Грешным делом

И вдруг увидев боль в моих глазах, она не стала продолжать, а встала, сняла с огня сковороду и начала раскладывать яичницу на тарелки.

– Твоё счастье, что она уехала. – Продолжала Зоя, унося сковороду к мойке. – А то бы она из тебя всё высосала, а потом выбросила, когда всё кончилось. Скажи спасибо, что цел остался! Ты добрый мальчик, она бы к тебе хорошо присосалась.

– Зря ты, – буркнул я.

– Да что же ты за рыцарь! – Пожурила она меня, ласково всзъерошив мне волосы. – Поезжай тогда в Торжок и сам увидишь, кто она. Там её и спросишь, хочет она быть с тобой или нет.

Слова Зои будто крохотные кувалдочки, крепко тюкнули меня по натянутым струнам сердца, выдав доминантный септ – аккорд. Ну, конечно, как мне сразу это не пришло в голову! На до поехать в Торжок и отыскать там Цилю!

– Точно! Спасибо за совет! – Крикнул я, поднимаясь и садясь за стол, чтобы накинуться на свой омлет с беконом.

После завтрака, благодарно кивнув Зое, я отправился в ванну смыть с себя недельную хандру. Встав там ногами в адски пахнущее от долгого лежания в воде бельё, замоченное ещё Цилей, я с удовольствием подставлял рот и голову под струи тёплой воды. Приняв душ, я начал одеваться. Из хаоса мыслей оформилась, наконец, главная – надо разыскать в Торжке Цилю и вернуть её.

Попутно я начал вспоминать, что знаю о Торжке. Слава богу, наша учительница литературы была оттуда родом! От неё я узнал, что туда ездили Левитан и Серов. Там гостили Лажечников, Пушкин и Толстой. Что ж, двинусь и я вместе с ними. Прибьюсь, так сказать, к их гениальной компании. В конце концов, у меня есть роман? Да. Стало быть, я имею на это право! Решено. Огромный земной шар, прыгавший перед моими глазами, сжался до крошечного коричневого ануса в Тверской области. «Ну, и ладно», подумал я. «Если всё закончится плохо, то меня ждёт грустный финал, и ничего, значит, не поделаешь»! Вот так я думал, одеваясь.

– А как узнать, где она там живёт? – Спросил я Зою, выходя из комнаты и заглядывая к ней на кухню.

– Ты что, правда, собираешься туда ехать? – Домыв посуду, направилась она вслед за мной в комнату и сев там на наш с Цилей диван. –Ты серьёзно? Я пошутила, Лео. Насчёт Торжка. Не надо. Не сходи с ума.

– Почему? –Удивился я, поворачиваясь к ней от бельевого шкафа.

– Во –первых, точного адреса я её не знаю. – Сказала Зоя. – Во –вторых, у кого там ты будешь его спрашивать? Это тебе не Москва. Справочных там нет. Можешь, кстати, и назад не вернуться. Обухом по голове шмякнут в подворотне и все дела. Это же деревня!

Я отвёл глаза, раздумывая над её словами. В словах Зои была доля истины. Может, в самом деле, лучше не ехать?

– Оставайся, не валяй дурака, – словно прочитав мои мысли, сказала она. – Раз она уехала, значит, так надо!

Я замотал головой, так как в мыслях уже решил, что ехать придётся. Зоя вдруг встала, подошла ко мне, положив свои руки мне на плечи. В её глазах было столько нежности, что я прямо загорелся от желания быть с ней. Но ведь так нельзя. Нельзя со всеми! Даже при всём этом Промискуитете! «Зачем она это делает?», думал я. Ведь между нами ничего нет! «Сначала милиционерша, теперь Зоя. Что они, сговорились»?

– Нет, я всё же поеду. – Отвёл я глаза, с трудом поборов желание обнять её и прижать к себе. – Если знаешь, как её там найти, то скажи. Ты ведь знаешь?

