Грешным делом

Здесь точно всё спало! Как на том архитекторском рисунке, где нет живого, а торжествует лишь схема. Вот он триумф школьной геометрии, парад углов, биссектрис и окружностей, диктатура площадей и четырёхугольников, засилье перпендикуляров и линий, победа цифры и владычество рейсфедера – периметр! Милые, хотелось мне крикнуть, где все природные линии, где радужные изгибы и аттики? Где капители, волюты и картуши? Где заурядный декор и элементарный краски, сволочи? Где всё то, что не помогает человеку не спать разумом! Мучители! Я агонизирую здесь, слышите, я умираю! Я просто ору вам: когда вы, наконец, проснётесь?! Что вы тут натворили, соотечественники?!

Из этого мрака хотелось вырваться, шагнув с балкона в вечность и крикнув напоследок: «да пошли вы все»! Но вместо этого, я поворачивался и плёлся по коридору с отвалившейся плиткой домой, где тоже был сон разума, но где, по крайней мере, были книги! В них авторы оптимисты писали, что от жизни надо получать удовольствие. Но я не понимал, как можно получать удовольствие от того, что вокруг тебя? Даже лебеди на пруду возле дома и те куда- то исчезли!

Этот мир давил и постепенно по микрону весь оказывался в тебе со всей его любовью и изъянами! Ты сам был плодом его дерева. Вкусным плодом или нет, сами знаете. И надо было либо ждать, пока тебя сорвут, либо упасть вниз, туда, где асфальт, либо приготовиться к тому, чтобы гнить здесь до конца жизни – и не было другого выхода!

На этих моих мыслях багажник «Жигулей» вдруг открылся и туда, судя по характерному качку, бросили, наконец, что –то съедобное.

Дома, едва Зоя открыла сумку и начала выкладывать продукты, мы зааплодировали. Одна за другой на столе появлялись банки с крабами, чёрной икрой, паштетом и сардинами, упаковки с копчёностями, финской колбасой, козьим сыром, венгерскими огурцами, сигаретами «Мальборо» и «Честерфильда», бутылками марочного коньяка, рябиновой наливкой и чешским пивом. В недрах спортивного баула обнаружились также красные рыба и икра, датский бекон, копчёный язык, иракские финики, кальмары, зефир в шоколаде и набор крошечных шоколадок из Австрии «Моцарт». Последней на столе оказалась фляга «Бехеровки». В Советском Союзе умели снабжать продовольственные базы, где отоваривались все коммунистические бонзы. Ура, так я согласен жить!

– Это чур мне, – предупредила Зоя, отодвигая ликёр в сторону, – напоминает о Праге. Обожаю чехов – напьются и ржут, красота! Накоплю денег, уеду туда. Одна. Или с другом. Поедешь со мной? – Вдруг спросила она Анастаса, вызвав наш общий смех.

Не ожидавший такого вопроса Анастас с довольно комичным испугом уставился вначале на меня, потом на Цилю, потом уже на Зою, вызвав этим дополнительный приступ нашего хохота.

Пока мы ждали, что он ответит, Циля весело и немного сурово буравила Зою взглядом, будто мама, которая обожает дочкины шалости, но в то же время не позволяющая ей слишком распускаться.

– Ну, это, смотря в каком качестве и главное за чей счёт, -пробормотал Анастас, добавив ещё нам веселья. И вдруг, будто проснувшись, спросил:

– А где спирт, который я купил?

– Оставили мы твой спирт водителю, -успокоила его Циля. – Он тоже человек, ему надо выпить после работы.

– А, ну, это пусть, -согласился Анастас.

–Ладно, с этим парнишей мне всё ясно, -сказала Зоя, махнув на Анастаса рукой. –А ты поедешь со мной?

Спросила она вдруг меня.

– Порежу на ветошь, Зойка, – медленно приподняв тупой кухонный нож, которым она резала салями, пригрозила ей Циля.

– Чего вы такие жадины все? – Надулась Зоя, – я же вот с вами делюсь!

