Босиком за ветром 2 книга

– Мне уже не надо к школе. Я в этом году закончил.

– А точно, ты же старше почти на два года. Куда поступать думаешь?

– Куда-нибудь, – уклончиво ответил Крис. Он сам теперь не знал, какое его ждёт будущее. Ни в одном из вариантов развития событий он не видел себя счастливым. Если даже отец всё уладит, ни за что не простит ему выходку, ещё и жить предстоит с какой-то посторонней тёткой и её дочкой. Ну а в другом варианте ему вообще грозит колония или срок. Крис плохо разбирался в законах и намеренно не смотрел в интернете, чем обернётся авария на угнанной машине. Как же хорошо, что он влетел в канаву, а не в другой автомобиль, и вообще никого не покалечил.

Собрав небрежную стопку макулатуры, Витёк унёс её в уличный туалет, оставил только парочку самых откровенных поучительных страниц. Засунул между поленницей и сараем и подмигнул Крису.

– Если что, бери, читай.

– Нет уж, спасибо.

Когда ребята ушли, Крис вернулся во двор и без указаний сам собрал оставшуюся клубнику, покормил нутрий и ушёл в дом. Его удивило, что Зигога и Миха, судя по всему, стали лучшими друзьями, хотя ещё три года назад Витёк посмеивался над суевериями Михи, а Миха осуждал привычки Витька и грубоватые шутки.

Он смутно представлял, чем заниматься в Старолисовской без телефона, без слэка и без телевизора. Три года назад он почти всё время проводил со Славкой, и этой проблемы вообще не возникало. А сейчас он втайне надеялся, что с ней не столкнётся.

На следующий день он проснулся поздно, сразу же набрал воду в бак, слава богу баба Люба поставила во дворе летний душ, обтянутый плёнкой. Плюханье в тазике он бы в этот раз не пережил. Тот самый тазик валялся у крана и сейчас годился разве что для мытья ног.

От безделья он снова взялся за топор, потом забрёл в соседский двор и раскопал те самые газеты. Читал и смеялся в голос. Особенно его насмешили «письма в редакцию», сколько там было откровенной чуши из разряда «правда ли, что для того, чтобы продлить эрекцию, нужно натирать пах рассолом?» или «подскажите, считается ли изменой оральный секс?».

К концу дня Крис решил, что, пожалуй, согласится поработать на виноградниках, тем более считать кусты предстоит через день, успеет и на ржавом турнике повисеть и даже заглянуть в библиотеку.

Вечером Крис собрал для нутрий щавель, лебеду и подорожник. Покормил и печальную козу. Баба Люба утром доила её, а молоко унесла с собой, видимо, на продажу, оставив только один стакан. Крис и коровье-то не жаловал, а козье показалось ему чуть ли не сметаной, настолько оно было жирное и вонючее. Он сел на верхнюю ступеньку крыльца и уставился на высокую макушку липы на границе сада и леса. Ему показалось, что дерево качнулось и взмахнуло ветками. Прошуршав, из кроны выпорхнули птицы, и листва снова затихла, где-то в глубине леса рассмеялась ворона.

Крис не сомневался, что Славка уже знает о его приезде. Причём не от местных деревенских, а от юрких белок и говорливых соек. Но, видимо, тоже боится встречи. Хотя слово «боится» меньше всего подходило сумасбродной смелой Шиатид. Скорее всего, она на него обиделась, а может, вообще нашла себе новый объект симпатии и давно задушила в объятиях. Последняя мысль внезапно вызвала ревность. Пусть лучше скачет по лесу в одиночестве невестой ясеня, а не человека. Ничейная и одинокая.

Утром Крис обнаружил на завтрак всё те же гречку и сало. Баба Люба за эти годы не сменила меню или нарочно проверяла степень непривередливости внука. Он достал из шкафа сковороду и чашку с яйцами. Когда по кухне поплыл аромат, в окне показалась макушка Витька, а затем и настороженное лицо.

