Проклятие Шалиона

– Вот это да! – восхищенно произнесла Изелль.

– Мощно! – выдохнула подъехавшая к ним Бетрис.

– Зангру, – сказал Кэсерил, – никто и никогда не смог взять штурмом.

– Понятно! – задумчиво произнесла Бетрис.

Подхваченные речным потоком, мимо них плыли пожелтевшие листья, предвестники приближающейся осени. Всадники двинулись вперед, по направлению к огромной каменной арке, которая соединяла берега реки и открывала дорогу к одним из семи ворот города. Кардегосс делил с городом плато, обтекаемое двумя реками. Городские бастионы высились по краям высоких валов, которые очертаниями напоминали борта гигантского корабля, на носу которого стоял замок.

В ясном свете вечернего солнца город отнюдь не выглядел мрачным. Рынки, раскинувшиеся по сторонам улиц, пестрели разнообразием товаров и цветов; между рыночными рядами толпами бродили мужчины и женщины. Булочники и менялы, ткачи и портные, ювелиры и шорники, а также прочие ремесленники предлагали свои товары.

Принц и его спутники пересекли Храмовую площадь, у которой было пять сторон – по числу Богов и количеству святых орденов, которые имели здесь свои резиденции. По площади сновали священники, служки, прочий церковный люд, которые выглядели скорее как измотанные своей бюрократической службой чиновники, чем святые аскеты. В центре площади, вымощенной толстыми плитами, высились украшенные трилистниками и прорезанные стрельчатыми окнами стены и башни кардегосского Храма Святого Семейства, более массивного, чем его домашняя копия, стоящая в Валенде.

К неудовольствию Тейдеса, который страстно желал поскорее добраться до цели путешествия, Изелль потребовала остановиться у Храма и послала Кэсерила совершить подношение в виде пригоршни монет – в благодарность Госпоже Весны за их благополучное прибытие в столицу. Служка с поклоном и с любопытством во взоре уставился на Кэсерила, который, отдав деньги, наскоро и невнимательно помолился, после чего, выбравшись на площадь, сел на коня.

Одолевая длинный пологий подъем к замковым воротам, путники проезжали по улицам, где плечом к плечу, высокие и массивные, громоздились дома знати, изготовленные из тесаного камня и украшенные изящными коваными решетками, защищавшими окна и ворота. В одном из этих домов в первые годы своего вдовства жила с детьми королева Иста, и Изелль, взволнованная воспоминаниями о раннем детстве, пыталась его найти, но бросила поиски после того, как знакомыми ей показались один за другим сразу три здания. Впрочем, принцесса взяла с Кэсерила обещание найти дом, где она провела несколько лет своей юной жизни.

Наконец они подъехали к воротам замка. Естественная лощина, прорезавшая плато, на котором раскинулся город, здесь превращалась в глубокий, затененный высокими откосами овраг, служивший крепостным рвом. Огромные валуны формировали основание стены замка; камни все были разной, неправильной формы, но сложены так умело, что никто не смог бы просунуть между ними и лезвие ножа. Кладка поверх валунов фундамента была делом рук рокнарийских каменотесов, которые вложили все свое искусство в создание геометрического каменного орнамента. Выше – новые ярусы аккуратно обработанного камня, которые уходили так высоко, что казалось, архитектор замка бросил вызов самим Богам, швырнувшим к его ногам гору валунов, которые стали фундаментом. Зангра была единственным замком, возле которого у Кэсерила кружилась голова, когда он смотрел снизу вверх.

По навесному мосту всадники проехали к узкой арке и через нее – в замковый двор. Откуда-то сверху протрубил рог, и солдаты в мундирах гвардии короля Орико, вытянувшись в струнку, приветствовали прибывших. Крепко удерживая в руках поводья, леди Бетрис рассматривала устройство двора. Над ним доминировала недавно выстроенная прямоугольная башня, отметившая время правления короля Иаса и лорда Лютеза. Кэсерилу всегда хотелось понять, символом чего были огромные размеры этой башни – силы короля или же страхов, жертвой которых он был. Немного поодаль высилась другая башня, круглая, примыкавшая к углу главного здания. Крыша этой башни была провалена, а верхушка стены – полуразрушена.

– О Боги! – воскликнула Бетрис, глядя на руины. – Что здесь произошло и почему ее не восстановят?

