Страна детей

– А не приснилось ли тебе все это ночью? Я сделал вид, что рассердился.

– Ну, ладно, ладно, – брат хлопнул меня по плечу, – потом разберемся.

Мы допили кофе, брат ушел. Я быстро собрал со стола грязную посуду, бросил ее в мойку и, захватив рукопись статьи, отправился на работу.

4. Час змеи (с 9 до 11 часов утра)

Как только я вошел в агентство, на моем столе зазвонил телефон. Я снял трубку.

– Алло, – в трубке слышался голос Светланы, – вот решила позвонить вам перед занятиями.

Светлана училась в университете.

– Откуда вы узнали мой телефон? – удивился я.

– Как будто это так трудно сделать, в любом телефонном справочнике есть номер вашего агентства информации.

– Ах, да, как бы там ни было, мне приятно слышать ваш голос.

Мне, в самом деле, было приятно слышать ее нежный и чуть певучий голос.

– Вы уже слышали, что Баранов со своей школой объявил войну клубу вашего брата?

– Ну, пока не войну, а только ультиматум.

– Значит, вы уже в курсе?

– Да. Брат заходил ко мне утром и сообщил эту новость.

– И что же, будет война?

Мне показалось, что ее голос в трубке осекся и как-то дрогнул.

– Да вы успокойтесь. Ничего не будет. Свиток уже потерян. Так что и причина, из-за которой разгорается весь этот сыр-бор, устранена.

– Как потерян? – произнесла Светлана с той же тревогой в голосе.

– Ну, не совсем потерян, – поспешил я ее успокоить, – а как бы потерян.

– Не понимаю.

– Ну, мой брат инсценирует потерю свитка и через выявленных в клубе лазутчиков Баранова пошлет дезинформацию.

– А где же сам свиток?

– Спрятан в надежном месте.

Мне показалось по голосу, что Светлана немного успокоилась. И я спросил ее:

– Наша договоренность остается в силе?

– Да, – коротко ответила она и положила трубку.

Я тоже положил трубку и медленно опустился за свой рабочий стол.

Вся эта возня вокруг свитка двух школ каратэ и клуба «Кэнрокуэн» была мне в высшей степени непонятна. И клуб, и школы каратэ были напичканы соглядатаями, и там, и здесь работали секретные агенты спецслужб и МВД, и никому не удавалось затушить пожар этой ссоры двух лидеров. Двух каменных лбов. Более того, эти агенты сами втягивались в хитросплетение интриг и заговоров друг против друга. Уж таков наш мир. Таковы все люди. И такова политика, которая играет людьми, как костяшками домино. И ничего здесь не поделаешь.

В эту минуту в мой кабинет вошел шеф и взял мой материал для правки. Потом до обеда я набирал свой выправленный очерк на телетайпе и пересылал его в Москву.

Ближе к обеду я отправился в гостиницу «Интурист» для встречи с писателем Иноуэ Ясуси и его женой.

5. Час лошади (с 11 до 13 часов дня)

В гостинице «Интурист» я встретил брата, который привез из аэропорта трех членов японского общества бывших военнопленных «Ангара-кай». Он познакомил меня с ними. Все они были в почтенном возрасте. Я невольно сравнил их с моими ночными посетителями и нашел, что японцы в мундирах выглядели намного моложе этих старичков. Тем можно было дать лет тридцать-сорок. Впрочем, у японцев всегда трудно определить возраст. Все они выглядят моложе своих лет. После обеда мой брат собирался повезти их на японское кладбище.

В холле гостиницы я встретил писателя Иноуэ Ясуси с супругой и японскую переводчицу. Мы вчетвером отправились в специальный зал ресторана на втором этаже, разделенный перегородками, где никто не мог помешать нашему разговору, в то время как мой брат повел своих японцев в общий зал.

Мы расположились за столиком в забронированной мной еще накануне кабинке и начали спокойную беседу за трапезой. Автор бестселлера в нашей стране «Сны о России» рассказывал о своем путешествии по Советскому Союзу, о впечатлениях и местах в Иркутске, связанных с пребыванием членов экипажа «Синсё-мару» во главе с купцом Дайкокуя Кодаю. Я записывал его речь на магнитофон и почти не задавал вопросов, так как Иноуэ Ясуси неоднократно давал интервью журналистам и наперед знал все их предполагаемые вопросы. Мне оставалось только расшифровать магнитофонную запись, умно составить свои вопросы и вклинить их в текст. Поэтому я пребывал в некоторой прострации, вяло ковыряя вилкой в тарелке. От сытного обеда вся кровь отхлынула от головы и прилипла к моему желудку. На меня вдруг навалилась дремота – сказывалась бессонная ночь. Раза два я чуть не клюнул носом в тарелку. Вероятно, Иноуэ Ясуси впервые в своей жизни встречался с таким странным журналистом. Но я ничего не мог с собой поделать. Как ни щипал свои ноги под столом, меня одолевал сон.