– Баба Люба ушла?

– Ушла.

Витёк вбежал в дом и шумно втянул носом воздух.

– Ммм, яишенка! И мне сделай. – Он увидел кувшин с молоком и потянулся за пустым стаканом. – Можно омлет замутить.

Крис скривился.

– Не хочу, это ж козье.

– Да ну и что? Какая разница? Я тогда выпью. Баба Люба жадина-говядина не дала мне козлёнка, когда Манька окотилась.

– Окотилась? Она же коза. Скорее окозлилась.

Зигога задумался:

– Блин, правда же! А говорят почему-то окотилась. Она уже второй год окозляется, и я второй год прошу отдать козлёнка.

Деревянная лопатка в руках Криса замерла. Он почему-то вспомнил Урода, точнее, Уродов, которые носили галстуки, до того как попадали под горячую руку бабы Любы.

– И почему не дала? Продала кому-то?

– Одного продала.

Крис на секунду замер. То, чего не сказал сосед, легко считывалась в интонациях. Где-то в огороде пополнилось её тайное кладбище домашних животных. Крис переложил горячую яичницу на две тарелки и сел за стол. Немного подумав, сказал:

– Всё-таки устрой меня на работу. Деньги не помешают, да и со скуки тут можно умереть.

– Да без проблем. Завтра пойдёшь с нами, – он поймал взглядом настенные часы, – блин, Миха, наверное, уже на площадке нас ждёт, и Машка. Надеюсь, Катька не припрётся.

Они быстро доели яичницу, Зигога убежал сразу, а Крис помыл посуду и поменял футболку на свежую майку.

Миха висел на турнике, увидев их, спрыгнул, поздоровался за руку. Пока Крис разминался, а потом и подтягивался, они играли в ножички, периодически тоже забирались на турник или рукоход. У Михи хорошо получалось, видимо, сказалась тяжёлая работа на мельнице, а лёгкий и прозрачный Зигога смешно болтался, как клок паутины, случайно зацепившийся за флагшток.

Мимо площадки прошла Катя, в одной её руке болтался прозрачный пакет с солёной селёдкой, в другой она держала обкусанный с краю батон. Увидев Криса, сощурилась и приблизилась к забору.

– Привет. Крис? Давно тебя тут не было.

Он закончил подъём с переворотом и спрыгнул на траву.

– Привет.

Витёк скинул ножик с локтя и фыркнул:

– Иди уже, куда шла.

– Можно подумать, ты мне будешь тут указывать, куда мне идти. Хочу и пойду, а не захочу – не пойду.

Миха нахмурился, поторопился смягчить грубость друга.

– Он не это имел в виду. Привет, Кать.

– Я же просила! – напомнила Катя.

Миха тут же исправился.

– Привет, Кэтти.

Смахнув влажные пряди со лба, Крис оглядел лица всей троицы. Вспомнил, что Миха когда-то был влюблён в Катьку, та явно это знала. Судя по всему, грубость Витька ей нравилась больше, чем преданность Михи. Надо же, какие тут деревенские страсти. На его вкус, Катька выглядела слишком уж взрослой, будто ей не пятнадцать лет, а все двадцать. Обабившаяся мелкая склочница, очень похожая на свою маму взглядом и голосом. Крис так и не простил ей гледичку, а потому видел, как сквозь вполне милые черты просвечивает брезгливо сморщенное лицо местной стервятницы Поликарповны.

А потом пришла Машук, и Крис понял, кто изменился больше всех. От пацанки с рваной стрижкой, больше похожей на отросшие патлы, не осталось и следа. Машка уже в четырнадцать отличалась аппетитными формами, но тогда прятала их под свободной бесполой одеждой, сегодня же пришла в приталенном сарафане и с распущенными по плечам волосами. Острые углы превратились в выпуклости, округлая грудь заманчиво выглядывала из лифа.

