bannerbanner
Империя Зла
Империя Зла

Полная версия

Империя Зла

Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
3 из 8

Коломиец отшатнулся:

– Нет-нет, зачем же? Мы же все-таки культурные люди, хоть уже и наполовину американцы. Я их так, словцом, словцом…

Но по роже было видно, что даже министру культуры всякий вопрос хочется решить быстро и проще. А что может быть проще, если взять с собой этих крутых парней в краповых беретах?

Сказбуш оторвал взгляд от экрана ноутбука, лицо стало злым и жестким. Громко постучал карандашом по столу, привлекая внимание:

– Господин президент, прошу внимания. Только что получено сообщение… Четверть часа тому в сенате США заявили, что в сферу их интересов входит отныне и озеро Байкал. В силу его уникальности, естественно, ценности для всего земного шара. Как вы помните, на Урал для проверки реакции России уже съездила жена президента США…

Краснохарев буркнул:

– Куда черт не сумеет, туда бабу пошлет. А потом уже и морскую пехоту.

Сказбуш строго постучал карандашом:

– Я еще не закончил, дело серьезное. А минуту назад и государственный секретарь США сделал сенсационное заявление, что президент разрешает своим разведывательным самолетам проходить, при необходимости, над территорией России. Заявление снабжено целой кучей оговорок: самолеты-де не будут военными, оружия при себе нести не будут, угрозы никакой… Ну, обычные слова, чтобы успокоить тех, кого встревожит, помимо России. Как видим, сперва добились полетов над территорией Ирака, теперь пришла очередь России…

– Кто следующий? – спросил громко в звенящей тишине Коломиец.

Дверь заскрипела, в кабинет боком вдвинулся Яузов. Исхудавший, бледный как смерть, он был по-петушиному с выпуклой грудью, словно, помимо бинтов, туда подложили трехлитровую банку с огурцами. Вместе с ним в стерильно чистый воздух кабинета вошли запахи больницы.

Кречет зыркнул исподлобья, то ли потому, что Яузов был в числе главных заговорщиков, то ли из брезгливости здорового к больному.

– Какого черта? – осведомился он раздраженно. – Здесь что, лазарет?

Коломиец поспешно вскочил, он ближе всех, указал министру обороны на стул и даже попробовал помочь сесть человеку, который выглядел ненамного лучше всей армии. Яузов с неудовольствием отстранил чересчур услужливого министра культуры, поморщился от резкого движения.

– Ага, – сказал он, опустившись, – и до вас дошло? Надо только, чтобы следующего не было. На России обломали зубы многие. Подавится и Америка…

Кречет посмотрел на генерала, перевел взгляд на Сказбуша:

– Как же так?.. Если заявление было сделано только четверть часа тому, то из больницы до Кремля без малого сорок минут!

Яузов победно ухмыльнулся, а Сказбуш поморщился:

– Только и того, что его гэрэушники успели заглянуть в подготовленный документ раньше моих людей. Но это заявление госсекретаря у меня на столе лежало в распечатанном виде за час до того как!..

Кречет вскинул руки, успокаивая генералов:

– Тихо-тихо! Я думаю, что подобную утечку информации они организовали нарочито. Даже подсунули под нос вашим подслеповатым разведчикам бумаги с крупными буквами. А полетят ли самолеты над Байкалом в самом деле, будет видно из нашей позиции.

Коломиец предложил:

– Давайте объявим, что зоной наших интересов является Калифорния.

– На каком основании? – осведомился Яузов.

– А что, нужно основание? Ну, тогда… Калифорнию открыли и заселили русские. Она и звалась раньше Русской Америкой. Там и сейчас русские живут. Раньше мы о них молчали, они ж советскую власть в упор не видели, а теперь можно потребовать вернуть Калифорнию взад. Э-э, в состав России! А что? Такие же основания, как им летать над Уралом или бомбить Ирак… Даже больше!

Сказбуш проронил холодновато:

– Боюсь, что сочувствия такое заявление не вызовет.

Кречет сказал с тоскливой яростью:

– Еще бы! Мы просто опередили наше тупое большинство в осознании одного, вообще-то, простенького факта. Остальной народ еще прет по инерции. Мы ведь все вышли из американизма… Есть такое слово? Тогда придумайте! Когда нас тащили силой в коммунизм, мы упирались и с надеждой смотрели на Америку. Тогда не видели, что это всего лишь тупая сила, которая не хочет не только коммунизма, но и вообще культуры, не желает умнеть, смотреть на звезды. Но наши вожди надорвались, силой не затащишь даже в рай, коммунизм на какое-то время похоронен… надеюсь, надолго. А народ все еще по инерции кричит, что Америка – это хорошо, перенося хорошие качества борца против коммунизма вообще на жизнь… можно так сказать?

