Дети Антарктиды. На севере

Даниил Корнаков

Дети Антарктиды. На севере

Пролог

В прозрачном воздухе видны вершины гор.

Тропу к утёсам нам сейчас найти легко.

Ты у запруды горной жди меня,

На месте, где мы всё начнём с нуля.

(Алела Дайан, песня «Поверни время вспять»)

(Alela Diane, «Take us back» song)

Под ногами хлюпала свежая слякоть.

Двое собирателей пробирались сквозь заросли мокрого кустарника, оглядываясь по сторонам. Шли осторожно, оценивая каждый шаг. Холодный воздух обжигал лица, а редкие снежинки, смешиваясь с дождём, образовывали неприятную морось. Некоторое время назад Шаман случайно наступил на сухую ветку, скрытую под слоем опавшей листвы, и в тишине леса раздался звонкий треск, спугнувший молодого оленя. Этого зверя два новоиспечённых охотника выслеживали уже несколько часов.

Раздосадованный своей неосторожностью канадец прошипел:

– Это ж надо – во всём лесу ступить именно туда, куда сырость не добралась!

Вскоре он взял себя в руки и велел идти за ним – вглубь леса, покрытого тонкой пеленой снега и лоснящейся листвой.

Добыть этого оленя уже стало для Матвея делом первостепенной важности, и причина была одна – зверский голод. Живот урчал с самого утра так громко, что казалось, звук разгонит всю дичь в округе. Утром удалось только пожевать травы да съесть кусочек вяленого мяса размером с ноготь. Вот и весь завтрак.

Голова кружилась, в глазах мутнело, а рана в животе ни с того ни с сего заныла – впервые с момента выздоровления. Матвей невольно поморщился, вспоминая, как получил её и о своей неоднозначной роли в минувших событиях.

– Ты как? – поинтересовался Шаман, искоса поглядывая на спутника.

– Сойдёт, – солгал Матвей и потянулся к фляге с водой. Несколько глотков немного притупили чувство голода, хоть он и знал, что ненадолго.

– Далеко он точно не ушёл. Видишь следы? – Шаман указал на отпечатки копыт в грязи. – Совсем свежие.

– Вот и польза от этой погодки, – буркнул Матвей. Его сковывала усталость, а раздражение в голосе стало чем-то привычным. Он ничего не мог с собой поделать.

Оба пошли по следу.

– Всё хотел спросить, – полушёпотом обратился Матвей, – что тебя связывает с Лейгуром? Часто замечал, как вы с ним разговариваете без конца. – Он не сразу осознал, насколько прямолинейно прозвучал вопрос, и решил сгладить: – Если, конечно, это не секрет.

– Нет, вовсе не секрет. Болтаем мы так, по мелочи – вспоминаем былые деньки.

– Былые деньки?

– Ага. Мне довелось оказаться с ним и его женой на том самом корабле, который похитил наш общий знакомый. Много лет назад они наняли меня проводником, и за время путешествия мы успели стать хорошими друзьями.

Друзьями? Интересно, каково это – иметь такого друга, как Лейгур Эйгирсон.

– Проводником? Он хотел куда-то попасть?

– Можно и так сказать. Я бы и рад рассказать тебе все детали, Матвей, но, боюсь, Лейгур этого не одобрит. Как ты, наверняка, заметил, он не любитель говорить о себе.

– Пожалуй, – согласился Матвей. – Только вот пренебречь тем, что он совершил, никак нельзя.

– Ты про убийство?

Матвей замер на месте.

– Откуда ты знаешь? – с удивлением спросил он.

– Вадим Георгиевич рассказал. Примерно неделю назад, до того как… – он осёкся на секунду, – с ним случилось то, что случилось. Он, как и ты, заметил мою близость с Лейгуром и решил поинтересоваться, откуда мы знакомы. Слово за слово – вот и рассказал о случившемся в «Мак-Мердо».

– Вот значит как. Судя по твоему равнодушному тону, ты в это не веришь?

– Разумеется, нет.

Чтобы придать словам вес, Шаман остановился и повернулся к идущему следом Матвею.

– Я вот что скажу, – продолжил он, – взглянешь на Лейгура – и правда, от одного его вида в дрожь бросает. Хмурый, заросший… Жуткий тип. Но я знаю, какой он на самом деле. Под всем этим скрывается добрейшей души человек, который и мухи не обидит без причины. – Он махнул рукой. – Нет, я отказываюсь верить в эту историю об убийстве отца с ребёнком.

