Семеро Тайных

Юрий Никитин

Семеро Тайных

Часть I

Глава 1

Олег с таким усилием держал голову прямо, что шейные позвонки трещали, как молодой лед под ногами. Сзади Мрак с Таргитаем. Правда, сейчас тоже идут в разные стороны, но если оглянуться, можно их еще увидеть…

Солнечные лучи прорывались сквозь ветви. По земле двигались странные кружевные узоры. Конец всем дракам, проплыла трезвая мысль. Конец этому нелепому маханию топорами, мечами, при котором и он вынужденно – не стоять же в стороне! – глупо и дико для мыслителя бил посохом мудреца по головам тех людей, вся вина которых только в том, что чего-то не знают, недопонимают, не умеют добыть на пропитание другим путем, кроме как выскакивать из кустов с диким воплем: «Калита аль живот!»

И все-таки ноги с каждым шагом становятся тяжелее. Наконец он едва отрывал подошвы от земли, а в спине появилось ощущение, что кто-то водит между лопатками обнаженным лезвием.

Зябко передернул плечами, заставил себя двигаться, но теперь остро почувствовал, что на нем ничего, кроме распахнутой на груди волчовки, портков из грубо выделанной кожи и стоптанных сапог. Ни лат, ни кольчуги, ни доспехов, что защитили бы от стрелы, метко брошенного дротика или швыряльного ножа…

Чувство нацеленного в спину острия копья стало вдруг таким сильным, что невольно метнулся в сторону, обернулся, чувствуя, как бешено колотится о ребра насмерть перепуганное сердце.

Сиплое дыхание заглушало все звуки, даже в сотне шагов в кустах совершенно бесшумно проломился толстый кабан, посмотрел маленькими злобными глазками, попятился и пропал в чаще.

На дороге позади пусто. Справа и слева – тоже. Высоко в синеве неба удалось различить жаворонка. Стук сердца и хрип в груди заглушают его верещание, но и с небес вроде бы ничего не грозит…

Так откуда же?

– Черт бы меня побрал, – сказал он вслух. Во рту стало горько, словно пожевал полыни. – Это же просто… трусость. Признайся, здесь нет никого, никто не услышит!.. Ты трусил даже с Мраком и Таргитаем, так каково же сейчас, когда один и голый? Без длинной секиры Мрака, без меча отважного до дурости Таргитая?

Он с усилием заставил себя сделать шаг. Ноги тряслись, а лопатки пытались сомкнуться, чувствуя холод острого железа.

Дорога пошла вниз, слева тянулся каменный гребень, мельчал, истончаясь, как хвост огромной ящерицы. За шипастым каменным гребнем открылась широкая долина, а в ней привольно раскинулся город. Хотя домам не тесно, но и за городской стеной уже белеют хатки с оранжевыми соломенными крышами, сараи, амбары, и во всем чувствуется, что враг давно не появлялся в этих краях, народ отвык со всем добром прятаться за городские стены.

Солнце еще висело над крышами. Только что добыли Перо, но сейчас это в таком далеком прошлом, словно минуло десяток лет. Может быть, потому, что это для Мрака подвиги, а для него только досадные помехи на пути к заветной пещере, где он забьется в угол и будет постигать-постигать-постигать великую премудрость чародейства?

На город он смотрел долго и жадно. А когда на полнеба заполыхал кровавый закат, повернулся и потащился в глубь леса. Чащу чувствовал всем нутром лесного человека, который не только родился и прожил всю жизнь в самом дремучем лесу, но и его отцы-прадеды жили там тысячи и тысячи лет, сроднились с деревьями, срослись, привыкли только в чаще искать убежище и безопасность.

С этого дня он поселился в лесу. Жил сперва как зверь: разве что убивал не клыками, а камнями и палками, спал либо под деревом, либо на самом дереве.

