Звездные духи. Дух Января

Поморщился. Сбавил обороты и исчез в стене.

А девушки и след простыл. Хоть бы спасибо сказала за услугу! Если сдачи Мопсу смелости дать нет. Чего его бояться? Призрак же обыкновенный, каких везде!

Уши заложило от внезапного взрыва болтовни. Я затеребил раковины и зашагал, пока еще было время найти спокойную минуту перед выступлением. Вот уж не ожидал от статуй, что объявление Мопса вызовет среди них такой переполох. Остальных слов я не разобрал, друг друга перебивали…

***

Я, наконец, смогла отдышаться. Прислонилась ладонью к холодному камню. Легкие уже не сводило – только воздух проходил, обдавая внутренности морозом, будто, тем самым, утешал меня… Что я сдалась этому невидимке? А, ну как же, я же его не вижу.

«Не видит… НЕ ВИДИТ! Га-ха-ха-ха…»

Мне так хотелось ему врезать. Это нечто, увязавшееся за мной с того дня в библиотеке – мои мечтания, что оно не передвигается в пространстве, рассыпались небесной пылью – было доступно глазу любого другого студента. Но не моему. И никто ничего не говорил. Если раньше внимание, обращаемое на меня, ограничивалось лишь равнодушными, любопытными или недружелюбными взглядами – в зависимости от того, какой это был курс, потому что старшим, кажется, было на «блатников» наплевать, они их судьбу предвидели – то сейчас ко всему прочему прибавился смех.

Когда вокруг меня вертелось это нечто, студенты тыкали пальцами и гоготали. Если бы я видела, над чем они это делают, какие именно штуки вытворяет этот невидимка, я бы с радостью присоединилась к веселой компании. Заодно выкинув бы из нее нахала.

Я выдохнула. Убрала со лба растрепавшиеся волосы, опять случайно задев очки. От них уже болела переносица, поэтому я на время взяла их в руку. Прислонилась спиной к стене, по позвонку побежали приятные мурашки…

И это не от холода. Я с удивлением почувствовала, как камень завибрировал. Под подушечками пальцев защекотало, когда я прислонила их к стене. Чувство чего-то знакомого заласкало сердце.

Недолго думая, я пошла вдоль коридора и скоро вернулась на этаж вниз. Здесь везде стояли статуи-стражи: одна величественнее другой, хотя возвышались едва ли на две головы над живыми людьми. Тела их состояли из камня, как и стены. У некоторых я заметила щиты, но в основном они были без оружия.

Я быстро пробежала этот коридор, памятуя на недавнюю стычку с невидимкой и молодым человеком, в которого я по неосторожности врезалась. У парня такие глаза были, что я чуть в землю не провалилась, настолько почувствовала себя виноватой. Но извиниться времени не было. Статуи проводили меня пустыми зрачками; завернув на лестницу, я наконец-то услышала – музыку…

Это было что-то фольклорное и незнакомое мне по жизни в Зелоори. Я различила слова, только подойдя к дубовой двери зала, приоткрытой так, чтобы в нее протиснулся человек.

Пели на волькийском. Если мне не изменяет память, это как раз жители той страны, Вольки, на территории которой в не столь давнее время проживал единый народ, в силу ряда причин расколовшийся на два русла. Одни ушли на запад и влились в эльфийские кланы, другие решили завоевывать соседние государства и, в конце концов, осели там. Кто-то возвращался, были те, кто никуда не уходил.

Наверное, поэтому нынешние Вольки – такая маленькая и незначительная в военном плане страна. Но традиции своих предков люди, говорящие на волькийском языке, чтят чуть ли не сильнее всех живущих на земле.

Их речь – не то, что заставляло мое сердце сжиматься. Волькийцы любили поговорить на своем языке в этих стенах, игнорируя карпский. Но я еще ни разу не слышала, как они бы играли на музыкальных инструментах. И звуки, которые приносили струны, задевали что-то внутри… Будто забытые давно ощущения.

Музыку сфер.

Я закрыла глаза. Остались только голоса – и музыка. Два женских и два мужских голоса. Волькийцы изображали «разделение» – девушки выступали в роли жительниц эльфийских государств, а парни имитировали в песне предков, смешавшихся с гномами. Задорность и веселость встречали мурлыканье и струение. И их четверых обнимала музыка – близкая и одновременно далекая, отчего печаль тянула в груди.

