Сказка деда Степана

– Гороскоп у них это называется, – со знанием дела вставила Федосья, – Так принято на востоке.

– Умничаешь? Где ты нахваталась знаньев-то? Гороскоп, гороскоп, – заворчал Степан.

– Так по радио сказывают, то в телевизоре в углу какие-то значки, то девка, то парень толдычат, у кого что случится, заранее предупреждают, – оправдывалась жена.

– Все, не буду больше сказывать. Спать иди, а то за полночь уснешь, с утра хоть не подходи. Как сыч зыркаешь и ворчишь, как старая кошка на завалинке. Это я без гороскопов твоих знаю, – дед распахнул тулуп, – Все, шагай отседова.

– Не пойду никуда, что ты, как старый дед изворчался. Я же просто так сказала. Спать-то давно перехотелось, когда Таньшу ко мне перекладывал. Что так осерчал не с чего? – закутывалась обратно Федосья, – А я завтра с утра оладьи налажу, пышных, наших вятских. От русской печи да со сливками морожеными.

– Подкупаешь, значит? Взятку даешь? – хохотнул дед Степан, – Да, я подумал, вдруг спать хочешь, а сказать стесняешься. Ну, продолжу тогда. Только оладьи не заспи потом. Обещалась.

Так, значит, Стеша место схрона потеряла, заблудилась в трех соснах, опомнилась, что в другом перелеске его сделала, надо краем поля пройти. Только вышла на него, а тут из-за дерева Ярик выскочил, девчонка и не пугливая, вроде, но от внезапности такой опешила. А парень давай гоголем ходить вокруг да около, речами сладкими умасливать. Распушился как индюк, руки распускает, все приобнять да прижать к себе хочет. Идут по краю поля, Стеша слушает его, от объятий ускользает. А его эта неприступность еще больше распаляет, то ластилась, в руки сама шла, как белка ручная, на поцелуи, украдкой полученные, отвечала. И ну-ка тебе раз и в отказы. Ярик разозлился, что девка не так как ему надо делает, дернул ее за руку и повалил на траву под кустом. Не хочет по-хорошему, силой возьмем, авансы раздавала, теперь расплата пришла.

Спором да разговорами увлеченные, не заметили они, как на другом конце поля отряд басурманский при всем обмундировании следили за ними. Сначала главарь их дал команду остановиться, увидев, что Ярослав не дело затеял, приказал выдвигаться, честь девичью спасать.

Степанида под парнем бьется, как птица в силках, да разве свернешь этого борова. Ярику игра стала надоедать, приподнялся он, размахнулся, ударить девчонку, так и упал со стрелой в плече обратно. Откуда и силы взялись у Стеши, оттолкнула она парня, глянула и ахнула, по полю скачет отряд жениха, уж как ей не узнать их регалии. В лес обратно нельзя, день не ночь, уследят, что она в крепость побежит, вдруг погром да разор устроят. Ну, и всадникам наперерез как побежала, увести их подальше, хоть и обидели ее жители крепко, но худого им не желала дивчина. Мчится ближе к реке большой, поросль ивовую давно заприметила, только трудно, трава в мокром подоле путается, цепляется. Тут вспомнился разговор давний с матушкой, как от разбойников та избавилась. Поясок распустила, подобрала рубаху, через голову стянула, с косы ленту сдернула, рассыпались по плечам золотыми прядями волосы. Ну и скорость прибавилась. А всадники так и замерли на месте, как вкопанные застыли от красоты девичьей. Только скомандовал царь отвернуться всем, сам в погоню пустился. Ему-то можно смотреть, за него она просватана.

Да не только басурмане видели, Прошка тоже остолбенел от смелости Стешиной, хотел рвануть к ней, только как будто в ветку дубовую со всего маху врезался.

– Остынь, паря, – прогремел ему в ухо бас, – Видишь, девка все правильно делает, от крепости отряд басурманский уводит. Жених это ее, разберется с ней сам. А ты о брате раненном подумай.