Несмотря на свою откровенную женственность, Маша поздоровалась как раньше, по-мужски, пожав всем ладони. Судя по спокойной реакции Михи и Витька, эти разительные изменения случились не за один год, такой они её уже видели, челюсть уронил только Крис. Маша заметила его удивление и довольно улыбнулась.

– Привет, Крыс.

– Маш, блин. – Он поправил задравшуюся майку. – Вот теперь я тебя узнаю.

Она хмыкнула:

– Ладно. Не Крыс. Ты какой-то другой стал. Интересный. – Она зашла на площадку, аккуратно приподняв подол, опустилась у песочной кучи и вынула ножик Витька. – Я с вами, в ножички. Крис, ты играешь?

– Ещё пару раз сделаю подъём и тоже поиграю.

– Ты надолго к нам?

– Он машину у бати угнал, пьяный. Так что он в ссылке, – ответил за Криса Витёк.

Маша снова пригляделась к Крису.

– Я же говорю, стал интересный. Джек, кстати, недавно про тебя говорил и про Славку вспоминал.

Рука на турнике дрогнула, Крис чуть не соскользнул вниз, выровнялся и спрыгнул на траву.

– А Джек сейчас где?

– У моих в Краснодаре живёт, до этого лета работал помощником и грузчиком у папы в пиццерии, а сейчас он права получил и в доставку перешёл.

– Понятно, – Крис тоже опустился рядом со взрыхлённым песком. – Давайте заново, я тоже буду кидать.

Сыграв два круга, Крис оставил ребят в центре и вернулся домой. Не дожидаясь задания от бабы Любы, сам оборвал абрикосы и сложил в кастрюлю, а косточки вынул и разложил сушиться на газете. А потом несколько минут стоял и пялился на них, как дурак, но видел не огород и не верстак, а довольное лицо Славки, когда та выколупывала ядрышки из скорлупы. Ей нравились горьковатые, хотя как раз их есть было небезопасно. Славка говорила, что в них самый настоящий яд. Хотя она и пироги с чёрной бузиной лопала, и квашеный борщевик. Пожалуй, ядовитым змеям стоило опасаться укусов Славки.

Крис дошёл до края огорода, обогнул липу и углубился в лес. Вообще не думал, куда идёт и зачем, просто шёл привычной дорогой к ивовому шатру. В какой-то момент звуки смолкли, а потом вернулись с удвоенной громкостью. Часов у Криса не было, но он мог бы поспорить, пару раз они бы остановились. Крис не рассчитывал, что первая же его вылазка в лес приведёт к Славке, но стоило ему раздвинуть ивовый занавес, как он увидел серебристые брызги и сразу после них тёмную макушку над водой.

Славка вышла на пологий берег и принялась выжимать подол сарафана. Длинные мокрые пряди прилипли к плечам и груди, вода стекала с неё ручьями, возвращаясь обратно в Капиляпу. Ткань просвечивалась и абсолютно не скрывала тело.

Крис затаился. Не сдвинулся и не отвернулся. Молча наблюдал, стараясь не выдать себя ни дыханием, ни пульсом, хотя казалось, сердце тарахтит так громко, что его слышно на другом краю деревни.

В отличие от Михи, резко превратившегося в неуклюжего богатыря, Зигоги с непропорционально длиннющими конечностями и Машки, перевоплотившейся в настоящую женщину, Славка почти не изменилась. Видимо, уже в четырнадцать решила, как будет выглядеть большую часть жизни. Точно не прошло с их последней встречи три года. Она осталась такая же худая, смуглая, немногого угловатая, словно подросток, и при этом удивительно текучая и гибкая. Только волосы отросли и сейчас закручивались смоляными спиралями на уровне поясницы. Крис невольно сравнил Славку с лесом. Он тоже не изменился. Что для столетних дубов три года на фоне их бесконечно долгой жизни. Так и Славка застыла в одном возрасте, будто не покидала пересечения мерцающих тропок и просидела под ивой все эти годы.

