали с ним. Отчуждение стало невыносимым. В один из дней мне стало плохо, и начались преждевременные роды. Всё остальное вы знаете».

Елена замолчала. В ней чувствовалось опустошение и облегчение от высказанного одновременно. Сколько боли она носила внутри, стараясь в одиночку справиться с ударом судьбы.

– Очень хорошо, что вы всё высказали. Человек не должен носить столько горечи внутри. Это убивает, а вам надо жить. Вы теперь просто обязаны жить. К тому же, как бы не выглядело всё со стороны, сложно назвать предательством то, что совершили вы, поверьте мне. Я прожил достаточно и различаю истинную измену. В жизни нам, к сожалению, приходится иногда совершать неблаговидные в глазах окружающих поступки, но только мы сами знаем истинные причины и цену содеянного. Я не вправе вас осуждать, как не могут этого делать и те, кто не оказывался в подобном вам положении. Вы же действительно спасли мужа. Человек, который направил вас по такому пути мог исполнить свою угрозу, он даже, без сомнения, сделал бы это. Поэтому, не терзайтесь больше. У вас, Елена, не было выбора. То, что произошло, уже случилось и теперь не стоит горевать «о волосах». Сейчас вам надо понять, как жить дальше, переступив через всё сотворённое, как через черту. Да, многое не будет прежним, но будущее может быть не хуже старого. Оно в ваших руках, не теряйтесь, несмотря ни на что.

– Я понимаю…

– Кстати, вы знаете откуда я приехал?

– Нет. Неужели оттуда, откуда не возвращаются? – с удивлением спросила Елена.

– Да, но иногда возвращаются. Чудесным образом. И вы, отчасти, тому причина.

– Вы тоже стали жертвой обстоятельств?

– Я себя жертвой, Елена, не считаю. Скорее, наоборот, благодарю судьбу. Сейчас, оглядываясь назад, понимаю, всё, что ни даётся, к лучшему. Не соверши я непростой выбор ещё в самом начале войны, не смог бы обрести сына, моего Коленьку. Дети – чистые создания, приходят к нам разными путями, не всегда прямыми, и нам остаётся принять со всей ответственностью этот дар небес. В конечном счёте, мы живём ради них, в них – наше продолжение. У вас теперь есть дочь, вы мама. А значит, не можете больше думать только о себе и своей грусти.

– Да, вы правы, Фридрих Карлович. Я очень её люблю. Но как бы я хотела, чтобы она стала нашей с мужем отрадой. Нам с Серёжей так и не дал бог детей, хотя мы этого очень желали и ждали. Даже думали взять ребёнка из детского дома, но не сложилось.

– Вы, наконец, получили то, что так хотели.

– Да, верно, только теперь всё разрушено. И мне одной собирать осколки своей судьбы. Муж никогда мне не простит предательства. Он очень хороший, но такое не прощают.

– А вы смогли бы простить мужа в подобной ситуации? Посчитали бы всё изменой?

– Я? … Не знаю, с ним такое не произошло бы… Я приняла бы его и просто любила.

– Сергей тоже пересмотрит своё поведение. Ведь, отчасти, и он виноват в случившемся. Ваш муж, без сомнения, вас любит. Он всё обязательно поймёт. А вам надо, повторюсь, перестать думать о плохом и сосредоточиться на себе и дочке. Вы всё сделали правильно.

– Знаете, знакомые женщины разделились на два лагеря. Одни взглядом укоряли меня, а другие завидовали. Это было невыносимо. Я не смогу вернуться домой с дочкой.

– Давайте присядем, – предложил я, когда подошли к небольшой скамеечке.

– Да, с удовольствием – согласилась Елена.

Мы сели.

– Я был в оккупации, – после непродолжительной паузы начал я свой рассказ. – Не покинул свою больницу, хотя получил предписание эвакуироваться. «Служил» немцам…

– Это не так, не верю? – вдруг горячо проговорила моя собеседница.

