Ярость

Я усмехнулся:

– А если все-таки вся Украина, устав голодать, захочет воссоединиться?

Кречет широко улыбнулся:

– Еще не дозрели! Но вторая линия обороны заготовлена. Мол, на каких условиях, с каким статусом, а там пойдут уточнения, согласования, снова дополнения, новые согласования… которые можно растянуть на десятки лет. А за это время либо шах умрет, либо ишак сдохнет. В любом случае самим жрать нечего, но у нас есть хотя бы нефть и золото, как-то прокрутимся, на ноги встанем, но так вот в лоб Украине не скажешь?.. Дешевле подбросить сотню-другую миллионов долларов украинским националистам!

Знает же, подлец, мелькнула мысль, не брякну об этих миллионах. Явно досье собрано, начиная с внутриутробного состояния. Уверен не только в моих деловых качествах, хотя что от них осталось, но и в моей порядочности!.. Ну погоди же. Я не связываю себя порядочностью по отношению к диктаторам.

– Смотрите, – сказал я наконец, – не прогадайте сами.

Он развел руками:

– Если бы вы знали, на какие трюки пускаются, только бы приблизиться к рычагам! И подкуп, и лесть, и шантаж, а уж интриги всех уровней сложности… Я не уверен, даже сомневаюсь, что любое ваше замечание будет приниматься… уж извините… но что будете высказываться без оглядки на свои интересы, в этом я уверен. Я думаю, вы сможете высказаться откровенно и обо мне.

Он смотрел насмешливо и вызывающе. Я вспыхнул, генерал подозревает меня в присущей интеллигентам трусости, но сдержался:

– О вас и так говорит весь мир.

– Мне важно ваше суждение, – сказал он серьезно.

Я скептически хмыкнул:

– Так ли уж?.. Кто я?.. Даже не налоговый инспектор. Скажу, как и все, что победа на выборах вам досталась лишь благодаря той самой фразе. Ну, что пустите себе пулю в лоб, если за срок своего правления не выведете страну из кризиса. Да, эта фраза стала крылатой, она принесла победу. Так говорит любой обозреватель, любой ваш оппонент.

Кречет кивнул:

– Вы что-то недоговариваете.

– Нет, почему же? Я согласен с ними. Жаль, они не додумывают мысль до конца.

Он насторожился:

– Какого же?

– Почему именно эти слова привели к президентскому креслу? Одни говорят, что раз настолько уверены, значит, у вас есть либо связи с западными магнатами, либо знаете, как отобрать богатства мафии и пустить в бюджет. Другие уверены, что на вас работает команда экономистов куда мощнее, чем на предыдущего президента… Кто-то уверяет, что железной рукой сравнительно легко навести порядок, а рука у вас в самом деле железная; кто-то подсчитывает, каков огромный процент тех, кто проголосовал за вас лишь для того, чтобы увидеть, как президент застрелится…

Он сдержанно усмехнулся:

– Я думаю, таких даже больше, чем подсчитали.

– Вас не любят и боятся, – сказал я сдержанно.

– Но избрали же.

– Простой народ, – подчеркнул я. – А вся интеллигенция… вся!.. против. Беда любой страны в том, что интеллигенции всегда ничтожно мало в сравнении… скажем, со слесарями. А кроме слесарей, есть еще и грузчики, те все за вас, шоферы, подсобники, дворники… Продолжать?

– Достаточно, – согласился он. – Но какова истинная причина? В вашей интерпретации?

– А что, у меня должна быть своя?

Его глаза буравили меня с отвратительным любопытством.

– Вы не из тех, кого устраивают общие мнения.

– Был еще один пустячок, – ответил я нехотя. – Перелом в общественном сознании… Нет, еще не перелом, а смутная тяга к перелому… Не в общественном строе, не в экономике. Не в политике…

Он подбодрил грубым генеральским голосом:

– Говорите, я пойму. Я ж говорил, даже читать умею!

Я развел руками:

– Это в самом деле трудно объяснить, а еще труднее – сформулировать для вашего солдатского устава. Народ еще не осознал… я сейчас говорю действительно о народе, включая как грузчиков, так и академиков… не осознал, но смутно чувствует, что объелся свободой отношений между полами, признанием гомосеков и проституток полноправными членами общества, развратом, оправданием любого преступления… я говорю не о физическом оправдании, хотя и здесь народ требует закрутить гайки, а об оправдании трусости, подлости, низости… Когда вы брякнули, что застрелитесь, в воздухе внезапно пахнуло чем-то добротным, благородным. Пахнуло временем, когда стрелялись на дуэлях, а пятно с мундира смывали кровью, пустив пулю в висок… или в сердце, вам будет виднее. Вот основная причина, почему за вас проголосовало столько народа, хотя, повторяю, даже ваши лучшие аналитики называют более поверхностные причины.

