Времена Амирана. Книга 1: Начало

И она ласково положила свою мягкую ладошку на руку Урлаха.

***

А вот Куртифляс был сейчас никому не нужен. И правда, кому нужен шут на похоронах? Ну, пусть еще не на похоронах, пусть пока только у ложа умирающего. Ну и хорошо, ну и ладно! Ему же, Куртифлясу, легче. Солдат спит – служба идет.

Итак, служба шла, а сам Куртифляс стоял спокойно рядом с оберлакеем, только что пославшим своих подчиненных за лекарями. Сейчас в облике шута, даже не смотря на его идиотский костюм, не было ничего шутовского. Напротив, рядом с пожилым и важным начальником всех дворцовых лакеев и горничных стоял уже тоже немолодой, но сохранивший фигуру, человек с серьезным, умным, совсем не смешным лицом. Свой дурацкий колпак Куртифляс снял и держал, скомкав, в руке, зажав бубенчики так, чтобы они не звонили. При нынешних обстоятельствах это было бы совсем некстати.

В свои молодые годы оберлакей служил в армии и, соответственно, участвовал в войнах. Это был опытный человек, видевший кровь, смерть и раны. И вот, с высоты своего опыта, он говорил стоящему рядом Куртифлясу:

– Посмотри, как он дышит. У него явно перерезана жила, идущая к сердцу и питающая его жизненной силой. Сейчас сердце сжигает остатки тех запасов, что у него были. Они скоро кончатся, сердце остановится и душа покинет его. Потому что душа должна постоянно обмываться потоками свежей крови. И, если ее лишить этого притока, то…

– Да, похоже на то, – согласился с ним Куртифляс, – но, может, еще не поздно? Сейчас придут лекари, сделают что-нибудь. У нас же хорошие лекари. Вон, Панкратий – вообще ученик самого Могулия Городецкого.

– Хм… – скептически покачал головой многоопытный оберлакей, – боюсь, что тут и сам Могулий ничего бы не сделал. Если бы еще сразу… А так… Крови он много потерял к тому же.

***

Послышались шаги, голоса и мимо говорящих быстро, почти бегом прошествовали Панкратий и Генис – два дворцовых лекаря, окруженные свитой помощников, несущих баулы, кофры, стальные короба и стеклянные сосуды. Похоже, придворная медицина явилась во всеоружии.

***

Принципия стояла, прижав руки к лицу. Она просто не в состоянии была смотреть на то, как жизнь покидает это распростертое перед ней тело. Это могучее, живое, такое родное тело, чьи прикосновения она помнила до сих пор. Господи! Неужели никогда больше… А он как будто предвидел… Нет, нет… Господи, сделай так, чтобы он не умер! Да, он будет долго болеть. Пусть. Я буду его сиделкой. Я не отойду от него. Я буду ухаживать за ним, и постепенно он поправится. Мы будем гулять с ним по парку. Я буду держать его под руку. И он снова станет таким, как был – сильным, смелым, красивым. Мы пройдем с ним через это, клянусь! И мы будем любить друг друга. Долго, всю жизнь. Боже, ну, пожалуйста, пусть он только не умрет!

Тянулись бесконечные минуты. Ничего не происходило. Только дыхание Геркулания становилось все более тяжелым и неровным. Только с каждым ушедшим в прошлое мигом надежды становилось все меньше. Она утекала, эта надежда, как кровь из раны. И с последней каплей крови неизбежно иссякнет и она.

Вдруг что-то изменилось вокруг. Всколыхнулся застывший мертвый воздух, словно все, стоящие рядом, разом облегченно вздохнули. Где-то вдали раздались шаги. Шаги были быстры и многочисленны. Принципия открыла глаза. Ее потянули за руку – что такое? Она оглянулась. Круг, в центре которого лежал Геркуланий разорвался. Люди отходили, освобождая пространство. Отец тянул ее за руку, и она отошла тоже.

