Тайна центрального района

Андрюха достал из-под подушки фотокарточку. Колька состроил заинтересованное лицо.

Первая мысль была: «И что, из-за вот этого сыр-бор?» Может, душа у нее золотая, и по жизни она – высший класс, но на карточке неказистая. Бледненькая, тощенькая, физия вытянутая, вместо скул – ямы, глаза малые, косоватые, впалые, да еще и щурит их – то ли от дурного зрения, то ли выпендрюха. Рот, положим, неплох – маленький, пухлый, особенно хороша нижняя губка, выпирающая чуток, вместе с подбородком. Характер есть, а в целом – ерунда на постном масле, серятина, не с чего тут страдать.

И видно, что старше Пельменя. Солдатка – не солдатка, а все равно не девица-голубица.

Андрюхе-то на пса все это? Парень он завидный, на работе на отличном счету, регулярно премии получает, одна половина общаги тайно по нему страдает, и еще кое-кто – открыто. Разумнее было бы при таком-то рыле быть признательной за то, что хоть кто-то внимание обратил. Но Пельмень, видимо, считает по-другому.

Колька, с непривычки ощущая, что в голове начинается гопак с присядкой, понял, что надо бы поскорее выяснить, что случилось. Иначе он рискует заночевать прямо тут, под лавкой. Пожарский поторопил:

– Что ж случилось, Андрюха? В дурь поперла?

Тот с трагическим видом отмахнулся:

– Что ты, что ты! Лида не такая! Просто заявила: раз мне не веришь – держись подальше.

Колька с трудом удержался, чтоб не разоржаться.

– Шпионил за ней? Ревновал, что ли?

Андрюха стаканом стукнул о тумбочку, рванул рубаху – ну точь-в-точь мастеровой-пропойца.

– Да не то все, Колька! Я не шпионил! Я ей верю! Я просто соскучился! Я ее полдня не вижу – и тоска, хоть волком вой. Ты ж пойми, я ведь на полном серьезе, я нагулялся…

– Когда это?

– Ну не важно, я если надо, то и жениться… если надо. Очень… ну я-то лично пока не рвусь, но если надо…

– Короче.

– Короче вот. Она мне говорит: я, Андрей, вас не гоню, но если вы попробуете за мной шпионить – между нами все будет кончено.

– Ну а ты, значит…

– Я нет, – невнятно, но уверенно заявил Пельмень, – просто соскучился я по ней, соскучился! Я ж не знал, что она потащится на толчок…

Колька, поперхнувшись, попросил прекратить шутить.

– Да на толкучку же!

– Ну, это…

– Не перебивай. Я к тому, что началось случайно. У меня отгул как раз был, я ей предложил в парк Горького сгонять, она вроде бы согласилась, а потом начала крутить, придралась, разобиделась на что-то – вроде бы поругались. С утра смотрю – отправляется на станцию. А она на электричку – ну, думаю, точно к хахалю, утешаться. Щаз ты у меня повстречаешься, думаю.

– Ох, это я тебя понимаю, – заверил Колька, вспомнив свои страдания такого же рода, – умеют они нашего брата из себя вывести.

Хотя про себя все-таки усомнился: такая фря вряд ли кого прельстит, кроме шибко влюбленного Пельменя.

– Да… в общем, доехали мы до Ярославского вокзала, она шасть в камеру хранения. Я за ней, она что-то там забрала, какое-то добро в наволочке – и, смотрю, бежит-торопится обратно, аж бегом.

– Пока ничего не ясно, – признался Пожарский, – но интересно.

– Кому как, – угрюмо отозвался Андрюха. – Обратно электричка пустая, мне пришлось в другой вагон сесть, чтобы и ее видеть, и ей на глаза не попасться. Любовался-любовался, да и задремал, а потом как в седалище что куснуло – глядь, а она на выход. Оп-па, думаю, куда это? До нас еще не доехали …

Тут он прервался, чтобы снова налить в стакан самогону, Колька пить отказался.