Славка склонилась ниже. Подобрала влажный подол сарафана и заткнула по бокам за пояс, выпрямившись, поправила сползшие бретельки из кружевной тесьмы. На смуглой коже груди блеснул серебристый ключ. Выйдя на траву, Славка прошла мимо застывшего Криса и ступила на перекинутый над рекой ствол ивы. Прошла до самого края и села, свесив ноги. Солнце подсветило тонкую ткань, обрисовав очертания тела. Какое-то время она болтала ногами и смотрела на воду, а потом как-то незаметно соскользнула в реку. Раздался плеск, и вода почти сразу утихла: ни пузырьков, ни ряби.

Крис выждал почти минуту, потом выбрался из укрытия и приблизился к берегу. Замер в том самом месте, где стояла Славка, выжимая подол. По воде бегали тонконогие водомерки, ближе к камышам плескалась рыба, а возможно, и речная гадюка, но подрагивающая поверхность Капиляпы не всколыхнулась. Взгляд Криса заметался от берега к берегу, он не успел позвать вслух, как увидел тень на воде и сразу же почувствовал толчок в спину. Потеряв равновесие, плюхнулся в воду, нелепо растопырив руки. Вода тут же сомкнулась над его головой, приняв в ледяные объятия. Крис успел забыть, какая в июне Капиляпа холодная и недружелюбная. Зарывшись пальцами в прибрежный ил, он оттолкнулся и сразу же поднялся на ноги.

Смахнув с лица мокрые волосы, резко развернулся и напоролся на тяжёлый колючий взгляд Славки.

– Почему ты не приехал?

– Блин, телефон! Ты с ума сошла? – Крис выбрался из реки и тут же принялся ощупывать карманы. Пройдясь по два раза, вспомнил, что мобильный отобрал отец.

Славка молчала, смотрела пристально и пронзительно. Не приблизилась, но и не отошла. Явно ждала ответа. Крис снял кроссовки и вылил из них воду, стянув носки, выжал их и положил сверху на оттопыренные язычки. Нарочно оттягивал время, чтобы не отвечать.

Едва он выпрямился, как в живот прилетел комок грязи и снова прозвучал вопрос:

– Почему ты не приехал?

Клочок травы с влажными корнями сполз вниз по рубашке на брюки и плюхнулся у ног Криса. Он отлепил от живота промокшую ткань в живописных разводах и покачал головой. Молча снял рубашку и вернулся в реку. Зашёл в воду по колено и принялся промокать рубашку, пытаясь отстирать хотя бы частично. Выжав, встряхнул, но едва сделал шаг, как почувствовал хлёсткий удар по плечу. Славка огрела его тонким лохматым камышом и снова замахнулась. Крис успел немного повернуться, и следующий удар пришёлся на плечо. Руку обожгло болью. Крис бросил рубашку в воду и успел перехватить камыш на замахе. Вытянул его из пальцев Славки и отбросил в сторону.

Она не попыталась снова что-то бросить или сорвать новую лозину, отошла от него и забралась на кривой ствол. Крис выловил рубашку, небрежно бросил её рядом с кроссовками на траву и побрёл за Славкой. Она не оглядывалась, дошла до края и замерла, напряжённая и сердитая. Обернулась, когда он приблизился на расстояние шага, и снова повторила вопрос:

– Почему ты не приехал?

Крис смотрел на неё и молчал. Она практически не изменилась, но изменился он, теперь перерос её почти на голову и больше не чувствовал себя неуклюжим и несчастным. И Славка явно почувствовала эти изменения. Она смотрела на него иначе. Без трогательной преданности и без нежности. Этот новый матовый взгляд не принадлежал даже Зофье, скорее чему-то нечеловеческому, как тьма и вечность. И какая же она была в этот момент красивая. Неприступная, злая и одновременно самая восхитительная, даже с розовыми, торчащими из смоляной гривы ушами. Крис впервые подумал, что злость и гнев могут выглядеть завораживающе.