Кречет усмехнулся, спросил неожиданно:

– За что вы так не любите армию?

– Не люблю? – удивился я. – Я считаю ее крайне необходимой в любом государстве!.. Я против роспуска армий. Люди ведь разные в силу умственных способностей, а надо найти место всем. В армию всегда шли самые тупые, ленивые, не умеющие и не желающие работать. И самые агрессивные тоже. Для любого общества гораздо выгоднее таких изолировать вдали от городов, говорить об их особой цели, одевать в пышные мундиры, цеплять блестящие ордена и медали – все дикари любят блестящее, – а при малейшей возможности истреблять в мелких пограничных стычках. Каждый год в стране рождается, условно говоря, по миллиону младенцев, из которых ничтожная часть станет академиками, чуть больше – инженерами, основная масса – рабочими и крестьянами, но будет толика ни на что не годных, которых общество заинтересовано направить в офицерские училища. Погибнут – не жалко, хоть гибелью принесут пользу: не будут сидеть на шее государства. Да и своей тупостью и агрессивностью не будут раздражать общество.

Он слушал с неподвижным лицом. Когда я закончил, пророкотал начальственным голосом, при звуках которого любой интеллигент готов был объявить себя хоть евреем, только бы бежать вон из страны:

– Для иных, особенно из глубинки, офицерское училище было единственной возможностью вырваться из медвежьей дыры. Потому среди офицеров столько украинцев и сибиряков и совсем нет сытеньких москвичей… Ну да ладно. Как я понял, вы готовы войти в мой тайный совет?

Я удивился:

– Вы все еще не передумали?

– Нет, как бы вы меня к этому ни подталкивали.

– Вы знаете, – сказал я искренне, – я вас невзлюбил еще с первого появления на экране. И потом, когда вас атаковали газетчики. А сейчас, пообщавшись, я вас возненавидел вовсе.

Он кивнул, довольный, как слон, и непробиваемый, словно сверхсовременный танк, по которому я стрелял из детского лука:

– Тогда сработаемся. Виктор Александрович, я начинаю рабочий день рано… но вас заставить изменить свои сибаритские наклонности вряд ли смогу. Так что возьмите сотовый телефон, чтобы общаться при необходимости, да еще…

Вошла секретарша, в обеих руках несла, словно бомбу, небольшой чемоданчик, красивый, из дорогой кожи, размером меньше «дипломата».

– Все сделано, – сказала она приятным, но деловым тоном. – Вписаны эти… «Starcraft-2» и… полезные программы.

Кречет взял, взвесил на руке:

– Здесь факс, модем и прочие навороты. Системы связи с любой точкой земного шара. Разберетесь! Вы из редкой породы гуманитариев, что технику осваивают сразу. А сэйвы, надеюсь, перенесете сами.

Чемоданчик был почти невесомым. Я видел подобный на выставке, там даже RAM измерялась гигабайтами, такой ноутбук по мощи равен графической станции.

Тоже взвесив в руке, я признался:

– Это очень весомый аргумент. Очень.

ГЛАВА 5

Мирошник вел машину все так же неспешно, с крестьянской обстоятельностью. Но теперь я уловил, что он постоянно поглядывает в зеркальце и мгновенно замечает как машины, что проносятся навстречу, так и прохожих на тротуаре, мгновенно оценивает их по тому, как идут, как держат руки.

Он перехватил мой взгляд, сказал приглашающе:

– Вы курите, не стесняйте себя. Вон пепельница.

– Спасибо, – ответил я. – Не курю.

– А-а… Верно врачи говорят: кто бросает курить – оттягивает свой конец, кто курит – кончает раком.

– Да нет, – пояснил я. – Курить начинают от трусости, слабости, желания быть в стаде. А я волк-одиночка.

– Ого!

Я усмехнулся:

– Если Кречет у нас… кречет, то и штаб у него должен соответствовать.

– Вы и в молодости не курили?

– Я всегда был волком-одиночкой.

