Красные озера

– Дед Матвей, да ты чего! – хором успокаивали его гости. – Ты вон какую жизнь замечательную прожил! И ведь она не кончилась еще! Столько сёл поднял! А урожаи какие собирал, загляденье!

– Да где ж теперь эти урожаи, где сёла, – старик явно затосковал, то ли от выпитого, то ли накатило под гнетом лет. – Сгинуло всё.

– Ведь такой день, – заметил жизнерадостный сосед. – Зачем о грустном?

– Да разве я о грустном? Дед меня любил просто, чего тут грустного. Жалко, на юге он похоронен. Мне б к нему, как помру-то. Вместе лежать.

– Ты не хорони себя раньше срока, – сказал Радлов. – А коли такая твоя воля будет – организуем, чего уж. Но ты, дед Матвей, туда не торопись особо. Успеется.

– Я вообще счастливый очень, – невпопад отозвался юбиляр. – Счастливый, что вы все пришли. Сапоги вон – дело хорошее. Выходит, действительно не зря я жил, ага.

Между тем из-под стола достали оставшуюся водку, стали песни петь. Поначалу Матвей скрипуче затянул:

Стать хотелось когда-то похожим на эхо,

Мчаться сквозь листопада беззвучную медь, –

но быстро сорвал голос и продолжать не смог. За него, впрочем, допели Радлов и веселый сосед, нестройным басом.

А потом вдруг запела Инна, заунывно и на удивление ладно:

Поутру трава растет, цвет по вечеру опадет.

По вечере человече во беседе сидел.

Он и ел, он и пил, и устами говорил.

Он свои древные руцы к своему сердцу прижал…

– Господи, баба Инна! – не выдержала Ирина. – Это ж поминальная, чего вы, в самом деле.

– Ничего-ничего, – вступился за нее Матвей. – Красиво же выходит.

Но продолжать старуха отказалась – обиделась, надо полагать. Выпила стопку, сложила понурую голову на руки, а руки локтями на стол, да сидя тихонько задремала.

– Эк развезло бабульку, – пошутил сосед.

– Пусть поспит, не трогай, – сказал Матвей и попросил Иру разносить горячее.

После обеда некоторые гости ушли, в том числе и Лука – трезвому с нетверезыми обычно бывает скучно, да и таблетку пить время подходило, а с собой не брал, стеснялся при людях лекарство принимать.

До ночи досидели только человек шесть, кому дома невмоготу было от скуки или житейских бед. Радлов вовсе уйти не мог – из-за бессонницы он как-то резко опьянел да сидел отпаивался чаем, вроде как хмель прогонял. Развеселый сосед, конечно, вызывался его проводить, но такую тушу особо не поднимешь, а до противоположного берега тащить и вовсе невозможно. Конечно, когда Петр смог самостоятельно держаться на ногах, сосед его-таки довел до дому, но было это глубоко за полночь.

Матвея после праздника сильно шатало, язык у него заплетался, а на лице блуждала блаженная улыбка. Ира помогла старику лечь в постель.

– Нина такая была, – пролепетал он, сжевывая окончания слов. – Руки точь-в-точь такие, ага. А я ж… юбиляр, во как!

Матвей зашелся гомерическим хохотом, затем добавил серьезным тоном:

– Я юбиляр. А люди у нас понимающие.

– Чего ж они понимают? – машинально переспросила Ирина, накрывая старика одеялом.

– А усе понимают! Юбилей-то ненастоящий, а они ни гу-гу мне, – тут он тихо рассмеялся, как ребенок, обманом получивший конфету, и пояснил: – Все знают, семьдесят девять мне стукнуло! Представляешь? Хотя и ты знаешь, да? Не дожить боялся. Не дожить, ага. А юбилей шибко хотелось отметить! Чтоб восемьдесят, как у дедушки… подарки разные… любят тебя… ценят тебя… говорят всякое хорошее… сразу видно, что не зря… не зря… иногда люди сгинут – и всё, и не осталось… а тут не зря…

Старик долго еще бубнил сквозь сон о том, что все не зря, а Ира его успокаивала, по седым волосам гладила – такая в ней отчего-то щемящая жалость проснулась, прямо реветь хотелось. Через полчаса дед утих, и она со спокойной совестью отправилась отдыхать. А Матвей во сне умер – тихо и спокойно.

На следующий день в деревне обсуждали это странное стечение обстоятельств – как так, родился пятого числа месяца, а умер шестого. Вообще же люди ходили понурые – старика уважали, так что горе было всеобщим.

