Я живу в этом теле

– Работает!

– Точно?

Я лихорадочно вспоминал, по каким каналам Лена щелкала, ответил уже не так уверенно:

– Показывают все двенадцать.

– Черт, – донесся его злой голос, – я думал, опять профилактика. Но не три ж дня подряд? Чертовы бомжи! Сегодня антенну сломали, завтра дом подожгут. Как думаешь, бомжи?

Он уставился на меня злыми глазами. Я пробормотал вынужденно:

– Или подростки.

– Да, тоже не подарки, – согласился он и скрылся в квартире.

Я тоже поспешно отступил, вдвинулся задом обратно в комнату, как рак-отшельник в раковину. Почему-то показалось опасно и беззащитно стоять вот так открыто.

Но даже в комнате, с закрытой на балкон дверью, не оставляло ощущение, что за мной следят. Но кто? Вряд ли я ощутил бы так тревожно связь с Теми, Кто Послал. Они и так видят моими глазами, слышат моими ушами. А то, что я понял или осознал, становится мгновенно известно им тоже. Они перестанут получать от меня информацию, если меня здесь прибьют. Тогда им придется посылать другого агента…

По спине пробежал неприятный озноб. Что-то не нравится ощущение насчет «прибьют»… Почему-то кажется, что я втиснут в это тело так, что если погибну, то погибну на самом деле.

Я постарался отогнать леденящую мысль подальше. С чего бы так просто дать себя прибить? Аборигены как-то живут, а я наверняка наделен особыми способностями. Я же вижу, в какой примитивный мир попал, совсем молодой и варварский, планета вовсе не освоенная!

Возможно, меня нарочно не снабдили всеми данными.. Возможно, добытые ранее сведения сбивали предыдущих исследователей, скажем так. Я еще даже не определил свою настоящую роль. Еще не выяснил, зачем сюда послан. Может быть, я просто рядовой террорист, которому поручено что-то взорвать или кого-то убить.

Я прислушался к себе, по телу прошла неприятная дрожь. Нет, убить вряд ли. Дрожь возникла где-то глубоко внутри, вовсе не на материальном уровне, а уж потом передалась этому непривычно огромному телу. Скорее всего у меня миссия поважнее. И поинтеллектуальнее, так здесь говорят. Для простых исполнителей подбирают людей, гм, вспомнить бы, каков я на самом деле, с более простыми чувствами.

В висках начала нарастать боль. Сперва тупая, медленно растеклась по всей голове, а с боков начали стучать острые молоточки, словно кирки, которыми долбят скалу.

Я стиснул ладонями виски. Под кончиками пальцев дергалось, пульсировало. С каждым толчком в череп словно забивали острый гвоздь. Я сжал челюсти, стараясь превозмочь боль, прошептал мысленно: давай сначала. Итак, я очнулся в этом теле. Без памяти о своем прошлом…

Резко зазвенело. Вздрогнув, я панически огляделся, не сразу сообразил, что это проснулся и заработал так называемый телефонный аппарат. Трубка едва не подскакивала, вдобавок мигал зеленый огонек.

Я не стал бы снимать трубку, но мой разумоноситель, действуя на заученных рефлексах, протянул длинную руку с редким волосяным покровом по всей коже, звериные пальцы цапнули, сняли. Мелькнуло черное, я ощутил, как к уху прижалась прохладная пластмасса.

Голос разумоносителя произнес:

– Алло?

– Это Конопатый? – спросил из мембраны уверенный мужской голос. Не дожидаясь ответа, сразу же потребовал: – Позови Протасова, да побыстрее!

Я спросил осевшим голосом:

– Вы куда звоните?

– В прачечную, куда ж еще? – удивился голос. Я почти увидел, как из чего-то темного и глубокого поднимается высокий вал с раскаленной до белизны пеной. – И пусть пошевелится, бездельник!

Я проговорил с сильно бьющимся сердцем:

– Вот в прачечную и звоните.

Опустил трубку в ее ложе, там такие рычажки, они при надавливании прерывают связь, но сердце колотилось учащенно, а в голове, как испуганные жужелицы, метались горячечные, суматошные мысли.

Черт, этот мир дик и неустроен, а я, видимо, сохранил ту чувствительность или хотя бы часть ее, что присуща Мне, настоящему Мне. Потому даже пальцы вон дрожат, будто кур крал. Или по ночам в облике черной кошки чужих коров доил… Но все-таки насколько этот мир дик! Даже такая грубая и упрощенная связь не в состоянии правильно найти абонента.