– Дядька Ставр, пусти, люба она мне, – взмолился Прохор.

– Вот ты думаешь, только о себе. Или тоже хочешь, чтоб подстрелили и тебя? Сейчас к реке ближе сдвинутся, так мы с тобой Ярослава спасем и в крепость пойдем. У этого отряда грамота княжеская, все должны им помогать, ищут, они рыщут, сына царского-басурманского да невесту сбежавшую. Ночью догоним их, выкрадем любушку твою, не боись.

– Где ты так долго пропадал, дядька Ставр? От прошлой осени вестей не было, не чаяли дождаться. Думали да гадали, что медведь тебя заломал. Только вот обглоданную волками его тушу нашли, а человека не было рядом, – Прошка во все глаза смотрел за бегущей нагишом Стешей, – Ой, и красивая она какая! Ведь нагонит этот ворог ее!

Усмехнулся Ставр, слушает вполуха парнишка, от любви млеет, только не в ум ему, что сестрой она приходится. Воевода – родной брат ее матери. Как только появились Стеша с Мехметом в крепости, послал он Ставра к князю, все разузнать, уж больно знакомой ему показалась девушка. С медведем встретился богатырь, рогатиной его завалил, только и косолапый на нем свою метину оставил. Залечил рану, двинул в столицу, поручение воеводы исполнять. Как прознала княгиня, откуда он явился, поняла, что дочь в безопасности, решила задержать Ставра, умоляла его ничего князю не рассказывать. Девицу к нему подослала справную, ну и не устоял он, зазимовал, думая, что никуда не денутся из крепости ни сын басурманина, ни невеста. Тренировался вместе с дружиною, сам князь звал его десятником. Только вот за мать переживал дюже, и поэтому возвернулся, с собой хотел забрать ее, раз на службу заступать решил.

Прошка дернулся, отвлек от думок Ставра, прижал он парнишку к земле, почти скрылась с глаз бежавшая девушка. Да и отряд тоже почти растворился вдали.

– Все, пора, да не шебутись, Прошка, пригнись и пошли к брату, – подтолкнул парня богатырь, – А то вернутся басурмане, покрошат своими криульками.

Ярик был без сознания, подхватил его Ставр, взвалил на плечо, Прохора чуть подмышку с другой стороны не взял, уж больно тот все оглядывался на зазнобушку. Поймал беглянку басурманский царь, рубаху, ею брошенную, подал, впереди себя посадил, отряд нагнал его. А Ставр с братьями незамеченными ушли в лес, на тропу к крепости.

– Ты, Фенюшка, пошто так руку мою стиснула, испугалась чего? – Степан взглянул на жену, – Вон, костяшки побелели даже. Он принялся растирать согнутые пальцы.

– Дальше сказывай, – только и промолвила Федосья в ответ, но руки не отняла.

– Хорошо, вот тебе и дальше. А в крепости своя «свадьба». Лукерья, вся сияющая, нос задрала. Как же соперницу изжила, и радуется. Решила эта непутевая, что пришла пора открыть дверь погреба, да побоялась сама-то, сначала послала мальчонку, мимо крыльца пробегавшего, чтоб он глянул. Тот вернулся, сказал, что там только Мишка сидит. Делать нечего, пошла, гневы братины выслушивать. Двумя словами тут не оправдаешься, приготовилась, покатила, подбоченись. Глянула, и правда, погреб-то пустой, только басурманин сидит в углу дальнем да в сторону стены крепостной уставился, ровно ждет кого оттуда. Лушка осмотрела вокруг, в крепости тишина, только куры бестолково толкутся на площади, у всех отдых после обеда. Ну и шасть к басурманину. И давай ластиться, как кошка загулявшая. Парень-то оторопел, а она, то с одного боку зайдет, то с другого, рубаху разворотила, тезиво вывалила, прямо в руки ему тычет своими бидонами. Приласкать просит, бесстыдница, думая, что он речи наши не понимает, наглядную агитацию, так сказать, проводит. А Мехмет в себя пришел, отворотился, руками машет, мол, ничего не надо. А девка пуще старается. Терпел сколько смог и как выдал ей, без акцента даже, фразочку: « Шагайте, Лукерья батьковна, отсюда до своей комнаты, вашего добра мне не нать. Я Степаниду люблю до беспамятства»

– Зря он так, ведь эта лахудра все ему во вред сделает, – подала голос Федосья.