– Вот, до нас точно не доехали, а до толкучки.

– Погоди, погоди. Это ж в котором часу было? – уточнил Колька. – Торг-то кончился уже?

– Кончился, – подтвердил Андрей, морща лоб, припоминая, – ряды пустые были, а которые торгашки еще оставались, те собирали манатки. Так вот, моя подходит к одной, пошептались, и она ей отдает наволочку. Та ее под прилавком глянула, кивнула и давай деньги Лидке отсчитывать…

Он снова замолк, завял и начал кукситься. Колька спросил, просто так, чтобы отвлечь от разного рода мыслей:

– Что за шмотки-то были?

– Кто их знает, красное что-то, – и Пельмень снова потянулся за бутылкой.

Колька деликатно ее отодвинул, заметил примиряюще:

– Ну красное – и красное. Какая разница. Зря распереживался, кто не приторговывал шмотками? Не самогонка же.

– Так я и не переживал, – чуть не проскулил Пельмень, – я ей на глаза попался! Она как на выход пошла, как стала деньги припрятывать, глаза подняла, голубые, острые, как льдинки весной на воде, да как взбеленится: ты, такой-разэдакий, шпионишь! Видеть тебя не хочу и всяко-прочее! Треснула по морде и убежала.

– По морде? – уточнил Колька и, получив заверение, что именно по ней, уверенно сказал: – И хрен с ней! Если девка – спекулянтка, да к тому ж дерется, то нечего с нею дел иметь.

Однако Пельмень как бы не слышал: хлопая повлажневшими ресницами, таращился в собственноручно побеленную стену и тосковал, тосковал…

«Э-э-эх… работяга толковый, много повидавший, из всех передряг выбравшийся – и на тебе, из-за какой-то пустячной истерички такие трагедии!»

Похватав вхолостую воздух и убедившись, что пить больше нечего, Андрей пригорюнился, но уже по-другому, спокойнее.

Колька, поискав правильные слова и не найдя их, решил ограничиться суровым, по-мужски сдержанным похлопыванием по плечу:

– Укладывался бы. Утро вечера мудренее, глядишь, опомнится, сама пожалеет, что нагрубила.

Пельмень глянул с безумной нарождающейся надеждой:

– Думаешь?

Приятель, подумав, ответил совершенно искренне:

– Если умная – то обязательно пожалеет и покается. Если же дура – так на что она тебе? К тому ж коли завела моду драться, так это и пойдет, что ж, по любому поводу тебе фото будет канифолить – хорошо это?

– Нет.

– Ну вот и ложись, и выкинь все из головы, – предписал друг и прибавил уверенно, что все утрясется.

– Точно! – обрадовался Андрюха.

… В коридоре тотчас пристал Анчутка, который все это время мотался туда-сюда, как молодой папаша у дверей повитухи.

– Ну что, что?

– Да что вы, в самом деле? Проспится, успокоится и опомнится. Тоже мне, цаца.

– Вот и я говорю! – подхватил Яшка. – Ну ни рожи, ни кожи, а туда же, строит из себя…

– А, так ты ее знаешь?

– Так ударница же, – ухмыльнулся Анчутка, – знаменитость.

– Ударница, знаменитость, а вещи таскает перекупщикам, – проворчал Пожарский.

Анчутка немедленно заинтересовался. Пришлось вкратце пересказать Андрюхин детектив со слежкой. В итоге несерьезный Яшка расхохотался и угомонился, лишь получив по шее.

– Не ржи над другом! У него любовь. Видать, серьезно у них, раз карточку свою подарила.

Белобрысый циник чуть не взвизгнул от восторга:

– Подарила?! Держи-и карман! Он с доски почета спер! Ох, Маринка-Колбаса орала.

Тут и Колька еле сдержался, чтобы не заржать.

– Ловко! Ну да ладно. Посерьезнее с чувствами!

– Есть, – козырнул тот.