Пояс ослабел, пришлось проткнуть еще три дырки, потом настали холода, он однажды проснулся, наполовину засыпанный снегом. Едва поднялся, дрожь сотрясала так, что кости стучали, как в тонком мешке, и грозили выскочить наружу. Правда, снег вскоре растаял, но Олег впервые заметил, что листья не только пожелтели, но шуршат не на ветках, а под ногами.

Холод донимал сильнее дождя или голода, на которые не обращал внимания вовсе. А главное, сбивал с мыслей, заставлял отвлекаться, и он, все еще весь в том, запредельном мире, построил землянку. Ну, не совсем построил, а просто выгнал медведя из берлоги, накрыл упавшими деревьями и жердями. Там хватало тепла, костер разводил часто, угли от вчерашнего редко доживали до утра.

Когда совсем похолодало, в груди внезапно кольнуло. Он удивился смутно, никогда ничего не болело, а сейчас острая боль потерзала и сменилась тревожным нытьем, гадким предчувствием беды. В мире совершалось страшное и неразумное, он все никак не мог ощутить, пока перед глазами не встало в кровавом тумане оскаленное лицо лохматого человека, вздувшиеся от жуткого беззвучного крика жилы на лбу и висках, обезумевшие от боли глаза…

Он вздрогнул так, что от резкого движения заныли суставы, едва удержавшись на месте. Его подбросило, а пока метался по пещере, губы сами шептали заклятия, а пальцы вязали из воздуха незримые петли, способные удавить медведя и удержать падающую скалу.

Лесные звери в страхе забились в норы, когда на месте медвежьего логова взвился мощный вихрь, разбросал бревна и землю. Деревья зашумели, одна вершинка с треском отломилась, ее завертело в смерче, затем медленно падала вниз, а сгусток ветра унесся в сторону востока.

Далеко внизу багряный массив осеннего леса начал прорываться пятнами открытого пространства, пятна ширились, сливались, потом уже красно-желтый лес виднелся островками, наконец на виднокрае встал блистающий город.

Чувствуя, как раскаляется вихрь, он бросил его круто вниз, там зияла красная полоса, разрослась, оттуда дым и адский жар, в сторонке множество людей, кони, колесница с красными как пламя конями, человек в волчовке, наброшенной на голый торс…

Вихрь с грохотом ударил в землю. Олег пошатнулся, но устоял. Краем глаза видел падающих ниц людей, даже слышал шепот, величали великим и ужасным, с кем-то явно спутали, а перед ним Мрак, прежний и такой же угрюмый, лохматый, сильно исхудавший, с голодным блеском в темных как ночь глазах.

Он растянул губы в усмешке, помахал рукой:

– Привет, Олег. А где наш бог?

Олег смотрел на оборотня, чувствовал, что сам отвечает, говорит обиходные слова, но глаза не отрываются от лица Мрака, на котором отпечаталось все пережитое, а пережил оборотень, судя по его виду, столько, что другому хватило бы на сто тысяч жизней.

На миг лицо Мрака посерело, Олег ощутил, что сказал что-то, задевшее несокрушимого оборотня, но тут глаза Мрака расширились в радостном удивлении, он пригнулся, растопырил руки, ему на шею с радостным визгом бросилась крохотная девчушка, похожая на веселого рыжего кузнечика.

Мрак выпрямился, прижимая ее к груди. Девчушка повернула голову к Олегу. Личико ее было смеющееся, но в серьезных глазах был вопрос. Олег кивнул:

– Он еще вернется. Но сейчас ему надо со мной.

Мрак насторожился – никогда волхв не говорил так серьезно, опустил ребенка на землю.

– Кузенька, я вернусь!

Девочка сказала требовательно:

– Не забывай, что это я выйду за тебя замуж!

– Не забуду, – пообещал Мрак. – Такое не забуду.

– Я тебя буду ждать!

– Я обязательно вернусь, – пообещал Мрак.