– Там любой знает, где дом Каретова, – сказала Зоя, отходя, садясь опять на диван, закидывая ногу на ногу и продолжая сидеть в такой соблазнительной позе. – Он известный в городе фарцовщик. На вокзале какому –нибудь таксисту скажешь, он тебя отвезёт.

– А если не скажет, что тогда?

– Тогда бери такси и поезжай к церкви, той, которая возле реки. Спроси, где, мол, тут Каретовы, тебе покажут.

Она встала и ушла на кухню, чтобы вымыть сковородку, которую до этого замочила, затем вернулась, отодвинула шторы, и опять села диван, чтобы понаблюдать за моими сборами. Било в окно солнце, безжалостно освещая запылённое наше жилище, неубранную кровать и две подушки с углублениями по середине. Этот свет будто осветил весь чувственный хлам внутри меня, ослепив на время глаза моего разума. Ибо как объяснить то, что произошло дальше.

– Иди сюда, я тебе воротник поправлю, – сказала Зоя, привстав на кровати и вся подавшись ко мне.

Я наклонился, ощутив вдруг нежный запах её парфюма и волос и упругий натиск грудей под её кофточкой. Мелькнули камни дорогого монисто на её шее, блеск золотых серёжек в мочках ушей, океаны её глаз, и бермудский треугольник в глубине ног, куда мужской взгляд, попав однажды, уже не может выбраться без посторонней помощи.

Плохо понимая, зачем это делаю, я начал валиться на Зою, а она, будто только этого и ждала, ухватила меня за руки, и стала опрокидываться на спину, увлекая меня за собой. Задралась её юбка, завернулись вниз колготки, стянулись белые трусики, обнажив переливающийся на солнце золотистый треугольник между ног и ослепительно белую кожу ляжек…

Очнулся я в коридоре, лихорадочно соображая: «Боже, зачем я это сделал? Разве мне это было нужно? Нет. Разве мне было сейчас хорошо? Опять нет! Может, ещё хуже, чем с милиционершей?…Да, нет же, не хуже, даже лучше, но всё равно –это не то! Постой, но ведь это же ничего не меняет… Или меняет?».

В сердце у меня дымился вулканический кратер, глубиной с марианскую впадину. Вечные вопросы жгли разум –что делать, кто виноват и почему с тобой всё происходит не так, как надо??!!… Реки чёрной земли медленно оползали по вулканическому стеклу души, рисуя мёртвые глаза и лица. Падая от слабости, я едва нашёл силы, чтобы опуститься на корточки и завязать шнурки.

– Не надо ругать себя. – Словно услышав мои мысли сказала Зоя. – Было и прошло.

Я поднял голову и посмотрел на неё, стоявшую в дверном проходе и опирающуюся плечом на косяк.

– Да?

– Да. Это ничего не меняет.

– Ты так думаешь?!

С пылающим лицом, я посмотрел на неё, попутно снимая с вешалки куртку и надевая её. Меня удивило, что Зоя выглядела так, как будто ничего не случилось. Это признаться меня слегка удивило – надо же, какая у неё выдержка!

– Конечно, – пожала она плечами, опять, будто читая мои мысли.– Что изменилось-то? Всё, как обычно.

– Ну, раз так, тогда счастливо оставаться, – нарочито бодро сказал я ей, помахав двумя пальцами из пяти, а именно средним и указательным. И я собрался было уже шагнуть к двери, но вдруг сел на галошницу, потому что ноги мои не хотели идти. Меня терзали сомнения, вдруг Зоя права и Циля вампир, а я поеду на встречу своей гибели? Может, она уже приучила меня быть донором, потому что я не мог жить без неё, я это чувствовал! Так как же быть? Я не знал. Мне захотелось упасть на пол, лежать и не шевелиться, как лежат покойники на кладбище, в могиле, где не имеют смысла ни слова, ни звуки, а просто лежать и всё, прислушиваясь к шевелению могильных червей.

– Лео, поди ко мне, – как ребёнку, сказала она, направив в мою сторону руки.

– Я не могу, прости, Зоя, – закачал я головой, вставая и выставляя между собой и ней руку, показывая, чтобы она не приближалась. Это было грубо. Но по-другому я не мог.

Сделав пару шагов, Зоя замерла на месте всё так же так же с поднятыми руками, а затем медленно опустила их. Мне понравилось, что она не стала настаивать –нет, так нет! Я хотел объяснить, как мне больно, ведь она не виновата, но я промолчал. К чему слова? Зоя в самом деле, кажется, и без этого прочитала всё в моих глазах:

– Тебе худо, да? – Сочувственно спросила она.

Я кивнул, пробормотав:

– Прости, не могу больше быть тут с тобой. Мне надо идти.

– А я? Ты меня спросил? Я, может, не могу без тебя! – Неожиданно крикнула Зоя, ударив меня этими словами по лицу, будто арапником.

– Что? – Уставился я на неё, качая головой. –Нет…

Зоя слабо махнула рукой, уронив голову и рассыпав копну медных волос, которую тут же ловко подобрала рукой, придержав её за ухом пальцами:

– Да, я ещё тогда хотела тебе сказать на зоне отдыха, но Циля…– подняла она глаза. –Я просто не хотела, чтобы мы с ней из –за тебя тогда поссорились.

Мне показалось, я ослышался, так неуместно сейчас прозвучали её слова:

– Я тебе нравлюсь?! -Не понял я. – Брось! А как же Анастас? Ведь вы с ним занималась этим здесь, в этой комнате!

– Чем занимались? – Сделала она вид, что совершенно не понимает, о чём речь.

– Да этим…А, ладно, проехали…-махнув рукой, я повернулся к двери и клацнул замком, намереваясь выйти.

– Нет, подожди, чем мы занимались? – Догнав меня, придержала она меня за руку. – Скажи!

– Как чем, любовью, вот там в комнате на полу, чем ещё?

– А, ну, если это называется любовью, тогда конечно, – ухмыльнулась она, скрестив руки на груди. Затем, выставив перед собой одну из них, она сделала характерный перезаряжающий жест. Да я лишь помогла твоего другу, чтобы он не доставал меня!

– Понятно. –Кивнул я. – Ладно, как бы там ни было, мне пора идти.

– Ты всё-таки поедешь? – Спросила она так, будто вместе со мной уезжала её последняя надежда.

– Да.

Несмотря на то, что решение ехать возникло спонтанно, я всё же решил его придерживаться. В отличие от милиционерши, близость с Зоей не казалась мне таким уж чудовищным грехом, но искупить его я мог лишь одним способом, а именно отправившись в далёкое и полное неизвестности путешествие. Если будут надо, то я сам принесу себя в жертву, думал я. Такое наказание я для себя определил.

– Ты со мной выйдешь или здесь останешься? – Спросил я Зою.

– Останусь. – Сказала она. – Надо привести себя в порядок. К тому же, у тебя в ванной бельё. Оно пахнет, извини. Ладно бы одни твои вещи там лежали, а то поди ещё и Цилины, так?

– Да, она не успела постирать, – сказал я, ощутив, как при слове «Цилины» в моей душе зашевелились, пребольно кусая, змеи.

– Я так и думала, это на неё похоже, – кивнула Зоя. – Всё за неё другие должны делать. Королева! Ладно уж, постираю. Мы же с ней подруги, как никак. И приберусь тут заодно, а то у тебя кошмар, что творится… Ключи мне оставь, хорошо?

Я достал ключи и повесил их на крючок.

– Где мне их потом оставить? -Спросила она.

Я хотел сказать: «у соседки». Но вовремя спохватился:

– Под ковриком снаружи.

– А если кто –нибудь найдёт?

– Ну и пусть, тут брать нечего.

– Испоганят же всё, есть не люди, а сволочи! – Возразила Зоя.