– Но убийство было, Жак, – настаивал Матвей.

– Если и так, то Лейгур Эйгирсон – последний человек в списке подозреваемых. И меня никто и ничто не переубедит.

Матвей хотел было возразить, но шорох листвы неподалёку немедленно заставил их обоих замолчать. В ту же секунду собиратели обратились в слух.

Шаман приложил указательный палец к губам и осторожно направился к небольшому холмику впереди, по пути вынимая стрелу из поясного колчана. Матвей двинулся за ним, снимая с плеча винтовку с глушителем.

Взобравшись на вершину, они увидели небольшую ложбину с бегущим по дну ручейком. Из него, склонив голову с массивными рогами, жадно пил олень. К счастью, зверь их не почуял и не услышал.

Живот заурчал с новой силой.

– Тебе придётся стрелять, – прошептал Шаман, передавая блочный лук Матвею. – У меня с рукой что-то неладное, весь день сводит судорогой. Боюсь промазать.

– Может, лучше так?.. – Матвей приподнял винтовку.

– Сколько у тебя патронов?

– Чуть больше полмагазина.

– Не стоит. Сейчас на счету каждый патрон, а нам ещё бог весть с чем предстоит столкнуться. Давай, держи, – торопил он, не спуская глаз с оленя.

Матвей прикоснулся к холодной рукояти лука и приложил карбоновую стрелу к тетиве.

– Давай, у тебя неплохо получалось, – подбадривал его канадец, вспоминая недавние уроки стрельбы по алюминиевым банкам. – Целься в голову или шею – не прогадаешь.

Матвей глубоко вдохнул и задержал дыхание. Стрела заметно виляла из-за озябших рук и усталости. Подгадав момент, он разжал пальцы. Раздался свист, затем глухой удар – стрела угодила в булыжник позади оленя, пролетев всего в нескольких миллиметрах от белого загривка.

Зверь резко поднял голову и бросился наутёк.

– Ещё, ещё! – торопил его Шаман.

Матвей, следя за животным, вслепую выхватил из рук товарища стрелу, натянул тетиву и выстрелил. Мимо. Наконечник вонзился в ствол молодой сосны.

Рука потянулась за третьей стрелой, но было уже поздно – олень скрылся в лесной гуще, оставив после себя лишь комки грязи и следы.

– Тварь! – обозлённо выругался Матвей, ударив кулаком по земле. Он едва сдержался, чтобы не швырнуть проклятый лук в ручей. – Говорил же, надо было огнестрелом.

– Ты поторопился, – с досадой произнёс Шаман. – Выждал бы ещё немного – тогда бы попал.

– Да куда уж! Держал до последнего – пальцы уже онемели.

– Ладно, не расстраивайся, – Шаман отмахнулся. – Догоним его позже. А сейчас надо бы сделать привал, согреться, и с новыми силами таки достать эту сволочь.

– В следующий раз стреляю из винтовки, – сказал Матвей. – Лучше уж потратить пару патронов, чем возвращаться с пустыми руками. А то – не мерзляки, так голод прикончит.

– Да, пожалуй, ты прав, – согласился Шаман. – Давай разобьём лагерь прямо здесь. Заодно фляги наполним. Я пока посмотрю следы – может, он далеко и не ушёл, успеем нагнать. А ты займись костром.

Шаман отправился по следу, по пути подобрав две выпущенные стрелы. Матвей срезал ветку сосны, начал строгать её ножом, подготавливая трут, и изредка посматривал в сторону, куда ушёл старший собиратель. Может, и впрямь зверь далеко не умчался и Шаман его подстрелит? Да нет, сказки. Всё везение они растеряли с той самой минуты, как покинули Приморск. С каждым километром становилось лишь хуже.

Закончив с растопкой, он собрал несколько небольших камней, разложил их кругом и осторожно насыпал в центр трут. Затем достал ваттбраслет и приготовился вызвать замыкание, но вдруг со стороны, куда ушёл канадец, раздался душераздирающий крик.

Сердце у Матвея ушло в пятки. Это определённо кричал Шаман, но до этого момента он и представить не мог, что человеческий крик может звучать так жутко.