Он кивнул, не отрывая глаз от дороги, тротуаров, машин. По-моему, замечал даже птиц, что могли оказаться вертолетами со снайперами на борту. Но я ощутил, что он меня из волков-одиночек перевел в матерые волчары, которым в самом деле не требуются ни сигареты, ни наркотики.

Экран небольшого телевизора светился, толстомордый дурак, растягивая слова, в программе «Итоги» рассказывал о международном положении. Я попытался найти рычажок звука, но с моим умением только улиток ловить, а когда удалось отыскать, комментатор уже убрался, пошла передача о пресс-конференции американского посла. Красиво улыбаясь, он с трибуны дал понять журналистам, что русских послали в задницу с их протестами против расширения НАТО на восток, США что хотели, то и будут делать, со слабыми не считаются, а Россия сейчас слаба, ее можно и надо добить, как в «Mortal Combat» добивают на ринге…

Мирошник бросил косой взгляд, я услышал, как заскрипела баранка под крепкими пальцами, костяшки побелели. На скулах натянулась кожа, выступили рифленые желваки.

– Это хорошо, – сказал я.

Его зубы скрипнули так, словно танк развернулся на мраморной площади.

– Хорошо?

– Просто прекрасно, – сказал я.

Он взглянул на меня так, будто и меня с наслаждением бы зашвырнул под танк.

– Почему?

– Наше унижение, – пояснил я, – когда они расширяют свое НАТО на восток, концентрируя свои войска прямо у наших границ. Это не столько угроза, как унижение! Напоминание победителя, что нас поверг и теперь вытирает о нас свои американские сапоги!.. А чтобы мы зашевелились, нам не просто должны дать в морду, но и наплевать на нас, помочиться, вытереть сапоги. Это западные рыцари шляются по свету в поисках приключений, а наш дурак сидит да сопит в две дырочки, пока Змей не украдет его невесту, не спалит хату, не навалит кучу дерьма во дворе. Но Змей ошибается, когда думает, что если рыцарь шляется в поисках Змея, то он силен и храбр, а ежели Ванька лежит на печи да жует сопли, он слаб… Ему только разозлиться надо.

Мирошник слушал, посматривал недоверчиво. Похоже, он из тех патриотов, что растрачивают силы и время, выискивая доказательства, что русские – самый древний народ с богатым прошлым, что всегда побеждал, что все великие люди – русские, а слоны в Африке – это наши мамонты, только гнусно облысевшие и измельчавшие.

А не отказаться ли, мелькнуло опасливое. Я не готов выползать из раковины. Я даже не улитка, а равлик – голенький, без домика на спине. Вот шоферюге закатил лекцию, что значит – с людьми давно не общался… Да и Кречет, это же ясно, недалеко ушел от своего шофера. А я все-таки мыслитель, философ, придумыватель новых социальных систем, форм правления… Но я знаю, что даже самые безукоризненные схемы, будучи воплощены в жизнь, чаще всего рождают чудовищ. Коммунизм – не пример ли? Это нынешнему совку кажется, что коммунизм придумал Ельцин в молодости, а потом ужаснулся и перестроился в демократа. Коммунизм был прекрасной мечтой всего человечества, начиная с первобытных времен, его идеи развивали англичанин Томас Мор, итальянец Кампанелла, немец Бебель…

Но с другой стороны, зная это, могу предостеречь. Слишком уж нетерпелив Кречет, слишком быстро жаждет поднять страну из разрухи на вершину богатства. Но Россия – не Андорра или Монако. Пуп порвется. Хорошо бы у него, а то у России…

Меня прижало к дверце, я увидел знакомый двор. Машина свернула еще раз, меня качнуло, как ваньку-встаньку, в другую сторону, а машина остановилась перед подъездом. Не успел я выкарабкаться, как Мирошник оказался с той стороны и открыл дверцу.

– Это не нужно, – сказал я, морщась. – Я еще в состоянии сам выползти. Пусть не так изячно, как учат манекенщиц…

– Президент говорил о вас с таким уважением, – ухмыльнулся Мирошник. – Так что я просто из природного вежества.

– Ого!

Он вошел со мной в лифт, огляделся, словно искал потайные телекамеры или замаскированные пулеметы. Проводил до самой двери. Я еще не сунул ключ в скважину, а в дверь с той стороны мощно бухнуло. Хрюка не желала знать, что дверь надо сперва открыть, ломилась ко мне самозабвенно, влюбленно, преданно. За спиной хмыкнуло. Шофер президента не одобрял, что дверь заперта даже не на один оборот, а просто на защелку.