– На гулянку не пойдешь?

Яшка сокрушенно покачал головой:

– Куда тут. Как его оставишь? Сам видишь, что творится.

– Вот и славно, – одобрил Колька, – присмотри за ним до утра, а там и отпустит. Не круглый ведь дурак.

Анчутка хотел было выказать сомнение в этом последнем тезисе, но, случайно глянув Кольке за спину, осекся. Выражение на физиономии у него стало такое, что захотелось, не поворачиваясь, отпрыгнуть в сторону – что там с тылу такое?

Оказалось, что ничего сугубо страшного – просто та самая недавно обсуждаемая особочка, Лидка, преспокойно стоит и с простодушным любопытством прислушивается к разговору.

Убедившись, что они затихли окончательно, вежливо спросила:

– Простите, Андрей дома?

– Ну допустим, – с неприязнью признался Яшка.

А Колька глядел на нее, откровенно недоумевая. На фото она более страшненькая, и в жизни не сказать что блещет красотой, но все попригляднее. Глазки в самом деле голубые, чуть раскосые, и… как это Андрюха красиво сказал? Острые, как льдинки. Волосики светленькие, облаком поднимаются, ручки – тонкие-претонкие куриные лапки.

Таких кругом пруд пруди, вот и сейчас сдается, что где-то они встречались. Или, может, в самом деле видел фотографию на доске почета, пока Пельмень не стащил.

– Вы мне позволите пройти? – вежливо уточнила она.

Яшка хотел было нагрубить, но Колька успел аккуратно передвинуть его, освободив девице путь. Пусть поговорят, может, все уляжется.

…Похлопывание нежной ручки – довольно сильное – бесцеремонно привело Пельменя в чувство. Он содрогнулся, вынырнул из мутного пьяного забытья, разлепил опухшие глаза: перед ним соткалась из сновидений возлюбленная Лида, склонила к нему милое личико. Правда, смотрела с таким выражением, будто увидела таракана в супе, но истосковавшемуся, зачарованному Пельменю и этого для счастья было достаточно. Хотелось запеть, закричать, но получилось лишь просипеть с обожанием:

– Лидочка, я ведь…

Она прервала, заверив довольно бесцеремонно:

– Я понимаю, Андрюша. Не будем сейчас касаться этого глупого события.

Пельмень немедленно заверил, что готов вообще никогда в жизни не касаться ничего. Он, конечно, не вымаливал приказов, не рвался добыть звезд с небес и доставить синюю птицу, но бубнил горячо и страстно, как водопровод в ночи, выражая готовность выполнять любое пожелание, буде таковое выражено устно, письменно, даже в форме намека.

Лида прервала, предупредив:

– У меня очень мало времени. Нужна твоя помощь.

Он только лишь не заржал и не забил копытом:

– Что угодно!

– Помолчи, пожалуйста, дай досказать, – велела она.

Пельмень захлопнул рот, точно крышку чемодана.

– Возможно, что на днях надо будет срочно перекрасить кое-что.

– Что угодно! Хоть грузовик!

– Нет, это не надо. Небольшое. Скажем, колясочку. Есть чем?

– Найдем! – На Пельменя вдруг накатили умиление и восторг, он вдруг представил себя в виде гордого папаши, который идет со свертком на руках, а в нем Андреевич, ну или Андреевна – не важно кто, а рядом идет она, Лидка, алея, как маков цвет, толкает впереди себя колясочку…

Аж задохнулся. Но восторг она сама развеяла, добавив быстро, деловито:

– Только нужна яркая, быстро сохнущая и красивая краска.

– Изыщем! – пообещал он без тени колебания. – Когда нужно?

– Я заранее предупрежу, – нежно посулила она, поправляя по-матерински воротник на его несвежей рубашке. – Как я тебе скажу, так где-то через час надо быть готовым.