Я почти перевела дыхание, как зал зашумел. Было очевидно, что волькийцев кто-то смещал со сцены. Я открыла глаза и запоздало надела очки с нулевыми линзами: меня, конечно, никто не знает, но рисковать не стоило. Вниманием наперебой завладели свечи – синие, красные, зеленых цветов, я их не заметила сразу, слишком увлеченная музыкой и грустными воспоминаниями. В добавление в воздухе вспыхивали голубые светлячки, уже исчезнувшие к концу месяца снаружи Ума.

Девушки взвизгнули, резанув по ушам, а рядом со мной студенты начали подпрыгивать, чтобы лучше видеть – в зале было негде упасть перышку. Я отошла к узорчатому окну, у которого, облокотившись на подоконник, стоял молодой человек с густой шевелюрой (из-за обилия разного освещения я не смогла определить ее цвет). Он безразлично скользнул по мне взглядом и продолжил наблюдать за представлением.

Девушки снова подали голоса. Предмет их восторга взошел на сцену.

Я наклонила голову. Высокий, статный, темноволосый. Но до обыденности непримечательный. Что же в нем такого?

Парень подбросил в руке микрофон и запел:

Всю ночь одни.

Я ль когда-либо мечтал об этом?

Так сладки те дни,

Когда томился я ответом.

Мурашки пробежали по щекам и шее, и мне пришлось поежиться. Беру свои слова обратно. Солист и правда был харизматичен. Казалось бы, простая внешность, но доведенная внутренней силой до магической красоты. Особенно это ощущалось во время произнесения слов, значащих вне песни много большее…

Я тряхнула головой и недовольно нахмурилась. Девушки неподалеку уже зажгли на щеках красные лампочки. Я потрогала свои щеки, ощутила холод – и поблагодарила землю за него, – скрестила руки. Солист улыбнулся уголком рта, вызвав новую лавину визгов. Среди этого гула я едва различила:

– Фениксы-ы-ы!..

Я прищурилась, оглядывая ребят на сцене. Это название их группы?

Будь моим огнем!

Свети, танцуй, сияй как днем.

Но только знай, у нас лишь ночь вдвоем.

А к черту!

Я невольно прыснула на последней строчке, чем заслужила взгляд соседа по месту под окном. Поспешила принять обычный вид, а в это время уже пели:

Гори-гори как шпат, гори ясно!

Ночь – это чувства, ночь – это ласка.

Дари-дари свои поцелуи.

Почти сказал «люблю» я!

Я покачала головой, вопреки себе улыбаясь. Удивляюсь странности людей. «Почти люблю». Если это чувство они называют настоящим – мнение Влады я в этом случае не принимаю за истину, – почему в этой песне прибавляют к нему «почти»? Разве может оно быть в недостатке? Разве можно о нем петь так небрежно? Любовью, насколько я успела узнать, не называют того, чего не хватает…

Улыбка сама собой исчезла с губ. Я поднесла руку к груди – почему там начало давить?

Снова та печаль.

Но отчего? Не отвечай…

Это из-за нового голоса. Или слов?.. Я перевела глаза на барабанщика, приблизившегося к микрофону. Худой для такого инструмента. Пальцы, скорее всего, тонкие, но ударяет по дискам он мощно. Субтильный – кажется, от этого тоже вздыхали ближние девочки, – а волосы растрепаны в сумасшедшем беспорядке: светло-серые, голубые и белые пряди вперемешку, на них так красиво падают разноцветные огоньки…

– Позволь обнять тебя, шепнуть «прощай», – выдохнул он с закрытыми глазами.

А я забралась рукой выше, к горлу, потому что комок встал поперек.

Он так похож на Ридена…

Это стоило видеть. Интуиция редко меня подводила. Вот и теперь: очкастая, до этого изображавшая интерьерное дополнение, схватилась за горло, будто ее душили. Интересная реакция на песню, где в куплете на подходе горячие часы перед окончательным расставанием. Из того, что я помнил. Девушка закрыла глаза и резко отвернулась. Я хмыкнул.

Дайрек поставил новенького только на инструменты. Здравый выбор, Рабас еще слишком волнуется. Все время обращает внимание на руки, в песне не живет. Звук из-за этого скован. Но это, правда, только моей специализации заметно, вон, девчонки верещат от восторга.

Я захлопал вместе с остальными, когда парни подводили последние аккорды. Подумав, присвистнул для поддержки.

