Псевдоним

Юрий Никитин

Псевдоним

Перелом произошел как-то сразу. На столе лежали почти готовые к сдаче три повести, два десятка невычитанных рассказов, со стола не исчезал роман – уже готова первая треть. Лампов готовился отдать все вместе, приближался первый юбилей – пятидесятилетие. В редакциях отнесутся благосклоннее, хотя вещи Лампова и так обычно проскальзывают в печать как намыленные, но юбилей надо выделять хотя бы количеством… но тут Лампов неожиданно для себя поднялся на следующую ступеньку в творчестве.

Он был уверен, что та, на которой находился ранее, и есть самая-самая высокая, и, глядя на предыдущие, говорил себе с добродушной улыбкой: «Каким же дураком я был!», подразумевая, что уж сейчас он точно не дурак, но теперь произошло некое внутреннее изменение, и он с радостью и страхом ощутил, что может писать намного лучше, что сейчас действительно видит больше, умеет больше, а до того был все же дурак, да какой еще самовлюбленный дурак!

Мгновенно увидел свои же произведения такими, какие на самом деле, и впервые рецензенты показались не идиотами, что ни уха ни рыла в творчестве, штампующими отрицательные рецензии по сговору с редактором, а людьми, опередившими его в понимании.

Мелькнула полувосхищенная-полузавистливая мысль: они ж еще тогда знали! Понимали! Умели! Стояли на этой высокой ступеньке! А он тогда жил еще червяк червяком…

Он пометался по комнате, принялся дрожащими руками запихивать эти недоповести, недорассказы, недороман в старые папки. Хорошо, не успел развезти по редакциям! Ладно, для читателей он останется автором трех заурядных книг, благодаря которым вполз в Союз писателей, а затем вдруг совершившим изумительный творческий взлет. Если бы отдал в печать эту лихую чушь, то вышла бы в журнале через полгода, а в издательстве через два, и потом – страшно подумать! – по ней бы судили о нем, Лампове… Стыдно было бы смотреть в глаза тем, кто умеет и кто понимает.

Лихорадочно возбужденного, прижимающего к себе обеими руками стопки папок, его понесло в коридор, там больно ударился локтем о дверной косяк.

У входа опомнился. Мусоропровод между этажами, а в «семейных» трусах только выскочи на лестничную площадку – соседи всю оставшуюся жизнь будут потешаться, пальцами показывать.

Положив рукописи на пол, он торопливо влез в спортивный костюм. Завязки папок затрещали, когда он снова суетливо подхватил всю груду, одна веревочка не выдержала, листки с шелестом разлетелись по прихожей.

Он ругнулся, опустился на четвереньки. Пальцы сгребали в кучу листки, а глаза автоматически выхватывали строки, воскрешали целые абзацы…

Жена, придя с работы, застала Лампова на полу. Он сидел по-турецки, вокруг лежали, усеивали прихожую, исписанные страницы. Лампов брал то один лист, то другой, подносил к глазам.

– Это же не халтура, – сказал он с раздражением. – Вот в продаже сапоги по сто девяносто рэ, а есть и по восемьдесят. За первыми – давка, а вторые – берут поспокойнее…Но пользу приносят и те, и другие! От первых – и польза, и вид, и удобство, вторые – только от грязи охраняют… Все с разной степенью гениальности сделано, только книги им подай самые-самые лучшие!

– Алеша, что с тобой?

– С сегодняшнего дня, Маша, я знаю, как писать по-настоящему! С сегодняшнего. Но сколько воды утечет, пока напишу по-нынешнему, пока прочтут, отрецензируют, в план поставят?.. А это, написанное, выбрасывать, что ли?

Жена переполошилась:

– Алеша, такой труд… Вспомни, как ты каторжно работал.

– В том-то и дело. Угрохал годы. Пишешь сразу несколько вещиц, в издательство несешь те, что вытанцовываются быстрее, другие оседают, созревают медленнее. Вот и скопилось… А ведь осталось только крохотную правочку – и можно бы в печать.

Жена спросила опасливо:

– А ты в самом деле… можешь лучше?

– Могу, – ответил он устало. – Все, что написал раньше, чепуха. Критики в своих статьях правы. Я бы себе сильнее врезал.

Жена просияла:

– Как хорошо… А то ты говорил про первую десятку, большую пятерку, а себя все считал только в первой сотне!

– А на самом деле я был в первой тысяче, – сказал он угрюмо. – Тачал сапоги по восемьдесят рэ, а сейчас могу по самому высокому классу… Вот только этих, уже сшитых, жаль! Все-таки столько за машинкой горбился… Да и без гонораров насидимся, пока новые напишу, да пока пойдут.

Он с мрачным лицом продолжал перебирать листки. Жена на цыпочках ушла на кухню. Вскоре оттуда покатили вкусные запахи. Маша умела на скорую руку приготовить сносный ужин.

Лампов поднялся, сказал твердо:

– Я сказал, что не опубликую!

– Вот и хорошо, – согласилась она из кухни, немного встревоженная агрессивным тоном, словно бы с ним кто-то спорил.

– Но это опубликую не я, – сказал он зло. – Но… чтобы труд не пропал… гм… пусть в печать все же пойдет.

– Как это? – не поняла жена.

Он пришел на кухню, сел за стол. В прихожей остались на полу листки.

– Очень просто, – отрубил он. – Чтоб имя не марать! В печать пойдет… под псевдонимом.

Она выжидающе помалкивала. Он сопел за столиком, устраивался поудобнее, наконец не выдержал:

– Это же мои заработанные деньги, понимаешь? Я ведь сотворил эти вещи, не украл же! Почему сапоги можно делать и на троечку, а рассказы – только на пять?

Она поставила перед ним тарелку с горячим супом. Он повеселел:

– Я открещиваюсь от произведений, но не от гонорара!.. Давай-ка лучше придумаем посевдоним похлеще. С претензией. Что-нибудь вроде: Алмазов, Бриллиантов…

– Самоцветов, – подсказала жена с неуверенной улыбкой.

– Вот-вот! Жемчугов, Малахитов… Да что мы одни камни? Львов, Орлов, Соколов…

– Львовский, Орловский, Соколовский, – поправила она. – Так эффектнее.

– Умница ты моя, – сказал он и поцеловал жену мокрыми от супа губами. – Пусть Орловский. А имечко тоже напыщенно-глупое: Гай Юлий, например…

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.