– Видите ли, – начал Кэсерил тоном педагога – больше для того, чтобы внушить уверенность себе, а не Бетрис, – это башня короля Фонзы Мудрого.

Которого после его смерти знали скорее как Фонзу Мудрствующего.

– Говорят, – продолжил Кэсерил, – что по ночам он любил бродить по ней, пытаясь по звездам вычислить волю Богов и судьбу Шалиона. Однажды ночью, когда он пытался с помощью магии смерти избавить мир от Золотого генерала, тогдашнего правителя Рокнари, поднялся ураган, ветром снесло крышу, а зажженный молнией пожар бушевал до утра, и его не мог потушить даже сильнейший ливень.

Когда рокнарийцы впервые хлынули с морского побережья, в своем первом энергичном натиске они заняли большую часть Шалиона, Ибры и Браджара, продвинувшись далеко за Кардегосс, к самим отрогам южных гор. Их передовые отряды угрожали самой Дартаке. Но из пепла старых, внутренне слабых королевств на холмистых равнинах стало взрастать новые воинства, которые поколениями сражались за то, чтобы вернуть утраченное. Воины-воры, создавшие экономику грабежа, сколачивавшие состояния не трудом, а кражей. Все поменялось радикально. Рокнарийцы собирали дань с покоренных земель, отправляя многочисленные, как стада саранчи, колонны воинов по горам и долам, и те силой забирали, что считали данью. На смену этой практике пришла другая – взятка, подкуп, коррупция. Лучше же поделиться кое-чем с нужными людьми, чем все отдать ненужным! Постепенно весь Шалион превратился в сборище торгашей и взяточников. И трудно было сказать, кто перед тобой – солдат или бухгалтер! А такого солдата и победить в бою легче! И постепенно рокнарийцев вытеснили туда, откуда они пришли – на северное побережье и острова Архипелага, где они и образовали пять небольших государств. Но, уходя, рокнарийцы оставили на освобожденных землях свое наследие – замки и жестокость.

Золотой генерал, Лев Рокнари, мечтал развернуть ход истории. Мечом, подкупом и хитроумно сплетенными брачными узами за десять сияющих лет он объединил все пять государств в единое целое. В свои тридцать лет он поставил под знамена рокнарийской армии огромное количество людей, намереваясь двинуться на юг, огнем и мечом уничтожая квинтарианскую ересь и практику поклонения демону Бастарду. Разрозненные в своих усилиях, шалионцы, ибранцы и браджарцы раз за разом проигрывали битвы на всех фронтах.

Когда попытки уничтожить Золотого генерала обычными способами не увенчались успехом, было решено извести его с помощью магии смерти. Но и здесь после дюжины опытов король Фонза потерпел неудачу. Внимательно изучив все происходящее, он пришел к выводу, что, вероятно, Золотой генерал был избранником одного из Богов и, чтобы уничтожить его, в жертву нужно принести не меньше чем короля. Фонза уже потерял в северных войнах одного за другим пятерых своих сыновей. Последний же из оставшихся в живых сыновей, Иас, отчаянно бился с рокнарийцами за проход в горах – единственный, еще не занятый врагами путь на равнину. И вот однажды грозовой ночью, взяв с собой только священника Бастарда и пажа, король Фонза вошел в круглую башню и запер за собой дверь…

На следующее утро придворные Шалиона, взломав дверь, нашли в башне три обгорелых трупа. Только разница в росте позволила им сказать, кто из троих был священником, кто пажом, а кто – королем. Дрожа от ужаса, королевский двор ждал своей судьбы. Курьер, галопом мчащийся на север с горестными новостями, встретился на полпути с курьером, несшим в Кардегосс радостные вести: Иас одержал победу над рокнарийцами. Похороны и коронация были проведены в стенах замка Зангра одновременно, в один день.

Кэсерил внимательно рассматривал стены башни.

– Когда принц, а потом король Иас вернулся с войны, – вновь обратился он к Бетрис, – то приказал замуровать дверь и нижние окна башни, запретив кому бы то ни было проникать внутрь.

Темная тень, отделившись от вершины башни, взлетела и, хлопая крыльями, удалилась прочь. Бетрис охнула и вжала голову в плечи.

– Это вороны, – успокоил ее Кэсерил, проследив за полетом птицы на фоне темно-синего неба. – Они там устроили гнезда. Говорят, эту стаю кормят священники Бастарда. Умные создания. Храмовые служки приручают их и учат говорить.

