Проклятие Шалиона

Да, вдовствующая королева, дочь провинкары и мать Изелль, совсем не безумна, как о ней шепчется большинство. Если она говорит с теми, кто составляет ее ежедневное окружение, на том языке, на котором она сейчас говорила с Кэсерилом, понятно, почему те объявляют ее безумной! Для Кэсерила же некая туманность ее речей была шифром, а не бессмыслицей. В ней была скрытая логика. Если бы только у него был к этому шифру ключ! Но где ж его взять? Хотя, с другой стороны, и при некоторых формах безумия люди говорят в такой же манере!

Взяв книгу под мышку, Кэсерил отправился на поиски более спокойного тенистого местечка.

Лето неспешно продвигалось вперед, и его неторопливый ход вносил в душу Кэсерила ощущение покоя. Лучше он чувствовал себя и телесно. Только бедняга Тейдес страдал от ничегонеделанья, поскольку путь на охоту ему преграждали, с одной стороны, жара, а с другой – наставник. Правда, к радости садовников, по утрам он весьма успешно палил из лука по кроликам. Но что такое кролик для настоящего охотника! Лето было не его временем года. Есть люди, которые по самому складу личности своей готовы служить Сыну Осени, Богу охоты, войны и прохладной погоды. Таковым, безусловно, был Тейдес.

Кэсерил был немало удивлен, когда шел однажды на ланч, и его окликнул принц Тейдес, направлявшийся туда же в сопровождении своего наставника. Оба – и юноша, и его секретарь шли раскрасневшиеся: был у них, вероятно, очередной, и весьма ожесточенный, спор. Заметив Кэсерила, принц позвал:

– Лорд Кэс!

Кэсерил остановился и подождал, когда к нему подойдут запыхавшиеся от возбуждения Тейдес и ди Санда.

– Лорд Кэс! – спросил принц. – А правда ли, что учитель фехтования, который служил старому провинкару, водил пажей на скотобойню, где они убивали молодых быков? Ну, для того, чтобы внушить им храбрость и научить, как на дуэли противостоять опасному противнику? Не просто красиво танцевать, а по-мужски сражаться.

– Ну да, было дело…

– А что я вам говорил? – воскликнул Тейдес, гляда на ди Санду.

– Но мы и на дуэльном ринге практиковались, – добавил Кэсерил, чтобы хоть как-то поддержать и ди Санду.

Но наставник принца только скривился в презрительной усмешке.

– Травля быков – это старая деревенская забава, принц, – сказал он. – А вам самой судьбой назначено быть джентльменом, а не помощником мясника. И такого рода тренировки – не для людей вашего уровня!

Провинкара не держала учителя фехтования, а потому, конечно, наставник принца должен был владеть оружием. Кэсерил, который время от времени видел, как принц фехтует с ди Сандой, оценил мастерство, с которым тот владеет мечом. Достойно. Вполне на уровне. Но если ди Санда и знал какие-то особо жестокие трюки, которые помогают человеку выжить во время резни на боевом поле, то вряд ли он показывал их Тейдесу.

Кэсерил криво усмехнулся.

– Наш учитель фехтования делал из нас не джентльменов, а солдат. И в том, что я жив – его заслуга, потому что поле боя – как оно есть на самом деле – это скорее скотобойня, а не дуэльный ринг. Наш учитель учил нас страшным вещам, но иначе было нельзя.

Кстати, быку совершенно наплевать, будет ли перед ним целый час плясать какой-нибудь кретин с мечом, или ему сразу вломят кувалдой промеж глаз. Сам Кэсерил в свое время предпочитал не устраивать пляску смерти перед рогами быка, как это любили делать его сверстники, зато научился моментально укладывать разъяренное животное наземь – не хуже, чем профессиональный мясник.

– Кстати, на поле боя мы не ели то, что убивали, – за исключением, может быть, конины.

Ди Санда неодобрительно фыркнул в ответ на мрачную шутку Кэсерила, после чего, с умиротворяющим тоном в голосе, обратился к принцу:

– Завтра будем охотиться с соколами, милорд. Если, конечно, жара не помешает. И если вы выполните свое задание по картографии.

– Это развлечение для дам! С соколами охотиться на голубей! На кой черт мне эти голуби?

И добавил тоскующим тоном:

– При королевском дворе в Кардегоссе они осенью охотятся в дубовых лесах на диких кабанов. Вот это – настоящая охота, мужская! Говорят, эти свиньи опасны!