Коломиец отмахнулся:

– Вам все можно, Платон Тарасович!

Кречет посмотрел с подозрением:

– Что вы имеете в виду?

– Ваша малограмотность компенсируется искренностью, – сказал Коломиец с очень простодушным видом. – Народ это любит. Вы – народный президент!

Кто-то хихикнул и тут же сделал строгое лицо, зашуршал бумагами. Кречет засопел:

– Что вы какие-то с утра несерьезные.

– Так ведь суббота.

– Не воскресенье же, – огрызнулся он. – Кстати, завтра с утра чтоб все здесь! Я из вас шахтеров сделаю. Словом, мы уже поняли, что из себя эта Америка… коммунизм перед нею овечка! Если коммунизм пытался затащить в ускоренном темпе на вершину сверкающей горы, то Америка тащит в болото, на самое дно болота. А почему должны выбирать только между вершиной или болотом?.. Словом, завтра с утра чтоб были готовы варианты ответа на это заявление.

Коган вздохнул:

– Вот тебе, бабушка, и выходной…

А мудрый Краснохарев подытожил:

– Для нас воскресенье, что для коня свадьба: голова в цветах, а задница в мыле.

На столе перед ним мелькнули белые руки Марины, появилась его огромная чашка с павлином на боку, коричневая жидкость мощно колыхала высокую пену. Сшибающий с ног запах кофе растекся по кабинету. Коломийцу поставила вторую по размерам чашку, остальным – стандартные, бывшие цековские, с серпами и молотами на выпуклых боках, только перед Яузовым Марина опустила стакан с соком.

Черногоров с тоской посмотрел за окно, где день удался на редкость ясный, чистый, солнечный.

– Черт, иудаизм принять, что ли? Тех, по крайней мере, по субботам вкалывать не заставляют. Правда, вот обрезание…

– Да, – поддакнул Коломиец, – а то обрежут так обрежут! Такое для прикола оставят!

Сказбуш кивнул на Когана:

– Зря размечтались! Вон Коган вкалывает и в субботу.

– Предатель, – веско сказал Краснохарев. – Как предал свою жидовскую веру, так и нашу советскую, тьфу, православную… э-э… теперь уже магометанскую предаст. Даже жидовскому Отечеству надо служить не ради живота, а за… черт, с этой рыночной экономикой и слова высокие забыл! А раньше такое с трибуны мог… Так что же у нас с бюджетом, Сруль Израилевич?

Коган развел руками:

– Так ведь лето еще! Ну, почти лето. Мы уж как-то привыкли по нашей расейской привычке в последний день года… А если раньше, то вроде бы на Запад равняемся, что опять же урон национальному престижу…

– Это вы мне бросьте, – сказал Краснохарев веско. – В вашем Израиле принимают бюджет осенью? А я читал одного историка… а может, не историка вовсе, а вообще футюролога… что иудеи – это одно из племен русов. В древности заблудились, адиёты, забрались на Восток и там одичали, постепенно забыв язык, веру и Отечество. Так что Запад тут ни при чем. Хотя бы черновики есть?

– Есть, – бодро ответил Коган, – у нас все есть, даже кофейные чашки для левшей. Вам по отраслям или, так сказать, с высоты вашего птичьего полета?

Взгляд Краснохарева был тяжелее его самого, раздавил министра финансов, размазал по стенам, разбрызгал:

– Это на что же вы намекиваете, Сруль Израилевич? Что я невысоко летаю?

– Что вы, что вы, – испугался Коган. – При попутном ветре, да когда перо в… Ах да, мы же избрали для страны встречный ветер! Чтоб сразу высоту небывалую, догнать и перегнать, Империю Зла в землю по уши… или по ноздри…

– Что совой о пень, что пнем о сову, – буркнул Краснохарев. – Коровы тоже летают. Но высоко, потому и не видим.

Он разложил перед собой бумаги, заняв площадь с половину футбольного поля.

– Простите… чем?