Изелль, подъехавшая поближе, чтобы послушать историю своего царственного деда, спросила:

– И что они говорят?

– Не много, – отозвался Кэсерил, улыбнувшись. – Не видел ни одной вороны, у которой в словаре было бы больше трех слов. Но священники утверждают, что словарный запас у многих из них гораздо больше.

Ди Санда заблаговременно выслал вперед гонца, который предупредил короля о прибытии брата и сестры, и как только они въехали во двор, толпа грумов и слуг высыпала из внутренних помещений, чтобы помочь гостям. Комендант замка собственноручно предложил принцессе Изелль скамеечку, чтобы помочь спуститься с лошади. Принцесса, увидев склонившиеся перед ней благородные седины, вспомнила о своем высоком положении и, ради разнообразия, не спрыгнула с лошади, как обычно, а максимально грациозно, по-дамски, сошла на каменное покрытие замкового двора. Бросив поводья на руки подбежавшему груму, Тейдес обозревал замок сияющим взором. Комендант быстро решил с ди Сандой и Кэсерилом дюжину практических вопросов – куда, в какие стойла отвести лошадей, а в какие (Кэсерил ухмыльнулся) – принца и принцессу.

Комендант проводил королевских родственников в их покои в левом крыле главного здания. Следом за ними шла вереница слуг, несущих багаж. Тейдесу с его свитой предоставили пол-этажа, Изелль и ее спутницам – этаж наверху, над ним. Кэсерилу отвели небольшую комнату на мужском этаже, но в самом конце. Ему что, поручат охранять лестницу, ведущую наверх?

– Отдыхайте и осматривайтесь, – сказал комендант. – Король и королева примут вас вечером, во время торжественной церемонии, на которой будет присутствовать весь двор.

Толпа слуг, принесших воду, чистое белье и полотенца, хлеб, фрукты, сласти, сыр и вино, убедила приезжих, что с голоду они не погибнут.

– А где мой брат-король и его жена, моя невестка? – спросила коменданта Изелль.

Комендант отвесил поклон.

– Королева отдыхает, король же отправился в свой зверинец, доставляющий ему немалое утешение.

– Я бы хотела посмотреть зверинец, – задумчиво проговорила Изелль. – Король о нем мне часто писал.

– Скажите ему об этом, – отозвался комендант, улыбнувшись. – И он вам обязательно покажет своих зверей.

Дамы на своем этаже меж тем потрошили свой багаж, выискивая наряды для вечернего торжества – занятие, в котором Кэсерил вряд ли смог бы им помочь. Приказав слуге внести его багаж в предназначенную для секретаря принцессы узкую комнату, он разложил седельные сумки на кровати и вытащил из одной из них письмо провинкары к королю, которое он должен был вручить монарху в собственные руки при первой возможности. Кэсерил успел лишь отмыть дорожную грязь со своих рук и выглянуть в окно – там, внизу, под его окном, находился овраг, заполненный водой и окруженный густыми деревьями.

Двигаясь к королевскому зверинцу, Кэсерил лишь однажды ошибся выбором маршрута. Зверинец был устроен вне замковых стен, через двор, и примыкал к конюшням. Собственно, найти его было нетрудно по странному запаху, который никоим образом не напоминал запах лошадиного навоза. Внимательно осмотрев арку входа, Кэсерил вошел и, дав своим глазам привыкнуть к темноте, осторожно двинулся вперед по проходу.

Парочка помещений, когда-то бывших стойлами, была переоборудована в клетки, и там содержались два огромных медведя с глянцево-черной шерстью. Один медведь спал, лежа на ворохе свежей соломы, другой, завидев Кэсерила, вытянул морду и принялся нюхать воздух, с надеждой глядя на непрошеного гостя. На противоположной стороне прохода жили в высшей степени странные звери, которым Кэсерил не смог найти названия – они напоминали длинноногих козлов, но с длинными гибкими шеями, выпуклыми нежными глазами и густой мягкой шерстью. В отдельной комнате стояли клетки с большими, ярко раскрашенными птицами, которые, сидя на насестах, щелкали клювами и что-то бормотали, а по бокам коридора – клетки поменьше с маленькими разноцветными птичками, которые неумолчно щебетали, пели, чирикали и посвистывали. На выходе из птичника Кэсерил, наконец, увидел людей: грума в ливрее и толстого человека который положив ногу на ногу, сидел у низенького стола, удерживая за украшенный драгоценными камнями ошейник стоящего на столе крупного леопарда. Кэсерил замер, увидев, как близко человек поднес свою голову к разверстой пасти огромной кошки.