– Правильно говорят, – кивнул Кэсерил. – Своими клыками они способны порвать собаку. Или лошадь. Или человека. Кабаны бегают гораздо быстрее, чем можно от них ожидать.

– А вы охотились в Кардегоссе? – спросил Тейдес.

– Несколько раз я там сопровождал на охоте своего лорда, ди Гвариду.

– Здесь, в Валенде, нет никаких кабанов! – вздохнул принц. – Но у нас есть быки. А это уже кое-что! Гораздо лучше, чем голуби или кролики.

Пытаясь успокоить принца, Кэсерил проговорил:

– Охота на кроликов – отличная школа для солдата. Пригодится, если придется охотиться на крыс. Иногда это единственная еда воина. А принцип охоты примерно тот же.

Ди Санда свирепо посмотрел на Кэсерила. Кэсерил же улыбнулся и, отвесив поклон, отошел, оставив принца наедине с его проблемами и его наставником.

За столом Изелль завела похожую песню, правда, объектом ее атаки стал не наставник, а бабушка.

– Бабушка! – проговорила принцесса. – Так жарко! Можно мы поплаваем в реке, как и Тейдес?

В связи с наступлением жары ежедневные верховые прогулки, которые принц совершал в компании наставника, грумов и пажей, были заменены на купания в огороженном заливе протекавшей возле Валенды реки – в том же самом месте, где в бытность свою пажом Кэсерил плавал в компании своих однокашников. Дамам, естественно, не позволялось участвовать в этих заплывах. Тейдес приглашал и Кэсерила разделить с ним и его свитой удовольствие дневного купания, но он вежливо отказывался, ссылаясь на свои обязанности по отношению к Изелль, хотя причина отказа была в ином: ему не хотелось, раздевшись, превратиться в мишень для вопросов о происхождении шрамов на исполосованной бичами спине. Он еще помнил недоразумение с мальчиком-слугой в бане.

– Конечно же, нельзя! – ответила принцессе провинкара. – Это неприлично!

– Но мы поедем не с ним! – настаивала Изелль, имея в виду своего наставника. – Пусть там будут только дамы.

Она повернулась к Кэсерилу.

– Вы говорили, что, когда вы были пажом, дамы купались в реке.

– Служанки, принцесса! – строго пояснила провинкара. – Простой народ. Это времяпрепровождение не для вас.

Изелль пригорюнилась. Жара и впрямь была невыносимой. Бетрис, надеявшаяся, вероятно, на более благосклонный исход переговоров, совсем сникла. Принесли суп. Все с ненавистью посмотрели на горячий пар, который поднимался над тарелками. Но, стараясь ни на йоту не отступать от этикета, провинкара взяла ложку и сделала первый глоток.

Кэсерил же неожиданно произнес:

– Но ведь леди Изелль умеет плавать, ваша светлость, не так ли? То есть ее научили, когда она была маленькой, так?

– Нет, конечно, – покачала головой провинкара.

– О! – отозвался Кэсерил. – О господи!

Он оглядел стол. Королева Иста отсутствовала. Поскольку ничто не мешало ему говорить об этом опасном предмете, он рискнул продолжить.

– Я в этой связи вспомнил об одной ужасной трагедии.

Провинкара, прищурившись, посмотрела на Кэсерила. Ее рука с ложкой застыла на полпути к цели; Бетрис же, напротив, отправила свою ложку в рот.

– И что за трагедия? – спросила провинкара.

– Она случилась, когда я служил в армии провинкара Гвариды, во время нашей войны с рокнарийским принцем Олусом. Его армия ночью, в грозу, перешла границу, и мне было дано задание эвакуировать дам из замка ди Гвариды, пока враг не окружил город. Полночи мы скакали, а к утру, на рассвете, нам пришлось форсировать небольшую реку. После грозы она разлилась, течением одну из дам смыло в поток с лошади, и вода унесла ее вместе с пажом, который бросился ей на выручку. Не успел я развернуть лошадь, чтобы поспешить на помощь, как они исчезли из виду… Мы нашли тела на берегу следующим утром. Река была не слишком глубокой и широкой, но несчастная, не умея плавать, запаниковала и сразу захлебнулась. А, между тем, небольшая предварительная тренировка спасла бы и ее жизнь, и жизнь еще двоих человек.