Но вдруг мой сон разом прошел. Я услышал смех и женский голос из соседней кабинки. Этот голос и смех могли принадлежать только Светлане. Я весь превратился в слух. Она говорила о знакомых мне до боли вещах, и ее голосу диссонировал мужской голос. Речь шла о пропавшем свитке.

– Но все мои люди утверждают, что свиток исчез, – говорил мужской голос.

– Как бы исчез, – отвечала Светлана, – а на самом деле его перепрятали и пустили через твоих же агентов дезинформацию для тебя.

– Но этого не может быть, – взволнованно произнес мужчина, – они не могли выявить всех моих агентов.

– Источник информации верный, – перебила его Светлана.

– Кто он?

– Корреспондент агентства «Новости», а его брат является председателем клуба.

О, если бы она знала, что этот корреспондент сидит рядом и все слышит.

– Что у тебя с ним?

– Ничего. Так, просто знакомый.

– Его можно как-то использовать?

– Пока не знаю.

Меня прошиб пот. Я вытер салфеткой лицо, которое, вероятно, горело.

– С вами все в порядке? – спросила меня переводчица-японка.

Я кивнул головой, приставил палец к губам и показал глазами на магнитофон. Она продолжала переводить. В кабинке рядом наступило некоторое затишье. Затем мужской голос спросил:

– Ты не жалеешь о вчерашнем?

– Нет, – ответила она после небольшой паузы, – мне было очень хорошо.

Краска отлила у меня от лица. Я, наверное, очень побледнел. Вот почему она утром зевала. Самые ужасные мои предположения подтвердились.

В этот момент в кабинке появился наш новый фотокорреспондент Карим и стал снимать меня на фоне японской знаменитости. Об этом мы условились ранее. Я его просил, как можно больше, сделать снимков с писателем, чтобы потом пустить пыль в глаза всем знакомым и недругам. Выбрав подходящий момент, я шепнул ему на ухо:

– Загляни в соседнюю кабинку. Посмотри, с кем там сидит девушка.

Он понимающе кивнул и исчез.

Через несколько минут я услышал голос Светланы:

– Давай уйдем отсюда. А то что-то появляется много любопытных глаз.

Вероятно, Карим уже осчастливил их своим лицезрением.

– Хорошо. Уйдем поодиночке. Ты иди, а я выйду чуть позже. Расплачусь с официантом.

Прошло несколько секунд, и вдруг тот же мужской голос произнес:

– Постой, мы увидимся сегодня?

– Нет, – в ее голосе чувствовалось смущение, – сегодня не могу. У меня начались месячные.

Затем все стихло. Я сидел, словно в воду опущенный. Обед и интервью закончились. Иноуэ Ясуси с женой стали прощаться. Я поблагодарил их за интервью, они поблагодарили меня за обед, и мы расстались. Я вышел из гостиницы, и у меня потемнело в глазах от яркого солнца. Никогда еще не было мне так плохо.

6. Час овцы (с 13 до 15 часов дня)

В агентстве меня уже поджидал Карим, проявляя пленки.

– Ну что, ты видел его? Кто это был? – накинулся я на него с вопросами, хотя в душе уже знал, кто это мог быть.

– Известная личность. Баранов. Глава школы каратэ «Вадарю». Сэнсэй тигров.

– Сэнсэй облезлых кошек, – повторил я сравнение брата. – Я так и знал.

Карим пожал плечами. Раньше он слышал о вражде этой школы с клубом, о том, что мой брат недолюбливал Баранова, но, вероятно, впервые он увидел мою реакцию на прославленного лидера в этом престижном виде спорта.

– А мне удалось даже сделать их снимок, – как бы между прочим заметил Карим.

– Какой снимок? Ты хочешь сказать, что щелкнул фотоаппаратом, когда заглянул к ним? – я чуть не набросился на него с кулаками. – Да кто тебя просил об этом? Я попросил тебя только заглянуть за занавеску.