Олег двигал руками, вокруг них ветер пошел по кругу, поднимая пыль, потащил сухие листья. Девочка, глядя на Олега исподлобья, с неохотой отступила. Ее подхватили богато одетые люди, оттащили. Там стояла толпа, кто все еще на коленях, кто уже встал, все со страхом пялились на зарождающийся смерч.

Ветер трепал их волосы, пытался сорвать одежду.

Мрак прокричал:

– А ты… в самом деле поднимешь обоих? Небось выдохся.

– Не трясись, – прокричал Олег в ответ, – я в медвежьей берлоге поднакопил силы.

– Ты сидел в берлоге?

Мрак засмеялся, зубы выглянули острые, волчьи клыки выдвинулись и заблестели на солнце. Все еще думает, что шутит. С его мощью почему бы каганов и королей не заставить подавать себе сапоги?

Их сдавило, Мрак задохся на полуслове. В следующее мгновение тела налились тяжестью, в глазах стало красно от притока крови. Под ногами в страшной пустоте быстро удалялась серая земля, потерявшая цвет, даже видны островки снега в лесу…

Олег стиснул челюсти, направил вихрь по косой вверх, потом так же по косой вниз. Незримые руки давили грудь, дышать приходилось сквозь зубы. Он страшился, как бы носом не пошла кровь, он всегда боялся вида своей крови, все тело холонет, теряется власть над телом, а если ее потерять…

Внизу замелькали серые вершинки голого леса. Затем мелькнули распаханные под пары поля, низенькие хатки, хозяйственные постройки. Их несло над крышами, Олег вытянул голову, бледный и сосредоточенный, выбирал место, затем их качнуло, бросило пару раз из стороны в сторону, под ногами твердь исчезла, сердце Мрака оборвалось…

Ноги ударились оземь. Олег, не удержавшись, нелепо брякнулся на спину, перекувыркнулся через голову и вскочил на ноги. Мрак наблюдал насмешливо, он даже не покачнулся, словно его с размаху воткнули в землю как кол.

– Скоро и ходить разучишься, – посочувствовал он. – В берлоге небось все на четвереньках, на четвереньках. И куда занес? Вирий вона где!

Его корявый палец тыкал поверх головы, а смеющиеся глаза не оставляли рассерженное лицо волхва. Олег нахмурился:

– Ты хочешь в вирий?

– А ты куда меня звал?

– К Таргитаю.

– Ну?

Вместо ответа Олег молча пошел в сторону зданий. Ближайшее оказалось конюшней. Из раскрытых ворот несло теплым духом животного присутствия, ароматами сена, конских каштанов, крепкого пота. У самого края по желобку бежал желтый ручеек с сильным запахом мочи.

Сверкающий день остался за спинами, а здесь они в приятном полумраке двигались вдоль ряда конских яслей. Кони изредка вскидывали головы, на Олега и Мрака смотрели добрые коричневые глаза, слышался хруст перетираемого зерна. В каждом деревянном ящике Олег видел овес или пшеницу, на полу разбросаны охапки чистой соломы, в дальнем углу целая копна сена…

Впереди мелькнула человеческая фигура, исчезла за статным конем. Жеребец стоял смирно, изредка помахивая хвостом. Человек звучно скреб щеткой, слышны были шлепки по крутому крупу.

Олег тихонько свистнул. Человек вскинул голову, застыл с щеткой в руке. Мрак сделал пару шагов и тоже застыл. А человек со счастливым щенячьим визгом бросился к ним, Мрак не успел отшатнуться, как Таргитай повис на шее, обслюнявил, обнимал, прижимался, счастливо верещал, как ополоумевшая белка, что нашла брошенную кладовку с запасом орехов на три зимы.

Мрак с брезгливостью отодвинул придурковатого бога на расстояние руки. Лицо Таргитая в пятнах сажи, словно уже и подковы сам кует, похудел, но глаза счастливые, уши торчком, рот до ушей.

– Ты это чего?