Он схватил винтовку и бросился на звук. Крик не утихал, превращаясь в яростный зов о помощи. Потом послышался сдавленный всхлип – предвестник беды.

Через минуту Матвей оказался на небольшой лужайке. Перед ним предстала жуткая картина: Потрошитель – мерзкая тварь, которую они не встречали уже полторы недели, – рвал на куски беспомощного канадца, пытавшегося дотянуться до блочного лука, лежащего рядом.

Матвей не колебался. Он прицелился, сделал шаг вперёд и открыл огонь по конечностям, впившимся в тело Шамана. Мерзляк бросился в атаку, но пули, точно попавшие в цель, сделали своё дело – он не побежал, а еле волочился, прихрамывая.

Пять выстрелов. Десять. Пятнадцать. Потрошитель почти сдох. Последние две пули – те, что предназначались для оленя, – прикончили тварь.

На секунду тело Матвея парализовало, но он вырвался из оцепенения и кинулся к Шаману. Канадец судорожно ловил воздух ртом. Левая рука и нога отсутствовали. Половина лица была изуродована. Кишки вываливались наружу – и всё же он продолжал дышать.

У Матвея зазвенело в ушах. Он отвёл взгляд, понимая, что Шаману не выжить, и с трудом заставил себя снова посмотреть на друга.

Канадец протянул руку.

– Матвей…

Собиратель почувствовал, как горло сдавила невидимая хватка.

Он коснулся руки товарища – в ней всё ещё чувствовалась сила, несмотря на агонию.

– Уходите… слышишь? Дальше, на север…

Матвей молча покачал головой.

– Вы справитесь. Ты справишься.

Он крепче сжал его ладонь.

– Спасибо тебе, – тихо сказал он. – За всё.

Шаман выдавил слабую улыбку.

– Какой же я собиратель, если рано или поздно не помру от мерзляков… скажи мне, какой же я…

На губах вспухла кровавая пена. Через несколько секунд легендарный собиратель испустил дух.

Наступила оглушительная тишина. Ни скрипа деревьев, ни пения птиц, ни ветра. Даже собственное дыхание Матвей слышал не сразу.

Он снял поясной колчан с тела, подобрал окровавленный лук и со всех ног бросился обратно в лес.

Дневник Арины Крюгер

День первый. Полдень

Нашла эту записную книжку в одном из шкафчиков вездехода. С виду немного потрёпанная, страницы пожелтели, но зато чистые. На красной обложке – непонятная мне надпись жёлтыми иероглифами. Маша заметила мою находку и подсказала, что прежде эта книжка принадлежала её коллеге – тому самому китайцу, чей труп мы нашли в автобусе по дороге в Москву. Со слов Маши, Ван (да, теперь я вспомнила его имя) собирался записывать в неё научные заметки.

Немного неуютно марать страницы своим кривым почерком в чужой, ещё недавно принадлежавшей другому, вещице. Надеюсь, это сковывающее пальцы чувство вскоре отступит, и писать станет легче.

До сих пор не понимаю, зачем я это делаю. Просто, увидев пустые страницы, сразу захотелось взять карандаш и начать писать – что угодно, лишь бы отвлечься от всего, что пережили за последние дни. Особенно хочется перестать думать о Йоване. Боль от его утраты с каждым днём становится только острее, будто только сейчас приходит осознание, что его больше никогда не будет рядом – ни его шуток, ни раскатистого смеха, ни медвежьих объятий.

Смерть Йована отозвалась в каждом из нас (если не считать Юдичева, которому, похоже, дорога только его собственная шкура). Особенно изменилась Надя. Она почти не разговаривает, всё время смотрит в окно и почти ничего не ест. Неужели между ними и впрямь было что-то? Может, заигрывания Йована не были пустыми? Мне страшно спросить у неё напрямую, хоть и распирает любопытство. Но пусть скорбь по Йовану останется личным делом каждого. Упоминать его лишний раз – значит снова рвать и без того кровоточащую рану.

Мне нужно отвлечься… Придумала: попробую пересказать события последних нескольких часов.

Поздним вечером мы покинули Приморск, забрав с корабля Юдичева всё, что может пригодиться. Запасы крайне скудные: полящика патронов, немного пеммикана (на вкус как резина), пара винтовок (теперь у всех оружие, но только по одному-два магазина на человека) и немного ватт, которых хватит ненадолго.