– Понимаю…

Некоторое время Лидия внимательно всматривалась в его лицо, пытливо, как бы оценивая. Ох и острые у нее голубые глаза, режущие, как льдинки острые. Такие, как когда по ранней весне мордой во вскрывающийся ручей сунешься, водички попить, от которой лоб ломит, а потом вся физия изрезана, как после новой бритвы.

– Хорошо. Но имей в виду, Андрей, – она подняла пальчик, – никаких вопросов! Никаких слежек. Ясно? А теперь давай раздевайся, так только цыгане дрыхнуть заваливаются.

И далее, без церемонии, как особа, для которой мальчиковый туалет никаких тайн не имеет, помогла стянуть брюки, бережно сложила, по стрелке, пристроила на стул, а вот носки и рубаху, брезгливо осмотрев и обнюхав, свернула узлом.

– Постираю.

– Спасибо, – пролепетал Пельмень, пытаясь ухватить благодарными губами прозрачные пальчики, но она отняла, предписав:

– Ложись ба-а-аиньки.

Он подчинился, бессловесный и безропотный.

Лидка заботливо подоткнула одеялко и поцеловала в лоб, даже не поморщившись от самогонного духа.

Пельмень провалился в счастливый сон.

Белой утицей выплыв из комнаты и вежливо попрощавшись с парнями, которые деликатно маячили на расстоянии от дверей комнаты, Лида величественно удалилась.

– Недолго они там, – отметил Яшка, отводя взгляд. – Чертовка. Все-таки что-то в ней есть, пусть и старая, тощая, ни рожи, ни кожи, а вот идет – глаз не отведешь.

Колька, мотнув головой, глянул на часы и пошутил:

– Ты бы пошел, глянул, цел ли.

– Что, все ли три литра крови на месте?

– От такой-то ведьмы всего можно ожидать.

– Да что ему сделается, – парировал Анчутка, но без особой уверенности.

Ему эта ударница была категорически не по душе. И дело было даже не в опасении, что приятель женится и распадется их дуэт. Яшка и сам не мог внятно пояснить причины своего отношения к девушке. Ничего плохого она ему не сделала, а на работе делает только хорошее, от нее все в восторге. Она постоянно выступала героиней многотиражки: Лидия то, Лехнович сё. То дала слово выполнить пятилетнее задание в четыре года, то перешла работать на две ровничные машины, то старательно занимается вечерами в стахановской школе высокой производительности.

Мастер цеха, хорошо знакомый Анчутке, въедливый донельзя, придирался ко всем, а вот от этой клюшки в восторге. Он на голубом глазу заявлял, что Лехнович не просто быстро работает, а понимает «душу» машины.

То, что есть ли таковая у станка, – вопрос отвлеченный, а Яшка вот, помощник хронометражиста, знает, что в первый же месяц работы на двух машинах Лехнович перевыполнила норму на 160 процентов, первая на фабрике завершила свою пятилетку. Про нее даже в центральной газете писали.

Это дела общественно-политические, а если по-житейски, то Анчутке не по душе было, что квашня тощая старше Пельменя и помыкает им, как крепостным, и что врезался в нее друг до такой степени глубоко, что, кажется, прикажи она ему сигануть со Спасской башни – и влезет, и сиганет. Главное, смотрит кротко, мило, а ведь характерец у девицы – ого-го.

Вот, к примеру, Маринка – ну до декрета, – Колбасова, которая может допечь кого угодно, и та об нее зубы обломала. Как-то попыталась общественница в своих лучших традициях, внахалку, поставить ее перед фактом: с такого-то числа идешь группоргом или выходишь в патруль в составе бригадмила. От Маринки никто никогда не мог отвязаться, а Лидка просто сказала «нет», глядя прямо и даже ласково. В общем, характер у девки ужасный.

Сожрет она Андрюху и косточки обглодает.

Глава 12

С утра Сорокин, вернувшись из главка, сначала огорошил новостью, сообщив из самых надежных источников: «Родину» сносить не собираются, о чем ранее шел слушок, а отремонтируют. И сам кинотеатр, и то, что уцелело от корпусов, будут восстанавливать, а опосля полагают отвести…

– Подо что? – переспросил Остапчук, задирая брови до козырька.