…В ухо въелся свист, отрезвляя, возвращая в настоящее. Я отпустила похолодевшее горло. Посмотрела на свои руки. Что это?.. Вдруг щеки стали невыносимо горячими, а потом на них будто подул северный ветер – схлынуло ощущение, но вместо этого заполнились жаром ладони. Я тряхнула руками. Подействовало: закололо кончики пальцев. Я стиснула кулаки, с ненавистью обернувшись к сцене. Это они со мной творят? Эти музыканты?

Субтильный барабанщик, во внешности которого я теперь не обнаруживала черты дорогого земного друга, высокий могучий амбал за синтезатором с неправдоподобно яркими оранжевыми волосами – это точно краска! – улыбающийся солист, как мне стал противен его оскал…

Был и четвертый, гитарист, в движениях которого виделась жесткость. Он был сосредоточен на инструменте, но скоро я поняла, что это не совсем верно – он не отрывал взгляд от своих рук. Напряженные… Следующий визг струн поднял по телу хлесткую волну, она почти добралась до сердца…

Зажав ткань на груди, я бросилась к выходу. Завязла в куче людей. Прикрыла уши – не слышать бы эту музыку! Это тот гитарист, я точно учуяла! Узнала его: это с ним столкнулась, когда убегала от невидимки. Парень все елозил по струнам, а во мне скрежетало…

Он тянет из меня наружу человека!

Чувства, которых не хочу!

Зажал последнюю струну… и отпустил вместе с яростными аплодисментами. В ушах к гулу басов прибавился еще один – от толпы. Девушки подпрыгивали, визжали, краснели на глазах и ловили мой взгляд. Я выдохнул с трудом.

Дайрек подкатил, оставив на секунду поклонниц:

– Молодцом! – хлопнул по плечу и постучал, будто случайно, по моим пальцам на грифе. Я, наконец, отпустил, но…

Джесс обошел установку, помахал рукой народу. Стало еще громче в толпе.

Я спрятал обе ладони за спиной и сжал пальцы. Кулаки. Только они мне остались.

Потому что ничего не вышло.

***

Ситуация не поменялась даже к декабрю. В этом году природа отрывалась по полной, и выражение «трескучий холод» пришлось почувствовать на своей шкуре, будь неладен этот месяц. Ирланам только, как и следовало, свезло. Я сидел на крыше, прислушиваясь к далекому гулу, качавшему макушки леса. Чувствовал, как все себе отмораживаю на камнях, не прогревшихся ни на грамм – солнце тоже издевается. А вой приходил волнами… Далекий, идти и идти до него в лесную чащу… Спину из-за камня холодило еще сильнее. Снега не предвидится.

Но, если быть честным… мне было так все равно.

Гитара лежала рядом. Вопрос, кто еще из нас двоих более одинок – я без магии в теле или инструмент, лишенный исполнителя, влюбленного в свое творчество. Мне казалось, что это я лишаюсь всего…

На этот раз лес завыл, словно раненый зверь. Я поежился, и вдруг камень завибрировал под задницей. Очухавшись, я прислонил ладонь к полу. Что там опять происходит?..

Оглушив, камень с грохотом вырвало из стены и врезало в противоположную стену. Удивительно, что мозаичное стекло не пошло россыпью. Не закричала я только потому, что пыль заслонила весь мир, и крик пришлось сменить на кашель. Я сняла очки – видеть лучше мне это не помогло – и осторожно заглянула в открывшийся в стене проем. Прямо сейчас, вот-вот меня должна настигнуть паника… или нет? В этом умовском комплексе так быстро ко всему привыкаешь.

Это были маги. Определенно маги, потому как экспериментаторы вели себя в таких случаях как минимум громко. И их творения тоже. Эти же студенты озирались по сторонам и, подобно мне, заходились кашлем. Вероятно, среди них не было ни одного, кто знал бы заклинание очистки воздуха. Один парень, насколько я разглядела, потирал беленой рукой свою макушку. Он и был виновником всего этого? Что ж, неудача его при опробовании навыка чуть меня не убила.

Я уже привыкла, что где-то наверху – чаще наверху, потому что экспериментаторы и магический корпус предпочитали располагаться в десятках метров над уровнем земли, – периодически что-то взрывалось, и уже на это не реагировала. Как и остальные студенты. (Если только сверху посыплется крошка в свежий чай, студент мог выразить недовольство, но в итоге все сводилось лишь к тому, что он шел за новой кружкой.)