– Еще двоих? – переспросила Изелль. – Но их же было двое – она и паж.

– Под сердцем она носила ребенка, – ответил Кэсерил.

Над столом повисла тишина.

Провинкара потерла подбородок и, пристально посмотрев на Кэсерила, спросила:

– Это реальная история, кастиллар?

– Увы, – вздохнул Кэсерил.

Кожа на теле той дамы была в ссадинах и кровоподтеках, вся в синих пятнах, под ногтями – глина, одежда промокла и, пропитавшись речным илом, стала тяжелой… Но не тяжелее той тяжести, что легла на его сердце.

– Мне пришлось сообщать обо всем ее мужу, – закончил Кэсерил.

Ди Феррей только хмыкнул. Комментировать историю Кэсерила он не взялся.

– Не хотел бы вновь оказаться в такой ситуации, – добавил Кэсерил.

Провинкара несколько секунд молчала, после чего заявила:

– Моя внучка не может плескаться в реке, в чем мать родила, словно она какой-то угорь, а не принцесса.

Изелль посмотрела на бабушку умоляюще:

– Но мы же можем надеть, скажем, длинные льняные рубашки.

– Это было бы разумно, – кивнул Кэсерил. – В критических ситуациях в воде люди, как правило, одеты.

Бетрис же добавила задумчиво:

– Это еще и лучше. Освежимся дважды – и во время купания, и когда будем сохнуть на берегу.

– Наверняка, кто-нибудь из служанок, живущих в замке, может показать принцессе, как нужно плавать, – вкрадчиво произнес Кэсерил.

– Ни одна из них не умеет этого делать, – твердо сказала провинкара.

– Так оно и есть, – подтвердила Бетрис. – Могут только вброд переходить, да и то только там, где мелко.

Она подняла глаза на Кэсерила и спросила:

– А вы смогли бы нас научить, лорд Кэс?

Изелль даже в ладоши захлопала:

– О да!

Кэсерил колебался. С другой стороны, в компании дам он сможет не снимать рубашку и никак это не объяснять.

– Я полагаю, смог бы, – ответил он, – если вы не будете против.

Он поднял глаза на провинкару:

– И если их светлость мне позволит.

Последовала долгая пауза, в конце которой провинкара проворчала:

– Ладно! Только смотрите не простудитесь.

Изелль и Бетрис предусмотрительно сдержались и не стали слишком открыто выражать свою радость, но на Кэсерила посмотрели с выражением крайней признательности. А интересно, поверили ли они в правдивость его истории о гибели той молодой женщины?

Уроки начались в тот же день, после обеда. Кэсерил стоял посередине реки и пытался убедить несколько смущенных дам в том, что они не пойдут ко дну сразу, как только намочат волосы. Напротив, только опустив лицо и голову в воду и задержав при этом дыхание, они поплывут, даже не прилагая к этому никаких усилий. Наконец дамы расслабились и научились, повинуясь его инструкциям, держаться на поверхности. Плавучесть у них, конечно, была получше, чем у Кэсерила, хотя месяцы, проведенные за столом провинкары, несколько округлили бородатую физиономию кастиллара, в значительной степени утратившую сходство с волчьей.

Терпение Кэсерила было вознаграждено. К концу лета девушки плескались и ныряли в неглубокой реке, наполовину выпитой засухой, не хуже, чем опытные пловцы. При этом Кэсерил мог позволить себе посидеть в сторонке, по пояс в воде, откуда время от времени изрекал какие-нибудь дельные советы.

То, что он выбрал именно такую позицию, лишь частично было вызвано желанием найти местечко попрохладнее. Да, следовало признать: провинкара была права, считая купание занятием неприличным. Она могла бы выразиться и более определенно – непристойным. Длинные льняные рубашки, которые, промокнув, льнули к юным гибким телам, служили насмешкой над скромностью, которую призваны были защищать, – неожиданный эффект, на который он не рискнул обратить внимание своих счастливых учениц. Что было еще хуже, это была палка о двух концах. Ткань, прилипшая к нему, красноречиво свидетельствовала о состоянии его ума, точнее… точнее, тела, которое наконец полностью восстановилось от пережитых в плену невзгод, – как он надеялся, что они не обратят на это внимания! Изелль, похоже, было не до него. Что касается Бетрис, то здесь он не был уверен. А вот служанка-гувернантка Изелль, средних лет дама по имени Нан ди Врит, которая отказалась брать уроки плавания, но болталась поблизости по щиколотку в мелкой водичке, полностью одетая, ничего не упустила из виду и, видно было, изо всех сил боролась с собой, чтобы не сорваться и не захихикать. К чести ее, нужно было сказать, что она не только не смеялась, но и не жаловалась на него провинкаре. По крайней мере, так он думал.