– Спокойно. Спокойно, – осадил меня Карим, – никто и не заметил моей съемки, потому что я снимал вот этой камерой.

И Карим положил передо мной на столе миниатюрную фотокамеру, способную уместиться на половине ладони.

– Шпионская камера, – похвастался он, – а пленка чувствительностью в семьсот дин. Можно снимать в полумраке.

– А где же снимки?

– Сохнут в лаборатории.

Мы спустились с ним в фотолабораторию, и он снял с глянцевателя полдюжины фотографий, на которых красовалась моя Светлана за одним столом с Барановым. Я забрал у него все фотографии и заставил его уничтожить фотопленку.

Мне нужно было срочно увидеться с братом и рассказать ему обо всем случившемся. Я вспомнил, что брат собирался повезти японцев на кладбище для панихиды.

– Послушай, – обратился я к Кариму, – если у тебя сейчас нет срочной работы, то я могу взять тебя с собой на японское кладбище. Сейчас там начнется возложение венков на могилы бывших военнопленных членами общества «Ангара-кай». Пока я буду брать у них интервью, ты бы смог сделать несколько трогательных кадров.

Карим тут же согласился. Пока он заряжал камеру, я вызвал из гаража машину агентства печати.

По дороге я не удержался и еще раз посмотрел на фотографии. Баранов сидел за столом в артистической позе, держа двумя пальцами бокал с шипучим напитком. Вина он не употреблял и был вегетарианцем. Это все знали. Да, артистизма и аристократизма ему было не занимать. Белокурая бестия. Его тщательно ухоженная прическа, вельможные манеры никогда не оставались не замеченными прекрасным полом. Не то, что кондотьер моего брата Козлов. Тот больше походил на орангутанга. А по своему простодушию – на слона. Но Светлана? Светлана! Как она могла стать такой двуличной, начать вести двойную игру? Ради чего? Даже на этой фотографии она выглядела чертовски привлекательной. Но что ею двигало, чтобы так предательски действовать против моего брата? А брата я очень подвел. На фотографии глаза у Светланы выглядели несколько испуганными. Но это только добавляло ей шарма.

– Красивая девочка, – заметил Карим, заглянув через мое плечо с заднего сидения.

Я спрятал фотографию и обратился к водителю:

– А поживее вы не можете? Этак мы приедем уже на пустое кладбище.

Шофер и так вел машину на предельной скорости.

Когда мы прибыли на кладбище, панихида уже была в самом разгаре. Японцы зажигали на могилах свечи и курительные палочки. Ряды белых надгробных плит с именами умерших в плену японцев заполняли довольно обширную поляну среди березового леса. Мой брат помогал японцам расставлять свечи. Эта мирная атмосфера кладбища подействовала на меня успокаивающе. Карим принялся щелкать фотоаппаратом с разных точек. Чтобы им не мешать, я в задумчивости бродил среди каменных плит, читая машинально имена умерших.

Но вот мой взгляд натолкнулся на знакомое имя – солдат второй статьи Синдзи Фукуда. Где-то раньше я уже слышал это имя. Так и есть. Этим именем мне представился тот ночной посетитель, крепыш с короткой стрижкой, самый молодой из них, который за всю беседу не проронил ни слова. Я от неожиданности опустился на колени и стер ладонью пыль с металлической пластинки, прикрепленной к каменной плите. Точно. РЯДОВОЙ ВТОРОЙ СТАТЬИ СИН¬ДЗИ ФУКУДА. Я не мог ошибиться. От волнения у меня даже выступила испарина на лбу. Я стал пристально рассматривать другие могилы и вскоре обнаружил такие металлические пластинки с именами и званиями: ФЕЛЬДФЕБЕЛЬ ТАРО МОРИ, УНТЕР-ОФИЦЕР ХИРОСИ МАЦУЯМА. Да! Точно! Того пожилого звали Мацуяма. Я поманил пальцем Карима и заставил его сделать снимки этих трех могил. Затем на обочине я нарвал полевых цветов и положил им на могилы.

В это время японцы закончили панихиду. Я задал им несколько вопросов для интервью. Когда они ответили, я отвел брата в сторону и рассказал ему обо всем, что произошло в ресторане, показал ему фотографию Светланы с Барановым.

– Но откуда ей стало известно о готовящейся дезинформации, – сделав озабоченное лицо, задумчиво произнес брат.

– Я сказал ей, – признался я.