Она махнула в сторону продуктов. Циля, глянув на неё с глубоко запрятанной под сердцем улыбкой, потрясла слегка ножом, сказав с расстановкой:

– Зоя, не начинай… – И покачала головой.

– Ладно уж,– притворно обиделась Зоя, отводя глаза в сторону, – пользуйтесь моей добротой…

– Вот именно, – кое –как докромсав колбасу, прицелившись, метнула Циля нож в кухонную раковину.

– Ты хочешь сказать, – нарушил их странное общение Анастас, рассматривая богатства на столе, – что на всё это я могу рассчитывать, зайдя в пивной бар?

– Рассчитывать можешь, получить – нет, – отрезала Зоя, вызвав опять шквал наших эмоций.

Сам не зная почему, но я снова залюбовался ей. В этот миг, когда она шутила, она была невероятно, да нет, сказочно красива! Кажется, заметив на себе мой изучающий взгляд, Зоя, сделав, вид, что занята сортировкой продуктов, произнесла:

– Учитесь, как надо бороться с эгоизмом:

Подталкивая еду, она стала командовать: это можно поджарить, это так съесть, это просто отварить надо, в общем, разберётесь…

– Великолепно, – с набитым ртом выдохнул Анастас, когда всё было готово. – Обожаю ходить в гости, здесь всё намного вкуснее!

– Что ж я, дура, хрен не взяла…– глядя на Цилю, спохватилась Зоя.

– Ничего. Зато ты взяла до хрена! – Успокоил её Анастас.

Мы снова зашлись в хохоте. Зоя поощрительно кивнула ему, лобызнув попутно глазами и меня.

– А, ладно, – махнула рукой Циля, – так хоть языки, может, с беконом уцелеют.

Но языки тоже не уцелели. Ими пришлось молоть до утра. Что касается консервированных, то их утром поджарили с яичницей. К финалу последней бутылки свинцовые тучи общего настроения рассеялись, окрасив осеннее вчера в радужные перспективные тона.

Зоя, я и Циля начали вдруг спорить об искусстве. Это вполне нормально для русских, когда они, выпив больше, чем надо, начинают спорить о том, о чём понятия не имеют.

Анастас, в отличие от меня, благоразумно молчал, лишь изредка поддакивая тому, что слышал. «Коринфский стиль, Ренессанс, Готика, потом Барокко и Рококо, дальше ничего нет. Всё, закат Европы!», говорила регулярно читавшая Шпенглера Зоя. «Нам бы такой закат», кивал Анастас. «Вот именно», поддакивала Циля. «Ты бы у нас в Торжке побывал, узнал бы, что такое закат. Без Европы». Но Зоя стояла на своём: «да у нас всё впереди, как вы не понимаете? Здесь скоро такое начнётся- мама не горюй!». «А мне, кстати, нравится этот фильм «Не горюй», перевёл вдруг Анастас разговор в кинематографическое русло. «Какой –то он оптимистичный»!

Теперь заговорили о любимых актрисах, актёрах, режиссёрах, съёмках, подходах к выбору натуры и искусстве в целом. Досталось Италии и Пазолини, вспомнили про Андрея Рублёва и Третьяковскую галерею. В конце разговора даже треснувшая голубая плитка над раковиной начала казаться патиной. Циля вдруг стала декламировать «Шаганэ». Анастас, послушав её, зааплодировал, потом сказал:

– Шаганэ – армянское имя. Значит, «добрая». Вы все очень добрые. Можно, я вашим туалетом воспользуюсь?

Суета с укладыванием на сон напоминала затихание концертного зала перед началом первого действия. Хлопали дверцы, скрипели пружины раздвигаемого дивана, шуршала материя, неожиданно выдал руладу забывшийся в туалете Анастас, и, под общий смех девушек, спевший громко: "Течёт река Волга!". А потом: слушайте, дайте мне ключ разводной, я воду перекрою!"

– Зачем? –Подбежав к туалету, спросила его в щелку Циля.