Я выпрямилась – и в этот же миг моя душа все-таки скатилась в пятки: перед моим носом зазвенела сталь.

Я перевела глаза влево, а ноги подкосились от страха. И, о чудо! – я упала как раз вовремя, потому что меч снова разрезал воздух, а мог прихватить при этом меня. Голоса повысили тон, я же, кашляя, встала на трясущиеся ноги и попыталась пройти за спиной этого безумца. Хоть бы снова не размахивал…

– Ой! – я наткнулась на плечо и зажала себе рот, кашлянула. Это… эльфы, уставились на меня, так вот почему я не понимала, что они говорят, использовали свой язык, а не карпский. Кашлянула снова, собравшись ретироваться – лицо беловолосого стремительно менялось с испуга на безразличие, – как вдруг заметила в его руке меч… Это был он. Я снова закашлялась.

– Осторожно, – выдал эльф надменно на карпском. Я отняла руку ото рта.

Откуда кровь?!

Вокруг ахнули.

– Инланур! – взвизгнул женский голос. Я провела по губам, потом по щеке. Когда я успела порезать щеку?

Я отчаянно взглянула на эльфа. Он снова смотрел участливо, сообразил, что натворил. Но это, небо низвергнись, ни в какие врата!

– Прошу… – я отмахнулась от его извинений. Прибавила шагу и в конце концов побежала. Порез продолжал кровоточить. Кто с таким оружием по Уму ходит?! Оно режет сам воздух!

– Не моргнула даже…

– Напротив, – возразил я и спрятал клинок в ножны.

Знаю я свой меч. Резануться, как испить воды. И на него, живого-вострого, мастер нужен. Вот и показал случай, что еще не умел я в этом деле. Подтверждением будет. Отстанут от меня теперь.

Но ошибся. Народ непреклонным оставался.

– Мы затеяли это, – кивнул парень, и остальные поддержали, – потому что показать надо: сильные мы тоже.

– Воину? Доказывать силу? – а про себя добавил: «доказал уже, напоил не только пылью меч».

Храм по зубам не всякому, но забывается это до времени, пока новичок не лезет на рожон или рожон его сам не ищет.

– Не кривись, Инланур, – эльфийка заныла. Волосами зачем-то взмахнула черными, чистокровный ирланский восток. – Помнишь, говорила я, ученики к тебе просятся? Не подарок ли?

– Тот же магический, – вступил в разговор третий рот, и парень на дыру указал. Светлеет пыль, видно виновников. – Вон штуки делает какие. Только – пыльно с них! Утрите! – повылазившие, вняв ему, захлопали глазами. Ко мне эльф снова обратился: – С преподавателями мы поговорим.

Я тронул меча эфес, промолчав еле-еле. Считает мой народ, что обязываюсь я положением. Учить остальных. Между тем – уважения как с дварфом. Хорошо, что не за клыки тут меня принимают. Этого я бы не вынес! Распоясывается всякий млад, сто̀ит за пределами родины встретиться, в месте, где, считают, границы крови стираются… Считают зря.

– Детские забавы, – скривился я, стараясь помягче недовольство выразить. Не поймут, коли в Уме мы, а не на земле Ирлангёна. – Не интересует. Возня это… в песочнице, – помусолил на языке, да и изрек эту фразу карпскую, разговорное слово.

– Помог бы своим! – последним зовом девушка крикнула. Глаза мокрые. Когда надо, любая эльфийка слезу вовремя пустит.

– Я сам по себе, – отрезал, наконец. – И я не единственный, кого попросить можно. Вы знали это.

– Задушевно, но ты мне как раз нужен, – вдруг Шоколадный рядом возник, но никто возмущаться не стал. Взволнован парень. – Там проблемка маленькая. Кто-нибудь владеет «запирающим сны»? У нас тихоню прорвало – я о ней до сего дня сам не слышал! Ее, оказывается, так задевало, что ее никто не замечает. Ну не дурочка?

– Что там? – ахнула эльфийка, и на карпском уже. Ладошка у губ.

– Там очень сексуальный миф, – выразительно бровями повел Шоколадный. – Очень. Прям очень.