– Коганом, – пояснил Краснохарев язвительно. – А не тем, чем вы подумали. Что, впрочем, одно и то же…

Он хохотнул, довольный, а хитрый Коган, добившись хорошего настроения главы правительства, быстро разложил перед ним бумаги, отпечатанные крупным шрифтом, уже знает о прогрессирующей дальнозоркости Краснохарева, знает его биологический цикл, посоветовался с его личным врачом.

Единственные, с кем Коган никогда не советовался, – астрологи, шаманы и всякие там ясновидцы. Может, потому, что вера иудеев запрещает гадания. А скорее, потому что Кречет ухитрился подобрать в кабинет не льстивых дураков, а все-таки неглупых профессионалов.

Глава 5

Я все еще временами чувствовал себя странновато, не на месте. Понятно, что на каждого вельможу по толпе челяди, и чем вельможа выше по рангу, тем челяди больше. На самых верхах у вельмож челяди столько, что они сами уже не знают, чем заняты.

Если повара готовят жрачку, медики закупают целые институты для обслуживания одного-единственного человека – президента, то я чувствовал себя не то наемным менестрелем, не то шутом. И когда все горбатились над законами, указами, проектами, кодексами, я бродил как дурак по кабинетам, только что не копался в носу. Коган ехидно величал меня серым кардиналом, а иногда, забывшись вроде бы, обращался ко мне как к Суслову, идеологу последних десятилетий советской власти. Но я-то знал, что, в отличие от твердокаменной идеологии тех лет, у нынешнего правительства идеологии пока что нет, а есть только жажда удержать страну на плаву…

И пока что никто не знает, как надо, понятно только, как не надо, да и то… Чистая душа Коломиец напирает на опыт предшественников, мол, что люди во все века те же, меняются только одежды. Даже не знаю, говорит ли в нем леность, нежелание что-то понимать и изучать. Все-таки проще одеть на нынешнего слесаря мундир лейб-гвардейского офицера и полагать, что вот уже знаешь жизнь восемнадцатого века. А ныне вроде бы боевой генерал после провала защиты Белого дома не только не застрелился, как поступил бы лейб-гвардеец, но смиренно отсидел символический срок, поцеловал туфли победителя и принял где-то в провинции доходную должность!.. И все по-прежнему подают ему руку, мир теперь таков: что генерал, что слесарь… Не говорю, что плох. Просто мир теперь таков.

Или же Коломиец повторяет как попугай… ну, насчет смены одежки – вообще-то любой народ состоит на 99% из попугаев, только у людей это зовется звучным словом «конформизм», – совершенно не вдумываясь в смысл. Таких псевдомудрых откровений масса, они прижились только потому, что звучат красиво, глубокомысленно. В обществе себе подобной полуинтеллигенции можно ронять эти сентенции, и все довольны, ведь на самом деле такие же чиновники 14-го класса, претендующие на звание тайных советников.

Когда я намекнул Коломийцу, он ощетинился:

– Назовите хоть один пример такого глубокомысленного откровения!

– Да хоть сто, – ответил я любезно. – Вы только что брякнули, что без знания прошлого нельзя знать будущее. Вы в самом деле уверены, что знание прошлого хеттов… или даже Древней Руси, что к нам совсем близко… даже знание прошлого времен Екатерины Второй как-то поможет разобраться с проблемами Интернета, экологических катастроф, добычи нефти или конфликтов с применением ядерного оружия, узнать будущее компьютеризации и космических полетов?

Коломиец открыл рот, складки на лбу углубились, лихорадочно ищет ответ, а всеслышащий, как Моссад, Коган злорадно:

– Зато звучит как красиво! Глубокомысленно! Можно повторять и повторять, и всякий раз вид будет мудреца, и никто не плюнет хотя бы под ноги. Это же надо: без знания прошлого… Да, сразу видно, Россия – страна непуганых идиотов.

– При чем тут Россия? Я впервые встретил это изречение в трудах Экклезиаста!

– Русский! – заявил Коган уверенно. – Тогда русские бежали от репрессий Колоксая. Они всегда бежали… Если вашим филологам дать эту жидовскую фамилию, то сразу найдут русские корни. Слонов же нашли?


Снова появилась Марина, на подносе кофейник и две чашки, кто-то заказал помимо меня. Остальные закрутили носами, как охотничьи псы, почуявшие бодрящий запах убегающего зайца.

