Фабрика #17

Неподалеку располагался городской музей. Наружную стену музея украшала лепнина, изображающая важные исторические события. Каждую прогулку они проходили мимо парадного входа, но почти всегда дверь была закрыта. Коренев не бывал внутри, но ему хотелось узнать, что скрывается в здании с красивыми и непонятными стенами. И в следующий раз, когда дверь оказалась открытой, поставил ультиматум: хочу! Дедушка сказал, что будет скучно, но отговорить не смог.

Едва вошли, навстречу выбежала высокая женщина на каблуках и в очках с тонкой светлой оправой. Она представилась гидом и провела экскурсию.

Дедушка оказался прав, ничего интересного для шестилетнего мальчугана не нашлось. Желтые вырезки из старых газет, недействующие пулеметы, кусок каски времен второй мировой, древние дореволюционные фотографии с лицами неизвестных людей, при взгляде на которые рот растягивался в зевоте.

…И тут показался огромный действующий макет железной дороги со стрелками и развилками. По маленьким рельсам катались миниатюрные модельки паровозиков и тянули крошечные вагончики. Коренев прикипел к столу, вцепился в столешницу двумя руками и не хотел отходить. Сияющими глазами разглядывал каждую мелочь, с любовью вырезанную и склеенную неизвестным автором макета. Восхищало все – и тонкие палочки шпал, и аккуратные рельсы, и ландшафт, и миниатюрные фигурки пассажиров, каждый из которых являлся не простой условностью, а совершал определенное действие: старушка вязала носок, внучка прыгала на одной ноге. Рядом парень что-то нашептывал девушке со светлыми волосами. За ними из-под лавки подсматривал мелкий шкет с довольной ухмылкой.

Впоследствии ему несколько раз удавалось заманить дедушку в музей, и каждое посещение он бежал к макету железной дороги, где мог простоять хоть три часа кряду.

– Добрый день, – подошла женщина в строгом костюме, пока Коренев со скуки разглядывал правила поведения во время экскурсии – не кричать, не бегать, верхнюю одежду сдавать в гардероб, к экспонатам не прикасаться. И желательно не дышать.

– Здрасьте, я хотел… что-нибудь посмотреть, – растерялся он. – Я не местный, хотел бы ознакомиться с историей города.

Он надеялся хотя бы тут узнать, что производят на градообразующем предприятии. Впрочем, не удивился бы, если бы гид во время лекции обошла этот момент. Сложилось стойкое впечатление, что на вопросы, касающиеся фабрики, наложено табу.

– Исторические экскурсии не проводятся, экскурсовод заболела, – сообщила женщина. – Можем предложить выставку картин Семена Фролова.

Коренев наморщил лоб в попытках припомнить, что за фрукт такой – то ли местный художник, то ли классик, неизвестный ему по причине пробелов в художественном образовании. Он постеснялся спрашивать, чтобы скрыть невежество.

– Показывайте вашего Фролова, – сдался он и второй раз за месяц пошел смотреть на картины.

– Он не наш, – ответила женщина.

Его завели в зал с девственно белыми холстами. Он решил, что экспозиция находится в следующем зале, но женщина подошла к ближайшей пустой раме, указала на нее ладонью и начала рассказ:

– Это одна из ранних работ Семена Фролова, которую он написал в бытность студентом художественного колледжа моделирования и дизайна…

По крайней мере, как можно было заключить, художник входил в число современников и был широко известен в узком кругу ценителей.

– Уже в те годы начал формироваться его уникальный стиль, заключающийся в тонкой и своеобразной манере передаче света и тени с размытым контрастом. Можно отметить удачную передачу бликов на отражающих поверхностях…

Коренев уставился на пустое полотно в поисках «своеобразной манеры передачи света и тени». Несмотря на его старания, ничего, кроме фактуры пожелтевшего хоста, он не замечал, а доступные для наблюдения блики располагались исключительно на вскрытой лаком раме. Гид продолжала описывать достоинства полотна, в то время как Коренева не покидало ощущение, что она говорит о какой-то другой картине, которую по недоразумению забыли повесить.

Он молчал в ожидании дальнейшего развития событий.