– Если хочешь, возьми их с собой. Мы с Цилей вернёмся и заедем к тебе…

Тут я прикусил губу, увидев, как изменилась она после этих слов в лице. Но к её чести она быстро взяла себя в руки и, слабо усмехнувшись, кивнула головой, подняв на меня глаза и тут же отведя их в сторону, словно говоря: «ну, ну, мечтай о невозможном». Открыв сумочку и достав из неё блокнот, Зоя написала что –то на бумажке, вырвала листок и, сложив его вчетверо, передала мне:

– Это мой адрес.

– Зачем?

– На всякий случай. Вдруг тебе захочется меня навестить.

Я взял у неё бумажку, небрежно сунув её в карман. Всё было сказано и оставалось только уйти. Но едва я шагнул к двери, Зоя, вдруг схватила меня за рукав и сказала, нет, почти крикнула:

– Лео, пожалуйста, обещай, что в любом случае зайдёшь ко мне c Цилей или без неё!

Я кивнул и, открыв дверь, не оглядываясь, пошёл вниз. Уже идя по улице, я размышлял, правильно ли делаю, что уезжаю? Может, действительно лучше остаться здесь? Кажется, Зоя меня по-настоящему любит. Это чувствуется. Она сказала: «Лео, я не могу без тебя!». Такими словами не бросаются. Подумав так, я замедлил шаг, настолько захотелось обернуться и посмотреть, смотрит ли Зоя на меня из окна. Но тут я подумал, что же я кидаюсь из одной стороны в сторону! То я пошёл с Наташей и потом плевался! То с Зоей…Надо же наконец остановиться в выборе.

Невидимые весы в моей душе, качались из стороны в сторону, взвешивая, кто из девушек лучше. Наташа для меня почти ничего не значила. Зоя значила, но был в ней какой –то изъян, довольно смутный, который я пока не мог определить, какая –то непонятная лишняя тяжесть в её поведении, словно она использовала для веса запрещённую гирю, которую прятала в рукаве.

Самой лучшей была Циля. Несмотря на отъезд и всё остальное, её чистый и незапятнанный образ не вызывал у меня возражений.

Значит, всё правильно, я еду к Циле, думал я. Просто Зоя…И тут вдруг ослепительный блеск Зоиных ляжек полоснул меня по глазам. Я снова мысленно оказался с ней в кровати. Ах, как чудесно она отдавалась, с каким почти цирковым изяществом избавилась от одежды, с каким невероятным шармом всё проделала!

И потом, после этого, когда раскалённые лавы раскаяния текли по моей душе, она с какой – то подкупающей простотой сказала: «ведь ничего не случилось»! Пусть это неправда, потому что случилось, но – как сказала! После этих мыслей вес Зои почти выровнялся по весу с Цилей.

Я снова захотел оглянуться, чтобы посмотреть, смотрит Зоя мне сейчас вслед или нет. Но страх, что обернувшись, я не увижу её в окне, и это заставит меня разочароваться даже в себе, пересилил. Вместо того, чтобы оглянуться, я лишь втянул голову в плечи и ускорил шаг.

Так я и шёл, глядя себе под ноги и заставляя встречных прохожих уступать мне дорогу, пока угол следующего дома не закрыл меня тот дом, где мы когда –то жили с Цилей, и где теперь осталась постирать её вещи Зоя. Лишь тут за углом я позволил себе расслабиться. «Нет, всё верно, что я еду, мужчина не должен распыляться», думал я «ему следует быть твёрдым в своих решениях.