– Если забудете номера телефонов, – сказал он на прощанье, – то жмите верхнюю кнопку. Там наша справочная, подскажут.

– Разберусь, – пообещал я.

Едва отворил дверь, Хрюка налетела, как ураган, подпрыгнула, словно просилась на руки, радостно поприветствовала Мирошника. Уже второй раз видит этого человека, значит, друзья навек, такой может в следующий раз вовсе косточку принести…

Коробочка сотового телефона казалась невесомой, почти помещалась в ладони. Закрыв дверь теперь уже на два оборота, я прошел на кухню, привычно зажег газ, поставил на огонь джезву. Поймал себя на том, что задергиваю шторы, хотя раньше никогда этого не делал. Дом напротив далековат, без мощного бинокля не рассмотреть, размышляю я о судьбах страны, красиво собрав морщины на лбу, или же копаюсь в носу, жутко перекосив харю. Теперь же, как многозначительно сообщил Мирошник, заинтересуются разные структуры. От мафиозных, что везде успевают первыми, до чиновников разного ранга, которым всегда что-то да надо к тому, что уже нахапали.

Кречет прав: другой бы завизжал от счастья. Ходил бы на ушах, падал на спину и дрыгал лапами. Но я точно не буду хапать, я мог бы это делать и раньше, случаи были, но мне нравится моя независимая жизнь, нравится бродить по Интернету, нравится ни от кого не зависеть. Мои работы по футурологии регулярно переводятся за рубежом, даже пятнадцатилетней давности все еще приносят некоторый доход, на безбедную жизнь хватает, а на Гавайских островах я могу побывать и по Интернету, порыться в Библиотеке Конгресса США, тут же заглянуть в Лувр, просмотреть картинную галерею Уффици, быстро пробежать каталог новых поступлений в Берлинской библиотеке. На хрена мне яхта, когда с комфортом могу поваляться и на уютном диване?

Конечно, меньше всего на свете думал побывать в роли советника президента. Да еще такого! Но… почему нет? Это только маленький человек, будь он грузчиком, инженером или академиком, полагает, что мир двигается как линкор по однажды проложенному курсу… Но еще мудрый Паскаль с горькой иронией сказал, что будь у Клеопатры иная форма носа, карта мира была бы иной. Многие войны начинались по пустякам, капризам, детским обидам, многие страны и народы исчезли не по каким-то историческим законам, как мудро объясняют историки, а опять же – форма носа, косой взгляд, один царь у другого бабу увел, третий о ком-то из коронованных балбесов пустил обидный слушок, в результате которого обиженный привел войска, разрушил города, на их месте посеял пшеницу, а народ велел либо изгнать, где те потеряли себя как народ, либо истребил всех выше тележной чеки…

Мир все еще дик, им управляют вожди с дубиной в руке. Теперь их называют президентами, генсеками, канцлерами, но от их настроения, воспитания и привычек зависит слишком многое… Как и от тех, кто их окружает, подает советы.

Зазвонил телефон. Не сотовый, с тем еще надо разбираться, а мой, старенький, хотя и с наворотами вроде определителя и автодозвона. Я выждал до третьего звонка, лишь тогда высвечивается номер звонящего, поднял трубку:

– Алло!

В трубке прогудел добродушный медленный бас, словно заговорил шмель размером со слона:

– Привет, Виктор. Это Леонид. Тебе привет от Фиры. Еще утром прибыли… Я тебе звонил сразу же, но тебя не было.

– До утра никуда не денусь, – ответил я. – Продуктов жена напихала полный холодильник. Даже в магазин не пойду.

В трубке послышались молящие нотки:

– Тогда, может, заглянешь?.. Честно говоря, ты когда заразил меня своим компьютерством, так я и на юге о нем помнил. Только в дверь, сразу за клавиатуру. Включил, а он мне: error в файле таком-то! И цифры пишет так это злорадненько, знает, мерзавец, как я их ненавижу. Ты был прав, надо было бэкапчик сотворить…

– Я сейчас зайду, – пообещал я. – Ты на всякий случай рэстартни, а то и перезагрузись по горячему. Бывает, помогает.