– А эта работа написана в качестве дипломной. Точнее, это не оригинал, а ее копия, воспроизведенная самим Семеном Семеновичем после окончания колледжа. Как вы можете видеть, она имеет высокий уровень исполнения за счет умелого использования технических приемов и сочетания нескольких художественных техник. Удивительно, но смешение жанров происходит органично, без эклектики. Части произведения, выполненные в разных стилях, органично увязываются в целостную композицию, что необычно, с учетом количества использованных стилей, которое художник с легкостью доводит до шести. Особенно интересно находить линии жанровых переходов и отгадывать скрытые культурные аллюзии. Таким образом, зритель получает и эстетическое удовлетворение, и интеллектуальное, а множество деталей заставляют возвращаться к полотну и пересматривать его в поисках новых подробностей…

Коренев с нарастающим удивлением пялился на очередную картину, не отличающуюся от предыдущей, и силился увидеть в ней «явный рост технического мастерства художника».

Они переходили от одного произведения живописи к следующему, и перед ними представало неизменное пожелтевшее полотно, отличающееся от предыдущего исключительно размером. Холсты разнились по степени желтизны и плотности ее расположения, но признать в них произведения художественного искусства никак не получалось.

Высказать недоумение не решался, словно народ при виде голого короля. Женщина с таким увлечением и жаром перечисляла достоинства каждой картины, что Коренев уверовал, что она видит нечто, ему недоступное. Точно так же ребенок в тестах на конформизм называет черное белым, потому что так сказали остальные дети. Ему невдомек, что прочие участники эксперимента – подставные и говорят неправду, но боязнь показаться ущербным заставляет человека верить не собственным глазам, а чужим словам.

– Спасибо за внимание, мы закончили, – объявила женщина и исчезла за дверью «Не входить».

Коренев выбежал в туман.

Чувство голода, притупленное удивлением во время экскурсии, возвратилось с новой силой. Решил вернуться в гостиничный буфет, посыпать голову пеплом и съесть постный суп, предварительно выловив тараканов из тарелки.

Побрел в обратный путь по незнакомому городу, в котором за двадцать минут ему не встретилось ни магазина, ни ресторана. Пешеходы передвигались со стеклянными глазами, будто не прогуливались, а по принуждению изображали прохожих.

Из тумана вынырнул щит с лозунгом «Есть Директор – есть фабрика!» и растворился в белой вате. Минут через пять показалось здание, оказавшееся кинотеатром. На громадной вывеске отсутствовала первая буква, полуразрушенную крышу венчала скульптура из трех фигур в человеческий рост. Разваливающиеся фигуры играли на музыкальных инструментах.

Зашел в фойе и взял билет на единственный сеанс в расписании. Фильм оказался старым и скучным. Коренев сидел в зале один и даже не расстроился, когда киноаппарат сломался и экран погас в середине фильма. Для виду подождал, но показывать продолжение никто не собирался, и Коренев ушел.

Он не помнил, чтобы кинотеатр попадался ранее, когда он этим же маршрутом шел в музей, и разволновался, что сбился с пути. К счастью, через пару минут показалась гостиница, и камень свалился с души.

Собирался перебежать пустую дорогу по пешеходному переходу, но внимание привлекла вывеска «Кафе». Удивился. Казалось, кафе возникло из воздуха, наспех организованное по просьбам трудящихся.

Ассортимент предлагаемых блюд соответствовал гостиничному буфету, но за прилавком присматривала не дородная женщина, а упитанный мужчина лет пятидесяти с двойным подбородком, но с тем же презрительным взглядом. Выглядел он так, будто всю жизнь проработал мясником. Они с буфетчицей напоминали брата и сестру. Мужчина протирал салфеткой граненые стаканы и выставлял перед собой в ряды. Больше ему заняться было нечем, потому что посетители отсутствовали.

– У вас тут не на кафе, а на пельменную похоже, – заметил Коренев и уставился на поднос с горкой пельменей.

– Логично, – мужчина нахмурился. – Говорил же я этим идиотам…

Он выругался, а Коренев переспросил:

– Простите, что вы сказали?

– Ничего, вас не касается.

Представленный на подносах ассортимент не вызывал аппетита. От голода бурчало в животе, а возвращаться в гостиничный буфет не хотелось. Заказал порцию равиоли и стакан газировки.

На вкус темно-серые пельмени напоминали салфетки, которые шли в комплекте с тарелкой. Чтобы не умереть от голода, пришлось принуждать себя проглотить следующую пельмешку.