Мало-помалу Кэсерил с неудовольствием обнаружил, что с каждым днем все больше и больше думает о Бетрис. Нет, конечно, речи пока не шло о том, чтобы совать под ее дверь скверные стишки – от этого его, слава Богам, уберегали сохранившиеся остатки здравого смысла. Да и играть на флейте под ее окном у него вряд ли бы получилось – руки уже не те! И, тем не менее, в этом жарком покое летней Валенды он начал думать о чем-то, что выходило за рамки обычного дневного распорядка.

Бетрис ему улыбалась – здесь он себя не обманывал. И она была к нему добра. Но она улыбалась и была добра и по отношению к своей лошади! На фундаменте ее искреннего дружеского расположения вряд ли можно было построить замок мечты, да еще внести туда застеленную постель. И тем не менее она ему действительно улыбалась.

Он отгонял от себя эти глупости, но они вновь овладевали им, наряду с прочими, и особенно – во время занятий плаванием. Но он твердо решил: дурака он из себя делать не станет. То, что с ним происходит и что так его смущает, есть наверняка результат того, что он восстановил свою природную силу. Но что толку? Он гол как сокол, как и в те времена, когда служил пажом – ни земли, ни денег. К тому же поводов на что-то надеяться у него еще меньше, чем тогда. Это безумие – поддаваться голосу природы и любви. И тем не менее… Кстати, отец Бетрис находится точно в таком же положении, что и Кэсерил, – происхождение у него хорошее, но земли нет. Человек он, что называется, служащий. И вряд ли он стал бы презирать Кэсерила, плавающего в такой же, как и он, лодке.

Да, ди Феррей был слишком мудр, чтобы презирать Кэсерила. Но он также понимал, что красота его дочери и ее отношения с принцессой представляют собой капитал, который может в качестве жены принести ей нечто более достойное, чем нищий Кэсерил или те сыновья бедной местной знати, которые служат в замке пажами. Да и сама Бетрис считала этих малолеток досадливыми щенками – не больше! Но у этих юношей есть наверняка старшие братья, наследники пусть и небольших, но состояний.

Сегодня он погрузился в воду по подбородок и притворился, будто не смотрит сквозь полуопущенные ресницы на Бетрис, забравшуюся на камень, и не видит ее мокрой, почти прозрачной рубашки, с которой стекает вода, ее черных волос, струящихся по изгибам плеч и груди. Она протянула руки к солнцу, после чего бросилась в воду, обдав снопом брызг Изелль; та же с веселым криком метнулась в сторону и ударила по воде ладонями, стараясь отплатить Бетрис той же монетой.

Дни между тем становились короче, ночи прохладнее, как и вечера. Приближался праздник явления Осени. Из-за перемены погоды всю прошлую неделю купаться было нельзя, и только пара дней была достаточно теплой для обычной поездки на реку. Зато теперь можно будет вволю галопировать на лошадях и охотиться. Вскоре купанья вообще прекратятся, и Кэсерил вернется в обычное состояние духа, как блудный пес в свою конуру. Только вот вернется ли?

День клонился к закату. Вечер обещал быть прохладным, и купальщики решили, обсохнув на каменистом берегу, отправиться домой. Кэсерил был настолько погружен в свои переживания, что даже не настаивал, чтобы его подопечные, ради упражнения, говорили на рокнарийском или дартаканском. Наконец, он натянул свои тяжелые штаны для верховой езды и башмаки – отличные новые башмаки, подарок провинкары, – после чего нацепил меч. Подтянув на лошадях подпруги и сняв с них путы, он помог дамам подняться в седло, после чего маленькая кавалькада, постоянно оглядываясь на красоты речной долины, отправилась вверх по холму, к замку.