Сейчас мы движемся по узкой трассе, окружённой со всех сторон деревьями. Городов не попадается – только редкие посёлки и деревни. Карт у нас нет, так что едем почти вслепую. Матвей сказал, что единственный ориентир на севере – это Архангельск, где во время Вторжения происходила эвакуация в Антарктиду.

Что ждёт нас впереди – не представляю. И особенно – что делать, даже если доедем до этого Архангельска.

По мне – мы в полной заднице.

День второй. Утро

Вот и приехали.

Ватты в вездеходе закончились. Их хватило ровно на пятьсот километров. Сейчас выгружаемся и идём дальше по трассе пешком.

Погода прохладная, дует ветер, небо затянуто тучами. Шаман снова проверил облака и сообщил, что к вечеру, возможно, обрушится снегопад с сильным ветром. Этого нам только не хватало…

Вадим Георгиевич всё время кашляет, да и выглядит плохо. Маша постоянно рядом, помогает ему во всём. Смотрю на неё – и сразу вспоминаю, как ухаживала за отцом во время его болезни. Я тогда не отходила от его постели: подавала воду, следила, чтобы он пил, разговаривала с ним.

Я и представить не могла, что он скоро умрёт.

День второй. Вечер

Шли около часа, пока на нас не обрушился предсказанный снегопад. К счастью, на дороге нам попалась огромная фура, и мы укрылись в её кузове. К сожалению, развести костёр внутри невозможно – приходится спасаться теплом друг друга.

Матвей сказал, что воспользоваться его оборудованием теперь не выйдет – не хватает ватт. Остаётся только наблюдать за небом.

Надеюсь, мерзляки до нас не доберутся.

День второй. Ночь

Я хочу убить его. Хочу выколоть глаза этому мерзавцу, бросившему нас на произвол судьбы. Клянусь – я убью этого подонка, чего бы мне это ни стоило.

Он заплатит за Йована.

И, в отличие от Раскольникова, муки совести меня грызть не будут. Напротив – я буду радоваться. Даже в пляс пущусь.

День третий. Утро

Буря закончилась – это хорошая новость. Плохая: она оставила после себя огромные сугробы, завалившие всю дорогу. Посоветовались и решили отправить Шамана с Лейгуром на разведку – может, найдут укрытие получше. К ним увязался Тихон – хотел быть полезным. Никто не возражал.

Вадим Георгиевич выглядит всё хуже. Лицо мертвенно бледное.

День третий. Полдень

Оказалось, всего в трёх километрах от фуры находится крохотный посёлок с названием Пряжа. Добрались без проблем. Укрылись в пятиэтажке на берегу озера. Прямо в одной из квартир развели костёр и наконец по-настоящему согрелись.

Искала растопку, бродила по квартирам – смотрела, как жили люди до Вторжения. Со мной увязался Тихон. Всё пытался что-то сказать, но не решался. Видела, как он поглядывает на меня, будто слова не может подобрать. Не знаю, что у него на уме.

Нашла старенькое зеркало, потускневшее. Долго смотрела в отражение и пыталась понять: это вообще я?

День третий. Вечер

Запасы еды оказались беднее, чем мы надеялись. Пеммикан – один-единственный куб, размером с толстую книгу на тысячу страниц. Хватит его на пару дней – и это если не вспоминать, что вкус у него отвратительный. Кажется, Юдичев хранил его неправильно, и он немного испортился.

Шаман предположил, что придётся снова охотиться. С пустыми животами далеко мы не уйдём.

Хотя бы вода у нас есть. Пока.

День третий. Ночь

Всех разбудил кашель Вадима Георгиевича. Он не может остановиться.

Юдичев, не стесняясь, выругался на чём свет стоит, вышел из квартиры и ушёл в одну из соседних – развёл там свой костёр. Мерзкий он всё-таки тип. Чует моё сердце – ещё дров наломает.

День четвёртый. Утро

Позавтракали. Каждому досталось по небольшому куску пеммикана и кружке кипятка. За последние полтора месяца – это самый скудный завтрак, кишки в узел сворачиваются.