Или было что-то другое?

ГЛАВА 3

Ноги сами понесли в ванную комнату. С этим зеркалом связана какая-то магия. Или не магия, но что-то странное, если не откровенно зловещее. Из глубины на меня почти враждебно взглянуло знакомое, но и чем-то чужое лицо. Словно с того момента, как я осознал, что всажен в это тело и в эту эпоху, что-то переменилось даже во внешности этого человека. Взгляд стал другим, само лицо слегка вытянулось, кожа на скулах натянулась до скрипа.

Самец чуть выше среднего роста, с внимательными глазами, выразительным лицом. Впрочем, я мог оказаться и в теле женщины. Пока что не знаю, случайность ли, что я оказался именно в этом теле?

Кончики пальцев осторожно ощупывали лицо. Брови достаточно густые, чтобы задерживать пот, стекающий со лба, и длинные, чтобы отводить его соленые струи мимо глаз. Глаза расставлены широко, что обеспечивает бинокулярное зрение, а яркая радужная оболочка позволяет принимать и различать все цвета. Ну, не все, понятно, но довольно много. Ресницы густые, зачем, ага, предохраняют глаза от пыли. Чуть отогнуты концы, это чтобы не слипались во сне, не смерзались на морозе, вдруг выступит слеза от холодного ветра. Понятно назначение носа, ноздрей и даже волос в ноздрях, что отлавливают пыль, не пуская в легкие. Понятно, зачем сердце, внутренности, весь этот сложнейший механизм, именуемый человеческим телом. Но, похоже, не здесь ответ: зачем я всажен в это тело и что я должен сделать в этом отрезке времени?

Когда вернулся на кухню, мой разумоноситель привычными движениями засыпал коричневые зерна в примитивную электромельницу. Сразу затрещало, это его пальцы надавили на выступающую кнопку. Под прозрачным колпачком взметнулись по кругу коричневые комочки. Затем треск перешел в надсадное жужжание. Под колпаком носилась по кругу темно-коричневая пыль, кофемолка тряслась, начала быстро нагреваться.

Так же заученно, даже без участия убогого интеллекта, руки разумоносителя вытащили из маленькой коробочки спичку, чиркнули. Вторая рука повернула верньер, на черную закопченную горелку без стука опустилась джезва. На кончике спички взвился оранжевый огонек, а когда я поднес его к самому краю горелки, там с легким хлопком вспыхнуло синее шипящее кольцо с острыми зубчиками жаркого пламени. Когда вода закипит, эти руки бездумно засыплют кофейный порошок, а когда пузыристая пена поднимется над краем – поспешно снимут, дадут отстояться самую малость, перемешают, позволят чуть отстояться, разольют по чашкам. Точнее, нальют в одну чашку, но вместительную. Все действия на простейших алгоритмах, как утренняя поездка на работу, как вопросы и ответы о здоровье.

Горячий напиток обжег горло. Я задержал дыхание, но частицы этого наркотика уже пошли в кровь. Мозг чуть очистился, даже кухня стала ярче, красочнее. Тело разогрелось настолько, что кончики пальцев почти не чувствовали разницы между горячей чашкой и раскаленными губами.

Так что же я должен сделать? Ради чего заброшен в этот мир? Вряд ли потому, что здесь нечто особенное, какие-то сверхтехнологии, которые мне велено выкрасть для своей цивилизации… Нет, этот мир совсем дик. Если здесь и есть что-то ценное, то явно не технологии.

Скорее всего, я здесь не затем, чтобы что-то взять. Что взять у нищих? Может быть, я должен что-то дать? Подтолкнуть к чему-то? Значит, это дружественная планета. Или потенциально дружественная.

Внезапно по телу пробежал злой холодок. Меня могли не снабдить информацией о моем мире еще и потому, что под пытками могу выдать некие координаты, разболтать тайны. Возможно, местные шаманы… или психотерапевты способны снимать любые гипноблоки, гипностены и ментальные засовы. Если это так, тогда все, что знаю, под пыткой выложу торопливо и с охотой, только успевай записывать! Так что лучше, если не буду знать ничего. А когда вернусь, то мне впишут обратно все мое Я.