– Вот не решено окончательно. Или под детдом, или под колонию, подростковую.

Добрый Иван Саныч первым делом мысленно посочувствовал комендантше Раисе: «Пожелала подальше от исправительной системы, а вот не судьба», вслух же протянул неодобрительно:

– Вот это номе-э-эр. А вы, товарищ капитан, мастак подготавливать к важным новостям.

Николай Николаевич посоветовал:

– Ты не ехидничай. Не то я сейчас величественно развернусь – и на пенсию, а вы отдувайтесь.

Сержант тотчас подхватил:

– Стоп, стоп. Это я на пенсию – у меня выслуга.

– А у меня что? – возмутился Сорокин, покамест добродушно.

Тут уже и Акимов переполошился:

– Товарищи, товарищи, какая пенсия? А я, к примеру, с кем работать буду?

Сорокин прищурил глаз:

– Плохо слушаете, товарищ следователь. Я вам сказал с кем. То ли с сиротками, то ли вообще с малолетними урками, смотря кого в «Родину» заселят.

Лейтенанту это все не понравилось, он заворчал:

– Час от часу не легче. Одни паскудники подросли, за ум взялись – так подай следующую партию.

Сорокин едко заметил:

– Так воспитательный процесс, он непрерывный. Если б по-другому было, то на кой черт мы бы стали нужны. Ну так и вот, мы с Иван Санычем на пенсию, а ты, Сергей, – к штурвалу.

Акимов соображал: раз капитан в безоблачном настроении, отпускает шуточки, и вообще, по выражению физиономии очевидно ясно, что жизнь прекрасна, то может это означать лишь то, что по итогам осмотра окрестностей кинотеатра ничего особенного старик не нашел и что по общегородским сводкам все чисто.

К тому же командование, пребывая в приподнятом настроении, само подняло эту тему:

– А теперь вот о «Родине». Еще раз подниму историю о душегубах-упырях, которые особо охотятся исключительно на девочек в красных пальто.

– Так что ж? – внезапно осипшим голосом спросил Сергей.

– Подтверждения она не находит. Нет сообщений о пропавших детях ни за последнюю неделю, ни за последний месяц. Ничего в сводках нет.

– А что ж девчонки? – вскинулся Остапчук.

– Насмотрятся киношек, а потом гулять спокойно не могут.

– Так пусть дома сидят, – моментально увянув, подхватил Остапчук. – Верно говорю, Серега?

– Ничего против не имею, – почти честно признался лейтенант, – только уточню источник. Не в кино они это видели, там такого не показывали, а начитались они вражеских книжонок про ведьм, летучих мышей и кровопийц.

Сорокин спросил серьезно, но подмигнув:

– Как детям в руки попали невыдержанные в духе строителей социализма книжки? Воспитательная беседа с заведующей библиотекой проведена?

– Покаялась, Николай Николаевич. Но она из благих побуждений, – заступился за названую дочь Сергей, – исключительно для того, чтобы невоспитанная детвора после уроков именно домой шла и поспевала засветло. А то Соня с Наташкой взяли моду сбегать гулять, не сказавши направления, ну и решила Оля их немного припугнуть.

– И это, по-вашему, немного.

– Не рассчитала, – упрямился отчим.

– Хотя в целом изобретательно, – помолчав, одобрил Сорокин, – с выдумкой. Что ж, будем считать тему закрытой, переходим к осязаемым, насущным делам и проблемам, которые можно увидеть, пощупать и задержать. Иван Саныч, что там в общежитии?

– Подрались, – просто доложил сержант. – Зачинщики – несовершеннолетние Бурунов и Таранец, пострадавший – Хмара, которому устроили коллективную темную.

– Что натворил-то? – поинтересовался капитан.