– Тихо у вас в городе, – попытался завязать беседу с мужчиной, по очередному кругу протиравшему стаканы белым вафельным полотенцем.

– Угу, – пришел безразличный ответ.

– Народа мало, пусто…

– Угу.

– В кафе, наверное, нечасто заходят?

– Ага, – как попугай, повторял мужчина. – В основном, приезжие, которым не нравится в гостиничном буфете.

– И часто сюда приезжают?

– Очень редко.

– А зачем держать кафе, если нет посетителей? – логическая цепочка замкнулась.

Бармен кашлянул, и бросил на Коренева ненавидящий взгляд.

– Надо же чем-то заниматься.

– И давно вы здесь работаете?

– Недавно. Как с фабрики уволился.

Коренев хотел задать заветный вопрос о фабрике, но сообразил, что ответа не получит. Остаток тарелки доедал в полном молчании, уставившись на руки мужчины, терзавшего полотенцем стаканы. На мгновение рукав мужчины задрался и обнажил часть предплечья. На запястье официанта-мясника показался шрам, обычно остающийся после неудачной попытки самоубийства.

Мужчина заметил внимание к его запястьям и накрыл руку полотенцем.

Коренев допил приторно-сладкую газировку и сбежал. У входа в гостиницу оглянулся. Вывеска над кафе сменилась надписью «Пельменная» и выглядела так, будто ее нарисовали за полминуты.

Коренев ворвался в гостиницу, вбежал на свой этаж и закрылся в номере. Он просидел одетым до самого вечера и только затем решил раздеться и заснуть с надеждой, что завтрашний день расставит все по местам и ему откроется, зачем он здесь.

Он вдруг понял, что же напоминает ему город.

Макет.

Но не тот, который он любил изучать в детстве, а безжизненный, скучный, собранный к сроку, сделанный без души и фантазии. Так и представилось, как неизвестный умелец машет рукой «и так сойдет, а прочее исправим по месту».

#15.

В понедельник проснулся до будильника и разглядывал в окне рассвет, пробивавшийся через липкий туман.

Мысль позавтракать в буфете сразу отбросил. Накинул куртку и побежал в знакомое кафе-пельменную. График работы, нацарапанный детскими каракулями на запертой двери, сообщал, что у заведения выходной. Пришлось затянуть пояс и понадеяться на фабричную столовую.

Вернулся в номер, схватил портфель с вещами – диктофоном, ручками, бумагой и маленьким фотоаппаратом – и уселся на единственном стуле в ожидании Владимира Анатольевича. Рукопись решил взять с собой – она заключала в себе два года труда, и не хотелось оставлять ее в гостинице.

В девять приехал Владимир Анатольевич на красной «копейке».

– Садитесь, опаздываем, а сделать нужно многое, – подгонял Владимир Анатольевич и даже не дал затянуть шнурок на правом ботинке. – Потом завяжете. Бюро пропусков закроется, и целый день пойдет насмарку. Каждая минута на счету, мероприятия на три месяца расписаны, так сказать.

Когда отъехали с пустой гостиничной стоянки и нырнули в туман, Владимир Анатольевич полюбопытствовал, как прошел вчерашний день. Он уверенно вел «копейку» при полном отсутствии видимости. Непроглядность окружающей белой стены его не смущала.

– Посетил музей и кинотеатр, – сказал Коренев. – Скучно у вас, а я люблю огни и шум больших городов.

– Бывает. Признаюсь, я и сам нездешний, – отозвался Владимир Анатольевич. – Человек – скотина, могущая приспособиться ко всему. Не переживайте, тоже привыкнете, так сказать.

Коренев представил жизнь в безжизненном городке-макете, скрытом в хроническом тумане, и ему не понравилось представленное.

Владимир Анатольевич проявлял несвойственную ему раскованность и портфель из рук не вырывал, как при первой встрече. Он излучал уверенность, а в речи прорывались начальственные интонации.

– Когда долго здесь живешь, начинаешь ценить тишину и умиротворение. Но жизнь не в городе, а на фабрике – там она бьет ключом, так сказать, – продолжал Владимир Анатольевич с рассудительными интонациями, напоминающими знаменские. – Верите вы или нет, а мы с вами похожи, хотя это и не бросается в глаза.