Тело решили в итоге отправить на юг, чтобы там похоронили его в дедовскую могилу, как он и хотел. Чтобы немного покрыть расходы на транспортировку – продали четыре пары новых неношеных сапогов.

Проводы усопшего назначили на девятое число. Ира накануне спустилась в погреб, проверить запасы, и в углу, заваленном тряпьем, нашла ящик с недостающими десятью бутылками водки. К ящику канцелярской кнопкой крепился клочок бумаги, на котором было выведено от руки: «На маи паминки». Женщина оторвала клочок, непроизвольно смяла его в руке и вдруг разревелась. Громко так. Навзрыд. Как будто родного отца оплакивала.

Глава тридцать четвертая. Неприятные вопросы наследования

1.

Через две недели, в тусклый, но теплый день конца августа, в селение прибыл племянник покойного Матвея – плотный, грузный человек лет пятидесяти или чуть больше, ровесник Радлова, с лысиной во всю макушку, тонкими губами и небольшими, близко посаженными глазками, которые цеплялись за всякий предмет так, словно пытались его присвоить.

Он сошел на станции, в дорогом пальто и с аккуратной дорожной сумкой из натуральной кожи, и добрался до Вешненского – по ошибке. Там пообедал в первой попавшейся (и вообще-то единственной) забегаловке, затем заказал лодку до деревни. Всю дорогу он возмущался, что местность застряла в каменном веке, что такой ерунды с транспортом давно нигде по стране нет, что вообще-то в нормальных населенных пунктах изобрели службы такси.

– Так оно и в Вешненском есть, – сказал лодочник, налегая на весла. – Три с половиной машины в штате, что называется. Да только кто ж вас на машине через реку переправит? Мостик самодельный, только для пешего ходу.

– Вот что ты несешь? – возмутился мужчина. – Я сюда по нормальному мосту перебрался!

– То северный мост, он ведет к ж/д. А в Шонкарский поселок попасть можно тремя способами: либо от ж/д час-полтора пешком, либо отсюда по реке сплавиться, либо с запада, с трассы, через лес проехать, но это на машине только.

– О Господи! – воскликнул мужчина и закатил глаза. – Дыра какая-то.

Как только причалили, он издали оглядел серые кляксы домов и спросил со злостью в голосе:

– Ты меня куда привез?!

– Как и просили… вон озеро, вон ШМЗ надо всем торчит, трубы.

– В газетах же писали, развивающийся поселок, высотки строят для рабочего персонала, даже чуть ли не школу собирались возводить…

– Ну, так больше верьте нашим газетам, – огрызнулся лодочник и поспешил отплыть от причала, чтобы у него не стали требовать назад деньги.

Матвеевский племянник пожал плечами, с брезгливостью раздавил комья грязи перед собой и отправился на поиски дома, который вроде как причитался ему по наследству. Не знал он, что в доме до сих пор жила Ирина, причем жила на совершенно законных основаниях, поскольку все имущество старик передал ей по завещанию. Процедура оформления, конечно, еще не кончилась, но к нотариусу женщина уже обратилась и нужные документы подала.

Потому неудивительно, что, когда мужчина отыскал наконец нужный участок, встретила его именно Ира.

– Ты еще кто? – неприязненно произнес посетитель, затем без спроса вошел внутрь и начал осматривать комнаты, расхаживая по чистому полу в обуви и оставляя позади себя комья черной и рыжей грязи.

– Я живу здесь, – неуверенно ответила Ирина, растерявшись от такого нахрапа, потом осмелела и поинтересовалась: – А сами-то вы кто?

– А я, милая моя, законный наследник, в отличие от тебя. На каком основании ты самовольно заняла жилплощадь?

– Мне дед Матвей завещал.

– Дед? – мужчина громко и противно расхохотался. – Ты что, потерянную внучку из себя разыграла? Или ты сожительница? Любовница? – тут он перестал расхаживать по комнатам, встал вплотную к женщине и с сальной ухмылкой спросил: – Ну, и как оно, с дедушками-то?

– Да вы в своем уме?! Я помогала по хозяйству и только.

– А! – наигранно вскинул руку и похлопал себя по лбу, разыгрывая сценку внезапной догадливости. – Сиделка, значит. Ох, как тебе не стыдно, милая моя? Нашла пожилого человека после инсульта, охмурила и ради дома в могилу свела раньше срока, правильно? Все верно я говорю? Был преступный умысел такой, да?