Таргитай снова бросился ему на шею, Мрак перехватил, брезгливо отодвинул. Крылья носа задергались.

– Чем от тебя так несет?.. Навозом, понятно… А еще чем? Что стряслось, Тарх?

– Мрак, – сказал Таргитай восторженно, – это ты, Мрак! Как здорово, Мрак!.. Это опять ты, Мрак!.. А это Олег! Вы не исчезайте, а то я опять подумаю, что мне привиделось, как видится, как только глаза закрою… Мрак, как здорово, что ты Мрак, что ты здесь, что я смотрю на тебя…

Мрак с отвращением повернулся к Олегу, но Таргитая держал на вытянутой руке, не давался в божьи объятия.

– Что с ним? Из вирия в шею?

– У него спроси, – посоветовал Олег мирно.

Мрак тряхнул певца за шиворот.

– Ну?

Таргитай смотрел влюбленными глазами, даже губы вытянул трубочкой, будто старался достать ими грозного оборотня. Олег осмотрелся.

– Давайте закончим неспешную беседу… в другом месте.

В ярком квадрате солнечного дня возник растопыренный человеческий силуэт с непомерно широкими плечами и квадратной головой. Лица его было не рассмотреть, да и сам силуэт трепетал и размывался по краям, но чувствовалась немалая звериная сила. Зычный голос проревел:

– Эй, вы кто? Опять ворье?

В правой руке появилась палка, больше похожая на оглоблю. Таргитай торопливо закричал:

– Дядя Вяз, дядя Вяз!.. Это свои! Старых друзей встретил!

– Друзей? – прорычал мужик. – Откуда у таких придурков друзья?

Он слегка посторонился, давая им выйти на солнечный свет. Сам был коренастым и широким, почти квадратным, с узловатыми от постоянной тяжелой работы руками, побитым шрамами лицом и маленькими подозрительными глазками. Палка в правой руке угрожающе покачивалась.

– Есть и у меня друзья, – сказал Таргитай счастливо. – Мы из одной деревни!

Лицо мужика не изменилось, но голос стал чуть мягче:

– Ладно, пообщайся. Но потом чтоб всех коней почистил!.. И сена подбрось, у Красного Ветра маловато. Синей Жилке ключевой воды налей, всю выжрала, ненасытная…

– Все сделаю, дядя Вяз, – заверил Таргитай. – Все сделаю!

Он увлек обоих в раскрытые двери соседнего сарайчика, где сено было как наверху на сеновале, так и весь сарай забит до половины. С разбега кувыркнулся, плюхнулся, раскинув руки. Глаза были ошалелые, на морде ликование и страх, что счастье так же внезапно кончится.

Мрак опустился на сено с волчьей осторожностью, а Олег вовсе прислонился спиной к косяку, остался на границе света и тени. Таргитай вытащил из-за пазухи дудочку:

– Сейчас я вам сыграю!

– Погоди, – остановил Мрак. – Сперва скажи, что стряслось? За что тебя из вирия? Ты ничо себе не отбил, когда грохнулся?

Таргитай счастливо бил руками по сену, словно плыл, ответил не сразу, даже не слышал, потом увидел устремленные на него глаза оборотня и волхва, удивился:

– Из вирия? Из какого вирия?

– Но ты же бог, – напомнил Мрак.

– Ну и что? – возразил Таргитай жалобно. – Опять вы за свое!.. А мне ж там не обязательно. А раз так, то я среди людёв… тоже как человек. А что? Почему мне нельзя?

Мрак не нашелся, что ответить, Олег бросил от двери:

– Можно, можно. Мраку другое непонятно. Как, мол, ты отказался от всего такого… Ну, хрустальные дворцы, челядь в павлиньих перьях, на все согласные девки… Правда, с тобой они и так… но все же дворцы – это дворцы!

Таргитай перекатился ближе к Мраку, прижался теплым боком. Преданные глаза смотрели на Мрака с любовью и тревогой.