Подбегала команда лекарей. Ну, слава богу! Ну, наконец-то!

Теперь лежащего окружали люди в черном. В отличие от тех, чьи места они заняли, медики не стояли, опустив руки и головы. Медики действовали, и действия их были четки и слажены. Первым делом они развернули принесенные с собой ширмы, отгородившись от праздной и бесполезной толпы. Властный голос из-за ширм громко произнес:

– Света сюда! Больше света!

И тут же кто-то сорвался с места, куда-то побежал и вскоре там, за ширмой стало светло и даже ярко. Потом потребовалась вода. Горячая и холодная. И опять побежали. Остальным оставалось смотреть на силуэты, двигающиеся на полотняных стенках этой импровизированной операционной.

Никто не расходился. Все ждали, ждали молча, кто с надеждой, кто с любопытством. Народу становилось все больше. Подошли и встали обособленной кучкой приближенные Геркулания. Они были мрачны. Сейчас решалась и их судьба. Даже фрейлины не перебрасывались шутками, что было совсем на них не похоже. И только оттуда, из-за ширмы, раздавались невнятные голоса. Что там сейчас происходило?

***

Пафнутий смотрел на происходящее, отойдя подальше от всех прочих. Никому не было до него дела, ну, и слава богу. Пафнутия сейчас обуревали достаточно неприятные мысли. Он понимал, что спасти этого Геркулания не удастся, как там ни бьются лекари. Скорее всего, они тоже понимают это. Вот если бы… Но это невозможно! Да, соединить бы его умения с умениями этих лекарей. Но слишком еще несовершенно его владение магическим мастерством. Слишком многое ему нужно для того, чтобы хотя бы просто помочь во время операции: поддержать ритм сердца, облегчить боль, вернуть силы уставшему хирургу, наконец. Но для этого ему необходимо привести себя в нужное состояние. А для этого потребны соответствующие зелья. А их еще надо приготовить. А потом, с помощью специально обученных ассистентов, постепенно вводить себя в то состояние, в котором только и можно чувствовать токи той силы, которая способна поддержать чью-то жизнь или уменьшить боль.

Да, пока он может только так. Может быть, лет так через сто непрерывной практики, он сможет, как иные профессора, как тот же бен Салех, например, приводить себя в нужное состояние за считанные минуты. Ну, а пока, извините… Это вам не огоньком стрельнуть и не тучки разогнать.

Вспомнив старого учителя, Пафнутий вспомнил невольно и то, как уходили они тогда из уже объятого огнем здания. Как цеплялся почтенный учитель за все вокруг – за тяжелый лабораторный стол, косяки дверей, как вырывался из рук, крича: «оставьте меня! Я не хочу жить!». А он, Пафнутий, с упорством муравья, волокущего в муравейник здоровенную гусеницу, отцеплял его неожиданно сильные руки и тащил, тащил… А Брют, его товарищ, в это время лихорадочно собирал книги, какие-то старые тетради, просто листы пергамента, валявшиеся по всему кабинету учителя, и запихивал, запихивал в попавшийся под руку мешок. А дым уже разъедал глаза, и неизвестно было, проскочат они по коридору, или там уже пламя. И что там будет на улице – схватят? Не схватят?

Да, выжили тогда как-то. И безо всякой магии. Какая уж тут магия, тут только крепкие руки, да крепкие нервы, да еще немного удачи.

А потом, при их расставании, когда ему, Пафнутию надо было налево, а учителю с Брютом дальше прямо, бен Салех обнял его и наконец-то сказал: «спасибо!». А потом потребовал у Брюта, чтобы тот развязал мешок, вытряхнул на сухую траву все его содержимое и, после долгих поисков, нашел, наконец, то, что искал – ту самую потрепанную тетрадь. И вручил ее Пафнутию со словами:

– Вот, это все, чем я могу отблагодарить тебя. Бери. Здесь много того, чему не учат на наших курсах. Того, чего уже почти никто не знает. Это знание у нас веками передавалось от отца к сыну, и больше никто не имел права знать это. Там есть страшные вещи. Но и они бывают иногда полезны. Ты посмотришь и сам поймешь, что из этого стоит использовать, а что нельзя. А что нельзя, но, в некоторых случаях, можно.