Все это он проговаривал с язвительной интонацией, а на лице его блуждала самодовольная улыбочка, так что было совершенно неясно, шутит ли он так или обвиняет. Но своими манерами он доводил Иру до бешенства, так что в отчет она разразилась криком:

– Сдурели, что ли?! Я же помогала! Просто помогала! А он мне посочувствовал, что меня мать из дома выгнала, и…

– Ой, мать, значит, выгнала? – елейным голоском перебил племянник. – Это хорошо. Значит, личность ты асоциальная, и характеристика у тебя, милка, будет плохая. Ну, порадовала, ну, спасибо тебе, милая!

Тут он усмехнулся и добавил более серьезным тоном:

– Знаешь, давай-ка выметайся из моего дома, а я тебе… я тебе… эм… десять тысяч отступных, а?

Ира отрицательно помотала головой, и мужчина вдруг рассвирепел, надвинулся на нее всем телом и воскликнул:

– А ты че отказываешься?! Тебе, дуре деревенской, десять тысяч на попойку и опохмел в самый раз, вы же делать-то больше ни хрена не умеете, пить только, – выдержал паузу и завершил спокойнее: – Соглашайся, в самом деле. По рукам?

– Да пошел ты! – Ира отошла назад и широко открыла входную дверь, вроде как предлагая гостю уйти.

– Я ж больше не предложу. Бери десятку и вали отсюда. Иначе вылетишь позже, но с позором. Ты, милая моя, думаешь, я по этой вашей сраной грязи просто так забесплатно бегал? Это мое имущество. И я его получу. А тебя признают мошенницей, поняла расклад?

– Пошел вон, я сказала! Не то соседей позову, они тебя, как ты сказал, в нашей сраной грязи утопят.

– Угрожаешь, значит? Ну-ну, – племянник отчего-то развеселился и выскочил на улицу.

Через два дома ему повстречался какой-то местный мужичок, оглядел внимательно дорогой костюм и полюбопытствовал:

– А вы к кому-то приехали, да? А то нашенские так не наряжаются.

– Я племянник дяди Матвея. Знаете, недавно умер тут?

– Как не знать! Хороший человек был. Большое горе!

– Да-да, как приятно, что вы так отзываетесь! А я ведь его к себе звал, там бы и лечение, и все. Представляете, не поехал! – помолчал немного, пытаясь состряпать из своего лица скорбную мину, затем договорил: – Вот, наследство теперь оформлять придется.

– Так там Ирка живет!

– Какая Ирка? Скажете фамилию, год рождения, еще что-нибудь? Ну… чтоб не обидеть ее при оформлении.

– Ой, я и не знаю. Это к матери ее надо.

– Вы же меня проводите?

У матери Ирины он пробыл полчаса и вышел в крайне хорошем расположении духа – чуть не подпрыгивал от радости. Так, вприпрыжку, добрался до причала и заказал лодку в обратную сторону.

2.

Наступил сентябрь, который вообще-то ничем не отличался от лета – холода и затяжные дожди были еще не по времени, листва по весне не выросла, так что ждать красно-рыжих вихрей на верхушках деревьев, обычно знаменующих наступление осени, не приходилось. Да и трава в июле еще стала местами белой, местами кирпичного цвета, от производственных ядов. Яды опускались на землю с дымом и проникали вглубь, до самых подземных вод. От этого колодезная вода в селении сделалась горькой, но ее все равно пили – разве что кипятить начали на всякий случай.

Радлов довольно часто заглядывал теперь к Луке, проведать да поговорить, как в прежние времена – благо, лекарства сделали это возможным.

Пятнадцатого сентября он вынужден был уехать в Город, а потому зашел к другу лишь под вечер – на завтра решил не откладывать, а то до этого два дня не приходил из-за собственного плохого самочувствия.

Сидели, как всегда, в мастерской. Петр пил спитой чай, глядел в тесное оконце, запорошенное сажей, и внимательно наблюдал, как в алом от заката небе появляются серые червоточинки, как эти червоточинки сливаются в одно огромное плато в верхней части небосвода, а плато постепенно наливается чернотой, тяжелеет и опускается книзу, окутывая поселок ночной дымкой. Лука в смешных окулярах рассматривал рваный ботинок, но, кажется, не чинил его, а только вид делал.

– Чего ты с ним возишься? – Радлов покончил с чаем и решил начать беседу.