Повинуясь вдруг нахлынувшему на него бесшабашному чувству, Кэсерил приблизился к Бетрис, и их лошади пошли рядом, в ногу. Девушка взглянула на него, и легкая улыбка обнажила ямочку на ее щеке. Почему он не заговорил? Из трусости или от отсутствия сообразительности? И от того, и от другого, решил он. Они с Бетрис ежедневно служат Изелль. Если он нарушит сложившиеся между ними отношения каким-нибудь необдуманным признанием и будет отвергнут, удастся ли им восстановить ту легкость, с которой они нынче общаются, исполняя свои обязанности по отношению к принцессе? И все-таки он должен ей кое-что сказать. И скажет!

Но в этот момент, завидев ворота замка, лошадь Бетрис пошла рысью, и момент был потерян.

Как только копыта их лошадей застучали по тесаному камню, покрывавшему двор замка, из боковой двери выбежал Тейдес и закричал:

– Изелль! Изелль!

Рука Кэсерила автоматически скользнула к рукоятке меча – туника и панталоны мальчика были забрызганы кровью; но позади принца семенил запыленный, мрачный ди Санда, и Кэсерил успокоился: кровь на одеждах Тейдеса появилась, вероятно, когда он тренировался на скотобойне в искусстве владения мечом. Да и в криках принца звучал не ужас, а скорее восторг. Лицо же его светилось от неподдельной радости.

– Изелль! Случилось нечто чудесное! Догадайся, что.

– Да как же я догадаюсь? – смеясь, отозвалась принцесса.

Тейдес нетерпеливо отмахнулся, терпеть он больше не мог.

– Только что приехал курьер от короля Орико. Мы с тобой приглашены этой осенью прибыть ко двору в Кардегоссе. А мама и бабушка – нет! Ура! Наконец-то мы сбежим из Валенды!

– Мы едем в Зангру! – воскликнула Изелль, и, соскользнув с седла, подбежала к брату. Схватив его за руки, она закружилась с ним в веселом хороводе. Склонившись на луку седла, Бетрис наблюдала за ними – в глазах ее светилась радость.

Гувернантка Изелль поджала губы – новость, которую сообщил принц, понравилась ей гораздо меньше. Наставник принца разделял ее чувства: он нахмурился, а его рот скривился в мрачно-скептической улыбке.

Кэсерил почувствовал, как вдруг пусто стало в его груди. Итак, принцессу призывают ко двору. Следовательно, в Кардегосс отправится и ее маленькая свита. Включая леди Бетрис.

И ее секретаря.

7

Караван принца и принцессы приближался к Кардегоссу по южной дороге. Путники поднялись на холм; под их ногами простиралась окруженная горами долина, в которой уютно угнездилась столица.

Ноздри Кэсерила трепетали, вдыхая острый холодный ветер. Прошедший ночью дождь очистил воздух, сделал его колким и прозрачным. Обрывки серо-голубых облаков сгрудились на востоке, очертаниями повторяя линию горных вершин, закрывавших горизонт. Луч заходящего солнца рассек долину, словно ударом меча. В месте слияния двух рек, на высокой скале, возвышающейся над долиной, реками и городом, стоял и сиял отраженным светом замок Зангра. Его каменные стены цвета свежей охры венчались башнями с черепичными крышами, окрашенными в тон вечерним облакам. Крыши эти напоминали шлемы солдат, вставших на защиту двора и короля. Излюбленная резиденция шалионских монархов, Зангра выглядел не как дворец, а, скорее, как крепость, что говорило о том, что его хозяева посвятили свои жизни, прежде всего, делам войны – так же, как посвящают свою жизнь служению пяти Богам солдаты – братья святых орденов.

Принц Тейдес подвел своего гнедого коня ближе к лошади Кэсерила и встал рядом с ним, глядя на цель их путешествия с выражением благоговейного восторга на лице. Да, его влек сюда голод по настоящей жизни, свободной от опеки матери и бабушки. Но восторги Тейдеса наверняка уменьшились бы, если бы он до конца осознал, что его ждет в случае, если этот замок когда-нибудь станет принадлежать ему. Ведь Орико не зря вызвал его ко двору. Вероятно, отчаявшись заиметь наследника от собственного семени, он решил воспитать себе преемника из младшего брата.

Изелль придержала свою серую в яблоках кобылу и принялась рассматривать долину и замок.

– Странно, – сказала она. – Я помню, он был гораздо больше.

– Подождите, пока мы не подъедем поближе, – отозвался Кэсерил.