Человек специальной щеткой расчесывал шкуру леопарда. Облако желтых и черных шерстинок поднималось над зверем, а леопард выгибался под щеткой, и в глазах его Кэсерил, моргнув и присмотревшись, увидел истинный экстаз. Кэсерил так увлекся разглядыванием зверя, что не сразу понял – перед ним стоит король Орико.

Больше десятка лет, прошедших с той поры, когда Кэсерил видел этого человека в последний раз, не были к нему благосклонны. Орико никогда не был слишком привлекательным, даже в расцвете молодости. Ниже среднего роста, с коротким носом, который в юности был сломан во время падения с коня, а сейчас походил на сплющенный гриб, выросший в центре лица. Волосы, рыжеватые и кудрявые, с годами, правда, стали пожиже, зато тело, в отличие от волос, – только плотнее и толще. Лицо у короля было пухлое и одутловатое, с нависшими над глазами веками.

Король мурлыкал что-то на ухо леопарду, а тот терся головой о тунику Орико, покрывая ее своей линяющей шерстью, после чего высунул язык размером с небольшую лопату и лизнул короля в укрытую парчой грудь, оставив мокрое пятно на королевском наряде. Рукава у Орико были засучены, и на них виднелись небольшие шрамы и царапины разной степени свежести. Леопард выгнул шею, ухватил Орико за руку и некоторое время удерживал в своих желтоватых зубах, не смыкая челюстей. Кэсерил снял ладонь с рукоятки меча и вежливо кашлянул.

Когда король повернулся к Кэсерилу, тот упал на одно колено и сказал:

– Мой государь! Примите самые почтительные приветствия от вдовствующей провинкары Баосии, поручившей мне передать вам это письмо.

Он протянул пакет и добавил – на тот случай, если король еще не знает о прибытии своих брата и сестры:

– Принц Тейдес и принцесса Изелль благополучно прибыли в ваш замок, мой государь.

– О, да!

Король кивнул груму, и тот, вежливо поклонившись, потянулся за письмом.

– Их светлость поручила мне передать письмо непосредственно в ваши руки.

– О, да, секундочку!

Не без труда склонившись, король приобнял леопарда, после чего пристегнул к ошейнику серебряную цепь. Промурлыкав что-то еще в ухо зверя, он подтолкнул того к краю стола. Леопард легко спрыгнул; король с усилием встал и, протянув конец цепи груму, произнес:

– Умегат!

Вероятнее всего, это было имя грума, а не леопарда.

Грум взял цепь и повел леопарда к клетке, находившейся чуть дальше по проходу, при этом довольно бесцеремонно подтолкнул коленом, когда зверь, остановившись, начал тереться о ее железные прутья.

Орико взял письмо, сломал печать, бросив обломки воска на выметенный пол. Кивком он заставил Кэсерила подняться с колена и стал медленно разбирать изящный почерк провинкары, время от времени поднося бумагу ближе к глазам и прищуриваясь в тех местах, которые требовали большего напряжения глаз. Кэсерил, войдя в столь привычную для себя роль курьера, спокойно стоял, сложив руки за спиной и ожидая, что скажет король – отошлет или же станет задавать вопросы.

Грум тем временем завел леопарда в клетку и вернулся. По происхождению он был явно рокнарийцем – можно было даже не знать его имени. Высокий, хотя с годами и ссутулившийся. Кожа, которая в юности, вероятно, отливала золотом, с годами утратила блеск и приобрела тона потускневшей слоновой кости. Тонкие морщины окружали глаза грума и уголки его рта. Вьющиеся, цвета бронзы, волосы, с годами подернувшиеся солью седины, были сплетены в две косички, которые на затылке сходились в одну – типично рокнарийский стиль. И выглядел он как чистокровный рокнариец, хотя в Шалионе было немало полукровок; у самого короля в обоих коленах, восходящих как к шалионским, так и к браджарским королям, были принцы и принцессы – рокнарийцы и рокнарийки. Отсюда, кстати, и фактура волос. На груме была ливрея Зангры, туника, лосины и накидка с вышитым символом Шалиона – королевский леопард на фоне замка. Грум выглядел гораздо более аккуратным и ухоженным, чем его хозяин.