– Вода течёт всё время и не останавливается! – Приоткрыв дверь, сказал ей Анастас.

– Ну, и что? – Удивилась Циля. В то время за каждый литр воды не платили и она была бесплатной. – Если ты её перекроешь, её же вообще не будет. Пусть течёт, на то она и Волга!

– И то верно! – Засмеялся Анастас.

– Водопроводчик сказал, что надо кран новый ставить, – пояснил я Анастасу, когда тот, вымыв руки, пришел на кухню.

– Ну, ладно тогда, – согласно кивнул он. – Слушай, мы уже всё выпили или у нас ещё чуть чуть есть?

Мы выпили с ним по последней, а затем пошли спать. Анастас с Зоей после долгих переговоров легли на полу. Мы с Цилей- на диване. Ночью я проснулся от их громкого шёпота. Зоя смеялась, шлёпая Анастаса по голому телу:

– Ну, прекрати, я сказала: хватит! Разбудишь всех…

Какое -то время было тихо, потом опять раздался шёпот Анастаса:

– Один разок всего, ну?..

– Ты мне в глаз сейчас заехал пальцем своим… – прошептала Зоя.

Послышалось кудахтанье, означавшее, что они смеются, уткнувшись в подушку.

– Блин, ну, и ржач, – отчётливо произнесла Зоя.

– Один разок, ну, пожалуйста…– стал совсем, как ему казалось, тихо канючить Анастас, впрочем, нам с Цилей его было отлично слышно. Однако мы делали вид, что спим.

– Что ты заладил? Разок -разок…– бубнила в ответ Зоя. – Я же сказала – нет, что ты мне его суёшь?

– Ну, чтобы ты взяла.

– Я не могу, у меня руки заняты.

– А ты отпусти трусы.

– Нет уж, я подержу лучше.

Опять раздалось весёлое кудахтанье, затем шёпот:

– Убери руку. Блин, "Анастас" – что за имя такое? А ласково тебя как, Настя что –ли?

Возникла пауза, во время которой они кудахтали так долго, что я почти уснул. Затем опять возник шёпот, из которого я разобрал:

– Почему Настя? Стасик можно.

И снова долгое хихиканье.

– Тараканское имя какое -то – Стасик! – Послышался Зоин голос.

– Греческое. Значит, «воскресший», – обиженно заметил Анастас.

– Правильно, тебя, как таракана не убьёшь, ты чересчур большой!…

Снова началась возня со смехом. Потом голос Анастаса удивлённо сказал:

– Какие ноги у тебя сильные, слушай…

– Я же с тренажёра не слезаю. Хватит меня щупать!

– Нет, правда…

– А ты что хотел? Мы же спортсменки, я и Циля. Оба мастера по велоспорту.

– Да?

Весь разговор происходил также шёпотом, но ощущение было такое, что он доносится из суфлёрской будки на сцене, настолько всё было отчётливым:

– Да!

– Нет, серьёзно? А я главное думаю, чего это мне так хочется вас обеих пригласить на велосипед?

Послышался шлепок.

– Договоритесь сейчас…оба! – Пригрозила вдруг им обоим громко Циля. – Спите!

На пару минут установилась тишина, изредка нарушаемая лишь дыханием и шорохами. Затем откуда -то будто из глубины пошли стоны, вначале тихие и сдавленные, а затем всё более громкие, отдалённо напоминающие звук капель горящей пластмассы. Достигнув апогея, они слились в одно единое «о-о!», Несколько секунд после этого было тихо. А потом голос Зои тихо спросил:

– Это что?

В ответ донеслось едва различимое бормотание, словно говорили ей на ухо.

– Ужас, я по уши в эликсире жизни! – Озвучила она то, что было, как видно, сказано шёпотом. Дальше Зоя поднялась. Отсвечивая в темноте спортивной фигурой в ажурных трусиках и таком же лифчике, она встала и под наш с Цилей сдавленный смех, сексуально покачивая бёдрами, направилась в ванную.