Коренев действительно ничего общего между ним и Владимиром Анатольевичем не находил.

– Каждому кажется, что именно его внутренний мир по-настоящему богат, разнообразен и представляет целую Вселенную, а окружающие – примитивны, убоги, погрязли в рутине и не имеют за плоской душой ни гроша. К сожалению, это иллюзия, тешащая наше самолюбие. Если бы мы имели возможность заглянуть в мысли и чаяния другого человека, нам бы открылось нечто большее – восхищающее и пугающее. Поэтому нам так нравится читать книги – мы на время проникаем в глубину чужого мира и поражаемся тому, насколько он во множестве черт похож на наш собственный, так сказать, а иногда и значительно глубже.

Коренев покраснел, ведь так он и полагал до сего момента, хотя и стеснялся облекать мысль в конкретные сентенции. Слова Владимира Анатольевича вызывали у него легкое чувство стыда.

На подъезде к фабрике туман расступился и обзор расширился.

Остановились у небольшого одноэтажного зданьица неожиданного сиреневого цвета. Чья-то заботливая рука разбила перед входом затейливую клумбу с недействующей имитацией садового фонтана. Вдоль стен расположились аккуратные деревянные скамеечки – на одну из них Владимир Анатольевич и указал со словами:

– Присаживайтесь и ждите, пока я оформлю гостевой пропуск.

Коренев уселся на холодные доски и терпеливо ожидал, разглядывая скучную клумбу с пластиковым фонтаном.

Владимир Анатольевич выбегал из недр здания трижды: сначала забрал паспорт и командировочное удостоверение, потом выбежал, чтобы разузнать, где Коренев получал высшее образование и в каком году, а в третий раз вышел с бесконечной анкетой, нижний край которой волочился по асфальту.

– Фамилия-имя-отчество, так сказать – зачитывал Владимир Анатольевич, вписывал ответы и после каждой галочки добавлял «замечательно, восхитительно». – Год рождения, семейное положение, место работы… Чиста ли ваша совесть?

– Э-э-э…

– Чиста ли ваша совесть? – повторил Владимир Анатольевич.

– Так и написано? – удивился Коренев, заглянул в анкету и убедился: подобный пункт действительно имеется. Прокашлялся и ответил: – Да, в целом чиста.

– Замечательно, – пробормотал Владимир Анатольевич и проставил галочку – в бухгалтерии говорят «открыжить». – Следующий вопрос: умеете ли вы врать? – и тут же открыжил: – Конечно, да! Это проистекает из предыдущего пункта, так сказать…

Коренев возмутился, оскорбленный легкомыслием, с каким Владимир Анатольевич отнесся к важному вопросу, но тот парировал:

– Анкета никому не нужна и заполняется для проформы, ее все равно читать не станут. Кроме того, любой журналист умеет врать, и чистая совесть ему не положена. Или вы из наивных идеалистов, кто видит задачу журналистики в объективном донесении фактов? – с подозрением спросил он.

Коренев гордился мировоззрением прожженного циника и прекратил препираться. Он надеялся на отсутствие подобных вопросов в оставшейся части анкеты.

– Хобби, увлечения?

– Писательство.

– Графоманите, – улыбнулся Владимир Анатольевич. – Понимаю, сам стихи в молодости писал, так сказать.

Коренев стихотворчество ненавидел и признавал исключительно прозу, ведь в жизни никто не разговаривает строфами с рифмой и ритмами. Была в том какая-то фальшь и неестественность, словно в мюзикле, когда сама собой начинает играть музыка и целая площадь народу пускается в пляс, синхронно выделывает коленца и напевает поставленными голосами срифмованные строчки.

– Причиной скольких смертей вы стали? – прозвучал следующий вопрос. – На этом пункте никто не признается, посему поставим ноль.

Коренев промолчал, хоть и помнил, что стал причиной гибели тринадцати человек. Владимир Анатольевич объявил, что с анкетой покончено и скрылся в недрах сиреневого здания на добрых полчаса.

Между тем, сонное настроение прорвалось, и Коренев оказался в эпицентре бурной деятельности. Подъезжали грузовики, КрАЗы, КАМАЗы, легковые автомобили, из которых с озабоченными лицами выскакивали водители и пассажиры и исчезали в дверях сиреневого здания с документами в руках. Разъезжающий транспорт порвал пелену и разогнал влажные перья тумана.