Орико закончил чтение письма и вздохнул.

– Что, королева Иста по-прежнему грустит? – спросил он.

– Естественно, она печалится по поводу разлуки с детьми, – уклончиво ответил Кэсерил.

– Этого я и боялся, – отозвался король. – Но тут уж ничего не поделаешь. Лучше пусть она грустит в Валенде, а не в Кардегоссе. Я не хотел бы видеть ее здесь. С ней слишком… трудно.

Потерев нос тыльной стороной ладони, король чихнул.

– Напишите их светлости провинкаре о моем к ней почтении, уверьте ее, что ее внук и внучка находятся под моей братской защитой и покровительством, а их судьба – главная моя забота.

– Я собираюсь писать ей вечером – известить о нашем благополучном прибытии. И передам ваши слова.

Орико, кивнув, вновь потер переносье и, прищурившись, взглянул на Кэсерила.

– Я вас знаю? – спросил он.

– Не думаю, господин мой. Вдовствующая провинкара недавно назначила меня секретарем при принцессе Изелль. В юности я служил провинкару Баосии в качестве пажа, – добавил он.

Он не упомянул свою службу при ди Гвариде – факт, который мог заставить короля включить свою ближнюю память. Хотя вряд ли он различал кого-нибудь из той толпы придворных, которая окружала ди Гвариду! А если король не узнал его – в немалой степени благодаря его нынешнему облику (борода, седеющие волосы, весь его потрепанный жизнью вид), – то и другие, надеялся Кэсерил, не узнают. А интересно, сколько он сможет прожить здесь, в Кардегоссе, не называя своего имени? Менять же его, увы, слишком поздно!

Но некоторое время он, тем не менее, мог побыть анонимом – Орико удовлетворенно кивнул и отпустил его.

– Увидимся на банкете. Скажите моей сестре, что я с нетерпением жду нашей встречи.

Кэсерил, почтительно поклонившись, вышел.

Он шел к воротам замка и в беспокойстве покусывал нижнюю губу. Если на банкете вечером будет присутствовать весь двор, то явится и канцлер Марту ди Джиронал, правая рука и постоянная поддержка короля. А там, где появлялся канцлер, обязательно оказывался и его брат, лорд Дондо.

Может быть, они меня тоже не узнают? Прошло два года с момента падения (постыдная сделка) Готоргета и еще больше – с того ужасного случая в палатке безумного принца Олуса. Появление кастиллара Кэсерила для этих могущественных лордов не может стать значительным событием. Да и откуда им знать, что он понял причину того, что его продали на галеры? Если он не станет привлекать к себе внимание, ничто не напомнит им о том, что они наверняка благополучно забыли. И он будет в безопасности.

Тщетные надежды.

Он сгорбился и ускорил шаги.

Вернувшись в свою комнату, Кэсерил принялся осматривать свой коричневый шерстяной камзол и черный плащ, намереваясь надеть их на банкет. Но, подчиняясь поступившему сверху приказу, который принесла запыхавшаяся служанка, он принялся доставать из багажа более нарядное платье: бледно-желтую с голубыми полосами тунику с вставками бирюзовой парчи и темно-синие панталоны из запасов старого провинкара, все еще пахнущие специями, вместе с которыми они были упакованы для защиты от моли. Башмаки и меч завершили облачение придворного – вполне приличное, хотя и не было на нем ни колец, ни цепей.

Повинуясь настойчивому требованию Тейдеса, он отправился на верхний этаж, чтобы осведомиться, готовы ли дамы, и увидел, что его наряд формирует с их одеждой вполне гармоничный ансамбль. Изелль была одета в свои лучшие бело-голубые платье и плащ, а Бетрис и гувернантка принцессы – в бирюзовые и темно-синие наряды. Кто-то посоветовал принцессе не слишком увлекаться украшениями, и она ограничилась тем, что пристало носить девушке: бриллианты в ушах, брошь на груди, пояс с эмалями да парочка колец. Остальное несла на себе Бетрис, позаимствовавшая украшения у принцессы. Кэсерил же удовлетворился тем что есть, иначе говоря, ничем.