– Так, – Лука отложил ботинок, поглядел на Петра поверх окуляров. – Вспоминаю, как работал раньше. Только теперь что-то.., – снял очки и отбросил их в сторону – …душа не лежит. И народ разъехался после мора, нет работы. Я в Вешненское недавно ходил, узнавал, может, приткнуться куда – а там своих сапожников навалом. А вот гробовщик требуется в одну конторку – областной морг все же рядом. Думаю, попробовать, жить-то не на что.

– Ты разве умеешь?

– Не особо, конечно. Но я дом несколько раз ремонтировал, с деревом справлюсь. А хитростям научат. Наверное, завтра устроюсь. Утром ходил к Анечке, спрашивал. Дала добро. И Илюша тоже.

Радлов поначалу напрягся при упоминании мертвой жены и сына, забеспокоился, не вернулась ли болезнь, но почти сразу с облегчением выдохнул – вспомнил, что и сам иной раз на кладбище с падчерицей заговорит, и даже ее ответы сам выдумает и ее голосом по памяти произнесет.

– Часто ходишь к ним? – спросил он.

– Теперь чаще стал. У Ани такая неухоженная могилка стояла, неприбранная. В траве вся. Мне даже стыдно, что давно не навещал.

– Ты самоедством-то не майся. Сам понимаешь, болел ты.

– Да нет, я прибрал, теперь все хорошо. Памятник заделал, где трещины были, сорняки вырвал. Там еще цветочки выросли, меленькие такие, их не трогал – пусть растут. А трава вся белая, рвешь ее, и в руках рассыпается.

– Яды от завода накапливаются, вот и белеет, – Радлов вдруг помрачнел и добавил хрипло: – Вообще с этим заводом недоброе грядет что-то.

– Как будто кто-то чего-то доброго от него ждал, – Лука рассмеялся.

– На сей раз хуже всё. Вон, накануне юбилея деда Матвея, Царство ему небесное, бригадир у нас сбежал…

– Ты рассказывал, – перебил Лука. – Уж полтора месяца прошло, зачем ворошить.

– А ты дальше слушай. Все эти полтора месяца рабочие нормально справлялись, без всякого надзора – чего ж не справляться, коли платят исправно. Да тут переполох вышел. Мы ведь думали, он на север подался. А недавно его бродяги какие-то в лесополосе, в болоте, нашли. Не знаю, сам утоп или.., – Петр задумался на мгновение, тяжело сглотнул, от нервов, и продолжил: – В общем, как производство открыли у нас, людей перемерла тьма. Нехорошо это. И очень страшно, если честно. Вчера двое рабочих уехали, остальные не хотят выходить. И мне вчера уведомление было, чтобы я на вторую ставку взял управление добычей на себя.

– Конечно, когда человек умирает – это всегда плохо. Но тебе-то денег больше, сейчас у всех вроде туго.

– Да не в деньгах же дело. Неловко как-то на месте покойника. Я сегодня к семье его ездил, объяснял. У него дочке лет одиннадцать. Ревела очень сильно! И жена стоит, двинуться не смеет, лицо позеленело все от переживаний! И слова не идут. Молчит, на меня таращится. Зарплата у нее нищенская, а компенсаций им не положено, не на производстве же умер. Дадут, конечно, пенсию по потере кормильца. Да там жилье съемное, муж с оклада оплачивал каждый месяц, и пенсия эта даже стоимость квартиры не покроет. Помочь бы им… а ведь и самому деньги нужны. Не знаю, я, наверное, эту вторую ставку им отправлять буду. Не знаю. Девочку жалко, папу потерять в одиннадцать лет! Не знаю… ничего не знаю.

Радлов протер вспотевший от напряжения лоб и погрузился в тягостное молчание. Сидел, сгорбившись, минуты три, потом резко откинулся назад и начал о другом:

– А еще второе уведомление пришло! Если хорошенько подумать, то хуже первого. Про дом Матвея.

– И что там? Ира вроде законно живет.

– Ну, видимо, уже нет. Помнишь, приезжал племянник матвеевский, нахальный такой? У Ириной матери еще все разузнал, а та тоже, стерва, взяла и всю необходимую информацию рассказала, даже документы скопировать позволила. Ума не приложу, как можно настолько собственную дочь невзлюбить!

– У моралистов мораль всегда на первом месте. Родственники идут в счет, только если ей соответствуют, – спокойно прокомментировал Лука.

– Может, ты и прав. Смысл в том, что этот хмырь через суд хотел завещание оспорить. Видимо, выгорело у него это дело, потому что в уведомлении четко указано, что дом следует выкупать у него, а не у Ирки.