Славка слегка качнулась, будто хотела обнять, но не сделала этого, спросила с нескрываемой надеждой в голосе:

– Ты не мог?

Крис стиснул зубы, хотел солгать, хотел выкрутиться и наконец-то обнять Славку, но под этим пристальным колючим взглядом выронил всего одно слово:

– Мог.

Славка отклонилась, её глаза вспыхнули и расширились. Крис по инерции протянул руку, желая её коснуться и успокоить, но сказать больше ничего не успел, Славка больно и неожиданно толкнула его в грудь, он потерял равновесие и, пролетев по воздуху, рухнул в объятия Капиляпы. А когда вынырнул и отплевался, Славки уже не было ни на берегу, ни на дереве.

На следующий день Крис устроился на летнюю подработку. С ними пошла и Маша, правда, не в платье, а в прежней мальчишеской одежде, но даже в ней выглядела непривычно женственно. Их приняли без вопросов и определили в пару. Миха и Витёк остались на прежнем поле, а их отвезли к годовалым кварталам, разбитым за маслобойней. Они ходили в поле по очереди с большой амбарной тетрадкой. Если в ряду не хватало куста, ставили крестик и отмечали номер. Если не хватало двух кустов, что случалось гораздо реже, на листе появлялось два крестика. Вроде работа была несложная, даже монотонная, но необходимость внимательно считать не позволяла проваливаться в мысли. До вечера они бродили от лесополосы к лесополосе, спотыкаясь об огромные комья земли и укрываясь от солнца распахнутой тетрадью.

С краю леса, недалеко от кладбища, поставили длинный деревянный стол, именно туда в обеденный перерыв свозили всех работников винодельни. Когда накладывали еду в алюминиевые миски, Крис поймал взгляд Витька и сразу же отвернулся. Они оба вспомнили его маму – кулинарную фею и предводительницу котлетной флотилии. Витёк стиснул зубы, всхлипнул и едва не пролил на себя борщ. Крис громко поставил тарелку и во всеуслышание заявил, что неделю назад угнал машину. Пока его закидывали вопросами и требовали рассказать подробности, Витёк успел доесть свою порцию и вернуть себе равнодушный вид.

Между сменами в поле Крис собрал подсушенные косточки абрикоса, сложил их в коробку из-под печенья и отнёс к домику лесника. Здесь присутствие Славки угадывалось во всем: глиняных фигурках на пне, блестящем новом замке и букете повядших одуванчиков.

На следующий рабочий день он взял с собой бутылку воды и кепку. Машка тоже обзавелась шляпой. Она охотно делилась с Крисом своими планами, много говорила, будто её раздражала тишина, но большую часть дня они проводили порознь. Пока один сидел в тени деревьев, другой бродил в полях. Передавая тетрадь, они хлопали друг дружку по ладони и менялись. До этого года Крис вообще не отделял Машку от деревенской компании и даже не задумывался, что у неё есть какие-то планы, мысли и желания. Впервые они так много общались наедине, и уже к концу второго рабочего дня он понял, что нравится ей совсем не по-дружески. Она пыталась это скрыть, шутила невпопад и слишком уж явно терялась, когда Крис проявлял банальные правила вежливости: уступал ей место за столом и приносил обед им двоим, а не только себе.

Когда пришёл очередной общий для них выходной, Витёк объявил:

– Сегодня идём на свадьбу. В обед перекроем улицу, а вечером сходим на саму гулянку.

– Нужно малышню собрать.

Витёк растянул губы в улыбке.

– Я уже трёх сопляков нашёл. Ещё парочку – и достаточно.

Крис не знал, что значит «перекрывать дорогу», он вообще не планировал участвовать в этих развлечениях, наблюдал за ребятами немного свысока. Местным это не помешало вытребовать плату за проезд к дому невесты. Правда, жених попался психованный, сначала он разогнал малышню, а потом сжалился и одарил дешёвыми конфетами и парочкой мелких купюр.