Милое лицо Марины слегка припухло, под глазами наметились мешки, а на щеках косметики было больше обычного. Как и все женщины, старается как можно дольше выглядеть молодой. Мы все изо всех сил не замечаем мелкие морщинки у глаз, только жизнерадостный Краснохарев сочувствующе бухнул с носорожистой грацией:

– Ребята, а что я нашел от увядания кожи!.. Шесть литров пива на ночь, и утром ни одной морщины!

Марина, что начала было с надеждой прислушиваться, фыркнула и удалилась, в отместку вроде нечаянно задев Краснохарева подносом по уху. Я с наслаждением отхлебнул горячего, по горлу прокатился колючий еж, живительная волна пошла по телу.

– Многие годы, – сказал я, – наши умные головы строили коммунизм, светлое будущее всего человечества! Уже каждому грузчику было видно, что ни хрена не получается и не получится, а они все строили, строили, строили… Разрыв между благородной идеей и реальной жизнью наконец оказался так велик, что наконец все разом и страшно рухнуло…

Я говорил в пространство, ни к кому не обращаясь. Все заняты конкретными делами, только у меня его нет, или же мое конкретное в том и есть, что говорю вот так, бросаю урожай просто на ветер, в надежде, что какие-то зерна попадут не на камни, а в щели между ними, прорастут, не сгинут, а при удаче дадут семена. Кто-то из министров услышит краем уха, у кого-то в подсознании отложится словцо, идея, мысль, а то и просто останется заноза, заставит вернуться и подумать еще разок над вроде бы привычным…

Коган оторвал взгляд от экрана, спросил подозрительно:

– Это вы к чему такую преамбулу?

– К тому, – ответил я с готовностью нанятого шута, – что сейчас подобное же светлое будущее всего человечества строит Европа, а с ней и Россия. Не замечая, что и эта благородная химера от реальной жизни отдалилась, отдалилась невероятно!.. Я говорю о нашей юриспруденции. В частности, Уголовном кодексе. Уже любому грузчику понятно, что благородные идеалы коммунизма… то бишь отмена смертной казни, содержание преступников в тюрьмах-санаториях – это бред, что далек от реальности. И чем дольше будут делать вид, что этот вид коммунизма устоит, тем страшнее будет катастрофа. Я уже присматриваю за работой над новым кодексом, но пока разработают и примут, хорошо бы, чтобы кто-то проследил, чтобы как можно быстрее… прямо с сегодняшнего дня начали создаваться суды присяжных!

Коломиец воскликнул невольно:

– Но это же… ужасно! Если простой народ будет судить, кого сажать, кого расстреливать, то у нас фонарных столбов не хватит для повешенных!..

– На балконах можно, – предложил Коган. – Мне дед, кстати потомственный москвич, рассказывал…

Я с неудовольствием признался:

– Перегибы будут. Но с другой стороны, как завоевать доверие народа быстро и надежно?.. Ведь народ, который верит своим вождям, тот и работает лучше. И пьет меньше. И страну защищает по-настоящему, а сейчас кому она нужна?.. Мы не то что от Чечни, от племени тутси не отобьемся, если вдруг захотят захватить всю Россию. Если не хотим, чтобы мы и народ были отдельными категориями… я выражаюсь ясно?.. тогда надо привести в соответствие нормы права с нормами общества. Понимаю, сейчас даже вы на меня всех собак спустите, но если во всем западном мире дикость… то у нас она удесятеренная, устократненная. Чечня так прекрасно дралась потому, что у нее, как у нас еще при князе Святославе, нормы права совпали с нормами народа.

Краснохарев нахмурился:

– Я не успеваю за вашей мыслью. Вы ведь не практик, а теоретикам свойственна этакая прыть необыкновенная в мыслях.

– Для… – я сделал паузу, пояснил: – Для Краснохарева поясняю. Когда в Чечне под прицелом телекамер расстреляли по суду шариата убийц и насильников, то во всем мире поднялась буря возмущения. Но вы слушали этих людей? Я слушал наших депутатов и следил за их лицами. Как они красиво и книжно клеймили это средневековье! А придя домой, каждый… да-да, почти каждый, наверняка девяносто девять процентов!.. говорил дома, на кухне, жене и собаке, что как бы здорово такое же в Москве! Тысячами надо бы к стенке…

По их смущенным лицам видел, что и они дома, на кухне… Краснохарев помялся, сказал с неудовольствием:

– Странные вы речи ведете, Виктор Александрович! Одно дело думать, другое – говорить.