– Правильно ты в ней разобралась, моя милая, – дед одобряюще похлопал жену по руке.

Лушка, поняв, что зря старается, не видать ей никакого участия и помощи в дельце полюбовном. И тут ее пришлая девка обставила. Дернула она рубаху, разорвала почти до пояса, косу растрепала, плечи расцарапала. И как заорет во весь голос: «Помогите, спасите, посягают на честь мою девичью» Кто спал, проснулся, кто дремал, тот от крика подскочил. Воевода с женой ближе всех тут были, прибежали. Лушка к матери в объятия, а отец с кулаками на, якобы, обидчика. И другой люд подтянулся. Бабы, у которых девчата молоденькие, быстро их домой загнали и наказали, чтоб не высовывались. Мишу отвязали и в хоромы увели, суд чинить. Воевода собрал мужиков, оглядел всех. Не хватало охотников, что ушли на добычу да парней его. Судили да рядили, выспрашивали, как Мехмет до такого додумался. Он в ответ помалкивает, свет белый не мил ему без Стешеньки, как сыскать теперь его присушину, к вечеру день клонится, а от Прошки вестей никаких. Пока суд да дело, к воеводе одна вдовица приходила, на разговор в сени вызвала, да повинилась, мол, зря оговорила Степаниду, а теперь совесть мучит. Про дочь его намекнула, что по ее настоянию, они все на девушку и набросились. Призадумался тут воевода, зачесал затылок да бороду, порешил про себя, суд над Мехметом отложить до завтрашнего утра, как все соберутся. Что-то он подозрительно молчит, не оправдывается, если бы рыльце было в пушку, соловьем бы пел, что не виноват. Да и Лукерья шибко хитро поглядывала, когда парня отвязывали. В кого она такая уродилась, никак не мог уразуметь, перебирал всю родню до седьмого колена, не было на памяти никого. Только мужикам сказал про отсрочку, другой крик на всю крепость прорезался: «Идут, Ярослав, вроде, как раненый, а Ставр с Прошкой живехоньки» Пришла беда, отворяй ворота! Суета вокруг, все колготятся, галдят, причитают, рыдают. Ну, просто, конец света. Ветиха от радости петухом поет, сынок, ну-ка возвернулся да здоровый и гладкий. От этого шума и Ярик в себя пришел на минуточку, простонал: «Стеша!» и отключился. Прошка одно талдычит, надо Стешу у какого-то отряда отбить. Ставр тоже хочет новости рассказать. Жена воет, сыночка жалко. Про Мехмета все позабыли. Сел он под поветью, стал ждать Прохора. Воевода прогнал всех из своих палат, только Ветиху умолил, чтоб она осталась, да жену, чтоб помогала старухе. Рану обработали, заштопали, стали ждать, не случится ли жар у раненого. Вышел воевода на двор, охолонуть маленько, подсел к нему Ставр, и давай потихоньку новость за новостью выкладывать. Что девушка пришлая, племянница ему родная, а пленник – принц заморский. Воеводу чуть удар не хватил. Родную кровиночку не узнал, да и сам прогнал, как же сестренице после этого в глаза посмотреть сможет, негоже это. И принца на привязи держал, хуже скота, вместо палат княжеских. Теперь, правда, жених словил невесту, осталось только сына вернуть, чтобы крепость от разора уберечь. Тут Ветиха выскочила, зовет, мол, в сознание Ярик пришел. Стрелы без яда были, так что минует лихо. Воевода еще и к Аришке заглянул, девочка, засыпая, пробормотала: «Миша ни в чем не виноват, это Лушка сама на него кидалась» Все внутри вскипело, выхватил он кнут и к старшей. А Лукерья-то, как чувствовала, что отец догадается о ее проказах, сбежала, в погреб закрылась. Утро вечера мудренее, сменит батюшка гнев на милость.

Прошка, видя, что брат в себя пришел, дядьку Ставра теребит, надо Стешу вызволять из плена. А тот отмахивается, захмелел от мамкиной бражки: «Успокойся, паря. На месте девка, где и быть ей суждено. Не про твою честь, не годится в жены родню близкую брать, кровь портить» Делать нечего, осталось только на себя надеяться. Одному-то супротив отряда боязно, а как стоянку их сыскать? Задумался Прохор, а сам узелок снаряжает, огниво кладет, тряпицы, съестного запас, обувку пошарил в чулане, да и случайно на вещи Мехмета наткнулся. Вынес на улицу, сверкнул знакомый знак, такой же он и у отряда видел. Присвистнул, решил, что нашел себе товарища на дорогу дальнюю.

Мехмет весь истомился, забыли его на ночь в колодки закрыть, и уйти можно незаметно через лаз, охрана лишь на воротах стоит. Но он дорогу от большой реки не знал, с завязанными глазами в крепость попал. Понятно, что по берегу дойдет, ночь лунная, светлая. Плевать, что босой, только бы найти суженную свою. Стал потихоньку к лазу перебираться, только окликнул его хмурый Прошка: «Вместе пойдем, вдвоем веселее, хоть и сестреница она моя, не по своей воле замуж выходит, обмундирование свое сам тащи» Одежонку и обувку подал Мехмету. Только луна в облаках чуть замешкалась, нырнули в лаз, выручать кто суженную, кто сестру. По пути рассказал Прохор, как Стеша отряд от крепости уводила да как в плен ее забрали. Мехмет понял, что это его искали по окраинам, отец-то рад, поди, что и невесту заодно нашел. Пригорюнился он, как ему вызволить девушку да еще умудриться с ней остаться. Просто так не получится, придется по живому резать.

Не только они не спали той лунной ночью. Стешу привезли в становище басурманское, поместили в шатер к какой-то старухе. Водицы дали испить, повели к реке, приказали искупаться. В холстины замотали, старуха волосы ей расчесывала, аж причмокивала, цокала, на своем все приговаривала. Стеша поняла только, что красивая. Потом эту старуху вызвал царь, через короткое время она вернулась, не одна, а с несколькими женщинами с головы до ног в черное закутанные. Повалили они девчонку на ковер, проверить, значит, он приказал, целая ли Стеша. А той в цепких бабьих руках никак не повернуться, не избежать этой стыдобы. Потом ей костюм принесли да прозрачный, надели. Она в нем как голая, уж лучше рубаха рваная да своя, чем это позорище. Оставили одну, посадили посреди шатра на помост с подушками да какой-то вуалью накрыли. Пришел царь басурманский, давай нашу-то девицу охаживать, напитки да яства подносить, приманивать к себе. А Стеша глаз не поднимает, отодвигается, ну и чуть не свалилась с помоста. Жених подхватил, вуаль откинул и впился ей в губы. А потом была классическая сцена: умри, но не давай поцелуя без любви! Помнишь, Фенечка, как младшая наша дочка в дневнике девичьем писала, стихи там всякие, фразочки? – Степан склонился к жене, она в ответ улыбнулась.

– Значит, что у нас там дальше. Стеша царя оттолкнула и как врежет ему по лицу, выкрикнув: «Я не согласна» Пришла опять старуха, заворчала, одежды похабные с нее сдернула, кинула рубаху старую и тычками выгнала ее из шатра. Снаружи два охранника подхватили девушку и в их кутузку затолкали, клетка на запоре для строптивец припасена была. Знать, не все сразу под царя ложились, на исправление их туда отправляли. А Стеше того и надобно, сиди, на реку и луну любуйся, да вспоминай долгие зимние вечера, как Мехмет пел ей песни на своем языке, а она пряла или ткала. Как тогда не сообразила, что без него все кажется пустым, что напрасно парня мучила. Каким мерзавцем Ярик оказался. Закрыла Стеша глаза, зябко стало, захотелось ей опять рядом с Мехметом оказаться, под поветью, чтоб прижал он ее к себе, а она бы не противилась. Далеко он от нее сейчас, но сердце ее трепещет, будто рядом милый друг. Отбросила Степанида дурные мысли, приказала себе не тосковать, будет скорая встреча, не бросит ее Мехмет в беде, придет, выручит.

Мальчишки, Прошка с Мишей, торопились, ночами на мягкой траве не нежились, с первыми лучами зари в путь отправлялись. Мехмет, зная нрав отца и привычки, только на упрямство и нежелание Стешино надеялся. То, что его искать, как прежде будут, он не сомневался, лишь бы успеть дойти до становища. Но пацаны есть пацаны, шли, дурачились, оба за зиму окрепли, подросли, стали похожи как близнецы. Если ночкой темной их одинаково нарядить, так не разберешь, где Прохор, где Мехмет. Только один светлый, другой темный. Показывали удаль свою молодецкую, опыт перенимали, не соревновались, а дополняли друг друга. Однажды попали на плавун, когда вдоль берега шли, о корягу расцарапались оба, так, когда Прошка Мехмета тянул, раны их соприкасались, после этого они стали братьями по крови. Удалось им коня одного словить. Миша был отменным наездником, быстро приручил. Без седла стал такие вертеля крутить. У Прошки сердце обрывалось за товарища. Сподручнее им стало с лошадью-то, Мехмет помнил их прежнюю стоянку на большой реке, неподалеку от столицы княжества, на двух кораблях они пришли. Не раз замечали парни небольшие отряды, искавшие принца, только навстречу им не спешили, зато направление определили точное. Становище заметили еще днем, но решили, что как стемнеет, выкрадут Стешу. А дальше решат, на глаза ли показаться отцу, или уходом свадьбу сделать, скрыться в глубине страны, да и жить поживать.

Колдун, тот, что будущее нагадал Мехмету, вместе с царем отправился на поиски принца. Рассказали ему про новую цареву пассию, решил он посмотреть на девицу, разузнать кто она такая, день и время рождения уточнить, чтоб гороскоп составить. Стеша все в клетке сидела, напевая что-то. Узнал колдун мелодию, он сам с Мехметом ее разучивал, его как прострелило. Значит, сколько веревочке не виться, от судьбы не уйдешь. Встретились, полюбили друг друга. С одной стороны ликование в душе у старца, а с другой – паника. Девушка – невеста царя, Мехмета рядом и в помине нет. Да если бы и был, то ничего хорошего. Решился колдун на обман, вскрыть его трудно, никого не догадается, составить гороскоп на пару: царя и Стеши. Выспросил все у девушки и нырк в свое укрытие. Какие-то карточки со звездами крутил, крутил, даже если бы очень захотел, не получалось одной судьбы на них двоих. А как карты Стеши и Мехмета сложил вместе, аж в глазах у него заискрило от переплетения таинственных знаков, ему одному ведомых, вот что значит судьба.