И Зоя, она не та за кого….С этими мыслями, достав из заднего кармана брюк листок с её адресом, я скомкал его и, занёс уже было руку над урной, но вдруг поймал себя на мысли, что неплохо бы, отправляясь в неизвестность, иметь при себе хоть один точный адрес! Решив так, я сунул вчетверо сложенную бумажку обратно себе в карман, и едва ли не бегом направился к остановке, где уже стоял, пыхтя выхлопной трубой автобус.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

ТОРЖОК

Далеко не всегда ты знаешь, почему совершаешь те или иные поступки. Мы придумываем себе тысячи причин, почему делаем именно так, а не иначе. Мы оправдываем своё поведение неким кодексом правил, которые неизвестно кто и когда до нас придумал и внушил их нам. Мы боимся потерять уважение к себе и прём напролом, хотя все приметы вокруг указывают на то, что так делать нельзя. Но это, так сказать, уже взгляд из будущего. В настоящем, как правило, мы и на сотую долю процента на имеем представления о том, что следует делать. Вот в чём причина всех несчастий молодого человека – почти всегда он всё делает по своему разумению и почти всегда не правильно, так как никакого разумения у тебя, едва начавшего жить, нет!

Ещё в вагоне –ресторане сидя у окна и наблюдая, как бешено мелькают фонарные столбы и путевые будки, я начал понимать, что возможно совершаю самую непросительную в своей жизни ошибку. Настроение у меня было траурным. Искусственные цветы в вазочке на моём столе и те напоминали о кладбище.

Поначалу мне, несмотря на слова Зои, и в голову не пришло, что поездка в самом деле может быть рискованной и опасной. Но чем ближе я подъезжал к Торжку, тем больше сомнений у меня возникало. Во-первых, что если Циля не захочет меня видеть? А её муж, напротив, захочет рассмотреть мою голову поближе?.. Во –вторых, что если так всё сложится, что я пропаду для всех? Даже маме я не сказал, что уехал! Но мысль о смерти почему –то казалась менее страшной, чем перспектива остаться без любимой женщины. Таким уж я уродился. Жизнь в моём представлении казалась не таким уж важным делом если в ней не было любви. Получалось, я сознательно и даже с каким –то облегчением ехал к месту своего возможного погребения.

«Интересно, интересно», думал я, с оптимизмом висельника разглядывая пристанционные дома в Торжке, «вот оказывается, как это выглядит»! Поезд остановился возле скучного двухцветного особняка с фронтонами по бокам. Над входом была надпись «Торжок», под ним двумя лопухами висели громкоговорители. Вместе со мной из состава вышло дюжина человек и тут же растворились в наступивших сумерках. Я остался стоять на платформе, один в незнакомом месте, собираясь осуществить хитроумный манёвр похищения из неизвестного мне города женщины, муж которой, по словам Зои, "раскабанел", осуществляя незаконную коммерческую деятельность.

Всю дорогу я готовился умереть достойно. Но выйдя в Торжке, где жила моя любовь, мне вдруг отчаянно захотелось жить. «Зачем я сюда приехал, думал я, что тут делаю?», думал я. Надо срочно всё отменить, исправить, поставить на место. Где билетная касса?..». В этот момент поезд, на котором я приехал, тронулся, и медленно стал набирать ход. Обернувшись, я в каком –то отчаянии стал наблюдать за уходящими во мглу вагонами, машинально ища глазами открытую дверь. «В Ленинграде, по крайней мере, будет где заночевать, – запоздало думал я, – там большой вокзал». Но состав, как назло, ехал наглухо задраенным, как подлодка, собираясь нырнуть за поворотом в холодное туманное море. Лишь в последнем вагоне семафорила красным флажочком обвязанная, как мумия длинным шарфом, и будто замурованная в проёме тамбура проводница.

Словом, мой выбор был сделан и, подчиняясь фатуму, я шагнул в неизвестность, приподняв воротник видавшей виды лётной куртки. Таксистов у вокзала, как назло, у вокзала не было. Их видно забрали те пассажиры, которые оказались проворней меня.

Сразу за вокзалом начиналась дорога, отмеченная кратерами выбоин и ухабов, которые зияли до самого горизонта в предутреннем свете. «Приезжайте к нам в Торжок и вы увидите закат без Европы», вспомнил я слова Цили. Что –ж, посмотрим. Но вначале мне следовало купить два билета для меня и Цили в обратную сторону. На всякий случай. Правда касса почему –то оказалось закрытой.