– Мрак, с тобой все в порядке?.. Что яд уйдет, я всегда верил, Олег у нас умный, он придумает, он спасет, он отыщет…

Олег поморщился:

– Я при чем? Я как раз даже пальцем не шелохнул. Он сам… да так сам, что вселенная содрогнулась. Он такое натворил, что я бы с ума сошел со страха. Да и ему будет не по себе, когда поймет…

Мрак с ленивой насмешкой посмотрел на волхва.

– Ну и что я такое натворил?

Таргитай поддержал преданно:

– Да-да, что он такое натворил?

Олег сказал негромко:

– Ты. Стер. Запись. В. Книге. Судеб. Понял?

– Ну?

– Вот и гну, дуга будет. Теперь тебя вообще нет в реестре. Ты выпал из списка живых. А это значит, что смерть к тебе никогда не придет… сама. Ты можешь погибнуть хоть завтра, хоть сегодня, но если тебя не ударить по голове топором, не утопить в реке или не быть укушенным змеей, то никогда не умрешь!

В сарае настала звенящая тишина. В луче солнечного света пылинки как кружились, так и застыли. Таргитай, не дыша и с остановившимися глазами, повернулся к Мраку. Оборотень горделиво улыбнулся, расправил пошире плечи. На лице была победная улыбка, что ширилась и ширилась, затем застыла, губы выглядели как каменные, лицо тоже стало цвета серого камня, затем губы пошли в обратную сторону, нижняя челюсть медленно отвисла.

Некоторое время Мрак смотрел неотрывно в зеленые глаза волхва, потом Олег и Таргитай увидели, как на лице неустрашимого оборотня проступает откровенный страх.

– Это что же…

Голос его дрожал как оборванная паутинка. Олег с великой жалостью проговорил:

– Да, Мрак. Тебе выпало настолько много… Нет, ты, в погоне за малостью… если наша жизнь – малость, вырвал для себя настолько много, настолько… И не для нашего мира, не для нашего дар. Тьфу, не дар это! Это я бы мог в дар или Тарх, а ты своими руками…

Он умолк, кадык дернулся, проглатывая слова, которые Мрак договорит сам про себя. Человек живет легко и беспечно, зная, что век его недолог. Как бы ни хоронился от бед, сражений и схваток, все равно скоро постареешь, согнешься и уйдешь в ту же землю, из которой вышел. Но если срок твоей жизни зависит только от тебя, вокруг будут стареть и уходить твои ровесники, будут вырастать леса и рассыпаться в пыль, пересыхать реки, а на их местах вырастут блистающие золотом Пески, молодые горы прорастут из недр земли, поцарапают небесную твердь и рассыплются от старости в пыль, а ты будешь идти все такой же молодой и полный звериной силы…

Мрак прохрипел перехваченным страхом голосом:

– Олег, ты там поглядывай. Если какая гадюка вдруг, дави сапогом.

Таргитай распахнул наивные синие глаза:

– Так тебя ж кусали гадюки! И ничего… Сами померли.

– То раньше, – огрызнулся Мрак. – Раз на раз не приходится. А если у какой яду больше?.. Черт, Олег! Ну, удружил. От врага вреда меньше.

Олег сказал поникшим голосом:

– Ты бы сам все равно ощутил. Так лучше сейчас, на сене. Чтоб падать было легче. А если бы ты такое сообразил в разгар пьяной драки в корчме…

Мрак зябко повел плечами.

– Что-то мне не по себе…

– Когда мы шли вместе, – проговорил Олег, – все тяжести и беды сыпались на твои плечи. Твоя жизнь постоянно висела на волоске. И даже сейчас, когда каждый своей дорогой, тебе самое тяжкое… Не знаю, Мрак. Скажу честно, у меня хребет бы хрястнул!

Со двора раздался требовательный голос хозяина. Таргитай сунул дудочку за пазуху, встал. Мрак посмотрел исподлобья:

– Тебе в самом деле здесь хорошо?