– То-то и оно, что не говорят. Ни они, ни он.

– Выходит, из хулиганских побуждений?

– Так точно.

– Что предпринял?

– Объяснил про уголовную ответственность. Только этим двоим не страшно, бывалые детки. По информации, полученной от коменданта, совершили по прежнему месту проживания кражу…

Сорокин напомнил:

– Это не к нам, а в милицию по прежнему месту проживания. Занимаемся своими делами.

Остапчук пожал плечами:

– Я ж разве против? Оставил их у директора, это его дело, педагогическое.

Капитан глянул на часы:

– Согласен. Вот что. Я сегодня в ХОЗУ[6], выяснить насчет зимнего обмундирования.

– Так точно, – невпопад подтвердил сержант. И потер ухо, что служило у него знаком глубокой задумчивости.

Из неотложных дел, за которые надо было приняться немедля, срочных не было ни одного. Так что как только командование отбыло в сторону станции, решили сначала испить чайку на дорожку. К тому же Остапчуку деревенская родня снова прислала сала и чесноку. И пусть начесночиваться с утра не след, но кусок сала, да еще со свежим бородинским хлебушком, на ход ноги – это дело если не святое, то безгрешное.

Гоняя чаи, Акимов пересказал старшему товарищу подробности хлопотливого вечера, визита к Введенским – подав, правда, разговоры с Катькой, а потом и с Натальей в ключе юмористическом, да так талантливо, что Иван Саныч пару раз невоспитанно хрюкнул.

– Говорил я тебе, Серега: держись от этих двух подальше. Точнее, трех уже, Сонька тоже растет – упаси боже.

– Я так понимаю, Наталья теперь ее будет на поводке водить.

– И это кстати. Что до Пожарской, то она, по счастью, не в Кольку, трусиха, к тому же голова имеется, и наверняка в больнице не раз видела, к чему непослушание приводит.

Акимов согласился.

– Все головной боли-то поменьше, – сказал Иван Саныч, но потом, помявшись, все-таки решился высказать то, что его занимало: – Я, Серега, ничего особо смешного в этой историйке не вижу. Детки, они ж быстро растут…

– Да ты что.

– …а шить, как та же Наталья, не все умеют. Вещей новых не достать, а на толкучке, если с умом подойти, за детскую одежонку озолотиться можно. – И, попыхтев, закончил: – Я к тому, что когда за Уралом служил, слышал такого рода байки, про детей, которые пропадали. Тогда беспризорных немало моталось.

– Не понял я, – признался Акимов, – с беспризорного-то что взять?

Остапчук неохотно пояснил, как малоумному:

– А что не возьми – все хлеб. Перекупщики брали – перешить, перелицевать. Обувь опять же. С беспризорными к тому же проще: искать их некому.

Акимов, подумав, все-таки заметил:

– На то намекаешь, что у нас тут такая же история?

– Ты в моих словах второго дна не ищи, – предостерег Иван Саныч. – Но вот куманек с тех мест как-то гостил, так он за рюмкой, и тоже вот как ты, со смехом поведал, что уже после начала войны бабы распускали слухи – и снова про пропавших ребят, в особенности эвакуированных, то есть тех, у кого родители были далеко…

– По сводкам у нас нет пропавших детей, – напомнил Сергей.

– …или которых просто не искали, – закончил Остапчук.

– Это что за родители, которые детей не хватятся? – помолчав, уточнил Акимов.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Сильфи́да – ы; ж. [франц. sylphide]. Трад.-поэт. В кельтской и германской мифологии, в средневековом фольклоре многих европейских народов: бесплотное существо в образе женщины, олицетворяющее стихию воздуха.

2

Малокопеечка – кепка.

3

«Любимый букет императрицы» – духи.

4

Supermarine Spitfire – британский истребитель времен Второй мировой войны.

5

Hawker Hurricane – британский одноместный истребитель времен Второй мировой войны.

6

ХОЗУ (сокращ.) – хозяйственное управление.