Я посмотрел на часы. Они показывали без двух минут четыре утра. Я присел на скамейку, размышляя, что делать. От усталости и напряжения глаза мои начали слипаться. Незаметно я уснул. Мне приснился воздушный шар, сделанный в форме чеховского станционного смотрителя, в фуражке и с развевающимся шарфом, который заполнял собой весь вагон и без конца крутился, подгоняемый ветром из оконной форточки. Проснулся я от свистка локомотива. Большая стрелка показывала без двух минут шесть утра. Касса по –прежнему была закрыта. И вдруг внутренний голос объявил мне: «пора, чёрт с ними с билетами!». Я встал и не торопясь вышел из здания вокзала. Город встретил меня холодной изморосью и сонными фонарями, тускло светящими из предрассветной мглы.

«Дом у реки», вспомнил я. У кого тут спросить? Прохожих не было. Мимо проезжали редкие машины, которые не реагировали на мою поднятую руку. Из подъезда одного из домов выбежал человек и, пройдя немного по тротуару, свернул в арку. Прибавив шагу, я окликнул его:

– Товарищ, извините, можно спросить!

Старик в белом тулупе застыл, полуобернувшись, будто размышляя, говорить с незнакомцем или задать дёру.

– Извините, я не местный…– сделав шаг к нему, проговорил я, но с затуханием, будто отыграв демидуэндо.

– Чего тебе? – Скороговоркой проговорил старик, подавшись тоже на меня, но лишь на полноги. Тон у него был резкий и слова он не произносил, а выкрикивал, словно подстёгивал лошадь.

– Не подскажете, где живёт такой Каретов?

Спросив, я глянул по сторонам, будто с этим словом сразу набрал в себя щемящей, неприютной тоски, от которой в сердце сдохли все мухи. Да и паук сдох. И теперь там на сквозняке лишь гуляла туда-сюда паутина.

– Это который? Сашка что -ли? Тот, что с баранами? – Крикнул старик, находясь всё в той же склонённой позе. – Или другой, баламут?

– А, вы не знаете, наверно…– разочарованно протянул я, опять глядя по сторонам.

– Кого? Так это который на Ивановской или на Воскресенской, какой из их?…

Старичок, оглянувшись, почесал вдруг в затылке.

– А если прямо идти, то я куда выйду? – Снимая первый вопрос, спросил я его, поняв, что он не знает.

– Это к Терце, – почёсывая уже лоб, произнёс старик.

– Куда? – Переспросил я.

Старик махнул куда –то вправо рукой и отвернулся, чтобы идти по своим делам.

– Прямо? – Решил снова уточнить я.

– Э-эх…

Старик вдруг развернулся на ходу и быстро опять засеменил в мою сторону.

– Чего тебе? – Резко крикнул он, подойдя и подозрительно оглядев меня. – Говорю же, иди прямо, потом налево, через мост и в него упрёшься.

– В кого…упрусь? – Не понял я.

– Так в Сашку. Ты же этих, Картовых ищешь?

– Да нет, Каретовых…

– Что? Я, извини, тугой на ухо.

– Каретова.

– Так это он и есть!

– Нет, вы чего –то путаете…

– Чего «я путаю»? – Обиделся старик. – Ты ему кто будешь, сват? Родственник?

– Вроде того.

– А, ну, раз «вроде», так и чеши напрямки. Пешим ходом к обеду будешь.

– К обеду, так. А сейчас не подскажете сколько время?

Старик ткнул пальцем в небо, будто должны были послышаться куранты, но вместо этого вдруг громко пёрднул и рассмеялся. После этого он развернулся и побежал в арку, темнеющую невдалеке. Перед тем, как нырнуть в неё, он снова остановился и спросил, повернушись:

– Ты чай не из этих?

Он перетасовал ладонями невидимую колоду.

– В смысле? – Не поонял я.

– Не ходи тогда…Он такой же Каретов, как я Штирлиц!