– Не так. Хотя со стороны многим виделось именно это. Я ловил на себе косые взгляды, сталкивался с неодобрением и непониманием, но объяснить ничего не мог, не имел права. Нелегко жить среди отчуждения. Только правда внутри помогает справиться с обстоятельствами. В вашем случае правда – ваши муж и ребёнок, две жизни, которым без вас будет крайне сложно.

Над нами, каркая, пролетела ворона, невольно прервав наш разговор. Она удалялась, но продолжала оглашать округу своим криком.

– Елена – возобновил я своё повествование, когда птица исчезла из вида – позвольте, я расскажу вам ещё немного о себе. Когда наши войска вынужденно оставили город, в него вошли немцы. Меня они приняли за своего, что позволило мне установить довольно близкие отношения с некоторыми высокопоставленными особами. В их числе был и полковник СС. Однажды, находясь в его рабочем кабинете, я стал свидетелем жуткой сцены расстрела мирных жителей. Были ли они партизанами, подпольщиками или просто заложниками, я не знал. Только в рядах обречённых оказался ребёнок. Он стоял рядом с матерью и держал её за руку. Эти нелюди приговорили даже его, малыша. Я никого не мог спасти. Но мальчик…, понимаете, должен был жить. Он ни в чём не виноват. В общем, мне удалось чудом вырвать дитя из лап смерти. Звали его Коля. Для меня он родной сын. Я очень скучаю по нему.

– Фридрих Карлович, вы давно видели сына? – тихо спросила меня Елена.

– Давно, но, надеюсь, скоро увидеть. Верю, что с ним и женой всё в порядке.

– Вы счастливый человек, Фридрих Карлович.

– Да. Вы тоже, только ещё не успели этого понять. Елена, я настоятельно рекомендовал врачам отправить вас с дочкой в ведомственный санаторий для полного восстановления сил. Мне сказали, что такой открылся недавно в Подмосковье. Не отказывайтесь. Вы должны в спокойной обстановке настроиться на новую жизнь, принять всё произошедшее и простить себя. Вам это просто необходимо для дальнейшего выздоровления. И позвольте, дать вам совет, поговорите с мужем начистоту. Вы ведь пока избегаете его, не так ли?

–Да, я просила медсестру сказать ему, чтобы пока не беспокоил и не искал свиданий со мной. А откуда вы это узнали? Хотя …, здесь и у стен есть уши и, наверное, многие обсуждают меня.

– В этом заведении не принято обсуждать пациентов. И, вообще, все стараются не говорить лишнего, особенно, если не касается лично их. Я встречал вашего мужа неоднократно, беседовал с ним. Он, по – возможности, разговаривает с врачами и привозит молоко для дочери, но к вам не заходит. Вы должны знать, Сергей переживает за вас и очень любит. – Я заметил, как робкие искорки радости загорелись в глазах Елены, и после некоторого молчания продолжил – А теперь, нам пора идти обратно. Пойдёмте. Прогулка должна быть с пользой для здоровья, а не наоборот. Ветер поднялся. Вам следует поберечься.

Елена молча встала и пошла. Весь путь до больницы мы проделали, не проронив больше ни слова. Уже расставаясь, она обернулась ко мне лицом, взяла мою руку в свои и сказала: «Спасибо вам, Фридрих Карлович!». «Всё будет хорошо» – ответил я ей. Потом Елена быстро повернулась и пошла в свою палату. «Будьте счастливы!» – пожелал мысленно вслед уходящей женщине.

Как часто люди совершают ошибки только лишь потому, что не хватает смелости на откровенный разговор. Если есть любовь, не стоит ничего скрывать и переживать всё в одиночку. Напрасно прятать что-то. Рано или поздно тайна выплывет наружу и последствия от такого молчания могут быть непоправимы.

***

В этом закрытом особняке мне пришлось провести ещё кое-какое время. Появились новые пациенты, которые задержали мой отъезд. Habent parvae commoda magna morae. 7 Как бы меня ни тянуло к семье, я понимал – пребывание здесь необходимо. Сия ступень – залог успешного возвращения к своей врачебной и научной работе.