Следом за Зоей в ванную чуть ли не вприпрыжку побежал Анастас. Циля, чтобы не видеть этого, продолжала смеяться, закрыв ладонями лицо.

– Театр наоборот, – сказал я, когда они вышли.

– Почему? – Спросила Циля.

– Ну, как, мы же на возвышении, как артисты, а они – внизу, зрители.

– А-а…

– Это нам с тобой надо было на полу лечь! – Сказал я.

Услышав это Циля, оторвав от подушки голову, возмущённо произнесла:

– Чтобы они над нами так же потешались? Нет уж!

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

ПОБЕГ ЦИЛИ

Не знаю, с чем можно сравнить то, как действует женщина. Возможно с тем, как слепой ощупывает слона. На хвост он думает, что это хлыст, а на хобот, что это змея…То, что мужчина воспринимает, как затруднение, женщине видится романтикой. И, наоборот, то, что мужчине видится, как выход из положения, женщине может показаться тупиком. Я не знаю, как в точности думала Циля, но то, что мы видели всё по –разному, это точно. Примерно месяц с небольшим после вышеописанных событий мы прожили спокойно. По утрам я ездил в институт, а вечером торопился на работу в ресторан.

Проблемы у нас начались ранней весной, когда в ресторане от меня поставили перед выбором работать полную смену или уволиться. Но чтобы работать полный день, для этого нужно было перевестись на заочное отделение. Однако в этом случае мне грозил призыв в армию.

Целыми вечерами мы с Цилей ломали голову, как решить проблему. Сама Циля работать не могла. Её трудовая книжка осталась в Торжке. Наконец, мы остановились на том, что я не буду торопиться с переводом на заочное. А она договорится с бабушкой, чтобы та привезла ей из Торжка документы.

Встречу с бабушкой Циля хотела назначить на Ленинградском вокзале. Поэтому я не удивился, когда однажды придя домой, не увидел там Цили. На торшере лежала её резинка для волос и, увидев её, меня это совершенно успокоило. Пару минут я бродил по квартире в поисках записки, однако её не было. И лишь открыв шкаф, и обнаружив там пустые полки, я понял, что Циля уехала. Причём навсегда.

К такому повороту я был совершенно не готов. Известие об уходе Цили обрушилось на меня, как крыша язычекого храма на бедного Самсона. Придавленный тяжестью её отъезда я не мог ни есть, ни пить, ни думать об учёбе. А ведь если бы я завалил сессию, то призыв в армию был бы неминуем! Но даже понимая всё это, я продолжал не притрагиваться к учебникам. Институтские конспекты, сложенные в рюкзаке, лежали у ножки стола не тронутыми. Единственное, на что мне хватило сил, это открыть бутылку водки и влить её в себя. Алкоголь, несмотря на распространённое заблуждение, что он должен облегчить твоё положение, только ухудшил дело. Я начал бредить.

Мне вдруг стали мерещиться комариные крылья и лапки в огромном увеличении. Лёжа с закрытыми глазами, я часами наблюдал за бесконечным сплетением линий на мушиных брюшках, мохнатыми уступами лапок и так далее. Это походило на невыносимый наркотический бред. Я не думал, что уход девушки может так на меня подействовать! Поступок Цили меня обездвижил, нокаутировал, разбил! Разбил примерно так, как орёл разбивает козлёнка, бросив его с высоты на скалы. Мне следовало двигаться, но я не мог идти, будто внутри у меня всё было поломано.

По –настоящему я запаниковал недели через две, когда ощущение, что я её больше не увижу, обрушилось на меня также, как воды Потопа на грешную землю. Я по –прежнему не хотел есть, ни думать о работе. Водка не помогала. Я пил её, как воду, ощущая лишь горечь во рту. Закуски не было. За ней мне было лень идти в магазин. Хлеб и тот кончился.