От скуки по перевозимому грузу попытался определить направление деятельности фабрики, но дело оказалось безнадежным. Везли все – металлические листы, унитазы фарфоровые, вагон персиков и огромное фортепиано, музыкально вздрагивающее на кочках. Как по этому странному перечню догадаться, где сырье, где продукция, а где обычная еда с инструментами для местного кружка самодеятельности? Так и голову сломать можно.

Поздновато для персиков, не сезон. Да и зачем их столько? Сок делать?

Наконец Владимир Анатольевич показался на улице. Лицо его сияло, а в руках он держал бумажку, озаглавленную «Временный пропуск». Объявил, что можно с небольшой ознакомительной экскурсией отправляться на территорию фабрики.

– Вот так и сразу? – скривился Коренев, который разоделся в лучший костюм и нацепил галстук в косую полоску. – Я думал, мы с руководителями пообщаемся, побеседуем по душам, определим цели и приоритеты.

– Как вам сказать… Руководство отсутствует в полном составе. Главному инженеру нездоровится с прошлого понедельника, а директор находится в заграничной командировке, где договаривается с иностранными партнерами, так сказать.

– Я оделся неподобающе. Вот измажусь, а в вашей гостинице, небось, и прачечной нету.

– Не переживайте, – успокоил Владимир Анатольевич. – Вы же не собираетесь залазить внутрь технологического оборудования?

– Нет, конечно!

– Жаль! Внутри некоторых аппаратов бывает весьма занятно.

Недолгий путь до проходной Владимир Анатольевич растолковывал, что самые главные люди на предприятии – простые работяги, обеспечивающие функционирование каждого механизма, каждого болта, это на их мозолях держится фабрика. А кабинетная работа – скучная, тоскливая и от производства далекая. Да что и говорить! Он сам обожает бросить текущие дела и сбежать в цех, в настоящую жизнь.

Здания сменились бесконечным серым забором с ромбиками и спиралью из колючей полосы, отчего напрашивалась ассоциация с тюремной зоной. Для полноты картины не хватало только вышек с охранниками.

Наконец подошли к контрольно-пропускному пункту с длинными очередями грузовиков. На глаза снова попались персики.

– Зачем вам фрукты?

– Кушать, конечно. Рабочим нужны витамины.

– Раньше молоко давали за вредность.

– У нас и теперь молоко дают. За полезность, – Владимир Анатольевич открыл малозаметную дверку, которая находилась в стене в некотором отдалении от главного шлагбаума.

Вошли в полупустой кабинет, вмещавший огромный шкаф на целую стену, стол со стопками папок высотой в человеческий рост и стул. Стул поскрипывал под хмурым мужчиной с большими ушами и пучками волос в ноздрях.

– Журналист, на экскурсию по договору. Провести по стандартной процедуре, – Владимир Анатольевич передал пропуск с папкой «Дело».

Мужчина с презрением оглядел Коренева, чем напомнил буфетчицу из гостиницы.

– Готовим пальчики, – объявил хриплым прокуренным голосом.

Коренев удивился.

– Конечно, объект секретный, так сказать. Вдруг вы воспользуетесь положением и украдете что-то, – поспешил пояснить Владимир Анатольевич и добавил волшебную фразу, призванную развеивать любые сомнения: – Не переживайте, это стандартная процедура, обычные меры безопасности. Распишитесь, что не возражаете против дактилоскопии, а заодно в этой же форме указано, что и наше предприятие со своей стороны обязуется хранить ваши личные данные без передачи третьим лицам. Каждый пункт проверен нашими юристами и соответствует законодательству.

Коренев с сомнением пялился на бумажку в поисках текста мелкими буковками. Он хотел возразить против дактилоскопии, но вспомнил размер неустойки по договору. Иногда принципиальность обходится слишком дорого. Прочитал текст подсунутой бумажки и после секундной заминки размашисто расписался.

– Отлично! – обрадовался Владимир Анатольевич. – Теперь погрузите пальцы сюда и приложите посильнее, будто пытаетесь задавить таракана, так сказать.