Несмотря на всю свою теперешнюю занятость, всё же старался почаще наведываться к Елене. Я с удовольствием отмечал происходящие с ней перемены. Ушли тревожащие её страхи, появилось доверие и благожелательное расположение к другим людям. Она стала чаще улыбаться. Вообще, материнство явно пошло ей на пользу.

– У вас сегодня озабоченный вид, Фридрих Карлович – сказала мне как-то Елена в мой очередной визит.

– Заботы. Всё заботы. Дайте-ка, лучше я на вас полюбуюсь. Вы сегодня сияете.

– Я видела Серёжу. Он изменился. Стал прежним. И хоть мы ещё не разговаривали, чувствую, что нужна ему.

– Конечно, вы нужны ему. Вы нужны друг другу. Как малышка?

Елена ещё более оживилась.

– Она чудесная! Сейчас спит.

– Вот и славно. Всё плохое у вас позади.

Сейчас у меня не было и свободной минутки, чтобы спокойно остановиться и поговорить. Я снова спешил, погружённый в привычный круг обязанностей. Елена всё поняла и не стала меня задерживать. На меня смотрела теперь другая женщина. Её тёплая улыбка стала для меня вернейшим признаком выздоровления…

Я же с каждым новым днём приближал свой отъезд отсюда. Затем наступил этот долгожданный момент. Причин задерживаться в этой ведомственной лечебнице больше не осталось. Пора, как говориться, и честь знать. Я сдал свой пост. Предстояло столь желанное возвращение к семье. Проститься со мной приехал Сергей Викторович. В нём произошли разительные перемены с последней нашей встречи. Видно, что дни и ночи дались ему не просто. Он много переосмыслил и всё решил для себя окончательно. Майор больше не выглядел подавленным, а наоборот, черты лица стали мягче, в глазах появился блеск, в них засветилась надежда на будущее, уверенность в принятом верном решении.

– Фридрих Карлович, я не мог не увидеть вас. Не знаю, свидимся ещё или нет. Я всё обдумал. Вы правы, мне следовало расставить правильно акценты в жизни. Теперь я сделал это. Стало намного легче. Точно выбрался на широкую дорогу и перестал блуждать в каком-то театре абсурда. Я причинил Лене много горя.

– Главное, что вы поняли ошибки. Их просто надлежит исправить и строить жизнь дальше. Но, Сергей Викторович, упаси вас Бог, чувство вины сделать руководящим. Это будет тупик.

– Я подал раппорт о переводе…

– Да, уезжайте подальше, постарайтесь всё забыть.

– Спасибо вам, Фридрих Карлович. Жаль, если судьба не сведёт нас больше.

– Никогда ни о чём не жалейте! Жалость, видите ли, плохой советчик. Вы молоды, успешны, перспективны. У вас есть семья. Заботьтесь о ней. Вам под силу сделать её счастливой. С таким смыслом стоит жить и бороться. Не так ли?

– Согласен – майор улыбнулся – Вас тоже, Фридрих Карлович, заждалась семья. Счастливого вам пути!

– До свидания!

Сергей Викторович открыл дверцу автомобиля, ждавшего меня у подъезда, и пригласил садиться. Потом закрыл и помахал рукой. Машина тронулась…

Эта непростая история двух любящих людей закончилась благополучно. Спустя некоторое время я получил письмо с вложенной туда фотографией. На ней улыбающиеся родители держали на руках маленькую девочку. Всё было искренне.

Я часто проводил параллели между Еленой и Гретой. Обе эти женщины волею невидимых сил сыграли в моей жизни неожиданно значительную роль. Если обстоятельства встречи с женой Отто фон Шварца стали своеобразным входом в лабиринт, где царил Минотавр, то жена майора поспособствовала выходу из него. Мои блуждания по запутанным путям закончились. Как завершились они и для Елены. А вот для Греты всё ещё было впереди. Она сполна разделит судьбу мужа. Больше не сможет закрывать глаза на всё, связанное с ним. Особенно правда о нацизме, её «героях», заставит иначе посмотреть на Отто. Вынужденная эмиграция, остро переживаемая разлука с родиной, спавшая пелена с глаз, глубоко потрясут женщину, пробудившуюся «ото сна», грёз молодости, очарования островка счастья среди горя и несчастий. Даже раскаянье Отто не сможет вернуть былого благополучия и душевного спокойствия. Грете придётся стать сильной. Она проводит в последний путь своего мужа после продолжительной болезни и только потом обретёт по-настоящему умиротворение в кругу своей семьи. С уходом Отто уйдёт и тяжесть. Грета поймёт, что история, замешанная на крови, никогда не исчезает бесследно и всегда отражается на близких.