Ещё и глаза слипаются – никто из ребят толком не выспался. Вадим Георгиевич рассыпался в извинениях охрипшим голосом. С виду ему немного лучше. Может, болезнь отступает?

Сейчас собираем пожитки, готовимся идти дальше на север. Куда именно – никто до сих пор не знает. Главное – туда, где холоднее. Но что потом? Как выбраться с захваченных земель? По мне – мы просто оттягиваем неизбежное. И все это понимают, только боятся произносить вслух. Весна уже наступила, в этом нет сомнений. Скоро потеплеет даже здесь, в этом обманчиво холодном крае.

День пятый. Утро

Вчера шли весь день, делая короткие привалы по полчаса-час. Хотела сделать пару записей во время одной такой передышки, но рука дрожала, не слушалась. Мысль была одна – лечь и уснуть надолго. Какие уж тут записи.

А ноги! Как же они болят. А ведь сегодня снова идти. Куда и сколько – никто не знает.

Не уверена, сколько именно мы прошли, но по ощущениям – все полсотни километров. Очень нас замедлял Вадим Георгиевич: часто останавливался, чтобы перевести дух или откашляться. Юдичев при этом не умолкал, ворчал себе под нос и бодро шагал вперёд, будто никакой задержки и не было.

Погода тоже не радовала: ветер, снег, холод до костей. На ощущение – минус пять-семь, но точно не скажу. Хотя… уж лучше замёрзнуть, чем стать кормом для этих тварей.

Заметила, как Матвей и Шаман стали больше общаться. Всю дорогу они шли впереди, ведя за собой отряд. Шаман то и дело указывал на небо и объяснял что-то на английском. Я уловила лишь два знакомых слова: «облака» и «небо». Видимо, он учил Матвея ориентироваться по облакам.

К вечеру я набралась храбрости поговорить с Надей. К счастью, она откликнулась, и мы немного, но мило побеседовали. Я спросила, как она умудряется общаться с Домкратом только жестами. Она показала мне пару движений. Благодаря её короткому уроку я смогла поприветствовать нашего глухонемого спутника и даже спросить, как у него дела. Домкрат криво ухмыльнулся – впервые, кажется, увидела что-то похожее на его улыбку. Он направил ладонь вниз и покачал головой. Без перевода ясно: «хреново».

День пятый. Полдень

Оказалось, мы миновали большой город – Петрозаводск. На обочине нашли уцелевший указатель со стрелкой в сторону, откуда пришли, и надписью: 25 км.

День пятый. Вечер

Вадим Георгиевич потерял сознание после очередного тяжёлого приступа кашля. Очнулся почти сразу, но вид у него ужасный.

День шестой. Полдень

Подошли к небольшому посёлку – всего с десятком домов – и укрылись в одном из них. Дальше идти не смогли из-за Вадима Георгиевича. Он больше не в состоянии двигаться. Как он сам сказал: «ноги не держат». Про кашель и писать не хочется – страшно даже слушать, не то что описывать.

Маша не отходит от него ни на шаг, пытается хоть как-то облегчить страдания.

Она действительно хорошая. Очень добрая. До нашего знакомства я представляла её совсем другой – похожей скорее на Надю.

Совсем забыла описать дом, в котором мы остановились. Он небольшой, деревянный, с виду довольно старый. Укрытие так себе: из щелей дует, окна разбиты, пол ледяной. Хотели найти дом получше, да не вышло – всё остальное развалилось, превратилось в груды бревна.

Совсем рядом озеро. Вообще здесь много озёр. По пути я насчитала минимум шесть – от крохотных до довольно крупных.

И сосен здесь много. Из всех деревьев они мне теперь самые родные. Если мы когда-нибудь вернёмся домой – именно по соснам я буду скучать особенно сильно.

А место здесь красивое. Наверное, я бы осталась тут жить. Если бы не мерзляки.

Да, точно – осталась бы.

День седьмой. Утро

Ночью у Вадима Георгиевича поднялась температура. Он стонет, почти не говорит. Только стонет. У меня слёзы наворачивались – столько в его голосе жалости.

Не могу об этом писать.

Думаю, мы останемся здесь ещё на день. В таком состоянии он точно никуда не пойдёт.

А жаль – погода наладилась. Стало теплее. Снег местами растаял, солнце пригревает. Конечно, это нехорошо, когда мерзляки рядом. Но по сухой земле мы могли бы продвигаться куда быстрее.