Витёк забрал часть денег и пересчитал.

– Вот жлоб. Сразу видно городской, не чтит традиции.

Миха тоже покачал головой.

– Неприятный он какой-то, не повезло старшей Емеленой.

– Теперь уже не Емеленой, – напомнил Крис.

Он пошёл на турники, а ребята – по домам. Встретились только вечером. Крис не хотел идти, но рубашку выгладил и вымыл кроссовки. Когда пришёл Витёк, он лежал на кровати, лениво листая взятую в библиотеке книгу.

– Ты чё, не готов ещё?

– Я ещё думаю, идти или нет.

Витёк снял со стула отглаженную рубашку и кинул Крису.

– Машка тебя сегодня заласкает, так что иди.

Крис поднялся.

– Это скорее антипричина.

Витёк воровато оглянулся.

– А ты уже пробовал?

Казалось, Витёк только об этом и думал, и говорил. Его накрыло гормональной волной, притушив важность всех остальных событий, не связанных с сексом.

– Нет, – Крис довольно быстро придавил желание солгать, он получал какое-то извращённое удовольствие от острой правды. – И с Машкой точно не хочу.

– Странно. Она красивая.

Крис не стал спорить или что-то объяснять, молча надел рубашку и пригладил волосы.

«Свадебный» дом легко узнавался издалека – самый яркий и обвешанный воздушными шарами. От начала улицы до самых ворот на обочинах дороги стояли машины, украшенные лентами и пластиковыми цветами. Музыка грохотала так громко, что басы ощущались даже за пределами Первого моста, сойки, барсуки и белки попрятались в дальних уголках леса.

Их встретила женщина в жёлтом платье и с алым ртом, расцеловала в обе щёки. Витёк чуть сильнее ссутулился, Миха вежливо поздоровался, ни капли не смутившись от такого радушного приветствия:

– Здравствуйте, тёть Вер.

– Здравствуй, Мишаня. – Она повернулась к Крису. – А это чей?

– Бабы Любы внук.

Тётя Вера, не церемонясь, оглядела Криса.

– Островский? Надо же. Такой светленький, милашечка. Вообще не их порода.

Виноградную беседку изнутри обвесили коврами, и двор превратился в шкатулку с мягкими стенками. К коврам пришпилили шарики, собранные в соцветия по три штуки, и плакаты, нарисованные гуашью. Корявые, яркие, с поучительными цитатами: «Это ж надо так влюбиться, что решили пожениться» или «У хорошей тёщи зять не бывает тощим».

Женщина проводила их к длинному столу, вместе с двумя другими они образовывали букву «П». Центральной перекладиной был стол жениха и невесты – с золотыми цветами и трёхъярусным шоколадным тортом. Между столов образовалась пустая площадка, где суетливо бегал тамада. Взмыленный, лохматый, с «хвостом» в виде задравшейся на спине жёсткой новенькой рубашки.

Тётя Вера огляделась и поймала за руку девушку в белом переднике.

– Кать, сюда неси три чистые тарелки и бокалы, – повернулась к Витьку, потрепала по впалой щеке, – и шампанское за счастье моей Аллочки.

Тут же засуетились нарядные женщины, поменяли посуду и наполнили им бокалы. Крис не ел, слушал шумного пошловатого тамаду и понемногу цедил шампанское.

Витёк к Миха вели себя просто и естественно, а Крис чувствовал себя так, будто ему не выдали инструкцию к деревенской свадьбе, не объяснили, когда и как отвечать и когда улыбаться. Витёк жадно и торопливо ел, Миха аплодировал каждому тосту, Крис рассматривал людей и читал надписи на плакатах. За спиной на столе с чистой посудой обнаружился цинковый таз, доверху заполненный хворостом, тут же на полотенцах рядами выстроились разноцветные сахарные шишки.