Басурманский царь зашел к колдуну в шатер, и спросил, мол, чего разузнал старый про девчонку. А тот как уж на сковороде завертелся: «Не вели казнить, вели слово молвить» и в ноги к царю бухнулся. Басурманин главный тоже всполошился: «Ну, не тяни, правду сказывай, хоть и горька она, но все, же лучше сладкой лести» Колдун глаза закатил, руки к небу воздел, и все как на духу выложил. Что Стеша не его судьба, а сына старшего, если царь насильно что-то будет делать, то беды страшные на все государство обрушатся. Станут братья врагами, и сеча будет междоусобная, ослабнет власть его или совсем ее потеряет. Призадумался царь, а колдун ему продолжает вещать, как труба иерихонская. Сын отыщется, езжай с ним к князю и невольницу прихвати с собой. Да свадьбу устрой, в приданое южные окраины потребуй, главным принца, чтоб назначили. И жизнь себе сохранишь, и власть, и любовь дитя родного. На родине куча наследников, выберешь достойного, я, мол, подскажу которого. Вроде, царь – взрослый человек, а в глупости эти верил, как в пророка своего. Совсем в недоумение ввел его старец. Ушел, не сказав ни да, ни нет. Колдун глянул еще раз на судьбу принца, получалась сегодня первая встреча опосля разлуки Стеши и Мехмета, и шасть к клетке караулить. Вдруг парень дров наломает, вызволять свою зазнобу станет. Чуяло сердце стариковское, что увидится он со своим учеником. Сидит у клетки и со Стешей на своем языке пытается поговорить, чтоб удостовериться. Она, как горлица, встрепенулась, понимала, что старик бает. Сердце в груди ходуном, руки дрожат, как же, не волноваться, когда где-то рядом любимый. И точно, шорох легкий в кустах, в темных одеждах появился Мехмет, отлегло у него, даже обрадел, увидав Стешу в клетке. Не поддалась, значит, раз тут ночи коротает. Охрану-то легко прошел, Прошка на стреме теперь был, спину друга прикрывал. Колдун, седая борода, задремал, не сразу услышал, что принц явился. Только запором Мехмет пошевелил, он подскочил к нему. И заговорил: «Дождись утра, поклонись отцу, он в курсе всех событий. Я уже помог вам соединиться. Заронил зерно сомнений в его голову, даст Аллах, к утру созреет» Тут Прошка взъерепенился, мол, хватай Стешу и дёру, я прикрою. Колдун аж взвился: «Переведи другу своему, я ведь дело предлагаю, дров наломаете, такой костер выйдет, войной на все княжество» Мехмет выпустил Стешу из клетки, а ее от голода чуть пошатывает, только водой бедняжку потчевали два дня. У старого на поясе мешочек со сладостями был привязан, орешки засахаренные, должно быть. Угостил он пленницу, Стеша парочку съела, легче стало. Около клети так и уснули все четверо, влюбленные почти до рассвета ворковали тихонько, сон их сморил с первыми лучами зари. Очнулись от лязга железок, перед глазами пики да копья. Колдуна, правда, среди них не было, он к царю побежал с докладом, как проснулся. Расступились воины, отец, не чаявший живым сынка увидеть, подал руку ему и заключил в объятия. Отлегло у старца, значит, принял верное решение государь. В шатер проводили всех троих. Правда, Стешу, опять та старуха увела в женскую половину лагеря. Законы у них такие суровые, лица не видеть, да под покровом всегда ходить женщинам полагалось. Там умыться дали, переодели ее в одежи царские, накормили, как за королевой ухаживали. Оказали почести и Прошке, негоже сыну воеводы, племяннику княжескому, в обносках ехать на поклон. Послал басурманский царь вперед кортежа гонца, известить князя, что нашлись их дети, прибудет он вместе с ними. Отправился кортеж в столицу княжества.

А там, как только новости узнали, всполошились. Князь, вроде, как и обрадел, что наконец-то все разрешится, отправит он доченьку в страну чужую и думать забудет. А мать со старшим братом опечалились, только Евпатий заподозрил что-то неладное.

Прибыли гости заморские. Князь в палатах с царем уединился, государственные дела оговаривать. Только в штыки он принял предложение гостя дорогого, топнул ножкой, мол, не бывать этому. За тебя отдам, а за сына твоего, еще и с приданым да не в жисть. Тут княгиня со старшим сыном подключились, стали уговаривать выдать Стешу за Мехмета, глянулся он им дюже. О планах царя узнали, обрадовались, как же, не радоваться, пару дней пути и опять смогут увидеть свою непоседу. Встречу бурную устроили Стеше, в хоромах столы накрыли, чуть не свадьбу закатили. Князь не доволен был, за столом смурной сидел, все Евпатия слушал, а тот рад стараться, наушничал. Сразу по окончанию пира, приказал дочери сидеть в светлице, на запор приказал замкнуть, и сторожей приставил.