– Конечно, – ответил Таргитай убежденно. – Они все здесь добрые. Он кричит-кричит, но никогда не бил. И жена его добрая, всегда свежим борщом кормит. И кони здесь добрые, не лягаются. Даже гуси ни разу не щипали! Разве что в первый день… Здесь хорошо. Только, говорят, артане скоро нападут, тогда придет беда… Но это ж не скоро. А может, и не нападут.

Хозяин прокричал громче. Таргитай побрел к выходу. Мрак повернулся к Олегу:

– А ты сейчас…

– К себе в пещеру, – ответил Олег. Не стал объяснять, что за неимением пещеры сидит в медвежьей берлоге. – А что?

– На артан бы взглянуть…

– Я пройду наискось через Артанию. Могу опустить тебя хоть среди их воинского лагеря.

– Среди лагеря не надо, – ответил Мрак непривычным для него смиренным голосом. – Лучше тоже… в лесу.

Видно было, как Таргитай пересек залитый солнцем двор, набрал у колодца бадью с водой и исчез в темном зеве конюшни. Мрак ощутил знакомое завихрение воздуха, волосы растрепало, сильные руки вихря пытались сорвать одежду и перевязь с секирой, потом с огромной силой дернуло, успел увидеть бешено удаляющуюся землю. С боков заволокло туманом, чувствовал, как влага пропитывает одежду, волосы, заползает вовнутрь, затем снова свет, солнце уже блистало не справа, а било прямо в глаза, в ноздри ударил запах хвои.

Глава 2

Зима тянулась медленнее и дольше, чем живица за прилипшим к ней жуком. Не из-за одиночества, как страдал бы Таргитай, а что в мучительных размышлениях так и не нашел ответ, как сделать людей счастливыми раз и навсегда.

Трижды возвращался медведь. То ли забывал, что его выгнали, то ли не находил другой берлоги, Олег выпихивал его снова, пока однажды, проснувшись, не обнаружил, что ногам непривычно тепло. Измученному медведю было не до драки, ночью сумел пробраться в свой бывший дом и тут же заснул, отвернувшись от злого человека к стене.

Весну Олег ощутил, только проснувшись в луже талой воды. Продрог так, что нос раздуло на полморды, глаза покраснели и слезились, в груди хрипело, как после долгого и тяжелого бега. Он кашлял, чихал, размазывал сопли, не понимая, что это с ним.

Медведь наконец проснулся, кожа да кости, Олег рыкнул, медведь опасливо убрался искать добычу попроще, и с тех пор Олег его больше не видел.

Чтобы не отвлекаться от настойчивых размышлений, от которых нередко трещал череп, приучил тело терпеть голод и холод больше, чем даже ко всему привычные невры, привыкшие спать как на голых камнях, так и на снегу. Питался как убитой птицей или зверьком, так и листьями, яйцами, благо чуть ли не в каждом кусту по гнезду, ел жуков, кузнечиков, улиток и вообще все, что ползало, летало, прыгало.

За время тяжких и настойчивых раздумий сумел овладеть одним-единственным заклинанием: умел зажигать огонь, который удавалось все же гасить, в отличие от того… Он зябко повел плечами, вспомнив костер, что разжег по дури, даже бог погасить не сумел. Хотя, правда, бог никудышный, только играет как бог, а костры тушит так же паршиво, как и возжигает…

Теперь перед ним почти всегда горел костер. В бликах метались призрачные красные тени, мчались всадники, горели дома и посевы, падали сраженные люди… И так без конца, пока пылал огонь. И никогда не удавалось узреть, как люди мирно пашут и размножаются.