Вроде бы все стало на свои места, но холодок страха проник во внутренности. Какой из меня суперагент? Таковым себя не чувствую. Правда, возможно, как раз агенты высшего класса провалились, и Там от отчаяния решили послать либо новичка, либо такого растяпу, которого здесь уж никак не заподозрят…

Грудь стеснило так, что сперло дыхание. Ага, ощущение страха и безнадежности вызвало эту физиологическую реакцию сужения кровеносных сосудов и сжатия мускулатуры. Хотя дыхание – акт непроизвольный, я все же могу в некоторой степени контролировать его сам: учащать, замедлять… В известных пределах, правда. Но иногда организм, не подчиняясь власти сидящего в нем разумоносителя, реагирует сам по себе: подпрыгивает при внезапном крике за спиной, смеется от щекотания, орет от боли… Гм, а если в этом организме помимо этого разумоносителя, так называемого человека, буду сидеть и как-то пытаться действовать еще и я?

Я торопливо допил кофе крупными глотками. Горячая волна прокатилась по пищеводу, и – насколько состав еды и питья действуют на обитателей этой планеты! – я даже ощутил себя бодрее и увереннее.

Теперь только не терять времени. Сегодня же постараюсь все понять и со всем справиться. Надо прояснить свое положение в обществе, понять эту цивилизацию, куда идет или, вернее, куда ее несет, что ее там ждет… Существуют же всевозможные футурологи, прогностические центры? Да и я не дурак. Что-то смогу. К тому же мне не случайно оставлена память этого существа. Я могу как черт по коробке отбарабанить без запинки время обращения этой планеты вокруг оси и вокруг местной звезды, именуемой Солнцем, что-то вспомнить о древних греках и даже вавилонцах… нет, вавилонянцах, рассказать о компьютерах и модемах…

Еще хорошо бы определиться во времени и пространстве. Правда, в общих чертах я знаю о них от своего тела, не думаю, что оно мне сознательно врет, но на всякий случай надо полистать энциклопедию. Освежить азы. Да, сейчас бурный период перехода от исследования этого мира к его застройке. Всего несколько лет или десятилетий назад на карте мира было полно белых пятен. А еще два-три столетия тому назад вовсе не знали о существовании огромных материков за океаном.

Существа этой планеты вошли в стадию НТР, спешно строят компьютерные сети. Наивно полагают, что это решит все проблемы, как точно так же полагали с созданием атомной бомбы, пороха, каменного топора. Но человек, даже с компьютером, все еще животное, им движут инстинкты.

Я вытянул руки через стол, во всю длину, с сильно бьющимся сердцем посмотрел на эти длинные конечности, кожу, покрытую редкими волосами, рассмотрел выступающие суставы, сухожилия, костяшки на сгибах пальцев, этот сложнейший живой механизм, объединение клеток, когда-то выросшее из простейшей амебы! Оно усложнялось и усложнялось, пока не развилось до такого вот существа, где клетки на одном конце разросшейся амебы, теперь именуемой человеком, никогда не узнают, что делают такие же клетки на другом.

Стоп-стоп, сказал я себе. Во-первых, одна и та же порция крови омывает все клетки, будь то в мозгу, кишечнике или в суставах. Во-вторых, вряд ли твоя главная цель – считать гайки в механизме, в который тебя временно посадили!

Еще через полчаса, не покидая кухню, я сделал вторую чашку кофе. Покрепче. Горячий и с сахаром. Сердечная мышца не поняла, зачем надо колотиться, если не прыгаешь на зверя, не убиваешь, не вгрызаешься острыми зубами в горло лютого врага, но послушно заработала чаще. Тяжелая горячая кровь, да еще подогретая большой чашкой кофе, задвигалась по большому кругу, в верхнем отростке спинного мозга накапливалась, услужливо снабжала кислородом и прочими питательными веществами тамошние клетки, чтобы работали на полную мощь. Даже на форсаже: мне ли, высшему, беречь ресурсы низшего существа этой планеты, когда их уже шесть миллиардов особей?

На исходе первого часа появилось ощущение, что мозг раскалился. Словно вся голова у меня литая, к тому же – в огне. На самом же деле, если мне оставили верные данные, в тонком костяном черепе находится рыхлая масса, вся густо пропитанная кровью, в которой, как принято считать, и происходят процессы мышления…

Мышления! Я горько усмехнулся. Это существо считает себя не просто мыслящим, а еще и венцом творения.