Мехмет покоя не ведал, все искал свою присушину, да о побеге уже подумывать стал. С Прошкой посоветовался, тот отговаривал: «Потерпи, брат! Утро вечера мудренее, у нас бывает, несколько дней минет, прежде чем, решение правильное примут. Сам мне рассказывал, как князь спешил дочь выдать за твоего отца, а тут другой поворот»

Стеша тоже сама не своя была. Друга милого почти не видела, краешком глаза на пиру. Хорошо им было по полям скакать, оба ездоки-умельцы, только пыль столбом за ними. Стерегли девушку строго, Евпатий юлой вертелся вокруг ее покоев, хотел ее похитить и спрятать, только отец добро не давал.

Царь басурманский уж серчать стал, сколько можно тянуть с решением? Призвал колдуна и сказал: «Делай что хочешь, но чтобы к вечеру следующего дня, князь дал ответ. Вертаться на родину пришла пора, да и детям устроиться надо помочь, тоже время потребуется» Старец к приему поспел, в ноги князю и дифирамбы петь: « Властитель земель, владыка сердец и так далее, пособи, гнев хозяина умерить, дело он предлагает. Жертвует своими прихотями ради сына и его спокойствия, а ты, князь-надежа, хоть чуточку поступись ради дочери. Ни золота, ни других богатств не требуется, клочок земли бесплодной даруй, там море да камни, как пост сторожевой крепость будет». Князь «репу» морщит, сомневается, ничего не хочет делать. Уперся: « Не моя эта дочь, значит, и не положено ей приданое». Княгиня слушала его бред, призвала повитуху, а та князю полный расклад по срокам, чуть ли не час назвала, когда Стешу они зачали. Доходить стало до него, ведь, сколько сама не уверяй дурака, он чужому слову быстрее поверит. Поуспокоился батюшка, засов и постовых снял, объявил дочери, чтобы к свадьбе готовилась, а за кого выдает, не сказывал. Стеша закручинилась, хорошо вроде бы, что гнев сменил на милость, только вдруг опять за старого сватают. Княгиня тоже помалкивает, муж с нее слово взял, что не откроет она имя жениха.

Народ в крепости засуетился, палаты украшают, яства готовят. Мехмет с Прошкой никак не поймут, что за праздник устраивают. Идут на поклон к княгине, мол, тетушка проясни приготовления, скажи, к чему готовится? Или к поцелуям в уста сахарные иль к побегу с зазнобой сердешной? Молчит княгиня, слово не воробей, упорхнет и всем все станет ясно раньше времени. Прошке на ухо шепнула, чтоб следил за принцем и глупостям не потакал. Тот намек понял, и опять друга стал уговаривать, потерпеть чуточку.

В это время Всеволод, зная все замыслы отцовы, испросил разрешения вместе с молодыми уехать, помочь обжить места незнакомые. Князь сначала был против этого, а потом прикинул, что в любой момент призовет старшего сына обратно, да и по любому ему быть правителем опосля него, успокоился и дал добро. Приглядит за молодежью и еж ли что на путь истинный направит. Обрадовалась княгиня, дочка хоть какое-то время с родным братом любимым побудет, окрепнет их союз с Мехметом, только разлука с обоими детьми разом печалила немного.

Настал день свадьбы, рожки гудели, гусли пели, гости галдели. Непривычно было басурманам за одним столом с женщинами сидеть, да по-своему не повернешь, только так князь согласился дочь за Мехмета отдать. Все было проведено по нашим обычаям. Решил тогда царь, как прибудут они к морю, там еще одну свадьбу справить, как у них подобает.