А еще он сказал:

– Ты только не бросай это дело. И береги себя. Если тебя не убьют, из тебя со временем получится сильный колдун.

Эта тетрадь! Ах, эта тетрадь с зашифрованной мудростью и знаниями древнего, уже почти исчезнувшего народа. Наверное, сейчас он, Пафнутий, был единственным на всей земле хранителем этих древних знаний. И что ему дало владение этим сокровищем? Кроме долгих ночных часов, проведенных за расшифровкой рецептов вызывания духов, злых духов, теперь, видимо, навсегда свободных – некому их потревожить там, в их сумрачном обиталище. Он знал теперь, например, как наслать мор на целое племя. Зачем это ему? Или как уничтожить единственный источник, дающий жизнь оазису в пустыне. Как наслать саранчу. Как пробудить давно уснувший вулкан. Как призвать огромную волну из глубин океана, чтобы она поглотила, смыла к чертям какой-нибудь город. А это ему зачем? Да, ему не нравится Миранда, но не настолько же…

Но кроме многочисленных способов лишения жизни и имущества себе подобных, был там один рецепт. Тоже, как и все остальные, весьма сомнительный, но вот сейчас… Как там сказал учитель? Вообще – нельзя, но в некоторых случаях можно.

А что если сейчас как раз такой случай и есть?

6

Четверо полицейских, сотрудников патрульно-постовой службы: сержант с капралом и двое рядовых – Петров и Сидоров, сидели на лавочке во внутреннем дворике распивочной «Хмельной Заяц» и потребляли «Жулевское пенное».

***

После недавней героической погони, так странно и бесславно закончившейся, они почувствовали себя уставшими. Продолжать нести службу в таком состоянии было, по меньшей мере, безответственно.

– Уф-ф!.. – Первым подал мысль Сидоров, смахивая со лба выступившую испарину.

– Да, уж… – поддержал товарища Петров.

Он снял с головы форменный кивер и стал им обмахиваться.

Искра рождает пламя, правильная и вовремя высказанная мысль рождает действие.

– Надо бы где-нибудь… – капрал вопросительно взглянул на сержанта. Тот, по причине темноты, взгляда не заметил, но общий ход мысли уловил.

– Тут, кажется, «Заяц» неподалеку. Отдохнем полчасика.

– Так закрыто уже. – Засомневался капрал.

Сержант неодобрительно посмотрел на сомневающегося подчиненного – спорить? С ним?!. – Но тот, видимо, по причине все той же темноты, не обратил на это внимания.

– Там сторожем дед Банзай, – счел возможным пояснить идею сержант. – Сосед мой. Мы с ним порой вместе на охоту ходим. На зайцев. Он нас запустит. Ну, и угостит. По кружечке – можно.

***

– Как же это мы, а?.. – Подал голос Сидоров, поставив наполовину опустевшую кружку на дощатый стол.

Он был еще молод, наивен и думал, что силы добра в лице полиции всегда должны выходить победителями.

– Ну-у… – развел руками Петров, предварительно тоже поставив кружку.

Он был опытнее и понимал, что от поражений никто не застрахован. Что и попытался в столь лаконичной форме донести до товарища.

– Нет, ну ведь уже почти схватили! – Не унимался Сидоров. – Ведь ему ж там деться было некуда.

– Значит, кто-то его там ждал. – Глубокомысленно заметил капрал. – Ждал и открыл ему дверь.

– Это что же?.. – Удивился Петров. – Значит, у него были сообщники?