– Шоколадный говорить зря не будет, – смотрю, как парни воодушевились. Фыркнул синхронно с девушкой, а друг усмехнулся:

– Прототип взяла с себя. И так измазалась краской, что одежда не пригодилась. Там есть на что посмотреть. Но к делу, кто заклятие знает? А то бомбанет…

Вдруг пол ходуном – и в сторону. Эльфийка вскрикнула. Остальные попадали молча. Еле я один удержался.

– Она вышла из башни, – оценил сразу друг и ладонь приложил к полу. – Ага, и танцующее море с собой привела. – Оттопырил ухо, добавил: – И великанов из камня. – Принюхался. – И угли, конечно! Они за карликами экспериментальными летали, столько визгов было. Я заценил.

– Обратимся к корпусу мозговому, – промолвил эльф.

– Менталам нужен неподвижный объект. И что они с ее мозгом сделают? Копаться во внутреннем мире – не шутки. Даже если он наружу вышел.

– А предсказатели?

– Сечешь, Нур, – глаза Шоколадный вылупил и с пола поднялся. Я вынул из ножен меч. – Сумасшедшее людей не сыскать. Стоит попробовать.

– В какой стороне эта башня? Я к ядру – меч при мне.

– Туда, – указал Шоколадный, и бросился искать предсказателей.

Оружие я перехватил удобней. Не шутки это – душевный мир. Какие там тайны? Насколько темны? Желания там как долго скрыты? От себя самих прячемся мы яростнее, нежели от посторонних.

Пол залило водой, когда уже бежал. Чуть не поскользнулся. Значит, близко море из снов. Услышал вдали странный вой…

И визг девиц близкий его перекрыл, и непонятно, от людей он или от народа моего.

Я не заметила, откуда они вынырнули, эти мелкие зубастые твари, больше напоминающие химер, чем какое-то живое существо. Девушки носились по коридорам, защищая лицо, стараясь найти укромное место или лучше комнату, которую можно было бы запереть на ключ.

У существ были несоизмеримо большие, по сравнению с остальным телом, пасти и тоненькие конечности с крючками-коготками – потому, один раз запутавшись в волосах, зубоскалы грозили остаться в них вечными колючками. Но я-то знала, что не длина волос воодушевила их на меня напасть – я видела, как их глаза загорелись от вида запекшейся на моей щеке полосы крови. Они радостно трепыхали крылышками.

А в моей голове вертелось лишь одно, как на ракушечном повторе:

«Я вам это припомню».

Кому – «вам»? Ах, это было так неопределимо, и оттого меня разрывала злость! Никто не виноват – так сложилось. Вот именно – так сложилось! Почему все сложилось так?!

– Выш-ше… выш-ш-ше… Быс-с-стрее…

Новый голос просочился сквозь гул мыслей, как неожиданно пол ушел из-под ног.

– ЧП на нижнем! Уррра!

– Во круто…

Я вскочила раньше остальных, но тварь все равно цапнула меня за руку. Потом в существо попало заклинание. Догадались, наконец-то, умники…

Все выше и выше. «Выш-ш-ше… выш-ше… беги-и-и…». Нотки в голосах были сочувственными (кажется), среди всего этого ора. Но сейчас это сочувствие раздражало. Вдогонку к магии студентов, которые вдаривали ее несоизмеримой дозой – либо малой, либо большой, норовили попасть друг в друга или опять проломить стены. Со мной бы такого точно не случилось.

Я бы – точно – справилась.

Как оказалась под крышей, совсем не помню… Внутри жгло, и если бы не твари, летящие по пятам – хотя холод заставил некоторых потерять мой след, а чем выше по лестнице, тем температура становилась ниже – если бы не эта раздражающая погоня, я бы схватилась за звездное сплетение и остановилась, не выдержав.

Но думать было некогда. Потому я без мыслей взлетела на последнюю ступеньку лестницы, толкнула потолок – иначе зачем здесь лестница? – крышка люка сразу поддалась, и прежде чем в меня впились ненасытные зубы, я захлопнула люк. Задницу обожгло холодом. Камень везде на полу.

Я схватилась за волосы.

Гулкий удар сообщил о попытке пробраться наверх. Но она провалилась. На глаза чуть было не навернулись слезы – да что со мной происходит? – и захотелось заорать в голос, чтобы слышал только бескрайний лес. И небо. Ты, багровое море, которое закрылось от меня!

– Эй!

Тут кто-то был… Я испуганно обернулась. Парень… Всего лишь какой-то парень! Еще и хмурясь на меня глядит!

– Что?! – крикнула я. – Что не так!

– Так не врываются! – в ответ заорал он. Видимо, не собирался повышать голос, но я его заставила. Он подобрался. Стал жестким. Встал…

Это он!

– Да что вы ко мне привязались! – я тоже поднялась. Душу – распирало!.. – Покоя никакого! Это ты на сцене был! И играл! И так!.. – я схватилась за грудь, не в силах вынести возникшую резь. Это он виноват! Это из-за музыки! Из-за него, человека, людей, их… я не хочу!

– А ну замолчи! – грозно двинулся он. Я отступила. Сердце в груди било… Да как он!

– Отойди! – сделала шаг назад. – Все из-за вас! Из-за людей!

– Ты!

– Уйд…

Он схватил меня крепко за руку. Ощущение невесомости накрыло с головой… Внизу ничего не было. Падение в какие-то секунды – и я бы разбилась у подножия Ума. Алое небо на мгновение стало светлее, когда на меня наплыл страх. Внизу зашумела вода, которую я не замечала. Макушки близкого и одновременно далекого леса, отделенного от университета сплющенным порталом, контрастно выделялись на фоне тонущей во мраке природы. Еще низко завыло вдали…

Руку начало щипать, и я вырвала ее из хватки. Выдохнула, потирая. Парень смотрел на меня, не отрываясь, но пока не кривясь.

– Ты на крыше. Хоть это имей в голове, – и тряхнул рукой, посмотрев на ладонь. Видимо, не только мне откликнулось, как он меня слишком сжал. Спас, идиотку.

– Спасибо.

Вытерев ладонь о штаны, он отошел на прежнее место, бросив на меня взгляд ненависти. Я осталась стоять. Внутри уже ничего не взрывалось, а только туго тянуло. И еще я чувствовала себя виноватой.

Он взял гитару и прошелся по четырем струнам. На небе блеснуло – там, и здесь, и тут. Сейчас опять со мной начнется…

Но парень только бездумно перебирал струны, очевидно, чтобы отвязаться от меня. Я опустилась на камень, отвернувшись. Впереди был темнеющий лес, макушки которого в последний раз за сегодня озолотило солнце. Площадка, служившая крышей башни, замерзла травой, из моего рта вырывался пар. Я втянула в себя морозный воздух. Музыка повторила мелодию – грубую, набиваемую просто так.

Вот и еще одному дню конец.

Глава 21. Змеи

Бросив взгляд на мою работу, дэа Иримах, заведующий отделением температур, смерил основательно меня с головы до груди, задержавшись особо на области носа, – почему-то все преподаватели любили смотреться в мои очки – и размашисто и непонятно расписался в ведомости.

– Вы определились с отделением, дольче Гранд? Идите на яды. Своим кислым видом вы отравите кого угодно. А здесь вам делать нечего.

Он сразу переключился на другого студента, одинокой соломинкой стоявшего чуть поодаль. Его неотрывный взгляд из-под строгих бровных дуг (бровей у преподавателя не было) заставил парня изрядно занервничать.

– Мне нужны от вас не кулинарные изыски, а нормальный доклад о размножении бактерий в бульонной среде и определении температуры, соответствующей допустимой степени риска для организма, – двигалась только челюсть мужчины. – Но единственное, что я осознал, читая ваше словотворчество, это то, что я никогда в жизни не попробую мясной бульон вашего приготовления. В нем нету соли.

На крайних рядах захихикали, провожая понурого студента вон из класса. Я была уверена, что первым, что он сделает, выйдя за пределы комнаты, будет затаптывание собственного реферата, потому как неприличный знак грозит нерадивому ученику ожогом лба.

Пока я думала об этом, нарвалась на повторный взгляд дэа Иримаха и теперь поспешила покинуть аудиторию. Уже за дверью, с замерзшим по привычке сердцем, я открыла последнюю страницу, где должна была стоять отметка за работу. Сто баллов. Секундное счастье, и сердце вновь рухнуло вниз. Ну… как же иначе – я писала по холоду.

И этот факт заставил меня съежиться внутри еще сильнее.

В коридорах на одном из этажей пахло розмарином и акацией. Именно такой душок был от заклинаний, которыми воспользовались предсказатели, устранявшие последствия вырвавшихся сновидений. Девушка, которой не повезло показать всему университету, что ее так тревожит и о чем мечтает ее бедная несчастная душа, спала уже две недели – маги перестарались.