***

Теперь мой путь лежал на Курский вокзал, а оттуда во Владимир. Ещё до моего ареста мы с Юлей, предполагая и такой вариант развития событий, условились встретиться там. В том городе у неё жила дальняя родственница, хорошая одинокая женщина, пережившая мужа и детей и не раз приглашавшая нас к себе в гости. Но всё как-то не получалось её навестить. В нашей же московской квартире она была не единожды. Ей нравилась Москва с её Садовым кольцом, Крымским мостом, Зелёным театром в парке им. Горького. Да и вся атмосфера столицы вызывала у неё живейший интерес. Последний раз она навестила нас в 39-м году. С начала войны связь с ней по понятным причинам прервалась. Но мы надеялись, что с ней всё хорошо.

Вообще, на душе у меня было спокойно, несмотря на неизвестность.

Эх, разлука… Обыденным явлением стала она в наше время. Война разбросала людей. а сейчас, когда она закончилась, все искали своих близких, чтобы снова воссоединиться.

В моей жизни были потери. Я знаю, какой болью отзывается на них душа. Каждый раз, мысленно обращаясь к жене и сыну, я чувствовал биение родных сердец. Они живы! Я прокладывал к ним дорогу через темноту неизвестности, неразрывной невидимой нитью навечно связывал нас. Ни на мгновение не сомневался, что мы хранимы нашей любовью. Я верил, обстоятельства непременно сложатся благополучно. Мы снова будем вместе.

Прожив уже достаточно долгую жизнь, научился смотреть на многие вещи спокойно и рассудительно. А в последнее время вообще заметил, будто наблюдаю себя со стороны. Странное состояние. Словно какая-то идеальная часть меня смотрит за мной, оценивает мои мысли и поступки. С недавней поры я стал очень чётко понимать, что в ряде обстоятельств не дотягиваю до некой черты, что-то не додаю людям. Не совсем полно использую таящиеся во мне силы души. Это открытие теперь не даёт мне покоя, бередит разум, заставляет по – иному более требовательно посмотреть на пройденную жизнь.

Уже сидя в вагоне, я предавался всем этим размышлениям. Ни с кем из попутчиков практически не общаясь, обходясь исключительно рамками приличия. Иногда я позволял себе просто ни о чём не думать, желая немного отдохнуть.

Надо мной больше ничего не довлело. Это сладостное ощущение, за которым естественным образом наступает покой и расслабление. Я начинал входить в свой привычный жизненный ритм.

Прочитана до конца очередная глава моей книги жизни. Осела лагерная пыль. Время нанесёт на неё новые слои. И память, как археолог, поднимет иногда забытые, погребённые «под землёй» воспоминания. И там, в будущем, моё прошлое предстанет под другим углом зрения. Тогда я сам свежим взглядом отвечу для себя на главный вопрос – насколько чиста моя совесть. Она всё знает и никогда не ошибается. Совесть единственный друг и советчик, что неразрывно связан с тобой; кто без прикрас скажет правду «в лицо», скажет прямо, ясно и понятно. За это её любят, боятся, ненавидят, но игнорировать полностью не получается ни у кого. Жить по совести – нет ничего мудрее. Ни один человеческий закон не способен так наказать и вознаградить за отступление и следование истинным ценностям. Здесь на земле мы проходим через испытания, преодолеваем трудности, но для чего? Ответ очень прост – чтобы научиться слушать совесть, правильнее даже сказать – жить в совести, то есть в согласии с самим собой. Тем настоящим, высшим идеалом, к которому идёт человек своей тернистой дорогой…