Когда он в третий раз проснулся в ледяной воде, а сверху уже не капало, а струились ручейки мутной воды, несли сор, перепрелые листья, он смутно ощутил раздражение и недовольство. Все, кто желал набраться мудрости, обязательно уходили в дремучие леса, горы, забирались в пустыни, жили в полном одиночестве, только гады и звери вокруг, только так отыскивались в себе мудрые мысли, когда никто не гавкает под руку, не просит в долг, не уговаривает на попойку… но все же три года коту под хвост, а мудрого не придумано! Двадцать три весны минуло со дня рождения, так и до тридцати когда-нибудь домчится, а это – позор дожить до такой глубокой старости, ничего не совершив…

Он разделся донага, вымылся в лесном ручье. На кучу звериных шкур оглянулся с сожалением, все-таки три года на них спал и жил… а может, и больше, чем три, но когда снова напялил на себя уже выполосканную волчовку, холодную и мокрую, то пошел от своего гнезда, ни разу не оглянувшись.

Под ногами чавкало, воздух был холодный и мокрый. Деревья двигались навстречу серые, угрюмые, но затем земля пошла суше, стволы посветлели, Олег начал замечать зелень, впереди на звериную тропку впервые упал солнечный луч.

Наконец деревья начали медленно и торжественно расступаться. В просветы между стволами блеснул яркий свет. Мир открылся умытый, сверкающий, уже не зеленый сверху донизу: верхняя половина мира из темно-зеленой превратилась в ярко-синюю, а серо-коричневая нижняя покрылась изумрудной зеленью.

Далеко-далеко, почти на самом краю земли, блестели как слитки золота оранжевые точки. Там мир пахарей, землепашцев, ибо только крыши, крытые свежей соломой, могут блестеть так чисто и ярко. И хотя до молодой свежей соломы еще далеко, но народ явно старательный, если по весне перебрал солому, укрыл крыши заново.

Чуть тусклее блестят крыши теремов, их можно угадать тоже, крыты дорогой гонтой.

– Что доброго в вечном ученичестве? – сказал он вслух и понял, что оправдывается. – Когда-то надо остановиться и начинать перестраивать мир… Иначе пока семь раз отмеришь, другие уже отрежут! Уже двадцать три весны, а я ничего… Что толку, если научусь всему годам к тридцати, а то и сорока? В той старости уже, может быть, и жить не захочется…

На пригорке он остановился на миг, сдерживая учащенное дыхание. Залитый ярким солнцем город блистал, как выкованный из золота, весь оранжевый, новенький, свеженький. Стена из толстых ошкуренных бревен, терема и простые дома сверкают очищенными от серой коры стенами, даже крыши словно только вчера перестлали новенькой гонтой, ровненькой и свежевыструганной.

Город, сказал он себе с жадным нетерпением. Как говорил Гольш, настоящая мощь приходит из Леса, но в городах получает остроту и блеск. Он до сих пор знает, только как трясти земли… ну, еще пару простейших заклятий, почти бесполезных по своей чудовищной силе, зато не в состоянии сдвинуть перышко. В городе же сотни умелых колдунов, могучих и умелых, знающих множество сложных заклятий, против таких магов он сопливый щенок. Эти колдуны даже в ученики примут не сразу, заставят полгода только двор подметать да воду свиньям носить в их свинское корыто…

Ладно, и пол подметет, и свиней напоит, и все-все, что от слуги и помощника требуется. Только бы начали учить! Учиться будет жадно, взахлеб, пока из ушей не брызнет, а глаза не выпучатся, как у рака, да и тогда будет учиться, учиться, учиться!

Город обнесен высокой стеной из могучих стволов. Даже не стеной, а частоколом. Бревна ставили целиком, каждое в два обхвата, одно к другому прижато плотно. Быстрый и непостоянный город! Дерево скоро сгниет, придется ставить заново, но если на Востоке все навечно из добротного камня, жилище иной раз высекают прямо в горе, то здесь плотная раковина не ограничивает рост, как не дает перловице вырасти в большого и страшного зверя. Новый забор можно ставить намного дальше, если город растет, но легко и сузиться, если народу вдруг поменеет…