Хуже всего, что я не мог поделиться своим горем ни с кем, так как считал своё положение унизительным. Меня охватили горячка и какое- то уныние одновременно. Часами я лежал, глядя в стену, которую мы с Цилей обклеили обоями. Однажды мне пришла в голову идея послать Циле телеграмму. Эта идея так возбудила меня, что, вскочив, я побежал на почту.

В местном поселковом почтовом отделении было тихо и сонно. К единственной бабушке за почтовой стойкой выстроилась очередь. Пять человек показались тремя сотнями. Я не мог ждать долго. На бланке, который я держал в руке, было написано: «Циля, прости! Я был не прав! Я люблю тебя! Вернись!». В адресном поле написал: Почтовое отделение Торжок, Каретовой Сесилии, до востребования. И стал ждать.

Минут через пять мне показалось, что я жду тут целую неделю. Подбежав к бабке и, дыхнув на неё перегаром, я спросил, едва сдерживая раздражение: «Почему так долго? Мне что, жалобу на вас написать»?! «А чего там у тебя, милок?», глянув на меня, как старый брабансон на молодого красноармейца, спросила пожилая почтмейстерша, протянув ко мне старую, изборождённую морщинами руку. Я сунул ей бланк. Прочитав текст, она удивлённо спросила: «и чего тут срочного?». «Для вас, может, ничего!», заорал я. «А человеку плохо»! «А, вот оно что – плохо», закивала почтмейстерша головой, изучая меня, как старый кот дохлую мышь. Сказав: «ладно, давай отправлю», она взяла бланк и начала там делать пометки. С трудом дождавшись, пока у меня примут телеграмму, я пошёл с почты, услышав, как сзади начали шептаться: «страдает он, гляди –кась! Видел бы себя…Ох, молодёжь пошла»! «Пусть!», думал я. Зато теперь у меня была слабая надежда, что Циля вернётся.

Приковыляв домой, я уже снова хотел лечь, как вдруг услышал, что в дверь поскреблись. С колотящимся от радости сердцем, я побежал открывать. На пороге стояла девушка, как оказалось потом соседка, этакая белокурая бестия с милым лицом. Попросив соли, она вдруг уставилась на меня. «Это же вы играли летом в «Сказочном лесе?», спросила она. «Ну, да», смущённо ответил я, удивившись даже своей известности. «Ой, а мы с подругой там вдвоём отдыхали. Вы меня не помните?». Я отрицательно покачал головой. «Ну, естественно, там же вокруг вас столько девушек было. Куда уж нам! Мы всего на пару дней приезжали. Нам начальство путёвки выделили за хорошую работу. Мы ещё стояли и вот делали». Она выставила пальцы буквой «V». Помните?

И тут я действительно вспомнил, как однажды две девушки отлично зажигала возле эстрады, вскидывая руки. Но как я тогда мог обратить на них внимание, если рядом была Циля!

– Всего два дня – субботу и воскресенье, – продолжала соседка. – Нам наш профсоюз милиции за хорошую работу выделил путёвки. Я в милиции работаю, младший сержант Котова! – Шлёпнув вдруг пятками, одетыми в вязаные носки, шутливо представилась она, приставив, как гусар, к виску два пальца. Можно к вам зайти?

Я отступил в сторону, думая, только милиции мне не хватало!

Но, оглядев девушку и отметив её симпатичное личико, спортивную фигуру и белозубую улыбку, подумал: пусть остаётся, хуже не будет! Увидев на стуле мои кожаные эстрадные брюки, девушка воскликнула: «ой, а можно их посмотреть? Вы в них выступали, да? Классно смотрятся. Я хочу себе такие сшить. Обожаю такие штучки!».

Поскольку мне была невыносима мысль снова оказаться в одиночестве, я предложил ей задержаться и внимательно "посмотреть", как сшиты мои джинсы. Затем я предложил ей выпить, у меня ещё оставалась водка. А, выпив, мы как –то быстро улеглись в постель. Конечно, любой скажет, что некрасиво, после ухода любимой девушки, тут же закадрить другую. Но я себя оправдывал так: я в беде? Да. Когда человек в беде, он вызывает милицию? Да. Вот, и будем считать, что я её вызвал! И потом, Промискуитет! С недавних пор я решил придерживаться той же философии, что и Циля. Попробую любить всех и в то же время не любить никого!