Голова уже трещала, словно по ней колотили молотком. Я сжал виски ладонями, боль вроде бы чуть притихла. На столе уже расползались кофейные разводы. Одна треснутая чашка протекает. На подоконнике встопорщилась, как задранные лапки жука, распечатанная коробочка анальгина. Когда и распечатал, не заметил. Все на алгоритмах разумоносителя. Голова горячая, словно полдня пролежал под светом этой звезды. Зачем, зачем-то ж меня сюда забросили? Что я должен сделать?

Что выполнить?

Подкравшись к входной двери, через «глазок» долго рассматривал длинный коридор. Линолеумный пол блестит, недавно мыли. Во впадинках собралась вода, образовав мелкие лужицы. По обе стороны видны темные прямоугольники дверей в квартиры таких же существ, как и это, в котором я.

«Моя» квартира находится на самом дальнем конце длинного узкого коридора. Под обеими стенами существа-соседи выставили старые шкафы, потерявшие цвет и даже форму сундуки, комоды, всевозможные ящики, коробки с тряпьем, сломанные лыжи, велосипеды…

Сердце стучало учащенно без всякого кофе. Я трижды ходил смотреться в зеркало, оттуда на меня хмуро взирал молодой самец, во всем средний, таких хоть пруд пруди, но все равно грудь сжимало от мысли, что сейчас выйду из «своей» квартиры и окажусь среди десятков и даже сотен таких же существ!

– Я ничем не отличаюсь, – сказал я вслух. Прислушался к своему голосу, повторил громче: – Ничем. Не отличаюсь!.. Я с виду такой же, как все. Никто ничего не заподозрит. Иди и держись так, словно ты и есть… то, за что тебя принимают.

Грудь моя раздвинулась, набирая воздух, как перед прыжком в воду. Я в самом деле задержал дыхание, напрягся, словно вода к тому же ледяная, открыл дверь, переступил порог, захлопнул дверь и торопливо вставил в темную дырочку железный стержень с зазубринами.

Внутри двери щелкало, клацало, там выдвигались стальные штыри, для них оставлены дырки в косяке и даже в стене, дверь уже не открыть без такого же стержня с точно такими же выступами. Странно, но от этого простого ритуала «запирания двери» я ощутил себя увереннее.

Когда я уже прошел весь коридор по направлению к лифту, лавируя между ящиками, сундуками, велосипедами, в ближайшей к шахте квартире завозились за дверью, слышно было, как щелкали замки. Отворилась массивная дверь, в проеме появилось толстенькое существо: самец, в халате, полы распахнулись, открывая выпирающий голый живот с белыми валиками нежного, как на откормленном гусе, жира.

– А, сосед, – сказал он жизнерадостно, как будто не стоял у «глазка», подкарауливая, а вышел вот и застал меня совсем неожиданно. – А у нас тут к вам дело…

– Какое? – спросил я с инстинктивной неприязнью.

Ногу занес из коридора на площадку, так и остался, ждал.

– Да вот мы с соседями… – сказал сосед громогласно, – уже говорили!.. Решили, понимаешь, бляха муха, поставить дверь! Отгородить весь коридор. Чтобы, значит, всякие бомжи не забредали.

Я не успел ответить, вместо меня ответил разумоноситель, в теле которого я устроился:

– А разве забредают?

– Пока нет, – ответил сосед значительно, – но сейчас такое время! Да и спокойнее будет. Добавочная дверь отгородит. Звонки выведем на внешнюю. Правда, если придут гости, то придется пройти, так сказать, встретить. Но это не такая уж и большая плата за безопасность, верно?

Я… или, точнее, мой разумоноситель, пожал плечами.

– Верно. Но вам в самом деле нужна дверь именно для безопасности?

Он удивился:

– А зачем же еще?

– Можно вообще коридор превратить в коммуналку, – объяснил я. – И так здесь скоро не пройти! Дети уже бегают и играют, как в своей комнате, соседи выходят… – я провел взглядом по его жирной отвислой груди и толстому животу, – в халате, а будут выходить вовсе в трусах… а то и без них. Но и это еще не все. Я жил в коммуналке, знаю, как начинают ссориться за каждый сантиметр площади… Вы еще не погрызлись, но тогда уж точно погрызетесь.

Он стоял ошеломленный. Потом на лице отразилась обида.

– Мы ж все по-дружески!

– Хорошо дружат тогда, – ответил я, – когда ссориться не из-за чего. Ну ладно. Если главное – безопасность, то я «за»… – на его лице отразилось удовлетворение, но я тут же слегка повысил голос, – с условием, что вся эта дрянь, которую вытащили в коридор, будет либо выброшена, либо растащите ее обратно.