Хрюка вертелась, повизгивала, заглядывала в глаза. Я сбросил на чистую дискету пару системных файлов, Хрюка уже пыталась открыть дверь. Пока я захлопывал, она вихрем пронеслась по коридору, влетела на площадку и торопливо вызвала лифт. Знакомые говорили, что собака у меня удивительная, если научилась сама вызывать лифт, но что тут удивительного, если она в течение пяти лет видела, как я всякий раз нажимал одну и ту же кнопку, а она может сделать это еще быстрее, после чего – улица, простор, свобода, другие собаки… а во-вторых, не зря же говорят, что собаки – продолжение их хозяев. У добрых людей и собаки добрые, хоть и бультерьеры, у раздражительных даже пудели кусаются, ну, а я себя скромно отношу к числу умных…

Говорковы жили двумя этажами ниже. Хрюка очень любила бывать в гостях, к тому же полгода тому Леонид завел таксочку Ксюшу, Хрюка обожала ее тискать, мять, валять по дивану и по всей квартире, покрытой толстым ковром.

Леонид открыл, предварительно рассмотрев меня в глазок, Хрюка ворвалась в щель, едва не сшибла с ног, в глубине раздался визг, вопли. Леонид прогудел добродушно:

– Ксюша тоже по ней соскучилась… Слышишь, лижутся!

– Пойдем к компьютеру, – предложил я. – Где он у тебя на этот раз?

В отличие от моей квартира Леонида огромная, заблудиться можно. Компьютеру он постоянно искал подходящие условия, и я всякий раз находил его пентюль на новом месте.

– Если не перебежал за моей спиной на кухню, то в большой комнате, – сообщил он виновато, – мог, конечно, набраться дурных привычек.

Я вытащил дискету:

– Говоришь, error?

– Да… То он доставал меня, чтобы я нажал клавишу any key, я искал ее по всей клавиатуре и даже под нею, а теперь придумал новое издевательство…

Я вставил дискету, но файлы сбрасывать не стал, сперва заглянул в win ini. Леонид смотрел на меня такими же глазами, как я сам смотрел совсем недавно на всякого, кто умел включать и выключать эту загадочную штуку с названием, известным нам раньше только по фантастическим романам. Так и есть, он сумел стереть ненужную программку, но она всобачила часть файлов в Windows, там Леонид, естественно, найти их и стереть не умел.

Собаки шумно возились в соседней комнате, изредка заглядывали, проверяли нас, на кухне звякала посуда, затрещали зерна в кофемолке, в нашу комнату потек горьковатый бодрящий запах.

– Вот, – показал я строчку, – видишь? Эти файлы и требовал компьютер. Можно было интернуть пару раз, и все. Загрузился бы как обычно.

– Боялся, – признался Леонид.

– Он просто тебя предупреждал, что таких файлов не находит, а в win ini они почему-то есть!

– А черт его знает, чего вдруг распредупреждался… Ты извини, что я по такому пустяку.

– Ерунда, – сказал я великодушно. – Знал бы ты, как я сам боялся сперва! Честно говоря, до сих пор видеомагнитофон настроить не умею, таймер вечно отключается, в телевизоре только шесть каналов работает, остальные не нахожу, а вот с компьютером как-то сдружился быстрее.

Из кухни раздался веселый голос Фиры. Тут же примчалась Хрюка, начала хватать зубами, тянуть, возмущаться, что не спешим на кухню, там корм дают, такие неповоротливые, и Леонид сказал с восхищением:

– Умная псяка! Все понимает.

– Работает, – сказал я и пояснил: – На обед звать умеет, значит – служит.

– Служебная собака?

– Вот-вот, служебная.

На кухне было светло и чисто, Леонид, как и я, любит яркий свет, в люстре пять лампочек, по широкому столу улыбающаяся Фира расставила на тарелочках десятки крохотных пирожных, бутербродиков, а когда мы расселись, начала разливать душистый кофе. Таксочка кувыркалась на диване, а Хрюка уже сидела возле стола, в черных глазах было нетерпеливое ожидание. Неважно, насколько брюхо набито, важно участвовать в совместной трапезе, чтобы приобщиться к кругу высших существ и попытаться повысить свой ранг в этой стае.

– Как отдыхалось? – спросил я дежурное.

– Покажу, – пообещал Леонид.

Мы быстро проглотили по чашечке, сжевали бутербродики, один перепал Хрюке. Леонид кивнул, мы вышли в комнату, где он снял с полки альбом. Я видел, как Фира заулыбалась.

– Я проявлял там же, – объяснил Леонид. – Запирался в ванной комнатке, сам и печатал… Не доверяю такое ответственное дело. Обязательно испортят!

Он уже лет пятнадцать упорно ездил на юг, но не на какой-то западный или восточный, а в привычную Евпаторию. Открытые границы зарплату не прибавили, скорее – наоборот. Сейчас и на Евпаторию собирал целый год.