Всего раз семь-восемь дамы спохватывались – что-то было не так надето или забыто из одежды и украшений, и вот уже Кэсерил повел их вниз, присоединиться к принцу и его свите, состоящей, по старшинству и важности, из ди Санды, баосийского капитана гвардейцев и его сержанта – оба в парадной форме, с мечами, украшенными драгоценными камнями. Шелестя дорогими тканями и позвякивая украшениями, блестящая процессия, предводительствуемая королевским пажом, двинулась к дверям тронного зала.

На мгновение их задержал комендант замка, чтобы перестроить в порядке, предписанном правилами придворной иерархии, после чего двери тронного зала отворились, прозвучал звук рога, и комендант объявил – четко и громогласно:

– Принц Тейдес ди Шалион! Принцесса Изелль ди Шалион! Сэр ди Санда…

И дальше – по мере установленного порядка:

– Леди Бетрис ди Феррей! Кастиллар Люп ди Кэсерил! Леди Нан ди Врит…

Бетрис краем глаза взглянула на Кэсерила. Во взгляде ее сверкнули искорки смеха, и она спросила:

– Люп? Ваше первое имя – Люп? На одном из древних языков это означает волк!

Кэсерил решил, что в данной ситуации у него есть законный повод не отвечать – не до этого! В зале толпились придворные лорды и леди, шелестели шелк и бархат, позвякивали бриллианты; воздух был напитан ароматами духов и всеобщим возбуждением. В этой толпе его одеяние выглядело вполне приличным; если бы он оделся в свой обычный черно-коричневый наряд, то смотрелся бы как ворона на сборище павлинов. А здесь даже стены были драпированы красной парчой.

На возвышении в конце тронного зала, осененном шатром из красного шелка, украшенного золотым шитьем, на позолоченных креслах восседали король Орико и королева Сара. Вечером Орико выглядел лучше, чем днем, – чисто умытый, в аккуратных одеждах, с легким румянцем на пухлых щеках. На голове его, в полном соответствии с замшелыми средневековыми обычаями, красовалась золотая корона. Королева была одета в весьма элегантное алое платье, в тон с одеянием супруга. Сара сидела подчеркнуто прямо, даже несколько чопорно, как показалось Кэсерилу. Ей было около тридцати пяти, и ее былая красота и свежесть несколько потускнели, а на лице застыло какое-то деревянное выражение, и Кэсерил понял, насколько смешанные чувства владеют королевой во время королевских приемов. Будучи так долго бесплодной, она понимала, что не исполнила своей главной обязанности по отношению к Шалиону, и склонна была винить исключительно себя. С другой стороны, когда Кэсерил был близок ко двору, он слышал разговоры, что у Орико не было и внебрачных детей, хотя объясняли это, как правило, его образцовой верностью жене и приверженностью исключительно брачному ложу. Приглашение ко двору принца Тейдеса можно было воспринять как публичное признание печального фиаско, которое королевская семья потерпела в весьма частном секторе своей государственной деятельности.

Принц и принцесса подходили к королю и королеве по очереди. С монархом и его супругой они обменялись родственными поцелуями, хотя полный ритуал приветствия предполагал целование лба, рук и ног. Но сегодня церемония шла по облегченной программе. Каждый же член свиты Тейдеса и Изелль должен был, преклонив одно колено, целовать руку короля и королевы. Рука Сары под поцелуем Кэсерила была холодна, как воск.

Кэсерил, стоя позади Изелль, тайком потирал спину, готовясь к проходу вереницы придворных, ни одному из которых принц и принцесса не имели права отказать в приветствии, а также пусть и малом, но знаке внимания. Дыхание замерло в груди Кэсерила, когда он увидел, кто из придворных первым приближается к Тейдесу и Изелль.

Марту ди Джиронал был одет в полный мундир генерала святого военного ордена Сына, и преобладали в его одеянии коричневый, оранжевый и желтый цвета. С тех пор, как Кэсерил последний раз видел генерала три года назад, получая из его рук ключи от Готоргета и полномочия командира гарнизона, ди Джиронал изменился не сильно. Суховатый, с седеющими волосами, холодным взором, налитый энергией и неулыбчивый – такой же, как и в те дни. Широкая перевязь, на которой висел меч ди Джиронала, была украшена изготовленными из эмали и драгоценных камней символами Сына, а также изображениями оружия, животных и кубков. Тяжелая золотая цепь канцлера Шалиона висела на шее генерала.