– Мы ж политики, – подтвердил понимающе юркий Коган.

Краснохарев посмотрел холодно:

– Мало ли что я о вас, Виктор Александрович, думаю… да и сам не хотел бы прочесть ваши мысли обо мне, честно скажу. А вот в поведении мы все здесь люди корректные, даже вон Коган временами… да, временами. Так и с законами! Мало ли что мне хочется, а поступать надо… э-э… как надо.

Они переглядывались,

– А как надо? – спросил я. – Сейчас юриспруденция оторвалась в такие заоблачные высоты, что у нас теперь два закона: по одному – преступника надо холить и лелеять, не дай бог синяк при задержании, обеспечить ему адвокатов, суд в полном составе, санаторные условия в тюрьме, а потом центр реабилитации с курортным режимом! Это в нашей-то голодной стране! А по другому: стрелять всех к чертовой матери. Только первый, абсолютно оторванный от жизни, почему-то имеет силу, а второй, который поддерживает весь народ, включая слесарей, инженеров и академиков, остается в пожелании. Вот и имеем общество, где всем на все наплевать, потому что народ видит, что власть в стране… да и в Западной Европе захватили какие-то марсиане, проводят какую-то странную политику…

Кречет крякнул, сказал с двусмысленной улыбкой:

– Нашим юристам, в самом деле, планы всемирного коммунизма бы строить! Я говорю о юристах всего Запада. Так же прекрасно и оторвано от жизни. Но в России так привыкли каждый шажок сверять с Западом, что сами уже в соплях путаемся. Когда говорят об общепризнанных нормах, то, само собой, имеются в виду нормы Запада. Виктор Александрович сослался на расстрел в Чечне, но это только потому, что для нас новинка – как же, в цивилизованной России! – хотя на самом деле по всему Востоку, а он постарше, побольше и даже побогаче крохотной Европы, ставят к стенке даже за воровство. Потому там воруют раз в столетие… Да, приняв законы Запада, мы вбили клин между властью и народом. Если же начнем расстреливать бандитов, то народ, конечно, поймет и одобрит, а вот интеллигенция…

– Повопит, – сказал я быстро. – Но только друг перед другом. Я ж говорю, каждый интеллигент сам бы стрелял… нет, конечно, сами ручки марать не изволят, но жаждут крови! А поговорят только из комплекса псевдообразованности. Чтоб Европа вдруг да не думала, что в России все такие дикие, Камю не читают… Просто, мол, в дикой стране живут, где правят всякие самодуры-кречеты. Но, голову даю на отрез, на самом деле такую резню примут с удовольствием. А мы получим поддержку всего народа. Не нынешнюю, пассивную, а… реальную!

Коган поежился:

– Погромы будут?

Краснохарев покосился рассерженно:

– Как вам все неймется! Двух зайцев одним камнем! И лишний раз покричать в свое удовольствие, что евреев обижают, и в Израиль загнать еще пару миллиончиков наших сограждан. А то не едут, проклятые. Там самим пахать приходится, а тут на хребте русского народа ездиете…

Кречет хмыкнул:

– Тут на днях один был на приеме. Из высших сионистских… Нельзя ли, мол, как-нибудь пару погромов. Хотя бы где-нибудь на окраине. В Перми берутся организовать сами. А то в Израиле рабочих рук не хватает, а палестинцы, что у них работают, то и дело с бомбами за пазухой приходят.

Сказбуш спросил с интересом:

– И что ответили?

– Да так, – ответил Кречет туманно. – Смотря что пообещают взамен. Поддержку в отношениях со Штатами, отсрочку долга Нидерландам, еще мелочишка, о которой пока говорить рано. А мы, что ж… Вон Коган горит желанием послужить далекой прародине. Его и вздернем.

Коган поежился, потрогал шею:

– Да я как-то не очень горю…

– Зато памятник поставят, – утешил Краснохарев злорадно. – А мы, скорбя, такой агромадный венок притащим! С лентами. Хоть красными, хоть черными. А хоть с голубыми. Это ж не за какую-то Россию пострадаешь, а за свой Израиль!