Он смотрел ошеломленный:

– Но разве это вам мешает?

Я сказал с прохладцей:

– Я в коридоре, к счастью, не живу. Но я всякий раз, когда иду к себе или выхожу из своей квартиры, прохожу через коммуналку. Пока еще в ней не сушится белье, но только потому, как я понимаю, что могут выйти из лифта и украсть. Но стоит поставить двери…

По его лицу я понял, что угадал. Или почти угадал. Будет дверь, вытащат в коридор и что-то более ценное, чем развалившийся комод или картонный ящик с рваной обувью.

Я прошел на площадку к лифтам, за спиной слышал звук захлопнувшейся двери. Щелкнул трижды замок. Моя рука поднялась к черной кнопке вызова лифта, палец вздрагивал от сильных толчков крови. Я присмотрелся: он не только вздрагивал, но его трясло, как веник, трясло и всю руку. Меня всего дергало и корежило, а сердце стучало чаще, чем когда я пытался понять: кто я и зачем появился в этом мире.

Палец со злостью вдавил в стену эту черную кнопку. Мерзко влипла в стену, похожая на крупное арбузное семечко, а там, в глубине шахты, за загадочно закрытыми дверями, заскрипело, задвигалось. Слышно было, как тяжелая кабинка потащилась наверх, преодолевая гравитацию этой планеты. Такой была клеть, в которой шахтеров опускали в их норы, где те откалывали молотками пласты угля, только нынешняя клеть в домах чище и несколько, как говорят существа этой планеты, облагороженная.

Наконец в щели возник электрический свет, поднялся на мой уровень, стукнуло, грюкнуло, двери распахнулись. Я переступил порожек, чувствуя, как под ногами качнулся пол, под которым несколько десятков метров пустоты. Дверь захлопнулась, я отыскал на стене два ряда черных кнопок, нажал нижнюю, а мои глаза не отрывались от тусклого зеркала в задней стене.

Оттуда смотрел злой взъерошенный мужчина. Не я, а тот, в котором живу. Не могу же я завестись из-за такой ерунды, когда я – то ли космический пришелец, то ли заброшен из другого времени: будущего или параллельного…

Конечно, с какой-то стороны неплохо, что в критических ситуациях это существо перехватывает инициативу, отвечает само, принимает решения, но… я чувствую, как весь трясусь в этом теле. Хотя я очнулся с полным контролем над этим существом, но, похоже, оно уже норовит выскользнуть из-под моей звездной руки и нырнуть во тьму своих инстинктов, влечений, желаний.

В тонкой щели между створками забрезжил свет. Кабинку качнуло, в подошвы слегка стукнуло. Двери распахнулись в просторный вестибюль. Из будочки на щелчок открываемой двери выглянула старушка консьержка, сморщенное лицо расплылось в улыбке. Все трое, работающие посменно, живут на средства от взносов жильцов, потому уже по-рыночному вежливы и приветливы.

Я кивнул, улыбнулся, мое существо обычно в этом месте кивает и улыбается, бодрым шагом пересек последнее закрытое пространство и толкнул тяжелую дверь.

В лицо дохнуло холодным ветром. Пугающе распахнулся огромный мир, безмерные пространства улицы, детской площадки, скверов… И хотя местное существо бурчит на скученность домов и машин: пройти негде, машины вылезают на тротуар, загазованность, нечистоты, но для меня этот мир велик и пугающ…

Итак, куда ходит нормальный человек этого мира? Или мне нужно найти что-то нестандартное, из-за чего сюда и послали?

Вряд ли Их интересует быт и отдых простых людей. В простые зачислим всех – от пьяного грузчика до президента страны, если их запросы не выходят за привычный набор: бабы, пьянка, спорт, зрелища. Правда, мир состоит на девяносто девять и девять десятых из этого привычного набора, но местные существа лишь кирпичики строящегося здания. Их же скорее заинтересуют те, кто его строит. А еще вернее – кто делает чертежи.

Кто эти существа?

ГЛАВА 4

Шел, доверившись разумоносителю, мысли хаотически перескакивали со своего загадочного задания на неведомых Тех, Которые Послали меня сюда. Знал бы, кто они, или хотя бы догадывался, может быть, само задание скорее всплыло бы в памяти!