День седьмой. Вечер

Съели половину пеммикана.

Лейгур обошёл дома, собрал всякую всячину и соорудил силки для мелкой дичи. Даже не знаю, надеется ли он на успех.

День восьмой. Утро

Видела Лейгура ночью из окна. Он бродил у озера, бормотал что-то на своём языке и будто пританцовывал, как в каком-то ритуале. Если он так приманивает белок или зайцев в свои ловушки – я с радостью станцую с ним, лишь бы поесть по-человечески.

День восьмой. Полдень

Утром Шаман и Лейгур ушли на охоту. Все уже поняли, что застряли здесь надолго, поэтому решили не терять времени даром. Погода ясная, снег почти сошёл.

День восьмой. Вечер

Наши охотники вернулись без добычи. Видно, танцы Лейгура не помогли. И силки пустые.

Опять ложимся спать с пустыми желудками.

День девятый

Вадиму Георгиевичу совсем плохо. Он постоянно бормочет во сне, жар не спадает.

Ночью я слышала, как Маша плакала.

День десятый

С каждым днём писать на голодный желудок становится всё труднее. Мысли разбросаны, трудно собрать их в кучу.

Потеплело. Снега стало меньше. На охоту в этот раз вышел один Шаман. Вернулся с пустыми руками. Говорит, это проклятие.

Михаил Буров.

Михаил Буров.

Михаил Буров.

Михаил Буров.

Михаил Буров.

Михаил Буров.

Михаил Буров.

Михаил Буров.

Михаил Буров.

Михаил Буров.

Михаил Буров.

День двенадцатый

Юдичев заговорил о том, что надо уходить, и намекнул оставить Вадима Георгиевича. Сказал: «он не жилец». Маша, услышав это, обложила его отборным матом и едва сдержалась, чтобы не врезать ему.

Как бы больно это ни звучало, но Юдичев прав – надо уходить. Весна уже дышит в спину.

День тринадцатый

На этот раз на охоту ушли Матвей и Шаман. Надеюсь, им повезёт.

Я умираю с голода.

Глава 1. Тяжелая ноша

Матвей очнулся от прикосновения сквозняка к лицу и обнаружил, что лежит рядом с большой лужей. Лес впереди застилала белая пелена, мешающая разглядеть обстановку вокруг. Серые облака, изредка пропускавшие солнечные лучи, медленно плыли на восток, а вокруг стояла мёртвая тишина.

Тыльной стороной ладони он протёр глаза и увидел сосновую чащу с непроглядным мраком, таившимся в её глубине. Поблизости лежали блочный лук и поясной колчан с рассыпанными стрелами. Увиденное сразу вернуло ему память: он бежал так быстро, что не заметил вязкой жижи под ногами, споткнулся и потерял сознание. Подобное уже случалось с ним во времена Адаптации, когда он, будучи мальчишкой, долго голодал.

Он сделал глубокий вдох и попытался собраться с мыслями. И тут его, словно обухом по голове, ударила мысль: Шаман мёртв!

Осознав это окончательно, Матвей почувствовал, как страх, сжавший его горло, неожиданно открыл в нём второе дыхание. Он поднял лук, быстро собрал стрелы в колчан. Поправив винтовку на плече, бросился бежать к посёлку, но стоило ему углубиться в сосновую чащу, как краем глаза он уловил движение. Мерзляки?

Рука метнулась к винтовке – и он вспомнил о пустом магазине. Тогда Матвей нащупал пластиковое оперение стрелы, наложил её на тетиву и…

Из-за дерева кто-то наблюдал за ним. Два глаза, горящие огнём. Матвей опустил лук, вгляделся – и ахнул от удивления.

Йован. Он стоял, держась бледной рукой за сосновый ствол. Пальцы отбивали ритм по шершавой коре. На лице застыло жуткое подобие улыбки-полумесяца.

– Йован?

Собиратель отшатнулся. Йован зашёл за дерево – и исчез. Словно дым, поднимающийся клубами из кружки с кипятком.

Матвей опустил лук и с минуту стоял как вкопанный, с полуоткрытым ртом. Все мысли вертелись вокруг увиденного. Один и тот же вопрос звучал в голове вновь и вновь: «Неужели я схожу с ума?»