Коган вздохнул:

– Ладно, уговорили. Если венок большой…

А Сказбуш сказал с неудовольствием:

– Что погромы… Морду набить, подушку распороть… Вон на Украине так всегда от мала до велика всех под корень! Начиная со Святополка Окаянного и через Хмельницкого и гайдамаков до Петлюры и Бандеры. Вы уж, Платон Тарасович, торгуйтесь как следует! Они что угодно дадут за то, чтобы им свой Израиль людьми пополнить. Хоть половину американского флота, хоть любой штат к России присоединят на правах Татарии. Кстати, у них тоже не церемонятся. А с террористами так вовсе никогда в переговоры не вступают! Штурм, и все! При задержании живья не остается…

Он завистливо вздохнул. А Коломиец посмотрел на меня косо, сказал негромко, но с такой умелой актерской значительностью, что услышали все:

– Как сказал Цукерман… или Цукерник, уж не помню точно:

Возглавляя партии и классы,Лидеры никак не брали в толк,Что идея, брошенная в массы,Это девка, брошенная в полк.

Сказбуш хмыкнул, но было видно, что благосклонно слушает и поддерживает министра культуры. А когда тайная полиция поддерживает культуру, то по моей толстой волчьей шкуре сразу бегут мурашки размером с камчатских крабов. Тайная полиция не бывает хорошей, зато культура не только бывает полицейской, но еще как бывает!

– Это сказал Губерман, – поправил Сказбуш снисходительно, но выпрямил спину и посмотрел орлом, все ли заметили, что глава ФСБ поэзию знает лучше министра культуры. – А что до идей, так всегда было. Как с идеями христианства, коммунизма, пуританства, во что выльются идеи господина… или товарища Никольского, уж не знаю, не знаю. Но памятник не поставят, точно. Может быть как с Кромвелем: через сто лет выроют скелет и вздернут. А может, иконы нарисуют! Красивого такого, с благородным лицом и орлиным взором. Который даже в компьютерные игры резался без кодов и солюшенов.

– А если в дефматчи, – поддержал Коган с обидой в голосе, – то без подленьких патчей, когда себе бессмертие, а противнику – масдай!

Глава 6

Мирошниченко, весь из натренированных мышц, двигался легкий, как тень. Перед нами появлялись бумаги, которые он то и дело добывал из бесшумных принтеров, Марина так же неслышно подавала кофе и ставила тарелки с бутербродами.

Больше всего бумаг клали перед Кречетом. Большинство он, проглядев, передавал другим, на лбу его морщины становились все глубже. Одну распечатку пустил по кругу.

В помещении пахнуло холодным ветром. Министры мрачнели, в глазах появлялось затравленное выражение, как у зверей, загнанных в угол. Ко мне бумага пришла к последнему, по спине словно посыпали холодным колючим снегом. Внутренности похолодели от предчувствия неминуемой беды. С пометкой «секретно» на листке сообщалось, что у западной границы спешно строится военная база. Вообще-то США не скрывали, что строят, укрепляют эту базу, такую махину не скроешь, только отрицали, что она подходит под определение «военная». А на листке стояли в основном цифры. Сколько тягачей, пригодных только для перевозки тяжелых ракет, сколько специалистов-ядерщиков, сколько бетонируется площадок для комплекса противоракетной обороны…

В прессе пошли статьи, созданные по проверенному американскому рецепту: говорить только правду, много правды, очень много правды… но не всю. Снабжать корреспондентов массой видео– и фотоматериалов, чтобы сами не совали носы куда не надо. И не будут сапоги стаптывать, если им подать на блюдечке массу материалов. И пошло, что на этой базе будет технический центр по слежению, служба раннего оповещения, радарные установки, несколько взлетных полос для тяжелых самолетов… при чем здесь военные, транспортные самолеты с грузом продовольствия еще тяжелее военных! Естественно, на этой базе, оборудованной ультрасовременными установками по слежению, будет охрана, ибо нельзя же оставлять без охраны ценности на десятки миллиардов долларов. И не старый дед с дробовиком, а современные элитные части. А в вооружение элитных коммандос ныне входят как автоматы, так и легкие танки.

Сказбуш нарушил общее молчание:

– Там и тяжелые танки, и даже тактическое атомное оружие. Понятно, ракетами напичкано все, вплоть до туалетов. От крохотных, размером с палец, до таких, что ими бы только спутники на Марс забрасывать.

Яузов поскреб грудь, стараясь не задевать бинты, поморщился:

– Нам вызов. Они прекрасно знают, что нам станет известно все.

– Если проглотим, – согласился Сказбуш, – они сделают следующий шажок.

На страницу:
3 из 8