Майя, так, оказывается, звали милиционершу, едва мы закончили, встала и приготовила еду, которую, сбегав к себе домой, она принесла. Мы снова выпили, поели, а затем пошли опять в кровать. Она была до невозможности сексуальной, эта Майя. Всё в ней вызывало желание – и белая кожа, и холмы грудей, и плоский живот, и стройные ноги. Но, лёжа на ней, я вдруг поймал себя на мысли, что не испытываю ничего от обладания ей! Вот ничего ровным счётом! Более того – она мне вдруг стала противна.

Не зная, как её прогнать, я лежал и ломал комедию, рассказывая ей всякие небылицы из жизни музыкантов. Несколько раз Майя намекала, чтобы мы продолжили, но я под разными предлогами увиливал. Наверно это даже как –то противоестественно для молодого человека не хотеть женского тела, да ещё такого красивого. Но я не хотел и чем дольше не делал это с ней, тем чаще я ловил себя на мысли, что надо от неё поскорее избавиться. Один раз кое-как один раз мне удалось выполнить свой мужской долг. Но после этого меня вырубило. Едва кончив заниматься любовью, я уснул, а когда открыл утром глаза – Майи рядом не было. Тут я вспомнил, как уже ночью она, скинув с себя мою руку, пробормотала: «Циля, Циля, какая я тебе Циля!», а затем быстро оделась и ушла. Даже не поглядев ей вслед, я уронил голову на подушку и опять заснул. До самого утра мне снились алые круги на фоне синих холмов, зайцы в пифагоровых штанах и отвратительно синие русалки в кружевных лифчиках…

Целая неделя прошла в ожидании. Я думал, если Циля получила телеграмму, она должна откликнуться. Как -то утром меня разбудил звонок в дверь. На каком –то автомате я подскочил, побежал в коридор и, даже не поинтересовавшись, кто там, крутанул замок, а затем снова вернулся к дивану и лёг. Если это Циля, думал я, пусть располагается, если соседка Майя, я умер, а если хозяин квартиры, он меня всё равно не выгонит, потому что меня нет. Это существо на диване -не я! Кто -то другой… Неделя возлияний превратила меня в бесчувственную скотину. Даже если бы зашёл враг, чтобы убить меня, я бы и пальцем не пошевелил, чтобы ему помешать.

Грохнувшись с размаху на диван, я отвернулся к стене и замер. Неизвестный, кто бы это ни был, заглянул в комнату и, увидев, что я лежу, отправился на кухню. Я принципиально решил не вставать. «Убьёт, так убьёт», подумал я.

Минут через десять по комнате распространился запах копчёной грудинки, от которого меня, не евшего нормально столько дней, подбросило на кровати, как солдата Конрада при звуках походного рога. Закутанный в одеяло я прибежал на кухню, где с удивлением увидел Зою, которая стояла у плиты и жарила яичницу.

– Привет, – сказал я ей, слегка удивлённо, – ты чего здесь?

– Какой же срач у тебя – это ужас! – Весело сказала она вместо приветствия.

– Ещё бы, я целых десять дней уже пью! – Сказал я с какой -то гордостью.

– Зачем? – Не меняя весёлого выражения, нахмурила Зоя брови.

– Циля уехала!

– И что? – Не поняла она.

– Как…что? – Округлил я глаза.

– Она наверно по мужу соскучилась, и всё. – Предположила моя незванная гостья.

– Почему же ты мне не сказала, что она замужем ещё тогда, на зоне отдыха? –Спросил я.

– Есть вещи, о которых влюблённым вроде тебя лучше не знать, – философски заметила Зоя. – Я тебе это пыталась однажды сказать, там на зоне отдыха, но нам тогда помешали. Помнишь?