В альбоме фото разместить явно не успел, навалено кучей, теперь выбирал и подкладывал мне, соблюдая очередность. Вот в аэропорту, вот на трапе, а вот уже сходят на берег Крыма… Снимал Леонид в самом деле здорово, тут он силен так же, как я в компьютере, хоть оба непрофессионалы.

– Это пропусти, – сказал Леонид великодушно, он знал, как все ненавидят рассматривать семейные альбомы, интересные только для самих хозяев. – И это… Начинай с третьего листа.

ГЛАВА 6

Здесь снимал явно сам, снимок был великолепен. Фира стояла, совершенно обнаженная, у кромки воды. Волна набежала на щиколотки, со спины падал красноватый свет заходящего солнца, волосы и плечи искрились, словно по ним пробегала плазменная молния. Лицо было в тени, но Леонид поставил ее так, что красный свет выхватывал из тени кончики груди, и те вызывающе приковывали все внимание только к себе.

– Здорово! – восхитился я.

– Это что, – сказал Леонид скромно. – Ты дальше смотри.

На кухне снова засвистел кофейник, Фира вышла, слышно было, как звякают чашки. В закатном зареве Леонид сделал еще с полдюжины снимков, все как на подбор, а Фира позировала хоть и раскованно, но помнила, что она – мать пятнадцатилетней дочери: втягивала живот, напрягала мышцы груди, достаточно крупной, чтобы стремиться обвиснуть, как уши спаниеля.

– Ну как? – спросил Леонид горделиво.

Фира внесла поднос с кофе, быстро расставила, улыбаясь, чашки, тарелочки с такими же бутербродами. Щечки ее слегка порозовели, она украдкой заглянула в альбом, пытаясь понять, над каким из ее снимков я раскрыл от восторга рот.

– Здорово, – повторил я. – Просто здорово! Фира, ты просто молодчина. Глядя на тебя, никто не скажет, что у тебя вообще есть дочь. А скажи, что есть и что не в детском садике, а вот-вот замуж, так челюсти отвиснут до пола.

Она благодарно улыбнулась. Через глубокий вырез платья, когда нагибалась, подвигая ко мне кофе, я мог рассмотреть ее трусики. Живот ее все еще сохранил очертания живота нерожавшей женщины, хотя и появились очаровательные складки.

– Леонид достал меня этими снимками, – пожаловалась она, но глаза ее смеялись. – Те деньги, что скопили на фрукты, потратил на пленку.

– Не скажи, – прогудел Леонид весело. – На фрукты хватило. А нащелкал только две катушечки по тридцать шесть кадров.

Дальше Фира была во всех позах: стоя, лежа, сидя, сперва – беленькая, затем постепенно покрывалась загаром, а ее фигура словно бы подтягивалась, грудь стала выше, а в поясе тоньше, будто Леонид изнурял ее наклонами и скручиваниями, но я знал, что оба слишком ленивы, чтобы даже подойти близко к тренажерам.

– Ты мог бы подрабатывать фотографом, – заметил я. – Снимки лучше, чем у рядового профессионала.

Леонид развел руками:

– Если закроют мой НИИ, то что делать…

– А как сейчас?

– Идут разговоры.

– Серьезные?

– Как угадать? Жужжат, волнуются. У нас же узкая специализация, таким в условиях нашего дикого рынка найти работу трудно. Мне что, я могу пойти хоть грузчиком, они и раньше зарабатывали больше, чем я, старший научный сотрудник, доцент, а сейчас и подавно…

– Да, грузчики сейчас нарасхват. Особенно в коммерческие структуры. Подай, привези, поднеси. К тому же постоянные переезды, чтобы легче уйти от налогов, замести следы.

На последних снимках Фира выглядела красивой и загадочной. Снимал ее явно в последний день, на лицо уже легла тень близких рабочих будней, но от этого снимки только выиграли. По-прежнему голая, Леонид не признавал прозрачных пеньюаров и полуспущенных трусиков, но теперь в ней чувствовался аристократизм, баронское достоинство.

Обнаженная, она сидела под скалой на берегу моря свободно, слегка раздвинув ноги, резкость была ошеломляющей, я мог рассмотреть каждый волосок, даже искорки от оранжевого солнца, крупная грудь от купания в холодной воде напряглась и стояла торчком, вызывающе глядя в объектив красными торчащими, как кончики стрел, сосками.