Сэр ди Санда, сидевший в крытой повозке, предложил двинуться дальше, и караван устремился вперед по покрытой грязью дороге: принц и принцесса, их секретари-наставники, леди Бетрис, слуги, грумы, вооруженные гвардейцы в мундирах зелено-черных тонов Баосии, дополнительные лошади, белый мул принцессы, который от дорожной грязи сделался вполне черным, а также объемный багаж.

Кэсерил, не одну собаку съевший в деле организации караванов с женским составом пассажиров и потерявший на этом немало волос (он, бывало, в отчаянии рвал их на своей голове), оценил то, что в конечном итоге у них получилось, как несомненный успех. Всего пять дней (четыре с половиной, если быть точным) потребовалось им, чтобы добраться из Валенды до столицы – и все благодаря собранности и деловитости принцессы, которая, полагаясь на помощь Бетрис, организовала сборы и поездку с изумительной эффективностью. И если по пути у них и были какие-нибудь задержки, то не по причине ее капризов.

Тейдес и Изелль и задали темп поездке, когда, выехав из ворот замка, припустили по дороге впереди каравана, чтобы поскорее уйти от горестных воплей Исты, которые доносились из-за замковых стен. Изелль даже уши закрыла ладонями, а кобылой своей управляла исключительно движением коленей, посылая ее вперед, подальше от эхом отдававшихся криков матери, почему-то опечаленной тем, что перед ее детьми открываются столь радужные жизненные перспективы.

Известие о том, что ее детей от нее отрывают, бросило вдовствующую королеву в состояние если не безумия, то крайнего горя и отчаяния. Она плакала, молилась, спорила с детьми и матерью, снова плакала и наконец, ко всеобщему успокоению, замолкла. Ди Санда тайком поведал Кэсерилу, что королева, зажав его в каком-то углу, пыталась подкупить, чтобы он позволил ей бежать с Тейдесом. Но куда и как – этого она сказать не сумела. Королева цеплялась за края его одежды, что-то невнятно бормотала – словом, демонстрировала крайнюю степень безумия.

Пришла она и к Кэсерилу, когда он, накануне отъезда, паковал свои седельные сумки. С ним она говорила не так, как с ди Сандой; по крайней мере, не бормотала, а выражалась ясно и четко.

Некоторое время пристально глядя на Кэсерила, она спросила:

– Боитесь ехать, Кэсерил?

Тот, за несколько мгновений обдумав ответ, сказал просто и честно:

– Да, моя госпожа.

– Ди Санда глуп, – сказала Иста. – Вы – нет.

Не зная, что на это сказать, Кэсерил отвесил вежливый поклон.

Она глубоко вздохнула и, посмотрев на него глазами, в которых, как ему показалось, открылась бездна, проговорила:

– Берегите Изелль. Если вы любили меня, если заботитесь о своей чести, берегите Изелль. Поклянитесь, что сделаете это!

– Клянусь.

Она внимательно рассматривала Кэсерила, но, к его удивлению, не стала требовать более многословных клятв и обещаний.

– От чего мне ее защищать, моя госпожа? – спросил он осторожно. – Чего вы боитесь, леди Иста?

Она молча стояла, освещенная неясным светом свечи.

И тогда Кэсерил повторил слова, сказанные в свое время Палли:

– Леди! Не отправляйте меня в бой слепым и без оружия.

Она скривилась, словно от боли, в отчаянии покачала головой и, резко повернувшись, выбежала из комнаты. Служанка, с которой она приходила, в страшном беспокойстве ринулась за ней.

По мере того, как цель их путешествия приближалась, Кэсерил все больше подпадал под влияние радостных чувств, которые испытывали принц и принцесса, и забывал печальный образ мучимой отчаянием и страхом королевы. Дорога пересекла реку, ведущую к замку. Некоторое время дорога и река текли параллельно через поросшую лесом равнину, пока первый поток не слился с другим потоком. В тенистом лесу царила сухая прохлада. На другой стороне реки над дорогой вознесся каменистый обрыв высотой до трехсот футов; в разломах его ютились редкие деревья, отчаянно цеплявшиеся корнями за камни; то тут, то там росли папоротники.

Изелль остановила лошадь и принялась разглядывать обрыв. Кэсерил подъехал и встал рядом. Отсюда, снизу, трудно было определить, где кончается стена, созданная природой, и начинается та, что сложена человеком.