В силу повышенной брезгливости Коренев вряд ли давил бы тараканов с подобным усилием. Через пять минут он вытирал тряпкой остатки краски с пальцев с ощущением преступника, помещаемого под стражу.

– Если у вас есть средства мобильной связи и фотофиксирующей техники, сложите в этот коробок.

Это уже ни в какие ворота не лезло.

– А как же иллюстрации для книги?

– Не беспокойтесь, у нас есть штатный фотограф, так сказать, он и предоставит необходимые фотоматериалы, – пояснил Владимир Анатольевич. – Вы по незнанию можете сфотографировать что-то недозволенное и секретное, а потом получите проблемы со службой безопасности, так что данные меры направлены взаимное избавление от ненужных неприятностей.

Пришлось отдать мобильный телефон с фотоаппаратом и расписаться в очередной форме.

– Замечательно! А вы переживали! – обрадовался Владимир Анатольевич, словно не верил, что Коренев согласится. – На выходе получите свое имущество. Нам чужого не надо, так сказать.

На этом процедуры закончились, и они вышли из душного помещения.

Безопасность на проходной, несмотря на секретность объекта, обеспечивали два охранника – старичок в пятнистой форме и низкорослая женщина. Пока она проверяла документы у въезжающих-въезжающих грузовиков, дедушка дремал на деревянном стульчике, подпирая седой головой стену и посапывая беззубым ртом.

– Ильич! – окликнул Владимир Анатольевич.

Старичок хрюкнул и захлопал глазами.

– Доброе утро! – обрадовался он. – А я-то думаю, кто это шумит, никак большое начальство приехало.

– По производственной необходимости, – оправдывался Владимир Анатольевич. – Привел одного товарища на экскурсию. Пробежимся, поглядим на нашу красавицу изнутри, так сказать.

– Пропуск есть?

– Конечно, все по чину.

Владимир Анатольевич сунул в руки Кореневу картонный прямоугольник с печатью и шепнул:

– Ваш пропуск. Не потеряйте, иначе с фабрики не выберетесь. Покажите охраннику и смело проходите.

Ильич дотошно осмотрел картонку с двух сторон, сообщил, что проход свободен, и снова заснул.

– Внешность обманчива, – Владимир Анатольевич кивнул на старичка-охранника. – Взглянешь на него и думаешь – немощный дедушка дремлет на рабочем месте…

– А разве это не так? – осторожно спросил Коренев.

– Через Ильича еще никто ничего не смог протащить! У него нюх на нарушителей и нарушения. Ильич всю жизнь здесь проработал.

– Так уж и всю…

– Абсолютно! – подтвердил Владимир Анатольевич. – Он родился в фабричном медпункте. Редкое стечение обстоятельств.

#16.

Представшая картина разочаровала – бесцветные здания, разделенные пыльными дорогами. Ни тебе деревца, зеленого газона или красного флажка, чтобы перебить серость. Говорят, в северных регионах у местного населения из-за общей мрачности и унылости развивается цветовое голодание, чреватое суицидальными настроениями.

Коренев тоже испытал нехватку цветов и немедленно захотел повеситься от депрессии. Мимо проехал грузовик, наполненный до краев ароматными персиками, и скрылся за углом.

– Что скажете? – поинтересовался Владимир Анатольевич первыми впечатлениями. – Незатейливо, конечно, зато абсолютная чистота. Здесь чище, чем у вас в квартире.

Коренев не возражал. Как человек творческий, он плодил бардак и нагромождение. Говорят, маниакальная страсть к чистоте – признак невроза или шизофрении. По этому критерию ему сумасшествие не грозило.

– Кроме того, у нас есть и клумбочки, и небольшой прудик, так сказать. Сами увидите, – продолжал Владимир Анатольевич.

Мимо прошли шеренгой рабочие с безразличными лицами. Они были одеты в одинаковые темно-синие робы со светящимися оранжевыми полосами на спинах. Шли молча, и второй раз за день возникли тюремные ассоциации.

– Почему они такие серьезные?

– Кто? – не понял Владимир Анатольевич. – А-а-а… Вы о рабочих? Делу время, потехе – час, дисциплина превыше всего, а для шуток и прибауток отведен целый обеденный перерыв, так сказать.

– Строго, – хмыкнул Коренев. Его творческой натуре претила однообразная работа в режиме «от звонка до звонка».