– А-а, ну, да, – кивнул я с таким лицом, будто меня тогда хотели обвести вокруг пальца на игре с тремя плошками и одним бобом, но этому слава богу помешали.

– Извини. Циля, по правде говоря, взяла с нас слово, что мы тебе не скажем. С меня и с Наташки.

– Почему?

– Как почему? Ты бы тогда сорвался, как рыбка с крючка и всё, и ищи тебя после этого.

– Понятно. Интересно, как это бывает? Вообще, у женщин. Как они такое могут обсуждать и просить о чём -то друг дружку?

– Как? Да очень просто! – Весело откликнулась Зоя, переворачивая лопаткой грудинку. Мы однажды собрались выпить. Втроём – я, Наташка и Циля. А Циля такой человек, ей в рот брать нельзя, она сразу всякий бред начинает нести! Ну, и в этот раз тоже. Завела разговор, кто кому нравится. Мы давай с Наташкой – тот не плохой, этот прикольный, вон тот симпатичный…А она сразу, что ей ты нравишься. И давай тебя расписывать –такой мальчик, такой мальчик…Натаха возьми и ляпни: да он с любой пойдёт! Смазливый, дескать, очень. Спорим, я его уведу, если ты только мне мешать не будешь! Цилю как подбросит. А они с Наташкой всегда не очень ладили. Ещё с тех пор, как их на соревновании двойкой ставили.

– Двойкой, это что? – Спроси я.

– А, езда парами. – Махнула она рукой. – Ну, и вот. Наташка ляпнула, а Цилю прямо вывернуло от этих слов. Кричит: опять ты вперёд всех лезешь! Чуть не сцепились. Я между ним влезла, не даю им. Потом говорю:

– Чего вы, давайте устроим ему проверку. Подкатим к нему по очереди и сразу выясним одна Циля ему нравится или все бабы на свете.. Если он на каждую клюнет, так значит бабник. Ну, вот, мы выпили потом ещё. Посмеялись. Посидели. Ещё выпили. Циля и говорит:

– Я почему –то уверена, что он ни с кем из вас не пойдёт. Он меня любит. Я чувствую. Поспорим? Натаха сразу: на что? И руку ей суёт. Циля на её руку посмотрела, как обезьяний царь на змеиную голову и говорит. Та, с которой он пойдёт огурец, а остальные чмошницы.

Я вдёрнул брови, будто удивляясь такому странному уговору.

– Это знаешь откуда у нас? –Заметив моё удивление, решила пояснить Зоя.

Я кивнул, сделав вид, что заинтересовался, хотя мне давно было всё равно.

– У нас в команде тренер есть, Бурцев. Так он на тренировках всегда говорил: снова отстаёшь, чмошница! Ну, а если ты на рывке хорошее время показала: огурец!

– Но они рук не пожали и не разбили, так что спор остался не заключённым. Вроде шутки, посмеялись и всё, – добавила Зоя.

Вернувшись в плите, она перевернула бекон на сковородке, который давно выгнулся, зажарился и чуть ли весь не вытопился, превратившись в шкварки, и стала разбивать яйца.

– Давно Циля уехала? –Спросила она.

– Недели две или даже три. Я не считал, – сказал я.

– Ясно. Что теперь делать собираешься?

– Не знаю, – Стоя по-прежнему босиком с накинутым на плечи одеялом, я опустился на корточки, уставившись на грязное кружево кухонного линолеума.

– Лео, бедный Лео… – Сочувственно произнесла Зоя, присаживаясь тоже передо мной на корточки и кладя мне руку на плечо:

– Забудь ты её. Скатертью ей дорога.

– Не могу, -покачал я головой.

– Она совсем не такая, какой ты её себе представляешь. И совершенно не та, которая тебе нужна.

Я уставился я на Зою, не понимая, о чём она:

– Почему ты так считаешь?

– Ты ещё не понял, кто она?

– Нет.

– Она вампир, Циля твоя! Привыкла кровь из мужиков сосать. Ищет таких, как ты, доноров…