Инстинктивно, точнее – по выбору разумоносителя, выбрел на берег местной загаженной реки. С той стороны прямо в воду спускались широкие каменные плиты, выпуклые, как спины крупных черепах. Они показались мне чем-то знакомыми, в памяти проплыли какие-то странные сцены, где эти щиты составляли пологую крышу, о которую в бессилии стучат стрелы, по которой гремят камни из пращи, скатываются горшки с горячей смесью, а под этой стеной группа закованных в медные латы людей упорно разбивает крепостные ворота!

Я тряхнул головой, видение исчезло, мои ноги все так же неспешно переступали по разноцветному от бензиновых разводов асфальту. Слева, в десятке шагов, лениво плескалась грязная вода. Волны двигались тяжелые, как мазут, каждая в короне из массы окурков, бумажек от мороженого, прелых листьев и размокших газет.

Впереди через реку переброшен горбатый кирпичный мостик. Я брезгливо обошел детишек – кормят уток, как только эти несчастные пернатые здесь выживают? – миновал парней с двумя девчушками, странных рыбаков… что можно выловить в Москве-реке? В голове стучало все глуше, мысли двигались, как сонные рыбы, уже даже забывал, зачем вышел, что пытаюсь понять.

Впереди на излучине двое мужиков в нечистых рубахах, стоя по колено в мутной воде, тащили пожарными баграми что-то тяжелое и раздутое. Я видел вздувшиеся жилы на худых шеях. У одного ветхая рубаха лопнула, мышцы выступали сухие и резкие, как плетеная корзина.

Когда я приблизился, они, пятясь, подтащили к берегу нечто белесое и аморфное. Я с трудом узнал человеческое тело. Размокшее тело, пропитанное водой, полопалось, как спелый арбуз, мужики там его и оставили, наполовину вытащенным из воды. Утопленник распух, мясо отваливается, я сперва не понял, почему огромная и черная грудь странно шевелится, потом рассмотрел скопище крупных сытых раков, что вцепились намертво в тело мертвеца и рвали крепкими клешнями мягкую плоть, совали в прожорливые пасти лоскутки белого вымоченного мяса, снова стригли, как роботы на заводе точной аппаратуры.

Один мужик сказал с одобрением:

– Крупные… Вась, принеси ведро, соберем.

Второй, чем-то похожий на этого утопленника, весь белесый и одутловатый, с побитой мордой в крупных кровоподтеках, прошлепал разбитыми губами, где корочка запекшейся крови переходила в широкую полосу грязи:

– Да как-то… Одно дело знать, что утопленников жрут…

– Тю на тебя, – удивился первый. – Ты, Мордорыл, даешь! Вчера такое говно жрал, а сейчас раки тебе не по ндраву! Я ж их под водочку или пиво… А нет, так продадим. Раки-то не раки, прямо слоны!

Его проворные руки уже ловко хватали за толстые темно-серые панцири. Слышался слабый треск, шесть когтистых лапок отрывались от плоти, распарывая ее крохотными коготками. Толстый рак с костяным стуком бильярдного шара летел в ведро. Мордорыл поколебался, но раки в самом деле удались, начал неумело брать их за спины, отрывать от безобразно распухшего тела и швырять в ведро, а сам с любопытством всматривался в лицо мертвого, где раки уже выели глазные яблоки, сгрызли нос. Сейчас из глазных впадин торчали, пугливо извиваясь, острые хвостики мелких рыбешек, что жадно поедали мозг, то ли лакомясь, то ли освобождая место для икринок.

– Крупные, заразы, – сообщил первый. – У тебя есть монетка?

– А что?

– Сообщить надо.

Мордорыл поглядел на труп, поколебался:

– Ладно, позвоню. Только сперва надо этим, ну, которые зарабатывают на новостях в телевизоре. Они приплачивают, если их позвать раньше. Ну, раньше ментов. Народ страсть как любит смотреть на мертвяков и всяких задавленных на улице! Мол, хорошо, не меня…

Первый хмыкнул:

– Начнут спрашивать, не опознал ли кто.

– А это затем, чтобы крупно показать на весь телевизор, – пояснил Мордорыл со знанием дела. – Родителя звонят, ругаются, что детей стращают, а эти так это резонно: а мы для опознания!

Оба оглянулись на труп, от которого не особенно обезображенными остались ноги, даже гениталии сожраны начисто. Живот проели до позвоночника, там и сейчас двигалось, ребра подрагивали, словно утонувший, даже пролежав пару недель в теплой воде, пытался вздохнуть.

Первый подумал, предложил:

– Зря вытащили целиком. Давай чуть приспустим обратно.