– Хм-м… – подал голос сержант. – Конечно! И вот что я подумал. Это же какой район? Это же вам не трущобы. Это же вам не Грошовка какая-нибудь. Тут живут солидные люди. Даже, порой, и аристократы встречаются. Значит, это не мелкий воришка какой-нибудь.

Он глотнул пива и обвел соратников внимательным и серьезным взглядом.

– Это больше похоже знаете, на что? – Он сделал интригующую паузу. – Такие люди ерундой не занимаются. Это, наверняка, был заговорщик!

– Ух, ты!.. – былое разочарование сменилось восторгом, и Сидоров, сгоряча влив в себя слишком много сразу, поперхнулся и закашлялся.

– Ну, ты скажи!.. – Проницательность командира восхитила Петрова. От полноты чувств он даже покрутил головой. – Это же надо же!.. А ведь и верно.

– Ну да, ну да… – задумчиво произнес капрал. – Заговор, ясен пень!

– Это ясно, что заговор. – Сержант был серьезен, как и полагается ответственному человеку и руководителю. – Заговор – это само собой! Вот что за заговор? А не они ли наследника похитили с этим, как его…

– Да наверняка они! – Подхватил мысль капрал. – Там их, наверняка и держат!

Истина, внезапно открывшаяся им во всей своей гениальной простоте и неоспоримости, поразила великолепную четверку. Некоторое время они сидели молча, придавленные огромностью и величием выпавшего на их долю жребия. Нет, ну это надо же: вот так, за полчаса, за кружкой пива раскрыть чудовищный заговор, направленный на самую основу существования государства. И что же теперь, когда они все знают, делать? Как донести, не расплескав по дороге, это, известное только им, знание. И как сделать так, чтобы потом, когда заговорщики будут схвачены, а пленники освобождены, не забыли и их – скромных стражей порядка и законности, тех, кто, собственно говоря, все и раскрыл?

***

Как уже было сказано, десять отрядов дворцовой стражи были распределены между десятью районами огромного города. Кому какой район достанется решали даже не по жребию. Кого куда генерал послал, тот туда и поехал. Этому вот отряду район достался тихий, спокойный, скучный и, как думал его командир, малоперспективный.

Командовать отрядом выпало лейтенанту по фамилии Гаад. Известная фамилия среди Лапаландских баронов, издревле заселивших север Амирана. Все предки лейтенанта были воинами и рыцарями, и никакого другого пути в жизни, как стать воином и рыцарем, у него просто не было. Вот только снискать воинских лавров у Гаада пока не получалось. Поздно он попал в армию. Кончились к тому времени все войны, некогда начатые отцом нынешнего монарха, новых же Бенедикт, по непонятным причинам, затевать не стал. И оказался честолюбивый лейтенант у разбитого корыта. И коротал он время жизни в роли адъютанта у того самого генерала, которого недавно перевели на должность начальника дворцовой стражи – службы, безусловно, почетной, но крайне скучной.

Генералу нравился его адъютант, причем нравился именно за то, за что его терпеть не могли его сослуживцы и подчиненные – за исполнительность, дотошность, честность и отсутствие пристрастия к картам, вину и женщинам. Ну, и перетащил генерал за собой понравившегося ему молодого офицера. И стал Гаад теперь досаждать уже дворцовой гвардии, где его довольно быстро раскусили и стали называть между собой поначалу – Гадом, потом Гаденышем и, в конце-концов с легкой руки какого-то остряка – Гадюкиным. Товарищи по его новой службе, заметив его близость с генералом, решили, что он непременно наушничает последнему. Напрасно, между прочим!

Но кличка так и прилипла.