Тосты перемежались конкурсами и танцами. Лавки за их столом то и дело пустели. Тамада вытаскивал молодёжь в центр двора, заставляя то перекатывать яйцо из брючины в брючину, то хлопать шарики, прижимаясь бёдрами. Витёк тоже участвовал, один раз он попытался вытащить в круг танцующих пухлощёкую девчонку с толстыми косами, но она отбилась от его назойливости и снова замерла на краю лавки, готовая убежать в любой момент. Её хмурое лицо сильно выделялось на фоне нетрезвой веселящейся толпы, но большинство старались её игнорировать, чтобы не портить себе настроение. Вот и Крис заметил, что, оглядывая двор, словно перепрыгивает через неё, не цепляясь за её насупленные брови.

Упав на лавку после очередного конкурса, Витёк осушил бокал с шампанским, будто с водой.

– Марьянка, смотри, какая цаца. Сидит злая. Небось, сестре завидует.

Крис нашёл взглядом хмурую девочку.

– Так невеста её сестра? Чего она тогда такая печальная?

– Да кто её знает. Мелкая она ещё, но будет сочная. Уже видно.

– Странно, что на свадьбе сестры она сидит как на похоронах.

– Не парься. Пойдём лучше танцевать. Машка вон не приседает, даже Кузьму уже дважды утанцевала.

– Нет, спасибо.

Он снова принялся разглядывать людей, в этот раз больше смотрел на невесту. Её неестественная радость так и выливалась на окружающих, она громко смеялась, постоянно целовала жениха и вскакивала с места не в силах удержать эмоции. Столько в ней было сумасбродного оголённого счастья, что Крис невольно залюбовался, хотя по сравнению с младшей букой-сестрой и даже по сравнению с Машкой невеста выглядела почти дурнушкой. На Аллу постоянно смотрел и Кузьма, тот самый рыжий парень, за которым они когда-то со Славкой подглядывали на дискотеке. Правда, теперь он потерял юношескую гибкость и превратился в настоящего рыжего медведя, судя по всему, популярного у местных дев.

Трезвых уже не осталось, Крис тоже почувствовал, что его повело. Он не рискнул есть из незнакомой посуды неизвестно кем приготовленные блюда. Шампанское ударило в голову и поколдовало над настроением. Крис рассеянно улыбался, Машу, постоянно снующую рядом, почти не слушал, не переставал сканировать двор.

Начался очередной конкурс, собирали деньги в ползунки двух цветов, передавали их от гостя к гостю, вкладывая в них купюры. Крис неловко отклонился, пропуская мимо розовые штанишки, и увидел Славку. Она зашла во двор, чуть приостановилась и сразу же направилась к маме невесты, той самой тёте Вере. Он невольно приподнялся и вытянул шею, боясь потерять её в разноцветной шумной толпе, хотя Славка выделялась среди гостей так, будто её высветило прожектором. Пожалуй, она походила на невесту, больше, чем сама невеста. Белый сарафан оканчивался на середине голени тонкими кружевами, обувь она снова не надела, зато волосы украсила красными перьями, мерцающими в чёрных распущенных волосах. Её лоб охватывала тонкая плетёная тесьма тоже красного цвета. И всё. Никаких украшений в ушах или на пальцах.

Вот теперь Крис увидел, что не просто так пропала кличка Маугли. В Славке появились стать и потусторонняя красота Зофьи, из её глаз выплёскивалась ночь, в походку закралась текучесть Капиляпы. Славка отдала невесте картонную коробку, склонилась и что-то прошептала на ухо. Алла нахмурилась, коробку поставила на стол, едва не уронив, даже не попыталась задержать уходящую Славку. Её поймала тётя Вера и усадила за стол напротив Криса. Он думал, Славка убежит, но та не сдвинулась, правда, от предложенной еды отказалась. Он словно воочию увидел, как по разноцветной толпе гостей пронеслась волна шепотков. Приезжих посвятили, что босая новенькая – дочка ведьмы.