– Как вообще можно оспорить, если покойный уже все решил?

– Да можно. Матвей ведь завещание сделал после инсульта. Вот и напишут посмертную экспертизу, мол, были задеты обширные участки мозга, и старик-де не отвечал за свои действия. Признают недееспособным, завещание тут же потеряет силу. И наследовать смогут только родственники, то есть племянник как раз.

– С чего же они так напишут? Дед до самой смерти прекрасно соображал.

– А ты пойди докажи им! Этот племяш – чиновник из городской администрации. И вроде, знаешь, небольшой у него чин-то, да ведь мог связями хорошими обрасти. Кем именно трудится – не знаю. Я ведь, как здесь засел, почти все полезные знакомства растерял, не могу до бесконечности справки наводить.

– Получается, Ира опять к братцу пойдет?

– Получается, так. Если деньги свои у матери не заберет. К нам-то не могу позвать, Тома ее органически не переваривает.

– У меня комната свободная, – Лука указал на дверь. – Ты ей скажи, пусть ко мне переезжает.

– Я передам, как случай представится. Да разве ж она согласится в комнате Ильи жить? Она так переживала, когда узнала, что он у.., – Радлов осекся. Зрачки его расширились от испуга, и он сказал с виноватой интонацией: – Ты прости, я… не хотел.

– Ничего. Я знаю, что он умер, – Лука судорожно подскочил, отыскал в кармане таблетки и проглотил одну, потом повторил тише: – Знаю.

– Не увлекайся особо, – предостерег Петр, настороженно рассматривая сжатую в руке обувщика упаковку лекарства. – Их по режиму надо.

– Просто плывет иногда, – Лука поморщился, крепко зажмурил глаза и просидел так довольно долго, продолжая говорить: – Плывет что-то в боковом зрении. Как будто прорваться хочет, да не может. Я и пью. Голова кружится из-за этого, зато… ничего не прорывается. Ну вот, – открыл глаза. – Теперь все хорошо.

Радлов сочувственно похлопал его по плечу, посидел еще минут десять и засобирался домой, опасаясь, как бы жена не потеряла.

На улице было холодно. По крышам домов распласталась густая темень. Где-то в темноте поскуливала собака.

3.

Через два дня племянник Матвея вернулся в селение с видом победителя, копией судебного решения и документами, подтверждающими его право собственности на спорный дом. Ира внимательно все прочитала да ничего толком не поняла: в решении суда значилось, например, что свидетели дали показания, согласно которым старик плохо соображал, даже возраст свой путал, а свидетелями указывались ее мать да сестрица. «За что, Господи? – подумала она в отчаянии. – Зачем они так со мной?».

– Вот, суд-то разобрался! – торжественно заявил племянник. – Суд, милка, не обманешь. Обдурила бедного старичка, бедного моего дядю, – при этом он так ехидно улыбался, что было понятно – дядю он за человека не считал, и ни о каком сочувствии речи и быть не могло. – Так что давай, выметайся отсюда. До вечера тебе срок, иначе завтра силком выгонят.

Ирина от неожиданности расплакалась, а мужчина весело сказал:

– Да не реви, милая моя! В вашем гадюшнике полно стариков, возьмешь еще свое, – тут он подмигнул и вышел на улицу.

На сей раз мужчина приехал на служебном автомобиле, который теперь стоял во дворе. Обчистив туфли, он уже собирался сесть за руль и уехать в Город, на поиски покупателя недвижимости, но его остановил Радлов. Радлову за час до этого пришло уведомление от завода о том, что приезжает хозяин нужного участка, именно поэтому ему удалось вовремя появиться.

– Вам чего? – осведомился матвеевский племянник.

– Я уполномочен от имени завода приобрести ваш участок, – объяснил Петр, стараясь унять одышку.

– Так это замечательно! Сколько предлагаете?

– Девяноста тысяч за землю, – Петр озвучил сумму, обозначенную в документе, ничего себе не оставляя – не хотел слишком долго обсуждать сделку, ибо собеседник вызывал у него крайнюю неприязнь. – По десять тысяч за сотку.

– А дом?

– Дом заводу не нужен, его снесут.

Чиновник снисходительно улыбнулся и произнес:

– Ты, дружочек, решил бюджет сделки прикарманить? Или просто дурачок? Я что, ради девяноста тысяч историю с судом затеял? Расходник хоть знаешь на ту же экспертизу?