Безлюдны и тихи были улицы, по которым ехал отряд. Напрасно Гадюкин до рези в глазах вглядывался в окружающую тьму. Ничего это тьма не скрывала и не таила. Это была вполне респектабельная тьма. Это была тьма больше подходящая для здорового сна на сытый желудок, чем для греховных поступков и преступлений. И ведь, что обидно, распределив его в этот район, генерал, безусловно, руководствовался самыми лучшими намерениями. Наверное, он мерил по себе, вот и решил, что поиск в заведомо тихом и безопасном месте будет Гадюкину тем, что надо. И попробуй после этого отличиться, попробуй совершить подвиг!

***

Пути их пересеклись на углу Виноградной и Дубовой аллеи. Четыре силуэта, бросившихся им наперерез, заставили Гадюкина насторожиться и придержать коня. Когда тени оказались ближе, стало ясно, что это полицейские. С полицией им было предписано взаимодействовать. Ну, там, если возникнет таковая необходимость. Пока что ни необходимости в полиции, ни ее самой не возникало. И тут, вдруг, на тебе!..

Выпрямившись в седле и приложив два пальца к головному убору, Гадюкин представился:

– Командир отряда дворцовой стражи лейтенант Гаад. В чем дело?

Преодолевая одышку, полицейские заговорили сразу все, перебивая друг друга. При этом они вертели головами и руками показывали куда-то, причем в разные стороны. В общем, понятно было, что что-то случилось, но что именно…

– Тихо! – Приказал лейтенант. – Пусть говорит кто-то один. Кто старший?

– Я, ваше благородие! – Рявкнул сержант, вытянувшись и взяв под козырек.

– Отлично. Слушаю.

– Там, это… – начал, запинаясь, сержант. – Ну, короче, мы, кажется, знаем, где их прячут.

– Кого прячут? – Не сразу врубился в путаную речь Гадюкин.

– Ну, этих… наследника с другим королем.

– Ого! – Раздалось откуда-то из-за плеча лейтенанта.

Отряд уже окружил полицейских и теперь внимательно прислушивался к их диалогу.

– Так кажется, или знаете? – Счел необходимым уточнить Гадюкин, на всякий случай не рискуя поверить в такое счастье.

– Да точно, точно! – Не выдержав, встрял другой полицейский, оттерев плечом начальника.

– Где?

– Да тут, неподалеку.

– Да мы покажем! – вновь загалдели, перебивая друг друга стражи порядка.

Решение надо было принимать срочно. Или вытягивать из этих олухов – что, да как, да почему они так решили, или действовать, принимая решения уже по ходу событий. Гадюкин понял, что это шанс.

***

Как ни спешили, но ехать пришлось почти шагом. Все же полицейские заметно уступали в скорости лошадям гвардейцев. Но все же прибыли и теперь, выйдя из подворотни в освещенный дворик, озирали окрестности.

– Ну?.. – Спросил Гадюкин.

– Уф-ф… – отозвался Сидоров, рукавом вытирая лицо. Ну, сегодня пришлось-таки побегать!

– Все! Здесь! Пришли… – хором отозвались остальные.

Гадюкин внимательно изучал окружающее его пространство. Все же не зря его учили, он знал, что рекогносцировка перед боем – неотъемлемый элемент тактики. А пространство вероятного поля сражения было невелико. По периметру оно было окружено стенами трехэтажных домов, оконные проемы которых сейчас были все темными. Ночь все же… То же, что находилось внутри периметра стен, было освещено светом фонарей, аккуратно, хоть и неярко, горевших над входными дверями. Тут, вообще, был покой и порядок: лавочки у дверей – солидные такие лавочки, надежные, со спинками; сами двери – прочные, явно из мореного дуба, непрошибаемые двери с бронзовыми ручками; аккуратные, невысокие деревца посреди двора, отнюдь не скрывавшие за собой ничего зловещего. В дальнем углу три мусорных бака, рядом с которыми, вопреки обыкновению, было чисто. Дворники тут, видать, хорошие. Ну, вот, собственно, и все.

Как-то это не походило на логово злодеев.

Полицейские тоже озирали уже знакомый дворик. Что-то тут было не то… Не то, и не так. Выразителем общего настроения явился, как всегда, Сидоров, чтоб ему!..

– А где?.. – Спросил он, изумленно таращась в сторону мусорных баков.

Сержант отреагировал, мощным подзатыльником сбив кивер с головы подчиненного. Но поздно.

– Что – где? – Спросил Гадюкин с высоты своего коня.

– Да нет, нет! Ничего! – Наперебой заголосили сержант с капралом.

Они тоже обратили внимание на то, что чего-то не хватает. Да, того здорового дерева, удивившего их в прошлое посещение, не было. Ну, так его, по правде говоря, и раньше ведь не было. Так что сейчас все стало так, как и должно быть. А дерево – ну, что дерево?.. Да и не было никакого дерева. А тут этот!..

– Та-а-ак… – протянул задумчиво Гадюкин. – Ты, – он ткнул пальцем в сторону Сидорова, которого сослуживцы локтями пытались загнать себе за спины, – иди-ка сюда.

Сидоров, понимая, что что-то пошло не так, нехотя подошел к этому, на коне. Чего еще ему там?..

– Ну-ка, что ты хотел сказать? Давай-давай, говори, а то…

Сидоров беспомощно оглянулся на товарищей, но те на него не смотрели. Они смотрели – кто вниз, кто в сторону. Сидоров понял, что ни помощи, ни поддержки ему не светит. Ну, и гори оно все огнем!..

– Дерево тут было. – Буркнул он, глядя себе под ноги.

– Какое дерево? Вон их сколько.

– Да не-ет… То дерево вон там стояло. За баками. Здоровое такое, раза в три выше этих.

– Интересно… дерево, говоришь? А ну-ка, рядовой Запрудер, – обратился он к одному из своих бойцов, – сгоняйте, гляньте, что там?..

– Ничего там. – Лаконично доложил Запрудер, вернувшись.

– Совсем ничего? Может быть, пень?

Запрудер отрицательно покрутил головой.

– Нету там ни пня, ни ямы. И земля твердая. Ее сто лет не копали.

Гадюкин не поехал проверять слова бойца. Зачем? Вместо этого он склонился к стоящему перед ним навытяжку Сидорову.

– А ну-ка, друг, дыхни-ка…

От запаха, которым на него дохнули темные глубины полицейского организма, непьющий лейтенант чуть не выпал из седла. Но все же молодое, тренированное тело выдержало и это испытание. Гадюкин удержался на коне.

– Да он пьян! – Вскричал он, выпрямляясь. – Вы что, пьете на службе?!

– Никак нет, ваше превосходительство! – Пробормотал капрал, утаскивая несчастного Сидорова подальше и стараясь дышать в сторону.

– Не углядели, ваше высокопревосходительство! – Выпучив глаза рявкнул сержант издалека. – Будет наказан!

Гадюкин брезгливо оглядел тянущихся перед ним полицейских. Вот же дерьмо! Отбросы… Ладно, что они тут узрели? Может, все же, что-нибудь стоящее?

– Ну, так что тут у вас? – Сурово обратился он к сержанту. – Где злодеи? Где наследник?

– Так точно! – Проорал испуганный сержант. – Не могу знать! Так что, это…

Локтем отодвинув зарапортовавшегося начальника куда-то себе за спину, на передний план вышел капрал. Запах изо рта он зажевал смолой чертомазового дерева и поэтому ничего не боялся. Пусть нюхает…

– Так что, разрешите доложить, – бойко начал он, приложив ладонь к киверу. – Тут вот какое дело… Увидели мы подозрительного, хотели задержать, как положено, да… Ну вот, а он – от нас! Ну, мы за ним. А он, собака, видать, тут все ходы-выходы знает, ну и давай от нас проходными дворами тикать! Ну, мы-то тоже!.. Нам-то чего!.. Нам только дай. Короче, гнали его, гнали… ну, он, видать, видит, что не с теми связался, что догоним мы его. Ну… что ему делать? Он сюда – шасть! А тут его, видать, ждали. Дверь-то отворили, ну и он – туда. Стало быть, отсюда он. А куда ему еще деться?

– Так, ну и что? А причем тут наследник?

– Да, господи!.. Да как же, причем?! Ваше превосходительство, сами прикиньте, тут кто живет? Что, разве шпана какая? Босяки? Воры, которые от полиции бегают? А если, который тут живет, убежать норовит, то чего значит?.. А значит он что-то серьезное злоумыслил. Что-то против государства, против устоев, против царя нашего, батюшки. Разве не так? А тут как раз наследника престола схитили. Ну?.. Одно к одному, или не так?!

От такой логики Гадюкин только крякнул. Но, однако… Что-то тут, все-таки было. Не наверняка, но…

– Так в какую он дверь забежал? Злоумышленник ваш…

– Да мы не увидели. Прибежали, а его уже и нету. А деваться-то ему, сами изволите видеть, некуда. Только в дверь.

– Так. Допустим. Сколько тут дверей?

– Так что – пять штук, ваше превосходительство.

– Что будем делать?

Видя, что разговор перетек в деловое русло, капрал расслабился и даже позволил себе снять надоевший кивер и почесать затылок.

– Так что, я думаю, облаву тут надо устраивать. Оцепление поставить, чтобы в окно с другой стороны никто не утек, ну, и… сразу, во все двери. И ломать их, ломать!..

– Зачем – ломать? – Удивился лейтенант.

– А как же? В целях устрашения и неожиданности.

– Ну-у… Хм-м!.. – Гадюкин задумался. В словах этого полицейского была логика. Своя, конечно, полицейская логика, но, возможно, он был и прав. Черт его знает! Его, во всяком случае, такому не учили. А эти, эти – знают! Но, как же…

– В общем так, – принял решение Гадюкин. – Во первых, нас слишком мало. Это раз. Во-вторых, это вообще не наша компетенция, двери ломать и обыски устраивать. Наша юрисдикция заканчивается за оградой дворца. Ну, или по особому распоряжению. Да и вообще… – он замялся. Все же то, что там где-то, в одном из этих домов находятся разыскиваемые, это только предположение, основанное на умозаключениях этих вот… Один из которых, к тому же пьян. Лыка не вяжет. Чудится ему всякое… Может и остальное все им почудилось? – Значит, сделаем так. Мы сейчас срочно возвращаемся во дворец. Докладываем обо всем. Пусть там принимают решение. Для доклада двое из вас – обратился он к капралу, – поедут с нами. Сами доложите, что я буду пересказывать? Вот вы и этот, пьяный, – Гадюкин ткнул пальцем в Сидорова, безуспешно пытавшегося спрятаться за спины товарищей, – вы – с нами! Остальные двое дежурят тут. Скрытно. Если тех, кого мы ищем, выведут отсюда – проследить. Вопросы?

Вопросов не было. Все выходило как-то не так, как им представлялось, но, куда теперь деваться? Так что, вопросов не было.

Капрал помог Сидорову забраться на одну из незанятых лошадей, вскарабкался сам на вторую, махнул рукой остающимся, и они тронулись.

Глава 4

Верите ли вы в чудо?

– Нет, – скажете вы, и будете, безусловно, правы. – Как можно верить, – возмутитесь вы, – в «То-Чаво-На-Белом-Свете -Вообче-Не-Может-Быть»?

И ведь верно! И ведь правильно. Но…

Да взять, хотя бы, того же небезызвестного Гилберта К. Честертона, сказавшего: «Наиболее невероятное в чудесах заключается в том, что они случаются».

Значит, случаются? И как тогда быть нам со всем этим нашим просвещенным скептицизмом? Ну, тогда согласимся с мнением блаженного Августина, который прямо так и заявил, дескать «чудеса противоречат не природе, а известной нам природе».