– Но зачем ты это сделал? – удивился брат.

– Я же не знал, что она связана с Барановым. Утром она позвонила мне на работу и объявила о вашей войне. Чтобы ее успокоить, я ей и сказал, что свиток спрятан в надежном месте.

– М-да, – задумчиво произнес брат, – положение осложнилось. А что у тебя с ней?

– Пока ничего, – пожал я плечами и, кажется, покраснел. – Иногда бегаем с ней по утрам.

– Могу я взять у тебя эту фотографию?

– Нет, – решительно заявил я.– Достаточно и того, что я показал ее тебе. Этот фотоснимок я уничтожу.

– Понимаю, – кивнул головой брат. – Надо предупредить Козлова, а то он положил на нее глаз. Как бы не проболтал чего лишнего. Сегодня он ведет секцию, и они могут встретиться.

– Как? – воскликнул я. – И у него с ней шуры-муры?

– Не совсем так. Я же тебе сказал, что он положил на нее глаз, а не она на него.

И я решил, во что бы то ни стало, побывать на занятиях этой секции.

На этом мы и расстались. Я поехал с Каримом в агентство, а брат повез японцев в гостиницу. По дороге я думал, глядя на злополучную фотографию, что вся эта шпиономания, государственная система слежки друг за другом растлевают людей, превращая ангелов, подобных Светлане, в проституированных Мата Хари.

7. Чвс обезьяны (с 15 до 17 часов дня)

Вернувшись в агентство, каждый из нас занялся своим делом. Карим заперся в фотолаборатории проявлять пленки, я же сел за свой стол расшифровывать магнитофонную запись интервью с Иноуэ Ясуси и писать материал о посещении кладбища членами общества «Ангара-кай». Некоторое время я работал сосредоточенно, но затем на меня навалилась дремота, все треволнения дня ослабили мою сопротивляемость сну, хотелось немного отдохнуть, чтобы собраться с мыслями и оценить по-новому все случившееся. Я уже начал клевать носом. Но не тут-то было. Из лаборатории выскочил ошалевший Карим и заорал:

– Ты только посмотри, что получилось на снимках могильных плит, которые ты заставил меня снять.

Он сунул мне под нос еще влажные фотографии. На них на фоне плит были запечатлены силуэты моих ночных знакомых. У меня волосы встали дыбом на голове. Как сквозь туман, проступали очертания их лиц. Унтер-офицер лежал на плите, закинув ногу за ногу, запрокинув руки за голову, и, казалось, мечтательно смотрел в небо. Фельдфебель полулежал на боку, подперев рукой щеку. Нижняя часть его тела была смазана, но зато явственно проступал его профиль. Солдат же сидел на своей могиле спиной к объективу, его стриженая голова темным пятном проступала на фоне травы. С ума сойти можно!

– Что ты обо всем этом думаешь?

Что можно было об этом думать? Я покачал головой. – Вначале я подумал, что фотопленка бракованная, – стал объяснять Карим. – Но рядом другие кадры получились абсолютно чистыми. И кладбище, и японцы, ставящие свечи на могилы, вышли великолепно. А с этими тремя могилами что-то неладное. У меня и раньше иногда получались подобные вещи. Вдруг ни с того ни с сего в кадр попадало нечто такое, чего я простым глазом не видел. Возможно, фотокамера – более совершенный инструмент, чем наш глаз. Она фиксирует действительность с другой выдержкой и может удержать моменты, которые наш глаз просто не воспринимает. И все же, что ты об этом думаешь?

– Не знаю, – пожал я плечами. – Может быть, ты зафиксировал души умерших.

– Вполне возможно, – сразу же согласился Карим. – Эти тени похожи на японцев, они даже одеты в мундиры японской армии. Подумать только!

Мне совсем ни о чем не хотелось думать. Я бросил все свои дела, вышел из агентства и отправился в секцию Козлова, где начинались тренировки по каратэ.

Когда я прибыл в спортивный зал, где велась тренировка, полсотни девушек и юношей в белых кимоно, подпоясанных поясами разного цвета, совершали упражнения – выкидывали ноги и руки в разные стороны по счету: ити, ни, сан, си, го… Вся эта картина походила на хорошо отлаженный механизм. Все, как один, совершали одни и те же слаженные движения, почти никто не ошибался. Строгий кондотьер Козлов ходил между рядами грузной походкой орангутанга, придирчиво наблюдая за своими питомцами, горланя во всю глотку: року, сити, хати, ку, дзю. Кто ошибался или не успевал в такт, того он наказывал ударом ноги в пресс живота.

Среди девушек я взглядом отыскал Светлану. После всего, что я узнал, она не стала для меня менее желанной, наоборот, несмотря на осадок горечи, я испытывал к ней неодолимую страсть. И одна только мысль о том, что она может прийти ко мне вечером домой, волновала мою кровь настолько, что меня начинало бросать то в озноб, то в жар. Я наблюдал за ее движениями. Белое кимоно на ней сидело так же хорошо, как и спортивный костюм. Как и все, она была босиком, и я разглядел ее розовые пятки. Мне вдруг так захотелось лизнуть их, или взять в рот палец ее ноги, или сделать еще какую-нибудь глупость. Вся она была такая нежная, беленькая, сладкая, как головка сахара. Ее белокурые волосы сейчас были заплетены в длинную косу, и при каждом ее движении эта косичка скакала, прыгала, вертелась вокруг ее длинной шеи и возбуждала. Талия, бедра, ее упругая попка танцевали какой-то свой волшебный танец в гармонии с обворожительной фацией ее стройных ног.

Мне казалось, что она делает все движения изящнее, чем другие девушки. Но так не думал Козлов. Этот орангутанг остановился напротив нее и со всей силы нанес удар ей в живот. Она покачнулась, но устояла на ногах. Ее лицо поморщилось от боли, но я не услышал ни ее крика, ни вздоха. Она продолжала по-прежнему делать упражнения. От всей этой сцены у меня как будто что-то оборвалось внутри.

Я подумал, что, вероятно, брат уже предупредил Козлова о роли Светланы в клубе. Через некоторое время он проделал это еще раз, потом еще раз. Мне показалось, что в синих с поволокой глазах Светланы стоят слезы. У меня сердце сжималось от боли каждый раз при виде, как этот мужлан избивает девушку.

Вскоре тренировка закончилась, и Козлов стал давать оценку некоторым начинающим каратистам. За все их промахи они получали от него два-три удара кулаком в живот. Когда очередь дошла до Светланы, Козлов поставил ее перед всем строем и объявил, что каждый должен нанести ей удар в живот. От этих слов Светлана побледнела, а все другие участники тренировки опустили глаза.

Я больше не мог вынести этой сцены и вмешался. Подойдя к Козлову, я сказал ему, что не позволю при мне так истязать человека. Козлов бросил на меня гневный взгляд, его брови сошлись на переносице. Чуть не задыхаясь от ярости, он почти продышал мне в лицо:

– Мы, конечно, вас уважаем и как брата президента нашего клуба, и за вашу помощь, но здесь у нас свои порядки, и лучше было бы, если бы вы не вмешивались.

Я смотрел в его поросячьи глазки, близко расположенные от переносицы, горящие, словно два уголька, и думал: «Самодур, безмозглый, с каким желанием я бы сейчас заехал кулаком в твой медный лоб. Только дай таким власть, так мигом польются реки крови».

Я ничего ему не ответил, подошел к Светлане и встал к ней спиной. – Только через мой труп! – крикнул я в зал, где стояла шеренга застывших с каменными лицами истуканов.

Не знаю, чем бы это все закончилось, но в эту минуту в зале появился мой брат.

– В чем дело? – спросил он и, мгновенно оценив обстановку, направился ко мне.

– Да вот, удивляюсь вашим порядкам, – ответил я, облегченно вздохнув. – Не думал я, что в этих секциях каратэ культивируется до такой степени жестокий садизм.

Брат недовольно посмотрел на Козлова, тот отвел в сторону глаза.

– Что такое? В чем дело? – обратился он раздраженно к кондотьеру. – Сколько мы еще будем говорить на эту тему? Когда здесь перестанут совершать насилия над личностью? Когда, наконец, здесь поймут, что унижение человека – самое гнусное преступление общества?

Брат обращался как бы ко всем, но слова его имели определенное направление. Они относились к Козлову. И тот стоял, как провинившийся школьник, опустив руки и голову, и не возражал ни единым словом моему брату. И я подумал впервые, что мой брат имеет настоящий авторитет в клубе.

Затем брат повернулся к Светлане и еле слышно сказал:

– А вы можете идти.

Она тут же побежала в раздевалку, ни на кого не глядя, и я заметил, что по дороге она плакала.

После окончания тренировки в зале остались только самые опытные и преданные каратисты, составляющие спортивную элиту клуба. Многие из них занимались также бейсболом. Раньше я большинство из них встречал на тренировках в поле с битами и ловушками. Все они были бойцами клуба.

Началось тайное военное совещание, на котором мне позволили присутствовать. Десятка два юношей в спортивных кимоно сидели в шахматном порядке прямо на полу в японской позе, положив на колени пудовые кулаки, и молча смотрели в рот моему брату. Кондотьер Козлов сидел тут же в турецкой позе и нервно массировал голень своей правой ноги.

– Наша акция по дезинформации противника, к сожалению, не удалась, – начал свою речь брат тоном начальника генштаба. – Не буду вдаваться в подробности нашего провала, чтобы не открывать наших тайных агентурных связей…

«Это он сказал к тому, чтобы выгородить меня», – подумал я.

– …но нам сейчас нужно рассмотреть один из вариантов отступления или компромисса с противником.

– Только без передачи им свитка, – нервно заметил Козлов.

Бойцы согласно кивнули головами.

– Да что за ценность представляет этот свиток и искусство, ради которого вы решили ввязаться в войну? – воскликнул брат. – Вы бы хоть показали мне его или рассказали о нем.

Козлов кивнул головой. Из первого рада выдвинулся очкастый юноша очень интеллигентной наружности, поклонился Козлову и, сидя по-японски, начал говорить, чеканя слова, как будто рапортовал высшему начальству:

– Свиток «Оби-но катана» написан во времена правления сёгуната Токугава в буддийском храме Мёрюдзи, другое название храма Ниндзя-дэра, что находится в княжестве Кага, монахами-ниндзя, через которых осуществлялась тайная связь князей семьи Маэда с заточенным в киотском плену японским императором. Когда монахи пробирались через заставы княжеств Синано, Тобида, Бино, Биче, тяготеющих к сёгунату, обосновавшемуся в Эдо, по одному лишь подозрению их тщательно обыскивали и отбирали любое оружие, поэтому монахи овладели искусством боя поясами, используя их не хуже мечей. Поэтому свиток и называется «Оби-но катана», что означает «Пояс словно меч».

– Странно, – вырвалось у меня непроизвольное замечание. – Как это простой матерчатый пояс может противостоять мечу?

– Сейчас мы вам покажем это, – сказал Козлов и хлопнул в ладоши. Из первого ряда сразу же выскочили трое бойцов, двое из них вооружились бамбуковыми палками, третий развязал свой длинный пояс, один конец намотал на правый кулак, другой же, свернув впятеро или вчетверо по длине, зажал в левой руке. Все трое встали в боевую позу так, что один оказался впереди, а другой – сзади бойца с поясом. Несколько секунд общего напряжения, и вдруг последовала мгновенная атака нападающих с мечами. Но в то же самое мгновение, а, может быть, и раньше, воздух рассекла, подобно молниеносной змее или птице, тонкая полоска материи. Она обвила один меч, вырвав его из рук нападающего, затем отразила другой меч и захлестнулась удавкой на шее еще вооруженного, но уже беспомощного противника, в то время как ударом ноги боец с поясом опрокинул уже безоружного нападающего. Все это произошло за какие-то доли секунды. Такого я еще ни разу не видал в своей жизни. У меня пробежал мороз по коже.

От удовольствия у всех наблюдавших эту сцену бойцов напряглись желваки на скулах, а у кондотьера Козлова увлажнились глаза. Он повернулся к брату и сказал:

– Неужели ты хочешь передать это оружие нашим врагам?

Брат задумался, а Козлов, видя его нерешительность, продолжал наступление:

– Пока что мы овладели тремястами приемами защиты и нападения, а их более семисот. Человек, который овладевает в совершенстве этим искусством, способен ловить поясом четырехконечные заточенные звездочки и ружейные пули, а также сносить головы противникам.

– Да, – задумчиво произнес брат, – неплохо бы поучиться этому искусству.

– Можем приступить хоть завтра, – охотно согласился Козлов.

– А где хранится этот свиток?

– В арсенале.

При произнесении этого слова мне показалось, что по рядам бойцов пробежал трепетный экстаз. Слово «арсенал» действовало на всех магически. Даже из высшего руководства клуба не все знали, где он находится, и какие богатства там хранятся.

– Кстати, – вспомнил брат, – сегодня обязательно нужно обеспечить его охрану ночью или оставить там хотя бы одного человека.