– Почему?

– Картёжники это. В поездах, знаешь, которые пассажиров раздевают.

Он захлопал себя по карманам.

– Выходишь, а денежки тю-тю…

– Понятно…

– Картов его фамилия. А буковку себе приделал. Это тут все знают.

– Ясно…

– Тебе, как я смотрю, всё ясно, – заметил старик, – из Ленинграда что -ль?

– Подальше…– не стал я раскрывать карт.

– А откуда?

– Да вам то что?!

– А-а, ну, раз не хочешь говорить, шуруй тогда прямо, дом у них двухцветный, не спутаешь, коричнево – розовый.

– Надо же, и вокзал тоже.

– Чего?

– Тоже говорю двухцветный.

– А-а! так весь Торжок разноцветный, что ты! Не город, а сказка!

Дед опять хихикнул и вдруг, отчётливо произнеся мою фамилию: Адье! – скрылся в подворотне. Мне сделалось страшно. Вытянув шею, я начал вглядываться в тёмноту арки, за которой исчез старик. Немного уже рассвело и увидел, что там, где заканчивалась темнота арки и начинал серебриться рассвет, был колодец двора, дном которого являлся фасад деревянного дома с чердаком в виде мезонина.

Вдруг из арки, в которой старик скрылся, очень медленно снова появилась его острая бородка, затем серый треух и два любопытных глаза. Это было так неожиданно, что я замер, поражённый догадкой: «Они здесь все вампиры!». Я стал озираться, беспокойно бормоча:

– Чёрт же меня дёрнул сюда поехать. Не хватало ещё, чтобы меня тут съели!

Слава богу, что выглянув на мгновение, старик исчез и больше уже не появлялся.

Прижав к ушам воротник, я быстро пошагал в серую мглу. Город спал, окутанный морозным туманом. В редких окнах горели огни, напоминая об уюте и тепле. Двери подъездов были настежь открыты, словно приглашая любого войти внутрь, но темнота в глубине них отталкивала.

Во дворах глаз порой выхватывал криво изогнутые качели, ржавую жесть грибков или песочницу с оторванным бортиком. Подгоняемые ветром катились по земле бумажные стаканчики. Раздавленные словно богатырской поступью шевелились пластиковые бутылки. Казалось, всю ночь тут был праздник, и лишь под утро люди разошлись, чтобы отдохнуть, набраться сил, а затем встать по сигналу будильников и выйти на улицу, чтобы опять захлебнуться весельем.

Я вдруг поймал себя на мысли, что иду, будто зная дорогу. Автопилот вёл меня сквозь космогонию улиц, эзотерику тёмных стёкол, философии цветочных горшков прямо к цели божественного Творения – Любви. На фоне одних зданий чернели автомобильные номера, под другими не горел свет… Так я и шёл, изучая лексику незнакомого города почти что методом Брайля – наощупь.

Наконец, я пришёл к дому, напоминавшему по своей форме круглый торт, на который сверху упал радиоприёмник. На втором этаже этого дома тускло горел свет. Из открытой форточки на первом этаже тихо лилась музыка, жёлтая штукатурка внизу промокла, как от сиропа. Складывалось впечатление, что при ударе торт и радио будто бы обменялись между собой свойствами. Снизу дома у самого основания зияла рваная выбоина, а наверху горел упрямый огарок. Воображение тут же дорисовало мертвеца в гробу и хищные руки, что его держали. Музыка вдруг оборвалась и стало непривычно тихо. Эту тишину хотелось нарушить громким свистом и я уже сложил губы, чтобы сделать это, но вспомнив, что моя покойная бабушка -учительница непременно назвала бы это хулиганством, сдержался. Вместо этого, вздохнув, я пошёл дальше.

Ещё минут пятнадцать прошли в безуспешных поисках верной дороги. Теперь я уже знал, что совершил ошибку, отправившись в это путешествие. На что я рассчитывал? Чего собирался получить?