– Имею представление, – хрипло отозвался Радлов и показал чиновнику текст уведомления о купле-продаже. – Сами посмотрите, стоимость такая.

– Мой оценщик предварительно оценил землю вместе со строениями в шестьсот тысяч. Земля по тридцатке за сотку и благоустроенный дом. Ты че мне лепишь тут?

– А ваш оценщик лично здесь был?

Племянник отрицательно помотал головой.

– Ну, так вокруг посмотрите, – продолжил Петр твердым голосом, даже с нотками откровенной злости. – Кто здесь жить захочет? Участок нужен только заводу. А завод больше не предложит.

– А у тебя там какая должность, собственно?

– Я исполняю обязанности заместителя директора.

– Божечки! – мужчина театрально схватился за свои щеки, изображая крайнюю степень удивления. – Ты ж даже не зам. Дружочек, отведи-ка меня на завод, мы пообщаемся с настоящим руководством, и они мне предложат новую цену – ту, которую я им скажу.

– Вас не пустят.

– Отведи, тебе сказали, – чиновник цокнул языком и добавил с презрением: – Место знай свое.

Радлов вскипел от гнева, сжал кулаки, но в ход их пускать не стал. Вместо этого он расплылся в широкой ухмылке и неожиданно весело ответил:

– Валяй! Я тебя отведу. Только знаешь, – понизил голос и договорил то ли с издевкой, то ли с угрозой: – Ты коли руководство встретишь, мне хоть расскажи, как оно выглядит.

Чиновник странно хмыкнул, явно не понимая смысл намека, вылез из машины и последовал вслед за Петром, не забыв прихватить папочку с нужными бумагами.

Обогнули озеро, не говоря друг другу ни слова, прошли через забор и оказались на пустыре, усеянном рыжими будками. Из одной будки хлестала вода. Радлов все время озирался и тяжело дышал – в очередной раз прихватило сердце, но своему спутнику он этого показывать не хотел и мужественно шел вперед.

Завод дымил и гудел, как всегда, и от его гула дрожал воздух.

Когда оказались у крыльца, звуки, доносящиеся изнутри здания, стихли, а двери распахнулись под действием автоматического механизма.

– Дирекция на втором уровне, – сообщил Петр. – Там всегда заперто, но если хочешь, иди.

– А ты как же? Боишься нагоняя от начальства?

– Иди, иди, – прохрипел Радлов и подтолкнул чиновника – совсем чуть-чуть, но тот едва не опрокинулся.

Выпрямившись, он погрозил кулаком и скрылся в недрах завода. Двери за ним мгновенно захлопнулись, так что казалось, будто ненасытный исполин поглотил его навсегда.

Радлов направился к будке, изрыгающей потоки воды. Вода выстреливала прямо из крыши метра на два, затем распадалась множеством капель, и капли дождем опадали на землю. Там, где они падали, земля шипела.

Петр открыл дверцу и увидел разорванную в клочья трубу. Присмотревшись внимательней, он заметил в воде розовые отблески и невольно подумал, будто труба кровоточит. Пожал плечами, поскольку не знал, что с этим делать, и встал у забора в ожидании неприятного чиновника.

А ждать пришлось очень долго, у Радлова в голове опять скопился туман – так случалось всегда, когда он оставался в одиночестве. В тумане мелькали чьи-то неясные лица и звучал голос мертвой падчерицы, но что именно говорила девушка, разобрать не удалось. Кажется, что-то вроде «Не убивай нас». Осознав смысл фразы, Петр дернулся всем телом и поспешил прогнать назойливых призраков.

Через полчаса наружу выскочил матвеевский племянник – весь растрепанный и расхристанный, с испариной на блестящей лысине и бледным, почти белым лицом. Близко посаженные глазки больше не задерживались на каждом предмете, стараясь его присвоить. Теперь они быстро-быстро бегали, ни на чем толком не задерживаясь, а зрачки в них были расширены наподобие ям, и в смолистой глубине этих ям подергивался страх.

Заводское нутро вновь загудело.

Радлов с удивлением осмотрел выскочившего мужчину и невольно подумал: «Что ж ты там увидел-то?». Он действительно не знал ответа – завод тревожил его, но никогда не показывал ничего такого, что могло бы вызвать подобный ужас.

А чиновник со всех ног кинулся к нему, как к спасительному оберегу, попытался выдавить из себя слова, но не сумел – горло пересохло. Тогда он прокашлялся и сиплым голосом, заикаясь, смог наконец произнести: