Страна детей

«И низвержен был великий дракон, древний змий, называемый дьяволом и сатаною, обольщающий всю вселенную, низвержен на землю, и ангелы его низвержены с ним.Итак, веселитесь, небеса и обитающие на них! Горе живущим на земле и на море, потому что к вам сошел дьявол в сильной ярости, зная, что немного ему остается времени.

Евангелие. Откровение Иоанна Богослова. Глава 12, стихи 9, 12

«Страну детей ваших должны вы любить: эта любовь да будет вашей новой знатью, – страну, еще не открытую, лежащую в самых далеких морях! И пусть ищут и ищут ее ваши паруса!»

Фридрих Ницше. «Так говорил Заратустра»

Вместо предисловия

Мой брат рос большим фантазером и фанатиком. Еще в детстве он придумывал разные небылицы и умел так складно их рассказывать, что все мы диву давались, как это в его маленькой головке рождались такие невероятные выдумки. Но вместе с этим нас часто поражало, до какой степени сказанное им приобретало порой черты правдоподобия. А позднее я сам убедился, что его фантазии могли даже воплощаться в жизнь, реализуясь в немыслимые формы действительности.

Он мечтал стать писателем и даже втайне пописывал разные приключенческие истории, однако, когда мы переехали в Иркутск, он почему-то поступил в институт иностранных языков на факультет немецкой филологии. К тому времени я уже окончил факультет журналистики университета и работал в одном очень престижном информационном агентстве, публикуя свои статьи не только в советских газетах и журналах, но также и за рубежом.

Мой брат был подвержен одной страсти, иначе я это не могу назвать, страсти к Японии, которая пронизала все его существо. Он знал на память все известные буддийские и синтоистские храмы, парки и замки древней Японии. Эта страсть заражала не только его друзей и знакомых. Поддавшись общему безумию, я тоже некоторое время посещал собрания энтузиастов японского молодежного клуба «Кэнрокуэн», который он создал.

Я назвал это общим безумием, потому что в то смутное время, когда любое проявление свободомыслия обязательно влекло за собой наказание, многие мыслители и просто интеллигенты, пытаясь уйти от действительности или хоть на короткое время вырваться из рамок той системы, в которой все мы вынуждены были жить в состоянии конформизма или пассивного несогласия, старались любыми увлечениями подавить в себе отчаяние и страх.

В моей памяти сохранились некоторые моменты тех знаменательных событий начала великого распада системы, той самой системы, именуемой американцами «империей зла», начавшей войну в Афганистане. Именно тогда мой брат и создал то странное Общество, замешанное, подобно тесту, на японской оккультной культуре. Я не принадлежал к членам того полу тайного Общества, но как журналист часто посещал их собрания и публиковал об их деятельности материалы в издаваемом тогда в Японии моим агентством журнале «Конничи-но сорэмпо» («Советский Союз сегодня»).

В отличие от брата мной всегда двигала воля к существованию, та самая, которую отрицал Ницше, ибо для интеллигентов того времени самым насущным был вопрос о выживании. Сейчас, по прошествии времени, я часто задаюсь вопросом: а существовал ли я тогда в том времени, и сам себе отвечаю, что если и существовал, то только благодаря моему брату, который оставил в моей памяти самые яркие воспоминания. И те его слабости, и кажущееся безволие сейчас представляются мне силою и волей к жизни.

Но тогда я часто удивлялся неразумности его поступков, как будто мы жили с ним в разных мирах. Из-за своих странностей он нажил себе много врагов среди сильных мира сего. Компетентные органы ему даже закрыли выезд за рубеж. И в то время, как я побывал в Японии уже десяток раз, у него складывались представления об этой стране только по книгам, фотографиям и фильмам. Когда же ему, наконец, удалось вырваться туда, то произошло что-то странное, чему до сих пор я не нахожу объяснения. В первое время я получил от него несколько писем, но потом он перестал писать. Прошел целый год, от него не было ни весточки, если не считать двух странных звонков. А затем он неожиданно исчез, как будто сквозь землю провалился. Встревоженная полиция через японский МИД вышла на меня, как на единственного его родственника, и я, получив визу, отправился на поиски моего брата. Но прежде чем приступить к описаниям моих приключений в Японии, я хотел бы все же немного рассказать о брате и тех неприятностях, которые мне пришлось пережить дома.

Часть первая

Немного о себе

Двенадцать земных ветвей

1.Час тигра (с 3 до 5 часов утра)

Я хочу рассказать об одном дне, который чуть не стоил мне жизни.

Так уж получилось, что я засиделся до трех часов ночи, правя и переписывая материал, который должен был отдать редактору утром. Я выпил уже шесть чашек кофе, и когда материал был закончен, отпечатан на машинке, и я поставил свою подпись, то сна у меня не было ни в одном глазу. Я вышел на балкон и с завистью посмотрел на темные окна домов, где мирно спали жители города. Из-за экономии уличный свет гасили после двух часов ночи, поэтому улицы были погружены в полумрак, только нарождающийся серп месяца подслеповато светил из-за туч, матово отражаясь в лужах только что прошедшего дождика. Было так тихо, что казалось: сам город погрузился в вечный сон – ни шелеста листьев, ни пения птиц.

Вдруг мое внимание привлекло странное движение, как будто легкий ветерок протянул по асфальту брошенную газету. Вначале я подумал, что это кошка. Перегнувшись через перила, я старался рассмотреть в ночной тени источник шума и увидел двух странных субъектов, которые о чем-то тихо и быстро перешептывались. Вероятно, их шёпот я и принял за шуршание газеты. Мне не очень понравилась эта сцена и их заговорщицкий вид. Еще бы, в три часа ночи так могут шептаться только злоумышленники. Я кашлянул в кулак, чтобы показать им, что сонные жители города не дремлют. Их шёпот прекратился, и они, как по команде, обратили свои взоры в мою сторону. Я продолжал смотреть на них, они – на меня. Так протекла, наверное, минута. Затем они, не проронив ни слова, исчезли. Я, закрыв балкон, вернулся в комнату.

Но не прошло и пяти минут, как в прихожей раздался звонок. Это меня насторожило. Я подошел к двери и спросил:

– Кто там еще? – Это мы, – раздался за дверью робкий голос.

– Кто это вы?

– Японские военнопленные.

Я обалдело почесал затылок. Человек, говоривший по ту сторону двери, произносил слова с явным акцентом. К тому же я вспомнил, что мой брат говорил накануне о приезде в город членов общества бывших военнопленных «Ангара-кай». Я осторожно приоткрыл дверь, не снимая цепочки, и выглянул на лестничную площадку. Это и в самом деле были японцы, но выглядели они как-то странно, я бы сказал, не очень современно. Все трое были одеты в форму Квантунской императорской армии времен второй мировой войны. Впрочем, в ту минуту я не очень задумывался над их одеждой: мало ли кто как сходит с ума. Ну, решили они соблюсти традиции, приехали в наш город, нацепив мундиры былой славы. Меня больше занимало другое: что им понадобилось от меня в столь поздний час.

– Можно войти? – спросил самый пожилой из них, имевший какие-то нашивки на воротничке, вероятно, знаки отличия.

– Да, конечно, входите, пожалуйста, – я снял цепочку с двери и пропустил поздних посетителей в прихожую, а затем провел их в комнату.

– Располагайтесь, кофе не хотите?

Поздние гости вежливо отказались. Да и кто пьет кофе в четвертом часу ночи.

Старший из них сел в кресло, двое других – рядом на стулья, я примостился на крутящемся табурете возле стола с пишущей машинкой. Некоторое время в нерешительности они сохраняли молчание. Я тоже не произносил ни слова, рассматривая их странные одеяния, которым недоставало только самурайского меча. Наконец, старший из них, поборов смущение, обратился ко мне:

– Разрешите представиться, унтер-офицер Мацуяма Хироси, – он встал и низко поклонился.

Я тоже соскочил с табурета. И, о, дурацкое положение, мне тоже ничего не оставалось другого, как войти в позу японского приветствия. То же самое проделали и два других японца, назвав свои имена и звания:

– Мори Таро, фельдфебель.

– Фукуда Синдзи, рядовой второй статьи.

Мы снова уселись на наши места, и, чтобы не сделать паузы, я первый спросил их:

– Что привело столь важных гостей ко мне в столь поздний час?

– Во-первых, извините за поздний час, – наклонив в мою сторону голову, сказал унтер-офицер, – мы бы никогда не решились нарушить ваш покой, если бы не важное сообщение, которое мы собираемся сделать. Но прежде всего примите слова нашей глубокой благодарности за ваши публикации в японской прессе о панихидах, которые устраиваются на кладбищах вашей области. Благодаря вашим статьям многие родственники в Японии получили известия о своих умерших в плену отцах и братьях, а многие из них и возможность принять участие в панихидах.

– А-а, не стоит благодарности, это – моя работа, – отмахнулся я со скромным видом, но в душе мне очень польстили слова японца, оценившего так высоко мою деятельность. – Что же вы имеете мне сообщить?

– Мы пришли к вам, чтобы предупредить вас об опасности, – сказал унтер-офицер и, замявшись, обратил взгляд на своих товарищей.

Те кивнули ему головами.

– Как бы вам объяснить проще,– опять начал он. – Одна из враждующих с вами школ замышляет против вас и членов клуба «Кэнрокуэн» акцию по уничтожению клуба.

«О-о! – мелькнуло у меня в голове. – Вот как работает японская разведка, даже о том, что творится у нас в городе, знают».

– Поэтому вам следует принять меры предосторожности, – продолжал унтер-офицер. – Особенно в этом деле не следует доверять женщине.

– Понимаю, – кивнул я головой, хотя из его слов ни черта не понял, какой женщине не следует доверять.

– Предупредите об опасности всех членов клуба, будьте сегодня особенно бдительны, среди членов вашего клуба есть лазутчики из враждующей школы.

– Но откуда такие сведения? – не удержавшись, спросил я.

Этот вопрос явно смутил моих гостей. Они переглянулись, и унтер-офицер, поборов смущение, наконец, ответил:

– Поймите нас правильно, это доподлинные сведения нашей армейской разведки. Мы бы не хотели вмешиваться в ваши дела, но мы не можем не помогать вам, членам клуба, так много сделавшим для укрепления дружбы между нашими странами.

Я понимающе кивнул головой и подумал: «Ого-о! Их армейская разведка в курсе даже таких дел, о которых мы и ухом не слыхивали и духом не ведали. Однако-о!»

– Лично от вас сегодня зависит судьба вашего клуба, – продолжал унтер-офицер. – Именно вы сегодня должны быть вдвойне бдительны, чтобы не подвести вашего брата.

– Вы хорошо знаете моего брата? – спросил я и тут же, хлопнув себя по голове, вспомнил: «Ах, да, ведь еще вчера брат говорил мне об этих бывших военнопленных».

Я тут же задал другой вопрос:

– Но почему я?

Японец пожал плечами, не найдя, что ответить. Но тут в разговор вступил фельдфебель:

– Потому что вы иногда бываете небрежны и допускаете промахи, к тому же вы увлекаетесь и теряете голову.

От неожиданности я развел руками.

– Даже это известно вашей армейской разведке?

– Видите ли, – решив смягчить слова своего товарища, заметил унтер-офицер, – нам, оставшимся в прошлом, хорошо видно будущее, потому что у нас нет настоящего.

Я не очень хорошо понял смысл этих слов, поэтому пропустил их мимо ушей. В это мгновение мне пришла в голову мысль: «А почему бы не взять у них интервью. Но не сейчас, не ночью, разумеется, а днем». Я вспомнил, что на вечер у нас в клубе была назначена встреча с членами общества «Ангара-кай», поэтому после встречи я мог бы побеседовать с ними и написать хороший материал. Я тут же предложил им встретиться в девять часов вечера этого дня возле кафе «Снежинка».

Они нерешительно переглянулись и оставались некоторое время в замешательстве. Я уже было подумал, что их не устраивает время, но, к сожалению, другого времени я им назначить не мог, так как в полдень я должен был обедать с самым именитым писателем Иноуэ Ясуси в ресторане гостиницы «Интурист». Но тут унтер-офицер вдруг неожиданно согласился, и мои ночные посетители встали с мест и попросили разрешения откланяться. Мы опять все четверо вошли в позу глубокого японского поклона. Затем я проводил их в прихожую, закрыл за ними дверь и посмотрел на часы. Стрелки показывали Час Зайца.

2. Час зайца (с 5 до 7 часов утра)

Ложиться спать было уже поздно, я опять вышел на балкон, чтобы полюбоваться прелестью нарождающегося дня. Обычно я всегда вставал в эти ранние предутренние часы, не потому что не любил утром дрыхнуть в постели. У меня была своя тайна.

Однажды я увидел ранним утром девушку, в белом спортивном костюме и кроссовках, с длинными белокурыми волосами, опоясанными красной лентой. Еще солнце не взошло, а она, как утренняя заря, пробежала по улице и осветила все уголки радостью пробуждения. С того самого дня я потерял утром всякий сон и, как праздника, ждал этого часа, когда она, подобно длинноногой газели или быстроногому зайчику, проносилась по улице мимо моих окон. Вначале я только издали любовался ею, затем сам стал совершать пробежки на некоторой дистанции от нее. Наконец, мы познакомились, и я даже уговорил брата принять ее в члены клуба. С этого времени мы стали бегать вместе. Я каждое утро с нетерпением ждал условленного часа, чтобы бежать возле нее и слышать ее дыхание.

Быстро натянув ветровку и обув кеды, я спустился во двор и принялся делать гимнастические упражнения, поджидая ее. Утренний воздух пьянил своей свежестью. Я абсолютно не чувствовал никакой усталости от бессонной ночи. Небо посветлело так, что все звезды исчезли, кроме одной – Утренней Звезды. Ни облачка. Легкий ветерок ласкал листья тополей. Птицы поднимали свой утренний трапезный галдеж. Редкие дворники выходили на улицу со своими метлами и ведрами.

В конце аллеи показалась Светлана. Она приветливо помахала мне рукой и пробежала мимо, не останавливаясь. Я последовал за ней. Некоторое время мы бежали молча, плечо к плечу, пока не достигли набережной.

– Будет прекрасный день, – заметила она.

– Да, – выдохнул я, – погода обещает чудесный день. Во время кросса мы не разговаривали, чтобы не сорвать дыхания, так только обменивались незначительными репликами.

От Ангары тянуло прохладным ветерком. Я бежал с подветренной стороны от Светланы, в надежде, что развевающиеся по ветру ее волосы коснутся моей щеки. Но, к сожалению, волосы у нее были недостаточно длинными, зато мне казалось, что я чувствую запах ее тела. О, как бы я дорого заплатил за один лишь ее поцелуй! Мы пробежали мостик, соединяющий набережную с островом «Юность». Здесь мы всегда с ней встречали восход солнца.

Нам удалось достигнуть острова в тот момент, когда на востоке из-за телевизионной башни показался ярко-красный краешек щедрого светила, и все озарилось радостным сиянием. На деревьях от восторга затрепетали листья, окна просыпающихся домов на набережной отвечали улыбками солнечному свету, каждая росинка на траве кричала о своем счастье, даже в лужах после прошедшего вечером дождя купались лучи, отражаясь бликами и зайчиками по всему пляжу.

Светлана остановилась, завороженная этим сиянием, посмотрела на меня и радостно засмеялась. И мне показалось, что только солнце могло создать ее красоту и что она, сама частичка этого солнца, также светится и радуется, посылая мне и всему миру свою красоту и счастье.

Светлана, повернувшись лицом к солнцу, стала делать упражнения, а я, забыв обо всем на свете, любовался грацией ее стройного тела. Когда было покончено с упражнениями, она сладко потянулась и зевнула. У меня тоже непроизвольно вырвался зевок.

– А все же рано мы встаем с вами, – заметила она, – еще бы немного поспать не мешало.

– А я вообще не ложился спать, – признался я.

– Как? – удивилась она. – Вторые сутки на ногах? И у вас еще хватает сил делать пробежку? Но вы просто супермен!

Ну, разве неприятно получить комплимент от очаровательной девушки, ради этого стоит вытерпеть без сна даже, трое суток.

– Чем же вы занимаетесь ночью? – она лукаво посмотрела на меня и засмеялась, а я почему-то покраснел.

– Переписывал допоздна очерк, а потом ко мне пришли гости.

– К вам по ночам приходят гости? – опять удивилась Светлана. – Что же это за гости такие, которые приходят по ночам?

– Японцы, – сказал я и опять смутился.

– Вот уж никогда бы не подумала, что японцы делают визиты по ночам – она или не поверила моим словам, или решила подразнить меня. – Может быть, к вам приходили японки?

Она явно в шутливой форме делала мне вызов. Ну что же, мне не оставалось ничего другого, как принять его. И я принял этот вызов.

– Да! – воскликнул я.– К сожалению, на этот раз у меня были японцы, а не японки. О! Японки – это самые восхитительные в мире женщины, особенно гейши. А вы знаете, сколько времени учатся этому ремеслу? Всю жизнь. Поэтому, вероятно, гейши считаются самыми коммуникабельными, самыми приятными собеседницами в мире.

– Вам виднее, – молвила Светлана, закусив губу, – вы часто бываете за границей.

Я, кажется, дал осечку. И куда меня понесло с этими гейшами? Я мысленно чертыхнулся и, перейдя на серьезный тон, рассказал ей о ночном происшествии.

На этот раз Светлана мне совсем не поверила, но что-то в моем рассказе ее встревожило. Мы шли по аллее парка некоторое время молча. И вдруг она меня спросила:

– Скажите мне, вы хитрый от рождения или это у вас приобретенное в ходе вашей работы?

Этот вопрос меня поставил в такой тупик, что я обалдело смотрел ей в глаза и некоторое время не мог обрести дара речи. Но ее глаза оставались пристальными и серьезными, как будто она пыталась прочитать что-то в моих мыслях.

– Что вы имеете в виду? – наконец, только и смог произнести я.

Светлана, не отрывая взгляда от моих глаз, ответила вопросом на вопрос:

– О какой опасности вы говорите? И какой женщине вы не должны доверять?

Сколько я ни старался, не мог сообразить, что именно так насторожило Светлану в моем сообщении. Пытаясь найти выход из этой щекотливой ситуации, я махнул рукой и объявил:

– А, все это глупости, не берите ничего в голову. Мне самому сейчас кажется, что все это приснилось.

– Как? – воскликнула Светлана. – Сейчас вы утверждаете, что все это вам приснилось?

– Какая разница? – объявил я.– Приснилось это мне или в самом деле у меня были гости.

Я начинал сердиться на себя. И дернула меня нелегкая затеять с ней этот разговор!

– Зачем вы мне это все рассказали? – спросила она тем же серьезно-взволнованным тоном.

«Вот именно, зачем я ей все это рассказал?» Я пожал плечами.

Мы вышли из сквера на набережной и, пройдя мимо исторического музея, свернули на улицу. Сейчас мы уже не бежали молча, как полчаса назад, а шли в полной тишине медленным шагом. Помимо дворников на улице стали появляться прохожие.

– А знаете, мне с вами интересно, – вдруг произнесла Светлана, – не так, как с другими. Вы – загадочный человек. Никогда не знаешь, чего от вас ждать. Вы, наверное, всегда со всеми ведете очень тонкую игру.

«Вот уж совсем не ожидал я от нее такой оценки. Но за кого она меня принимает?»

– И пишете вы интересно. Я всегда читаю ваши статьи в газетах. В отличие от вашего брата вы – стратег, он же – тактик.

– Это почему же? – удивился я.

– Потому что вы, ни с того ни с сего, вдруг начинаете рассказывать о своих ночных приключениях, которые, по вашим словам, быть может, вам приснились.

Я не знал, что ответить. И вдруг меня словно черт дернул за язык. Я открыл рот и произнес такие слова, которые меня самого повергли в ужас.

– А не встретиться ли нам этим вечером? Мы могли бы мило посидеть у меня дома. Вы были бы самым дорогим моим ночным гостем.

Такой наглости я сам от себя не ожидал. Я даже выдохнул весь воздух из своей груди от такой храбрости.

Светлана также пристально посмотрела на меня. И ее губы чуть слышно произнесли:

– Это можно. Только чтобы никто не узнал об этом. Я ушам своим не верил. Неужели это победа?

– В таком случае я жду вас возле своего дома в десять часов вечера.

Она, опустив глаза, кивнула и тут же, не прощаясь, резко повернулась и пошла в другую сторону.

Я полетел домой, как на крыльях, пиная по дороге мусорные урны.

«Этим вечером она будет моей!»

3. Час дракона (с 7 до 9 часов утра)

Ранним утром в мою квартиру ворвался, словно дракон, брат и прокричал:

– Война! Они объявили нам войну!

– Кто? С кем война?! – у меня душа ушла в пятки от его заявления.

– Баранов. Школа «Вадарю». Эти облезлые кошки, мнящие себя тиграми.

– Слава Богу, – перекрестился я, – я уж подумал, что в самом деле война началась.

– Представляеш, – возбужденно кричал мой брат, – эти наглецы послали нам сегодня утром ультиматум. Если к четырем часам мы не выдадим им свиток с секретами боя поясами буддийских ниндзя из храма Мёрюдзи, то они объявляют нам войну на уничтожение. Представляешь?

Я не представлял, какая может быть война на уничтожение в мирном городе, контролируемом силами МВД и КГБ.

– Да ты успокойся, – посоветовал я ему. – Хочешь кофе?

– Какой кофе? Какой кофе? Эти два воителя, горе-Аники-воины, решили помериться силами, Баранов и мой злосчастный Козлов. Сколько я потратил сил на их примирение, но ты же знаешь, эти военные, как бараны, надеются только на силу своих кулаков. И сколько им ни внушай, что худой мир лучше доброй ссоры, все равно у них чешутся кулаки.

Я все же налил кофе себе и своему брату и, поставив перед ним чашку, заметил:

– Зачем же ты принял в клуб Козлова вместе с его школой?

– Я бы принял Баранова, но между ними такой антагонизм, что в эту ссору вовлечен весь город. Их секции разбросаны по всему городу, и желающие заниматься каратэ волей-неволею втягиваются в этот конфликт. Ты не представляешь, какие интриги и заговоры плетутся вокруг этих двух персон. К сожалению, я остановил уже свой выбор на школе «Кёкусинкай», теперь мне отступать поздно. Приходится поддерживать Козлова. Но у него всего сто пятьдесят бойцов. А у Баранова их все шестьсот. На каждого каратиста клуба приходится по четыре кошки.

– Неужели ты думаешь, что дело дойдет до драки?

– Все может быть, – махнул рукой мой брат. – Если бы у обоих было побольше мозгов, то они бы давно уже прекратили ссору.

– Что же делать?

– Я думаю объявить им, что свиток потерян, – решительно заявил брат. – Другого выхода нет.

– Так они и поверят тебе, – выразил я ему свое сомнение. – Не лучше ль было бы снять с этого свитка ксерокопию и передать Баранову?

– Еще чего! – воскликнул брат. – Передать ему в руки такое грозное оружие! Баранов и так нос дерет от того, что его секция самая популярная в городе. А если они еще научатся вести бой поясами, то в городе явно нарушится паритет сил. Как никак, мы все же противостоим его фашистским замашкам.

– Так уж и фашистским?

– Ты не представляешь себе, какие у него в секции порядки. А ученики чтут его, как фюрера. Каждый делает ему низкий поклон не только в секции, но и на улице, и все так до мерзости само уничижительно заглядывают ему в лицо. Тьфу! Смотреть противно. Мой Козлов тоже хотел ввести подобную практику среди своих учеников, но я решительно воспротивился. Насколько позволят мне возможности, я никому не дам унижать чье-либо человеческое достоинство.

– Но как ты заставишь Баранова поверить в то, что вами потерян свиток?

– А-а, будь уверен, мы проведем все тонко, комар носа не подточит. Мы приблизительно знаем их лазутчиков в нашем стане. Через них и проведем дезинформацию.

– Ах, да, – ударил я себя по затылку, – совсем забыл тебе сказать. Ко мне ночью приходили бывшие военнопленные, трое твоих знакомых, и тоже предупреждали, что в вашем клубе есть лазутчики враждебной школы и всем нужно быть бдительными.

– Мои знакомые? – удивился брат.

– Ну да, из общества бывших военнопленных «Ангара-кай».

Брат продолжал вопросительно смотреть на меня.

– Покажи их визитные карточки.

– Они мне их не оставили.

– Странно. Обычно японцы при знакомстве передают свои визитные карточки. А ты не запомнил их имен?

– Кажется, одного звали Мацуяма, другого – Мори… А вот имени третьего, как я ни напрягал память, не смог вспомнить.

– Ладно, – прервал мои потуги брат, – это какие-то другие. Членов общества «Ангара-кай» я еду встречать в аэропорт через час.

– Но эти, которые были ночью у меня, хорошо знают тебя.

Брат улыбнулся и, посмотрев на меня как-то странно, спросил: